Лови момент

      Холодный зимний вечер сиротливо заглядывал в большие окна театра, источающие внутренний тёплый свет люстр в фойе. Хосок стоял, непринуждённо облокотившись на перила второго этажа изогнутой парадной лестницы. Ему посчастливилось провести свой субботний досуг с пользой для души, получив два билета на комедию в Национальном театре Кореи как одному из пяти лучших студентов своего университета за первый учебный семестр. Это не могло не радовать, потому что ему нравится смотреть пьесы, в которых играют живые люди, с живыми эмоциями и более сильными, живыми чувствами, потому что они не скрывают, что лгут, что играют. Иногда необходимо побыть прохожим в чьей-то жизни и посмотреть на неё со стороны зрительских партер, сливаясь в зрительских овациях, чтобы отважиться и постучать в собственную дверь.       Он так давно не был в театре, что позабыл поэтичную лёгкость и безмятежность чарующей атмосферы этого места. Музыка из щекотливых женских хихиканий, тихое перешептывание женщин со своими кавалерами, смягчённый стук каблучков о ковровое покрытие и ощутимая твёрдая поступь молодых людей; блеск, роскошь и целомудренная грация — в ней поистине заключалась своя несравненная прелесть, как у пожилой дамы, не утратившей шарм настоящей юной леди. Он ощутил непомерную тоску по этому месту, как только понял, что пришёл за сорок минут до начала спектакля. Впрочем, у него появилось время, чтобы изучить второй этаж, посвящённый выставке в честь основания театра и с интересом ознакомиться с содержанием театральной программки. Но его интерес был крайне неестественный и даже притворный, намеренно вызванный для того, чтобы притупить нервозное чувство ожидания одного весьма непунктуального человека. Оно назойливо досаждало его мыслям, точно как его виновник нескончаемо досаждал хосокиным непреклонным принципам.       Хосок то и дело поглядывал на наручные часы, сверяя каждую прошедшую минуту.       Он сам себе дивился не без самоиронии, как лишний билет оказался в цепких, настойчивых руках Тэхёна? Он как-то подвернулся ему под руку, когда Хосок покидал аудиторию, в неуклюжих попытках запихивая билеты в боковой карман рюкзака. Хосок опомниться не успел, как Тэхён уже придерживал двумя пальцами краешек одного билета и дерзнул кокетливо, лукаво улыбнуться, ничуть не сомневаясь в намечающемся благоприятном для него завершении их внезапной, желаемой встречи. Он решительно был убеждён, что на спектакль они идут вдвоём и никак иначе.        Его глаза блеснули проницательным, игривым огоньком — и Хосок с горделивой досадой проиграл свиданию.       — Ты же обещал мне, — говорил Тэхён заискивающим, томным голосом, с удовольствием наблюдая, как жёсткое лицо Хосока изменилось в строгое недоумение.       — Не было такого, — холодно отрезал он, вызывающе заглядывая в его насмешливые глаза.       — Ах, ну конечно! — саркастично воскликнул тот. — Наверно, я опять перепутал сон с реальностью, ведь это был один из моих любимейших снов, где ты не строил из себя злорадную буку и не ранил моё влюблённое сердечко своим равнодушием. Мне бы очень хотелось, чтобы ты исполнил мою заветную мечту и подарил мне хотя бы одну реальную ночь.       — Я не фея и не волшебный джинн, — парировал Хосок, с лёгкой издёвкой растягивая слова. — Пусть твоими желаниями занимается бюро по особо озабоченным самовлюблённым прилипалам.       Тэхён по-детски надул губы.       — Какой ты грубый, — пробормотал он с напускной обидой, но тут же разбавил хмурость заманчивой полуулыбкой, в уголке которой утаил неравнодушную застенчивость. — Может, тогда, — продолжал Тэхён, перетягивая билет на себя и притягивая ближе хосокину руку, державшую оба билета, — сделаешь мне подарок в честь нашей годовщины?       — Нашей годовщины? — опешил Хосок.       — Сегодня сто пятьдесят первый день, как ты бесцеремонно и нещадно отвергаешь мои чувства, — деловито произнёс Тэхён и далее льстиво, вкрадчиво, с мечтательной пылкостью: — Для меня самым большим на свете удовольствием стал бы нежный поцелуй в твою соблазнительную щёчку по окончании спектакля, или, может быть, что-то более интимное и возбуждающее в полумраке ложи театра, когда выключат свет...       — Ну, хватит, — бесстрастно отрезал Хосок, оставаясь неумолимым к его старательным, умелым искушениям, которым Тэхён неизменно и неустанно ищет местечко в хосокином безразличном сердце.       Он смотрел в упор на его откровенное, самодовольное превосходство и сдержанно сжал губы, от чего на щеках проступили две милые ямочки, извечно дразнящие тэхёнин язык в сокровенном, самом волнующем желании когда-нибудь попробовать эту манящую пряность на вкус в такой горькой натуре Хосока. Хосок знал о маленькой, обезоруживающей слабости Тэхёна и нередко пользовался своим естественным очарованием, чтобы сбить с него самовлюблённую спесь.

А ты упорный, малыш. С не лучшим раскладом для нас обоих мне начинает это нравится.

      Тэхён едва ли позволил себе улыбнуться и потупить чуткий, смягчённый взгляд на билеты в их руках, словно он прочитал его мысли и не хотел быть обнаруженным хосокиным непримиримым упрямством — возражать известной обоим очевидности, что оба с самого начала их знакомства чуточку увлеклись друг другом.       Хосок никак не купился на обольстительную наглость глупого ребёнка, который с таким воодушевлением взялся расхваливать знакомую и полюбившуюся ему комедию. Он задумчиво прищурился и сказал, в нарочито угодливой манере изводя его нежные, искренние чувства к себе, чтобы присмирить тэхёнину дерзость:       — Я мог бы отдать эти билеты тебе, и ты бы сводил твоё на твою любимую комедию.       На что Тэхён ответил категорично и в полной мере убеждённо, с мягкой усмешкой:       — Я не могу, ведь ты уже согласился идти со мной.       Хосок закусил губу. Ему, в самом деле, очень хотелось пойти на дебют новой пьесы, потому что он не был в театре без малого четыре года. Вечно не хватало времени, сил, возможности, а сейчас такой прекрасный шанс был зажат наполовину в наглой хватке самого бесстыдного искусного игрока в борьбе за хосокино сердце, которым тот так самозабвенно и отчаянно жаждет обладать.       — Ты не отделаешься от меня, Чон Хосок, — сказал Тэхён. Его глаза сияли отрадным торжеством, а на губах томилась мягкая полуулыбка. — Хотя бы потому, что сам этого не хочешь. Как бы ты не старался быть со мной недоступным, моё понимание тебя достигло всякого эмоционального предела. Я читаю твои движения, взгляды и различаю твои неравнодушные улыбки. Ты уже мой, Чон Хосок, просто не хочешь этого признавать. Или боишься? Тогда я помогу тебе отбросить сомнения.       Пока Хосок в тихом возмущении подбирал подходящую колкость, чтобы осадить надменную самовлюблённость Тэхёна, тот ловко забрал из-под его носа билет и удалился, оставив его в растерянном изумлении тупо хлопать глазами.       «Обыграл», — думал Хосок и наблюдал онемевшую холодом вечернюю пасмурность за окном, стоя на площадке второго этажа театра.       Он чувствовал приятное восхищение, какое удовлетворяет душу, когда встречаешь достойного соперника. Тэхён, безусловно, непредсказуемо изворотлив и очаровательно бесстыж. Но ему не хватает осмысленности своих поступков, сдержанности, разумности. Тэхён — точно ураган в хосокиной тихой гавани безбрежных, глубоких, смиренных убеждений, сметающий своей беспринципностью все его величественные неподступные заслоны.

Ты не знаешь, когда нужно остановиться, малыш. Ты ослеплён своими чувствами. Но твоё неукротимое буйство завораживает. И наша игра — не более чем затянувшаяся шутка.

      Хосок вдруг с горечью осознал неприкрытую своим притворством истину, которую раньше он сознательно, терпеливо от себя отвергал и не заметил, что… заигрался. Он снова и снова будет брать реванш у Тэхёна, снова и снова горделиво увиливать от его страстных намерений, насмехаться над ним и над его глупой влюблённостью, сторониться его искренности и предательски сожалеть о том, как у самого неровно стучит под рёбрами в нежной истоме сердце. Он растерял свою бдительность, позволив Тэхёну затащить себя в свой водоворот воодушевлённой, ненадёжной чувственности. Хосоку и прежде доводилось отвечать подавленной взаимной симпатией на доброжелательное отношение к себе, но в этот раз его влечение переступило дружеское радушие и имело более нежную, более сокровенную, более сердечную привязанность.       Он задумчиво улыбнулся.

Стоит ли продолжать всё это? Если бы ты возненавидел меня, нам было бы легче расстаться. Ненависть притупляет боль и со временем может превратиться в равнодушное пятно в сердце. Я упрям и своеволен не меньше твоего, малыш. Может быть, по этому мы оба такие... глупые?

***

      Тэхён второпях влетел в фойе театра, попутно снимая с плеч зимнее пальто и стряхивая с него мокрый снег. Он бегло осмотрел пустое роскошное фойе в поисках гардероба и замер, когда его взгляд приковала улыбка Хосока, спускавшегося по изогнутой парадной лестнице с солидной неторопливостью и надменным изяществом. Это была самая сладкая из его улыбок, на которую только мог располагать от него Тэхён — снисходительная, покровительственная и тем чертовски соблазнительная.       — Здесь так пусто, неужели я опоздал? — с благодушной учтивостью в голосе спросил Тэхён.       Он перекинул пальто через руку, душевным стремлением направившись к нему навстречу, и облизал губы, невольно пытаясь урвать хосокину непостижимую, цветущую сладость в этот вечер.       — Ну, — уклончиво протянул Хосок, остановившись перед Тэхёном на последней ступени лестницы и проницательно заглянув в его терпкие, томные глаза сверху вниз, — ты заставил меня заскучать примерно на минуту.       — Так ты скучал, — уверенно изрёк Тэхён и улыбнулся с отрадным удовольствием.       — Не более чем по твоему упрямству, — пожал плечами Хосок и, обратив внимание на его пальто, добавил: — Спектакль начался, и тебе бы следовало поторопиться, не то мы всё пропустим. Кстати, наши места в портере, а не в ложе, как тебе бы хотелось.       Он недовольно свёл брови, заметив задравшийся воротничок на тэхёниной рубашке, и бережно пригладил его.       — Тем лучше, — сказал Тэхён, едва ли игнорируя его исключительную любезность. — Я буду созерцать тебя и ловить каждую минуту твоей близости на протяжении всех двух часов, что мне отпущены в качестве подарка.       Хосок небрежно фыркнул. Другого он не предполагал услышать.       — Говоря о подарке, — сказал он, смерив Тэхёна хитрым прищуром, — что с этого буду иметь я? Каков мой подарок?       — А чего ты хочешь? — с любопытством насторожился Тэхён.       Он пребывал в счастливом расположении духа с того момента, как в его руках оказался билет в театр или, по-другому, бесценные пару часов в компании Чон Хосока. Его влюблённое сердце пело, и он не утруждал себя мыслью о том, что у Хосока тоже есть право на обусловленное желание.       Тэхён с интересом наблюдал, как изменился взгляд Хосока — стал отстранённым и мечтательным, подобно его новой, непривычно романтической для Тэхёна и тем пугающей улыбке. У него в неясной тревоге забилось сердце, и он от волнения потёр руки — таким чуждым казался ему невинный Хосок с безупречной, чарующей лёгкостью своих фантазий.       Хосок не торопился дать сокрушительный ответ и, выдержав нужную паузу, насмешливо произнёс, глядя, как немел Тэхён, теряясь в догадках:       — Бутылку самого дорогого виски, живую Нефертити и носки в голубой цветочек.       Тэхён заливисто расхохотался, запрокинув голову.       — А носки принципиально в голубой цветочек? — смеялся Тэхён. — Боюсь, не найду таких!       — Уж ты постарайся, — мягко произнёс Хосок и задумчиво закусил губу.       Он слегка склонился к лицу Тэхёна и подождал, пока тот кончит веселиться, что произошло довольно быстро. Тэхён затих, насквозь пронизанный тихой безмятежностью хосокиных глаз. Он чувствовал нарастающий внутренний жар от его непозволительной, запретной, недоступной близости, который опалил уши застенчивой, редкой неуверенностью.       Тэхён сглотнул. Голос Хосока упал до шёпота, задевая что-то у Тэхёна внутри:       — Я человек практичный и никогда ничего ни для кого не делаю, если не буду иметь с этого человека хотя бы какую-нибудь выгоду. Ты мне должен, малыш. Когда-нибудь мне понадобиться твоя услужливость. А пока мне бы очень хотелось, чтобы ты взял номерок в гардеробе и прошёл со мной в зал, где бы мы насладились просмотром замечательной пьесы.

Для чего же было начинать эту игру, если бросаешь всё на середине? Поэтому я доведу её до конца. Подловил, хён.