— Постой, парень. Давай… Мне нужно отдохнуть.
Старик и Мальчик сели среди леса на давным-давно упавшее, немного трухлявое бревно, не упуская возможности полюбоваться пейзажем — осень приятно радовала их взор всеми переливами жёлтого, зелёного, оранжевого, красного и коричневого цветов. Несмотря на обильные дожди, тот лес был более-менее сухим из-за того, что большинство воды оставалось на густых-густых кронах могучих и старых деревьев, что служили планете даже после смерти. Уильям смотрел вдаль и не мог разглядеть ни единого просвета между стволами, вслушивался в тишину и не слышал ни одного человеческого шёпота — только треск редких веток от каких-нибудь полевых мышей, пытался прочувствовать то место своей интуицией — она молчала. В нём говорили только боль и голод, едва-едва заглушаемые местным затишьем.
— Всё совсем плохо? — спросил парнишка, опираясь на дерево рядом.
— Не поел бы ты пару дней — я бы на тебя посмотрел. Лучше волнуйся о том, куда мы идём — перепутать юго-восток с юго-западом — это уметь надо.
Оказалось, что посёлок, в который отправились Александра и Винни, находился в совершенно другом направлении. По крайней мере, такой вывод сделал охотник, исходя из координат, предусмотрительно записанных на листике — селение находилось за озером Тандерберд, что у Литл Ривер Стейт Парк — не так уж и далеко от Оклахома Сити, чтобы делать вылазки за припасами, но достаточно далеко, чтобы всякого рода мародёры не набрели случайно с той же целью.
— Может, нам стоит поохотиться? — Пацан всмотрелся вдаль, тоже выискивая лагерь.
— Зачем охотиться в полностью влажном лесу? Нет огнива, нет спичек, нет карт, нет припасов, почти нет патронов — ничего нет.
— Мы идём… как это… налегке?
— Нет. Мы просто в жопе. И идём туда же.
Одна из веток хрустнула совсем неподалёку от двойки. Парень ошарашенно смотрел куда-то за спину наёмнику и, не отрывая взгляда, восхищался. Оглянувшись, Хантер в кой-то веки решил, что пора бы перебороть голод и включить голову, пока четвероногий шанс ещё здесь — он достал из кобуры револьвер и шепнул своему компаньону:
— Скажи… сколько ещё примерно до посёлка? Эй?!
— А?.. Минут… Минут двадцать пять. Или пол…
Раздался выстрел. Хантер решил не рисковать, целясь в голову небольшому оленёнку — можно было промазать, так что он целил в район сердца. Не попал. Зверь подскочил в воздух и, только приземлившись на землю, ринулся бежать прочь. Стрелять в спину он не стал — всё равно пришлось бы выслеживать цель после целый день. Как только силуэт скрылся за деревьями, Мальчик шепнул с долей радости:
— Ушёл, кажется.
Собравшись с силами, Хан встал с дерева. Встал медленно, неуверенно и очень устало — силы оставалось совсем ничего, а падать в голодный обморок было просто смертельно опасно.
— А на выстрел не сбегутся эти?..
— Лес большой, густой — вряд ли они смогут так просто найти это место. Да и вряд ли стая или орда была бы в лесу во время миграции — они в это время ходят по трассам, пытаясь не разбредаться, — Уильям шёл по небольшим каплям крови, что оставались на упавшей листве, изредка посматривая на компас в часах — кажется, оленя он всё-таки задел. — А животные за всё то время, что люди больше не являются верхушкой пищевой цепи, отвыкли от опасности в таких дремучих местах. Как видишь, и то, и другое нам только на руку.
— Да. Вижу.
— И ещё: раз уж не удалось добыть тушу — придётся отрабатывать в посёлке кров и еду.
— «Отрабатывать»? Как?
— Уверен, что даже сам чёрт этого не знает — как договоримся.
Среди деревьев было свежо. Сам запах был полон жизни и какого-то странного, нечеловеческого умиротворения. Даже несмотря на то, что «зелень» и так распространялась по континенту с бешеным темпом, в городах Хантера всё также преследовал какой-то странный аромат. Кав, к примеру, пахнул для него чумой — ещё той самой, начало которой он застал будучи пилигримом, а в Оклахоме… в Оклахоме была гарь. Да, звучит глупо и невозможно — все те события, казалось бы, были настолько давно, что даже воспоминания людей, переживших их, потеряли запахи, но старик точно знал — помнил, что он чуял, стоя посреди тех улиц. Разложение, смерть, пепел, заражение — то всё витало прямо в воздухе, пускай совсем не было заметно, витало сквозь время. В лесах же всё было наоборот — там никогда не было криков, никогда не было такого количества смертей, не было воспоминаний — только тишина — пустота под названием «спокойствие» на и без того прекрасном холсте.
Они шли долго. По крайней мере, так показалось уставшему Хану. Деревья перед глазами смешивались в сплошной коричневый фон, а хруст веток под ногами слышался всё более глухо с каждой минутой, но он всё же шёл. Переваливался с ноги на ногу и думал: «Когда в последний раз мой живот сворачивался в такие узлы? Наверное, давно… А ведь я так много не успел ему рассказать. Не поделился, потому что считал ненужным, а теперь… Теперь, всё как-то бессмысленно… Как-то неважно. Сейчас бы поспать… Хоть немного… Или поесть. Нет, тошнит. Тошнит и голоден… Он не должен был умереть в тот день…»
— А что это за Чёрт, к которому ты всё время обращаешься? — перебил мысли немного высокий голос.
— Хм?
— Ну, и ты, и Джеймс всё время: «Чёрт, как же так?», «Чёрт, как меня всё это достало», «И как же это, Чёрт тебя побери, вышло», — что за Чёрт? Кто он?
— Издеваешься?
Парень замолчал, немного опешив от такого ответа, а вот живот «завывал» всё громче. «Я ведь был почти рядом. Я почти сменил ему тот чёртов фильтр — почему я позволил себе отключиться?.. Ещё и холодно… Но главное, что Девочка, что она теперь в порядке. Нет, не это главное. Главное — не отключаться. А ведь я…» — но от мыслей его снова отвлекли — краем глаза он увидел странную тень, идущую вдалеке от него между деревьями. И пускай по губам было видно, что она едва-едва шептала ему, этот самый шёпот разносился в голове звонким криком:
— Верно, Ли. Скажи — как ты мог это допустить? Он потратил на тебя четыре года своей жизни. Четыре!
Он шёл, опустив голову, лишь боковым зрением поглядывая на своего собеседника. Он видел, что силуэт шёл вперёд параллельно и на приличном расстоянии — точно также, как и он сам, прихрамывая. Только вот, почему-то, он становился всё ближе и ближе, говорил всё громче.
— Волен был идти туда, куда ему угодно, но решил остаться. И вот, как ты ему отплатил — поленился доползти до него. Сдался, наблюдая за тем, как он умирает, — старик оскалился, надеясь подавить ту мысль в себе, стиснул зубы и кулаки, думая, что физическая боль затмит моральную — ошибался. — Здесь некого винить, кроме тебя. Ты согласился на нелепые условия. Ты не остановил его от согласия. Ты повёл его на верную смерть, а когда тот оказался в беде — ты не нашёл в себе силы помочь ему, так заботливо думая о себе. Всё ты, сволочь.
Уильям пошатнулся — голова кружилась. Он остановился и, облокотившись о ближайшее дерево, уставился в пол. «Заткнись. Заткнись. Заткнись», — тень приближалась прямо к его уху, смотрела ему прямо в глаза, видя в них не только отражение, но и нечто большее. Нечто чёрное, горелое.
— Эй, всё в порядке? — Пацан, идущий на метров пять впереди, заметил пропажу. — Ты как?
— И какой ты Уильям из Джонсборо после этого, а?! Какой ты Уильям Хантер?! Не смеши себя. Ты всё тот же мальчишка из бункера, который, тренируясь в стрельбе тринадцать лет из своих семнадцати, промазал в самый ответственный момент его жизни. Промазал и убил себя этой же пулей. Ты — тот самый, что в порыве своего эгоизма не спас единственного человека в этом грёбаном Новом Мире, волновавшегося за тебя. Ты — тот самый, что не смог нажать на курок ради того, кто любил тебя. Ты столько всего умеешь и знаешь, но, при этом… ты всё просрал. И просрёшь снова. Ты не Уилл Хантер. Ты — Стреляный Ли!
— Заткнись! Заткнись, сука! — не выдержав, он закричал, сотрясая воздух и ударяя кулаком о ствол клёна, а фигура, ухмыльнувшись, испарилась.
— Уильям! — попытался успокоить того Мальчик.
— Отвали, Джеймс! Я!..
Он обернулся и тут же ужаснулся от самого себя — Джеймса рядом не было — только парень, оставшийся рядом, потому что было больше некуда идти, смотрел на него ошарашенными глазами и не понимал, что происходило — вот всё, что осталось от Джеймса Виттимы.
— Я… Я… Забей — иллюзии от голода мерещатся. Пошли.
— Идти-то можешь?
— Выбора нет.
— Хорошо. И кажется, я видел крышу одного домика за деревьями.
Оттолкнувшись от бревна, Хан медленно начал идти вперёд. Его внимание привлёк один из листиков, падающих с кроны. Жёлто-оранжевых оттенков, он преспокойно оторвался от ветки, на которой провёл всё своё сознательное или бессознательное, относительно человеческого, существование, и полетел вниз. Гонимый лёгкими порывами ветра, он нарезал поразительно плавные дуги по воздуху, раскручивался, планировал, минуя могучие, наверняка божественные в его сознании, стволы. Вытворял виражи между ветвей, уворачивался от редких птиц, совсем не замечающих его, облетал двух совершенно случайно забредших в тот лес людей. Всё это ради того, чтобы просто стать одним из многих — одним из тех, кто упал, и больше никогда не поднимется. Пожалуй, в этом у бессознательного куска дерева и сознательного куска мяса было куда больше общего, чем они оба могли себе подумать. Кровь оленёнка, тем временем, быстро закончилась — рана была действительно неглубокая.
— «Чёрт», — это просто сквернословие, — начал вдруг охотник. — Нет никакого, даже очень эфемерного образа Черта — это просто… Это способ словесно выразить эмоции, мнение о ситуации или состоянии в целом. Хотя, для кого-то это просто привычка — говорить так, как они говорят.
— Хм… То есть?.. Понятно. Более или менее. А что это в твоём случае?
— Всё сразу. Удивлён, что ты вообще не знал, почему так говорят.
— Ну… — парень немного запнулся. — Там, откуда я, не выражали эмоции таким образом.
— Из католической церкви сбежал?
— Чт?!.. Я!.. Ниоткуда я не сбегал!
— Тогда чего глаза у тебя так забегали?
В ответ Мальчик лишь ещё более ошарашено начал себя оглядывать по сторонам, высматривая не пойми, что. Осознав причину такого поведения, старик легко рассмеялся и тут же запнулся кашлем:
— Кх-кх… Я смотрю… Кх!.. Смотрю, у тебя вообще доступа к книгам не было. Кх-кх-кх! — собеседник молчал в ответ. — Если что — эта фраза означает: «волноваться», — говори, если что-то из языка тебе покажется странным, потому что за последствия, если умолчишь, я… Кхм… Я отвечать не собираюсь.
Впереди виднелись маленькие, одноэтажные с треугольным чердаком домишки, крытые металлочерепицей. То место действительно было сложно найти — деревянные постройки смешивались с лесом, а их верхушки, присыпанные листвой, и вовсе казались родным куском пейзажа, не затронутым человеком. Впереди стоял относительно высокий забор из стволов деревьев с заострёнными кольями наверху — достаточно высокий, чтобы ни один живой человек не смог зацепиться за верхушку с поднятыми руками, и достаточно низкий, чтобы его перепрыгнула какая-нибудь саранча. Он, пожалуй, выглядел старее всего — местами трухлявый, местами потемневший, местами, чего уж скрывать, даже гнилой — было отчётливо видно, что за той частью небольшого посёлка, за которой Уильям навскидку увидел крыш пятнадцать, никто не следил. Намотав полукруг вокруг ограждения, двое путников нашли распахнутые настежь ворота, представляющие из себя просто пару-тройку стволов на мощных петлях. Они остановились прямо перед входом и вслушались в почти мёртвую тишину.
— Я не волновался, — сказал вдруг Пацан, смотря на острые верхушки забора. — Тогда, когда ты меня спросил о том, сбежал ли я откуда-то — я не волновался, отвечая.
— Хм… А сейчас?
— Сейчас я…
— Негоже в этом лесу по зверю из огнестрельного оружия стрелять. А если стреляли по человеку, то вам самим здесь не место.
Хантер тут же выхватил револьвер и прицелился на старческий голос, ожидая сопротивления. Напрасно — их окликнул какой-то в меру пожилой, на добрый десяток лет старее, чем сам Хантер, старик, чей вид явно не смахивал на агрессивный — из оружия у него был только лук, но руки были в карманах, а одет тот был в самую простую песочную куртку, шитую явно вручную, и камуфляжные штаны.
— Что-то ты бледный, дружище, — сказал тот, переведя взгляд на Уильяма. — Я бы посоветовал тебе успокоиться. Поверь, в каждом доме позади тебя на стене висит ружье, ожидая своего часа, чтобы выстрелить. И каждое из них выстрелит, если сейчас перенервничаешь.
— Кто ты такой?
— Это то, о чем я хотел бы спросить вас. И хорошо бы вам ответить, раз решили войти в эти ворота, а не просто пришли природой любоваться.
Голос звучал на удивление спокойно. Коротко стриженный старичок с очень-очень морщинистым лицом с приличного размера щеками поправил очки в медного цвета оправе и демонстративно облокотился о дерево, ожидая ответа. Ответчик же просто пытался стоять ровно и не упасть в сторону, пускай лёгкий гул в голове и подстрекал к этому, как мог.
— Наёмник.
— Ха-ха-ха-ха, — глухо посмеялся он, не поднимая взгляда. — Наёмник с одним пистолетом?
— Времена тяжёлые.
— У всех сейчас времена тяжёлые, но быть наёмником без оружия — профессиональный риск.
— Мне и пистолета хватит.
— Да? А если бы я бросил в воздух шляпу — попал бы?
— У тебя нет шляпы, — голос Хантера звучал куда более хрипло и лишь чуть более противно, чем всегда.
— Но попал бы?
— А те…
— Хватит, — перебил их парень. — Мы здесь не просто так, сэр. Мы ищем двух людей, что были здесь недавно. А ещё голодны и хотим спать. Помогите нам — мы отработаем. Пожалуйста — Уильям не ел уже больше двух дней.
В какой-то момент наступила тишина. Старик с луком молча снял с себя очки, протирая стёкла в них тряпкой, что держал во внутреннем кармане куртки, а старик с пистолетом лишь продолжал целиться, изредка посматривая назад, ожидая какой-нибудь засады. Время шло. Из всех звуков, коими был богат лес, были слышны лишь шумы биения веток от ветра где-то там, наверху, и шелест листвы, что волнами уносилась вместе с теми же порывами в неизвестном направлении.
— Ну, хоть один из вас не гордый, — он вернул очки себе на нос и продолжил. — Я — Ван Реммер, скромный житель Ирена.
— Уильям из Джонсборо. А это — Пацан.
— Ты же шутишь, да? — Ван вопросительно поднял бровь. — Тебя действительно так зовут, парень? — тот кивнул. — О времена, о нравы… Впрочем, ладно — какое мне дело, верно? Опусти пушку — поговорим.
— Как только опустишь свою. Только идиот не увидит у тебя в кармане ствол.
В ответ Реммер улыбнулся и молча вытащил из кармана короткий дамский револьвер. Уильям «Из Джонсборо» Хантер тут же ощетинился.
— Ладно-ладно — никто же не хочет умирать преждевременно, верно? — лёгким жестом он выкинул оружие перед собой и скрестил руки на груди. — Теперь ты, — Уилл медлил.
«Не поверю — умру с голоду, — подумал охотник. — Эго жизни не стоит», — пистолет скользнул в кобуру за спиной.
— Вот и хорошо. А теперь хватит стоять в воротах — пойдёмте.
Тройка людей зашагала среди одинаковых, почти идентичных между собой домов, построенных вокруг колодца — источника жизни того места. Одноэтажные деревянные строения сильно контрастировали с тем, что обычно строили жители Нового Мира — они выглядели по-старому: пластиковые окна, пускай и с приваренными решётками; та же черепица на крыше, крыльцо (вообще очень большая редкость — за ненадобностью), но большее, что немного поразило Уилла — детские площадки, шины на невысоких деревьях — импровизированные качели, какие-то игрушки, свободно валяющиеся в территориях дворов, бельё, висящее на верёвках между деревьями и крыльцом. В небольшом круге радиусом примерно в половину километра было какое-то подобие того самого — ушедшего времени.
— Мирно тут у вас, — сказал он, смотря на детей, пялящихся на него из окон. — Пустовато, но мирно.
— Все сейчас в лесу — охотятся. Вот детей и не выпускают на улицу — мало ли, что может с ними произойти.
— А почему ворота открыты?
— А почему нет?
— Глупый ответ.
— Окна заварены решётками, двери — покрыты бронёй, мы живём в гуще леса, где даже когда-то асфальтированные дороги заросли травой — шанс на то, что хоть кто-то из редких людей узнает про нас, найдёт и попытается вычистить — смешной. Если мой ответ и был глупым, друг мой, то только потому что ты задал очень глупый вопрос.
В каком-то из двориков, огороженных маленьким заборчиком по колено взрослому человеку, показалась кошка. На тёмно-чёрной шерсти виднелся странный узор, окрашивая в серо-белый всё пузо, лапы до подушечек и кусок морды до светло-зелёных глаз. Она лениво перепрыгнула перила крыльца дома, спрыгнула на траву, плавно и бесшумно пересекая дворик, и запрыгнула на небольшой пень, оставшийся от когда-то широкого дерева. Мальчик смотрел на странное существо с долей удивления и восхищения, а старик же, как только пересёкся с животным взглядом, тут же увидел, как кошка, выгнув спину, начала шипеть. «Ничего-ничего, — думал он. — Ты мне тоже не нравишься».
— И всё же военные вас как-то находят, мистер Ван.
— Ясное дело, как — мы сами к ним приходим.
— Хочешь сказать, тебя и твоих людей не пристрелили, завидев издали?
— Ну, они, конечно, пытались, только вот, узнав, что у нас есть хоть что-то, похожее на нормальную еду и средства гигиены, они резко изменили своё мнение.
— Прямо так гладко?
— Уверен, что детали наших переговоров и сделок вам обоим ни к чему. Но да — в конце концов, они согласились сотрудничать, — на момент Уиллу показалось, будто Реммер скалится. — Вот мы и пришли — добро пожаловать в мой скромный дом.
Дом под номером два, как и каждый в том небольшом кругу, имел своё уникальное отличие — вместо дворика там был организован тир с мишенями-болванчиками из сена, подвешенными между кольев забора и самопальных столбов напротив маятником — чтобы было сложнее попасть. Судя по дырам в старой ткани, игроки в ту забаву справлялись на отлично. «Выгодное расположение для такого развлечения — прямо у ограждения, без соседей по противоположной стороне. От дома до крайнего чучела сто пятьдесят или сто семьдесят шагов, но, тем не менее, голова этого манекена напоминает больше решето. Неплохо. И опасно».
— Мои дети уже выросли, — словно понимая вопросы Хантера, отвечал старик, — ни к чему им качели да песочные замки. Так что мы вместе сделали это… стрельбище. Все жители нашего маленького мирка здесь практикуются, так что…
— А почему в манекенах так много огнестрельных отверстий? Ты сказал, что вы не стреляете зверей в этом лесу из ружей — зачем тогда тренируетесь стрелять?
Зрение наёмника с лёгкостью позволяло ему разглядеть дыры в вёдрах на чучелах из сена и в головах манекенов из пластика. Причём, судя по калибру, там были пистолеты, винтовки, охотничьи ружья и, что куда интереснее, снайперские винтовки.
— Никогда не знаешь, что тебе пригодится в жизни, — молниеносно ответил хозяин, — эти стены не такие крепкие, какими кажутся. И уж лучше уметь стрелять и бить со всего, до чего додумался человек.
— Мистер Ван, а почему… А почему вы не едите их? — Парнишка вопросительно указал на кошку, лениво облизывающую себе лапы.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Забавный ты, парнишка. Как говорил Ганди: «О величии и моральном прогрессе человека можно судить из того, как он обращается с животными», — если мы можем позволить завести себе таких и не есть — почему бы и нет? Всем нравится иметь в доме что-то, что искренне тебя любит. Впрочем, это не про Сайгу — ей никто не нравится, а даже если нравится — она этого не покажет.
Услышавшая своё имя кошка тут же спрыгнула с пня и убежала куда-то в сторону её дома, а Реммер, тем временем, пошёл открывать свою лачугу, рассказывая Мальчику какой-то забавный факт о ленивом черно-белом зверьке. Уильяма же больше привлекал дом — массивная, тяжёлая дверь в железных узорах, наверняка с толстыми стальными стенками или и вовсе бронёй внутри, но зачем? Зачем такая защита в простой коробке из бруса? Как только вход отворился, он понял ответ — дом был многослойным. Это никак не было заметно внешне, но Уилл понимал, что стены были куда толще, чем должны быть даже для двух слоёв, а это значило, что между ними что-то есть.
— Неплохая защита для обычного лесного домика, — шепнул он на своё удивление громко.
— Ничего-то от твоего взгляда не скроешь, друг мой, — ухмыльнулся хозяин, повесив лук у входа. — Да, мы строим на совесть — лучше один раз попотеть, чем потом сожалеть всю жизнь.
— До города далеко… Сваи, фундамент, решётки на окнах, двери — всё это?..
— Всё это мы везём как можно ближе к лесу — проезжаем, где можем, — в голосе слышалась доля раздражения, — а потом уже несём как попало. Не думай, что всё то, что ты видишь, появилось за каких-то пару лет — у нас ушли десятилетия на то, чтобы достичь всего этого. Но мы вместе, и мы сплочены. Мой дед часто повторял: «Кучей и отца бить легче». Ладно, давайте сразу покажу, что тут у меня да как, а потом уже и есть будем — наверняка же вопросы у тебя возникнут.
Маленький, казалось, домик, делился на целых девять секций: четыре спальных комнаты в конце, едва вмещающие кровать со стулом; общий горизонтальный коридор для них с лестницей на чердак, главный вертикальный коридор, от которого были проходы на кухню (влево) и гостиную (вправо), ну, и сама прихожая, изредка служащая спальней для гостей. Чем дольше Уильям Хантер находился в том доме, тем больше понимал, что забор из кольев был просто показухой. Да и это бы объясняло то, почему за ним так отвратительно следили. В плане интерьера всё напоминало какую-нибудь загородную лачугу, купленную молодой парой с молотка и оставленной на добрые полтора десятка лет в аренду времени: у голых деревянных стен стояло очень много цветов с высокими горшками, разносящих запах свежести по всему дому; самодельная (наверняка) мебель отлично гармонировала с интерьером — полки на кухне, шкафы в общем коридоре, серванты в гостиной, вешалки в прихожей, столы и стулья везде, где можно; но, что куда главнее — двери. Двери, двери, двери и ещё раз двери — каждая секция была отделена от другой либо засовами с внутренней стороны, либо и вовсе замками.
— А говорят, что в Кастл-Сити помешаны на безопасности…
— Сочту за комплимент.
— Это он и был.
Хозяин дома тут же провёл своих гостей в кухню, отличающуюся от старых только отсутствием раковин. Коротко объяснив, что на приготовление пищи уйдёт час с лишним, а в благодарность нужно будет выйти на охоту завтра, Ван Реммер предложил сократить время разговором. Как и полагалось, главным источником историй стал он сам — в ход шли рассказы о том, как было построено то маленькое селение. Оказалось, что изначально было всего восемь человек: Говард Инсмут, Сидни Литл, Ван и Майя Реммеры, Антонио Енрике, Крис Кеннеди и Номад (что до конца жизни своей остался просто «Номадом») — просто куча людей, оказавшихся в одно и то же время в одном и том же месте, выполняя заказ на строительство дома, облагораживание участка и постройку колодца.
Когда только-только завершили колодец, основываясь на геологических данных, Номад, будучи заказчиком всего этого, решил добавить в проект дома дополнительную защиту — меж двух слоев бруса (что изначально делались для сокрытия проводки и системы водоснабжения) он решил поставить металлические пластины, сделав прочную коробку из первого этажа, а окна в нём же — заварить решётками. Несмотря на цену, которую Майя Реммер — проектировщик, назвала ему, он согласился. Только потом все прочие участники поняли — мужчина просто знал больше, чем говорил.
Закончилось строительство, началась Эпидемия. Радио, телевидение, интернет — всё было переполнено информацией о том, что какая-то чума захлестнула юг США от границы с Мексикой и медленно направлялась на север. Ни кордоны на границах штатов, ни полное информирование горожан о средствах защиты и симптомах, ни предоставление финансов — ничего не помогало. Вот тогда Номад и предложил каждому из тех, кто участвовал в создании его убежища, остаться у него. Говард согласился тут же — у тогда ещё очень молодого парня не было в том мире никого, так что и возвращаться ему было некуда. Сидни уехала на следующий же день. Ван и Майя, понимая, что вся их родня осталась в Техасе, что в то время был просто сплошной братской могилой, решили остаться на то время, пока не пройдёт чума. Антонио сообщил своей невесте, где он находился, и попросил немедля ехать к нему — она была в Канаде. Крис своих мотивов не называл, но тоже остался.
Потом шла тяжёлая жизнь под одной крышей — люди просто не помещались в сравнительно большом доме, однако его хозяин строго-настрого запрещал кому-либо выходить. Лишь изредка он сам, надевая противогаз и забирая ружье со стены, уходил далеко в город, а, возвращаясь назад с припасами, днями молчал. Спустя некоторое время он начал брать с собой Говарда и учить всему, чему знал сам. Однако парнишка, возвращаясь, был таким же подавленным, как и сам учитель. Впрочем, говорить он мог — от него-то жильцы дома и узнавали, как работала инфекция. Верили не все.
В один из многих дней Крис Кеннеди пропал. Никто не знал того, куда он пошёл и зачем, но он забрал с собой единственное ружьё и припасы. В тот день Инсмут вышел на вылазку сам, оставив старика отдохнуть от морального удара. Вернулся он с ружьем. Тем самым. О Крисе никто не спрашивал — боялись. Но с той поры Номад доверял Говарду беспрекословно.
Когда через год люди перестали умирать от болезни, а начали больше походить на бешеных псов, все жильцы решили, что пора бы расширяться — нужно было больше оружия, больше припасов, больше домов. Одну зиму они еле-еле пережили, но вот невеста Енрике так и не приехала. Признать то, что давным-давно пора бы было признать, не смог до конца своей жизни.
Началось строительство. Инсмут выходил на вылазки один и, чаще всего, удачно — он-то и нашёл старый грузовик, на котором позже и доставлялись припасы, добывал сложные инструменты из супермаркетов в центре Оклахомы и строительные материалы, днями загружая их в машину. Это серьёзно подорвало его здоровье и дух. Номад же был на последнем издыхании — он был стар и слаб, но продолжал руководить строительством и принимать непосредственное участие, пряча боль за энтузиазмом. Его хватило ненадолго. По завершению третьего дома, он умер, просто однажды рухнув по дороге к колодцу на голую весеннюю землю.
Тогда и было решено назвать то место. Думали недолго. Первый дом отошёл Инсмуту — по наследству от хозяина, второй строили для Реммеров изначально, а третий забрал себе Енрике — вот и получилось название.
— «Ирен», — это первые буквы от каждой нашей фамилии: Инсмут, Реммер, Енрике… Жаль, старина Номад не дожил до того дня. Впрочем, Говард всё равно не дал бы его не увековечить, помяни Господь его душу. Это потом уже к нам медленно начали стягиваться другие люди. До тридцать девятого, скажу честно, мы никого не пускали — из-за того самого «окна» у заражённых — не хотели рисковать. Но потом, когда уже расширились и «бешенство» переросло в что-то более… Классическое в понимании зомби — всё пошло-поехало. И, в итоге, двенадцать домов — двенадцать семей так или иначе уже есть в этом маленьком мирке.
— Звучит благородно, мистер Ван.
— Это благодаря Говарду, малец — он-то и сказал, что каждый, кто действительно желает места в нашем мире, получит его. Каждый, кто попытается. Так что здесь любой другому и брат, и друг.
— Утопия во время чумы.
— Я уже понял, что тебе всё не нравится, друг мой. Впрочем, я не настроен обижаться — сегодня хороший день, сегодня мои мальчики наконец возвращаются из Оклахомы.
— А почему «наконец», мистер Ван? Они там сколько?
— Думаю, где-то недели три. Они ищут… Они там по важному делу. Почти семейному. Придут — сами расскажут, если захотите послушать.
Обед, а, вернее, завтрак прошёл для наёмника слишком незаметно — овсянка с мясом оленя и салатом на закуску была съедена им безо всякого соблюдения правил этикета. Впрочем, его собеседники не возражали — оба знали, сколько часов тот провёл без еды, и просто изредка посмеивались, когда тот, перебарщивая с количеством, едва мог прожевать свою порцию.
— Смотрю, твой спутник действительно голоден, — сказал хозяин, обращаясь к Мальчику. — Да и ты, малец, судя по всему, проголодался.
— Мг… — едва выговорил тот.
— «Тяжёлые времена»… Ладно, допустим, наёмник не станет делиться своим прошлым, но ты, парнишка — как тебя занесло к человеку, убивающему за деньги? Без обид, друг мой.
— Я иду с ним.
— Ты и ешь с ним, и разговариваешь — это не новость. Но почему?
— Потому что… — парень взглянул на Уильяма. — Потому что у нас обоих нет выбора.
— Ничего не осталось, да? — тот кивнул в ответ. — Ну, выбор, знаешь ли, всегда есть. Всё зависит от тебя. Ты мог бы остаться здесь, к примеру.
Уильям отстранился от еды и поднял взгляд. Предложение, конечно, звучало искренне, если учитывать то, что наговорил Ван Реммер — основатель того Ирена. Но только, если учитывать и если верить, а бывшему пилигриму, повидавшему весь континент, верить в такую простоту вещей не хотелось — не бывало такого раньше. Впрочем, парень в любом случае должен был его покинуть. Так что то место было отличной возможностью.
— Только не говори, что у вас нет никаких условий или обрядов посвящения — не поверю я, что каждому желающему бродяге тут же строят домишко и называют «братом».
— А говорят, что люди твоей породы не отличаются умом. Да, у нас тоже есть свои условия — как и у всех, чего таить. Но нет ничего невозможного, верно? Если захочешь обсудить, малец, то подойди как-нибудь сам. И, эй, — щёлкнул старик перед носом Мальчика, — имя тебе всё-таки нужно будет подобрать, если останешься, ладно? Хе-хе.
Все какое-то время ели молча. Восстанавливаясь, Хан начал замечать, что его одолевало любопытство:
— Так что это за усл?..
За дверью на кухню послышались шаги. Он напряг слух и сразу вычислил — шли двое. «Вот тебе и «мальчики», — подумал он про себя. — Время не вовремя — как всегда». В комнату вошла пара высоких парней. Они были облачены в одинаковые серые джинсовые куртки, кофту в обтяжку и, естественно, джинсы. На голове того, что повыше — рыжего, была кепка, из-под которой всё равно беспорядочно торчали патлы, закрывающие щетину, а тот, что пониже, был стрижен практически также, как и Уильям и бороду носил похожую, за исключением того, что у мужчины были чёрные с отблеском коричневого волосы и сложен он был чересчур спортивно, относительно любого в том помещении.
— Бен, — старик подошёл и со всем возможным для него уважением пожал руку рыжему. — Адам, — со вторым он поступил точно также, хотя тот не удержался и по-дружески ударил отца второй рукой по плечу.
— Привет, пап, — поприветствовал низким голосом Адам и улыбнулся.
— У нас гости, отец? — голос второго звучал хрипло и высоко.
— Вроде того. У них «тяжёлые времена».
— У всех тяжёлые времена.
— Тоже верно. Но мы можем поправить часть их тягот, в отличие от них самих. Скидывайте куртки и садитесь за стол — я и на вас наготовил.
Парни быстро скинули верхнюю одежду и уселись за стол. Уильяма не покидало ощущение, что, глядя на Адама, он смотрел в немного кривое зеркало.
— Как звать-то вас?
— А, точно, — Ван среагировал первым. — Знакомьтесь: Уильям из Джонсборо, недовольный и подозрительный, и Пацан — его спутник.
— Ха-ха-ха. Пацан? Серьёзно? — черноволосый улыбался, давясь обедом.
— Я так же отреагировал.
— Откуда вы? — Бен елозил вилкой в каше, смешивая мясо с основным блюдом; Хантер молчал. — Откуда вы?
— Не будь таким строгим, сын. Наш общий друг — наёмник. Я бы не сказал, что люди этой профессии — самые разговорчивые.
— Наёмник?
— Да ладно тебе, Бенни — не параной, у этого даже пушки нет. Так себе наёмник, кстати говоря.
— Ну, пушка-то у него есть. И какая — револьвер. Люблю такое оружие — не нужно снимать с предохранителя, всегда наготове, — Бен осторожно перевёл взгляд на Уилла.
— Пожалуй, пойду, — охотник смотрел на остатки каши в тарелке и понимал, что у него пропал аппетит.
— Ни к чему такие скромности, Уильям? Доешь. Заодно, быть может, составишь нам компанию в разговоре?
Понимая, что это был, скорее, приказ, чем просьба, он вернулся за стул. Его внимание почему-то привлёк маленький паучок, прячущийся за плинтусом у пола — небольшое чёрное пятнышко на идеально ровном покрытии, но нужно было бы подойти куда ближе, чтобы понять, насколько широка паутина, свитая им, в диаметре.
— Ну, мальчики, рассказывайте, как всё прошло.
— Никак.
— Это точно, па, не нашли мы его. Ещё и вояки молчали — клялись под любой присягой, что понятия не имеют.
— Не соверши вы ту ошибку — они бы вам наверняка помогли. А так они общались с вами только из-за нужды, а не из-за желания — никто вам ничего путного не рассказал бы даже под прицелом.
— Хочешь сказать, они нам соврали?
— А ты надеялся на другое, сын? — ответом служил отрицательный, немного стыдливый кивок. — Тогда зачем всё это было?
— Мы наблюдали, отец. Следили за этим зданием посменно.
— Но зачем?
— Затем, что не мог человек с таким ранением уйти далеко. Тем более, если это была она. Ближайшего безопасного места в округе нет, и ты это знаешь лучше меня.
— И что вам это дало? Вместо того, чтобы быть в безопасности или пойти на запад, как хотели, вы просто две недели рисковали шкурами, оставив меня одного.
— Что нам это дало?! Нам!.. — рыжий вскочил со своего места, бросив столовые приборы.
— Бен Реммер, следи за тоном! Ты — моя гордость, мой младший сын — веди себя достойно!
— Успокойся, Бенни, — мужчина тут же осел на место, поправив причёску. — В общем, па: мы наблюдали за зданием две недели. Всё это время оттуда выходили и возвращались только военные.
— Вы наблюдали днями напролёт?
— Ну, не совсем… В те дни, когда орда проходила мимо, мы выбирались за припасами — всё равно никто в здравом уме не побежит через орду, да и подъёмник свой с этого Нац.Центра они не спустили бы — слишком опасно. К тому же, нужно же нам как-то жить. Но мы справились, как видишь — ни царапины.
— Бойцы, — старик с гордостью выставил перед собой кулак, выражая уважение стойкости сыновей. — Но тогда уж ешьте всё — чтоб пустые тарелки были.
— За всё время выходили не только военные, — поправил младший сын. — В один из дней, когда я стоял на посту, я увидел один очень большой отряд, движущийся на север — человек двенадцать, если мне зрение не изменило. В одном из них — седом, одетом в гражданское, я увидел кого-то, очень похожего на нашего дорого гостя. Разве что, только без плаща, — младший прищурился и ещё раз вгляделся. — А потом, через часов шесть, из башни вышла невзрачная фигура в капюшоне и вернулась, таща на плече того самого седого под руку…
— А вот это интересно. И сходится, что главное. Может, поделишься с нами, Уильям? Раз уж все в этой комнате что-то да знают о твоём прошлом задании?
— Нет, — резко, почти грубо ответил Хан.
— Я настаиваю.
— Всё равно нет — для вас у меня не будет ничего интересного.
— Я могу рассказать, — шепнул Парень. — Но только если вы расскажете своё. То есть… Свою историю — кого вы ищете. Честный обмен.
— Хорошо, парнишка, — согласился Адам. — Но ты — первый.
Хантер перевёл взгляд на Мальчика. «Впрочем, — подумал он, — это неплохой способ расставить все точки — ничего полезного он им не расскажет, а вот их история меня интересует — слишком часто они загадками говорят», — он едва заметно кивнул в ответ.
— А ты покладистый перед этим мальчиком, друг мой, — усмехнулся Ван. — Ну, начинай.
— В общем, Уильям и его напарник…
— Видишь, Бенни, напарник — вообще не тот. Извини, парнишка. Продолжай.
— Они взяли заказ на Ад.
— Что ещё за «Ад»? — поинтересовался младший.
— Ну… Если я правильно понял Джеймса, это очень большое «гнездо». Военные ещё называ…
— Да ну нахер! Вы полезли в сверхгнездо?! Слышал, пап?
— Действительно ли это так, друг мой?
— Мы провалились. Из двенадцати человек выжил только я, а ещё…
— А ещё Уильям потерял… Мы потеряли одного человека — Джеймса, его напарника. И да — Бен… Бен же? — парень кивнул. — Вы правы — я, узнав, что никто не отвечает, пошёл и… И нашёл Уильяма.
— Смелый поступок для такого юноши.
— А паренёк-то не пальцем деланный. А, Бенни? — парень вопросительно поднял бровь, а Хана пробрало на улыбку.
— Но я зря его принёс к военным. Они… как это называется?.. Озверели? Узнав о том, что выжил только тот, кто был не с ними, они решили, что «отыграются» на нём.
— Это ты так решил?
— Нет. Это сказал мне доктор Хименес. Он же рассказал о вас.
— Говорил же, брат, тот доктор слишком много болтает. Впрочем, «Ад» вы зачистили более-менее нормально. По крайней мере, военные на следующий день пошли в том же направлении и вернулись с телами в мешках и на каталках — это значит, что они туда вошли и вышли целыми. Чуть позже тот же отряд пошёл в сторону бот. сада с лопатами. Грустное зрелище.
— Ну, по крайней мере, вы двое целы и пришли сюда — это для меня главное.
— О, кстати! — резко вскочил рассказчик. — Мы же ищем двух людей — парня и девушку, проходивших здесь!
— Её зовут Александра, — заговорил, наконец, наёмник. — Темноволосая, низкая, немного смуглая. Его — Винни. Среднего роста, блондин, худощавый с ярко-голубыми глазами.
— Отец?
— И через сколько ты собирался об этом мне рассказать, друг мой?
— Как только доел бы порцию.
— Но ты уже доел.
— А ты был занят другой историей — невежливо перебивать собственную биографию.
На несколько секунд за столом воцарилось молчание — собеседники просто сидели, переглядываясь то друг с другом, то с пустыми тарелками. Паучок у плинтуса окончательно скрылся в порах между досками.
— В общем, — наконец, ко всеобщей радости, начал Мальчик. — Один из военных освободил нас. Воспользовавшись моментом, мы сбежали и пошли сюда.
— Ничего интересного, как я и говорил.
— Уверен, друг мой, если бы то же самое рассказывал ты и не упускал детали о сверхгнезде — это был бы весьма интересный вечер, — Хантер лишь нахмурился в ответ. — Да-да-да, я знаю, что ты нам ничего не обещал — не настаиваю. Эх… Ладно, мальчики — рассказывайте вы, а я, пока что, поем — остывает.
— В общем… — начал Адам. — В общем…
— У нас был один друг, — перебил его младший. — Хороший друг. И вот однажды он решил приютить у себя одну девчонку — совершенно чужую, беглянку, которую он не видел даже одним глазом.
— Почему так, мистер Бен?
— Потому что он совершил ошибку. Большую ошибку, реальных масштабов которой не знал. А когда узнал — было поздно, он оказался в неоплатном долгу перед этой девчонкой. И вот, он её днями и ночами — колесил вокруг того городка, будто сам Дьявол в ночь Хэллоуина. Вокруг Аркадии, — у Хантера застыл ком в горле. — Спустя время, он нашёл её. Нашёл и всеми силами пытался объяснить, почему она теперь — часть его семьи. У него получилось. Он осел с ней в нашей лачуге в центре Оклахомы, а через время взял её на обряд посвящения — держал под своим крылом всё это время, но стоило ему отвернуться!..
— Бенни, хватит. В общем, кто-то убил нашего друга. Саймона. Мы нашли его тело на крыше парковки. Рядом была чья-то кровь и две гильзы от сорок пятого калибра. Да даже куртку его тот му… — мужчина взглянул на своего отца, старательно делающего безразличный вид, и осёкся, — тот, кто его убил, наверняка просто какое-то животное.
В тот момент Уильям был готов поклясться, что сложнейшее, что ему доводилось делать за всю бытность наёмником — это не поперхнуться последней ложкой каши и сдержать собственное удивление. «Значит, эта семейка была в близких отношениях с тем ублюдком. «Какое-то животное» — да? А стрелять по детям — это, значит, меценатство? Блядь. Из одного пекла в другое. Похоже, насчёт одного старик был прав — каждое ружье на стене в этом посёлке готово выстрелить».
— И мы решили, — продолжил Адам, — что не остановимся, пока не найдём того, кто его убил и похитил девчонку. Только вот поиски не удались.
— А что вы знаете об убийце? — спросил Парень, словно ощущая вопрос Уильяма.
— Одиночка, наёмник, чёрные длинные волосы, увешан стволами, носит плащ.
— Это из-за ваших поисков идёт всё время сравнение его со мной? — Хантер отставил тарелку, положив столовые приборы горизонтально на её ободок.
— Да, — безо всяких угрызений ответил Бен. — Тебе повезло, что ты не подходишь — выпотрошил бы, как утку.
— Бен! — старик ударил по столу.
— Прости его, пап! И вы, ребят, тоже. Ты же знаешь — Саймон для него был…
— Вы все понятия не имеете, кем он был, — мирный взгляд серых глаз сменился на настоящий оскал.
— Ну, вы, наверное, уже поняли.
— Заткнись, Адам! Заткнись, пока можешь!
Бросив окончательно еду, Бен Реммер рывком встал из-за стола и, схватив куртку, направился к выходу.
— Не злитесь, — начал старший сын. — Обида в его сердце сильна и неразборчива — он обижен на весь мир, а не на какого-то конкретного человека, так что срывается на всех.
— Следи за ним, сынок, — Ван также оставил еду, немного помрачнев, — не дай совершить глупостей.
— Всегда, пап… Ладно — пойду и я. Тем более, что еда уже кончилась.
— Будьте к ночи в доме.
Двери закрылись. Под уходящие шаги и стук всё новых и новых дверей, хозяин дома медленно доедал свою порцию. Спустя десяток минут тишины посуда уже была заботливо сложена в небольшую стопку на дальней тумбе в кухне.
— Что насчёт оплаты? — незамедлительно поинтересовался Хан.
— Сразу хочешь уладить формальности, да? — ответом послужил немой кивок. — Парнишка умеет стрелять с лука?
— Нет.
— А ты?
— Я всё умею.
— Видавший виды мужик, да? Впрочем, тебе же хуже — завтра пойдёшь со мной на охоту. Сегодня всё равно из-за вас всё зверье пуганное ходит. И не распространяйтесь, как выйдете наружу, что это вы стреляли — затопчут да заклюют в один миг.
— Кто затопчет, мистер Ван?
— Не кошки же, парень. Все те, у кого с охотой сегодня не вышло.
— «Когда выйдем наружу», — с чего бы нам?
— Тебе — особенно. За стрельбищем есть отдельный домик, отведённый под баню — наберите воды из колодца, растопите, помойтесь.
— И помыться можно?! — восхитился парень.
— Как я и говорил: да. И, как я тоже говорил: твоему спутнику — особенно.
***
Тёплая вода в бадье приятно бодрила и расслабляла одновременно. Кажется, наёмник последний раз принимал душ ещё когда в первый раз за ту осень попал в Оклахому, но это было почти месяц назад, а в тот момент он был готов со всей ответственностью сказать, что несколько десятков заходов от колодца к дому и обратно, плюс появившаяся тяжесть в плечах — всё это того стоило.
Впрочем, был и ещё один плюс похождений от точки А до точки Б и обратно: старик убедился воочию, что ближе к вечеру посёлок оживал. Тех самых детей, которые «бестактно и вульгарно» разбрасывали свои игрушки по небольшим дворикам, выпускали на улицы, чтобы те вновь могли почувствовать радость дня, раскидав своё имущество по новым углам. И они это делали: дети (штук девять, если Хантер не обсчитался) играли в догонялки, катались на качелях, раскачиваясь и падая, потому что не слушали предупреждения мудрого и всезнающего старика, следящего за ними из укреплённого и неприступного кресла-качалки, очень-очень активно гладили кота и ещё пару щенков, чему, по правде сказать, были рады все, кроме тех, кого гладили, и просто занимались всякими «невзрослыми беспорядками», так присущими им самим, крича, при этом, веселясь и радуясь жизни — происходило то, что и должно было происходить в любом, пускай и очень жестоком, мире.
Однако смотря на всё то, Уильям из Джонсборо не мог не думать о Ней — о Девочке. О её словах, сказанных ему на крыше: «Он будто ждал меня — сказал, что мой отец не вернётся. И что я теперь — часть их семьи. Вернее, чтобы стать ей, я должна была кого-нибудь убить», — и, в то же время, он думал о речах Вана — о том, что изначально было всего восемь человек, а до открытия дожило пять. «Сейчас их больше пятидесяти. Пятьдесят жизней… и пятьдесят трупов?»
— Эти полосы на спине… Это шрамы? — Пацан вошёл в небольшую комнатушку два на два, полностью сделанную из дерева.
— Да. Но они старые. Им… Больше тридцати. Вообще удивлён, что ты их за всеми этими синяками заметил.
— А остальные?
— А что «остальные»? У левого плеча — пулевое ранение от охотничьего ружья Железной Элис — пуля кость раздробила, вот и рисунок не совсем приятный в итоге получился. Хорошо, что не задело ничего важного и, в итоге, только «на погоду» ноет — могла и в сердце попасть. На шее — резаные раны от тесака. Причём обе из них получены в одно и то же время — нечего, называется, нарываться в баре, — кажется, собеседник улыбнулся. — Шрамы на щеке такие же старые, как и те, что на спине — просто глубокие, так что их куда проще заметить. То, что у правого бока — сквозное ножевое. Ну, и куча мелких других — от лезвий и малокалиберных пуль. Здесь слишком много историй, чтобы их рассказать за один вечер. А большинство и вовсе зажило в итоге, как на собаке — даже не видно. Все эти отметины — странная штука, не поймёшь, останутся они у тебя или нет.
— И ты не собираешься рассказывать эти истории, даже если у нас весь вечер?
— Именно.
Парнишка взял полотенце, висевшее на гвоздике в комнате и зашагал прочь. Старик оглянулся и заметил, что на худощавом теле не было ни единого изъяна — ни шрамов, ни рубцов, ни растяжек, ни синяков — идеальная пустота Только вот… Что-то странное скрывалось за отросшими волосами на затылке. Что-то красное.
— Что это у тебя на шее?
— А? Ничего.
Парень закрыл рукой то самое место, кажущееся Хану подозрительным, и медленно, как бы невзначай, зашагал вперёд.
— Раз расспрашивал о моих шрамах — расскажи о своих, — не отставал наёмник. — Что там?
— Там… Там моё имя, — ответил тот безразлично и холодно. — И это тоже… очень личное. Пойду, — не дожидаясь новых вопросов, Мальчик закрыл дверь, оставив старика наедине.
С каждой секундой, проведённой в воде, у охотника появлялось два желания: забыться и просто начать заново. Он всю свою жизнь поражался тому, какое удивительное спокойствие окутывало его разум, стоило ему зайти в воду, но в тот день то самое спокойствие было агрессивным, слишком желанным — хотелось смыть с себя всё, что можно. Смыть грязь, смыть горечь, смыть мысли, смыть весь тот день, что шёл до «сегодня» и сделать так, чтобы никогда и не было вчера. Через час оба путника вернулись в дом, освещаемый небольшими фонариками, наполненными животным жиром.
— Вот здесь и располагайтесь, — Ван Реммер указал на два дивана в прихожей. — Не полноценные кровати, конечно, но…
Наёмник, сняв ботинки, лёг на диван — ноги по самые колени свисали на пол. Для Мальчика же такой размер дивана был точно вровень росту — метр семьдесят с чем-то. Умастившись на скрипучие пружины, Уилл перевёл взгляд на Реммера, говорящего с Парнем. Увидев странную позу своего гостя, хозяин дома легко улыбнулся — видимо, настроение у него было действительно шутливое:
— Знал бы, что приедут двухметровые гости — вытащил бы гроб.
— Метр девяносто четыре, — констатировал Хан, ёрзая по ткани, — не так уж и много. Сравнительно.
— Шутишь, что ли? Я выше тебя, наверное, никого за жизнь не видел. Погоди… Вы помылись и надели грязную одежду? — оба отдыхающих молчали в ответ, но, впрочем, по глазам и так всё было понятно. — Ну и зачем тогда вообще мылись, а? А ты-то — взрослый мужик же, понимать должен.
— Стирку в услуги ты не включал.
— Знаешь!.. — зло ткнул в его сторону мистер Ван. — Не всё в этом мире имеет свою цену, — «Всё, — тут же пронеслось в голове у того, — Всё и все», — могли бы просто попросить. У тебя рубаха вообще на ошмётки после встречи с медведем похожа.
— Чем богаты.
— Опять. Значит, смотри: я сейчас достану из гардероба старую чёрную рубашку Бена. Он высокий, почти как ты — тебе должна пойти. Я отдам её парнишке, а тот отдаст её тебе. Отдаст? — парень положительно кивнул, пялясь на всё с дивана. — Так что ни твоя гордость, ни твои предубеждения задеты не будут. Идёт?
— Слишком много в тебе меценатства и альтруизма.
— Через несколько лет эту вещь придётся выкинуть — почему бы не найти ей лучшее применение?
— Как скажешь.
— Знаешь, ты какой-то странный, друг мой — у тебя «тяжёлые времена», но ты, парадоксально, не хочешь принимать никакую помощь. Почему?
— За всё в мире придётся платить, что бы ты там ни говорил. Рано или поздно. И если у каждого в этом мирке есть ружья на стене, то помощь — это тот небольшой обрез, которым потом тычут в спину, напоминая о вначале безвозмездной помощи, как о неописуемой услуге — не люблю быть на прицеле, не люблю быть должен.
— С такой логикой проще жить без людей… Или не жить вовсе, — Хантер многозначительно посмотрел на своего собеседника. — Впрочем, это не моё дело. Благодарю за ответ. Ну… Я — за рубахой и спать, а то совсем меня что-то в сон клонит. Если что — туалет на улице.
Завершив свою речь, Ван Реммер медленно, как и подобает людям его возраста, поплёлся в свою спальню. Уильям вслушивался в его шаги так тщательно, как вообще мог — проверял, не скрипели ли половицы. Нет, не скрипели. «Отлично».
— Слушай, Пацан, — обратился к своему спутнику Хан, закинув руки за голову, а ноги — на быльце дивана, — как только завтра я вернусь с охоты — мы уходим отсюда. Без «но». Во-первых, время не терпит — узнаю, куда пошли Саша и Ви, и тут же отправимся. А во-вторых… не нравится мне здесь. Совсем не нравится.
— Почему? Это место — оно такое… такое…
— Я знаю чуть больше, чем ты. Возможно, если будет необходимо, я расскажу об этом, но после того, как окажемся за воротами. Идёт? — Мальчик медлил. — Идёт?
— Идёт.
— Хорошо.
Уильям «Из Джонсборо» Хантер всеми силами старался делать вид, что он, разморенный тёплой водой, сразу же провалился в мир сновидений, но на деле, он лишь отвернулся к спинке дивана и погрузился в собственные мысли, думал о том, как такое общество вообще могло существовать — построенное на костях. «Получается, что каждый пришёл туда лишь потому, что ему было больше некуда идти? Просто потому что больше не осталось ни места, ни человека, которые бы принимали его? И каждый ли здесь должен убивать? Что насчёт детей? Им тоже рано или поздно придётся убить? Наверное — Девочке ведь пришлось. И она почти справилась. Саймон… Эти ублюдки ведь совершенно убеждены, что делают всё правильно. Что сделают, если найдут убийцу, потому что то, что делал Саймон, делали многие люди до него — находили какого-нибудь случайного бродягу и просто стреляли, как дикого пса. Не объясняя причин, не давая ни шанса. Доказательство веры на крови… Наверное — худшее, что придумал человек».
«Допустим, я убил кого-то. Я точно знаю, что из-за меня прервалась чья-то жизнь, чтобы я мог стать частью общества. А что, если мне там не захочется быть? Спустя годы или десятилетия? Что думают люди в тот момент, когда осознают, что одна из немногочисленных людских жизней прервалась по их вине напрасно? Что мужчина, женщина, старик или ребёнок, чью голову они кинули к воротам, мог бы прожить ещё столько же, сколько прожили они, и ничего бы от этого не изменилось? «Не все люди — мерзавцы». Не все же? Не здесь. Здесь каждый убил. Каждый построил своё благополучие на смерти другого. Город на человеческих костях, гордо именуемый Иреном — в честь пятерых первых, кто лишил кого-то жизни. Ха… Теперь, если подумать, вот, откуда эта идея — парнишка, который вернул ружье, убил вора. Убил человека, с которым жил под одной крышей и заслужил беспрекословное доверие остальных. Забавно — как нелепые случайности, подстрекаемые обстоятельствами, трансформируются в целые обычаи. В традиции, не соблюдать которые отважится только самый безрассудный. А ведь всё это из-за какого-то ружья. И это получается, что Пацану теперь…»
Дверь из главного коридора открылась. В комнату вошёл Бен Реммер — младший из сыновей. Он остановился прямо у Хантера и долго просто стоял в полной тишине, всматриваясь так, словно пытался что-то найти. Спустя несколько минут он отошёл к Мальчику, но, проведя у того всего пару секунд, вышел на улицу. Через окошечко было видно, что парень стоит и курит самопальную сигарету, сильно нервничая — рука со спичкой дрожала, что тот лист на дереве. Через несколько минут он тут же вернулся и скрылся в общем коридоре. В другом конце дома что-то скрипнуло. Что-то железное. Наёмник перевернулся на другой бок и взглянул на Парня — спал, как убитый, сопя самому себе в капюшон. Встав с дивана Уилл взглянул в замочную скважину, чтобы убедиться, что то была просто проверка на то, спят ли «дорогие гости» и, похоже, они её прошли.
Выждав минуту, он медленно опустил ручку двери и осторожно вошёл в следующий коридор. «Половицы не скрипели и в этот раз, — думал он себе. — Не должны заскрипеть и подо мной», — так оно и случилось. Более того — ковер, лежащий вдоль комнаты, отлично смягчал шумы шагов, пускай Хан из предусмотрительности и шёл разутый. Открыв следующую дверь, он оказался в общем коридоре — том, что соединял спальни с главным. Посреди него теперь стояла большая выдвижная лестница на чердак, а сверху тихо, но очень отчётливо раздавались голоса. Оставив дверь приоткрытой, чтобы, в случае чего, быстро ретироваться, старый охотник вслушался в диалог:
— …зачем ты вообще пошёл к ним?
— Я тебе говорю, отец, это — тот самый. Тот же плащ, револьвер того же калибра. Чёрт, да он даже спит с пушкой!
— Нельзя обвинять человека в убийстве только из-за плаща и револьвера! — старик говорил с явно озлобленным тоном. — Я бы посмотрел на тебя, если бы ты пришёл в дом, жильцы которого грозятся «выпотрошить» какого-нибудь наёмника, словно утку!.. Это паранойя, сын. Более того — ты снова сам в ней виноват.
— Не надо, па…
— Что «не надо», Адам? Что «не надо»? Если бы вы тогда не додумались взять в плен вояку прямо из Ада — единственного выжившего, и пытать его, рубя на части, как скотину, а куски отправляя его же товарищам — всё было бы нормально. Вы бы пришли сюда на две недели раньше, уже узнав и убив того, кто виноват в смерти вашего Саймона.
— Отец, я…
— Закрой рот, Бен, когда я говорю!.. Вы прекрасно знаете, что вы — всё, что у меня есть. Что я люблю вас обоих больше, чем свою жизнь. Но вы совершаете очень глупые ошибки. Совершаете сами, а потом за советами лезете ко мне. Вы наломали дров, вместо того, чтобы решить проблему, а теперь хотите оторваться на совершенно постороннем человеке — это и есть та самая «справедливость», Бен? А ты, Адам? Только сказал, что старший, что присмотришь — и вот, что получилось.
— Я не предлагал убивать его, па. Я лишь хочу спросить его прямо. Хочу услышать детали последних двух недель в его жизни. Если в них не будет противоречий — пусть идёт себе, я не хочу просто крови — мне и так хватило. Но если выяснится, что это тот, кто нам нужен…
— Если выяснится, что это тот, кто нам нужен, отец, я не буду сдерживаться.
— Слушайте сюда: завтра я иду с ним на охоту — это решено, и это точно. До того, как мы придём, никто из вас даже разговаривать с ним не будет. Вернётесь вечером — проведёте свои морально-этические допросы. Но только вечером. Вы меня поняли? — в ответ раздалась тишина.
— А что до парнишки?
— А что до парнишки? Это, пока что, совсем не ваше дело. Я повторюсь: решайте свою проблему — там видно будет. Теперь идите спать — мне уже не сорок и тридцать пять, чтобы как раньше ночи напролёт вам истории рассказывать. И убедитесь…
Хантер быстрым и бесшумным шагом вернулся на диван. В его голове крепла одна единственная мысль: нужно было бежать. Как только вернётся с охоты, хватать Парня и уносить ноги так быстро, как это возможно. Нет, он был весьма хорош в сочинении историй, и даже просто сказать, что он был всё это время в Кав-Сити, было бы достаточно, но он прекрасно знал — набрал опыта в жизни, что если человеку хочется крови — его не смутит такая банальная преграда, как мораль и логика — месть подают холодной, но готовят горячей.
Закрыв глаза, он тут же погрузился в очень желанный ему сон — вода действительно работала для него, как успокоительное, притупляя чувства. Лишь однажды той же ночью, он услышал какой-то шёпот позади себя, но сил было куда меньше, чем достаточно, чтобы проснуться и послушать, а потому он просто приоткрыл глаз и, увидев Вана, тут же забылся в новом сновидении — оно, как ни странно, было очень-очень манящим.
***
— Вставай, друг мой.
Ван едва слышимым шёпотом разбудил Уильяма и открыл дверь. Пахло зарёй, пахло свежестью. Утренний ветер раскидывал тот аромат везде, куда мог проникнуть, а приятная и едва слышимая трель птиц только усиливала ощущение того, что вся жизнь вокруг начинала закипать, начинала просыпаться. Уильям потянулся и, немного громко хрустнув шеей, поднялся с дивана, тут же направляясь к выходу и надевая по пути новую рубаху — нырять сразу в бой для него было почти привычкой. Мальчик всё так же спал своим беспечным сном.
— Погоди, — остановил его жестом хозяин дома. — У меня к тебе просьба… личного характера — оставь свой пистолет здесь, на диване. Подожди — не торопись с вопросами. Я оставлю свой. Вот, — Реммер осторожно вытащил свой короткоствольный револьвер и положил на быльце дивана. — Теперь, пожалуйста, ты.
— Зачем?
— Просил же: не торопись с вопросами — о причинах позже. Никакого преследования, никакой засады, никакого подвоха — нет ничего этого. Вот тебе моё слово: мы оба вернёмся с этой охоты.
Не видя другого выбора, старик положил свой револьвер рядом, не сказав о том, что за спиной под плащом у него висел нож — ни к чему было выдавать козыри в рукаве. Выполнив условия, он вопросительно посмотрел на владельца дома.
— Вот и хорошо, — уже с большей долей спокойствия ответил тот. — Бери лук — тот, что первый справа, стрелы возьмёшь со стрельбища, и пошли уже — скоро совсем рассветёт.
Они шли всего-то пару часов до нужного места. Как оказалось, Ирен находился возле Роулетт Крик — небольшой речушки, что как начиналась, так и заканчивалась весьма внезапно. Впрочем, Уилл примерно знал, где она расположена — как и всё на карте штата. Пара охотников шла на юг, к заказнику Лексигтона — месту, полному живности ещё в былые, судя из названия, времена. На деле же это оказался тёмный, в прямом смысле, лес — многие дорожки заросли, заросли степи, деревья начали расти даже болотистой местности, а сама та местность, благодаря обильным дождям, расширилась до небывалых ранее масштабов. Однако, настоящий охотник прекрасно знал те места — понимал, куда нужно ступить, чтобы не хрустнула ветка; знал, где земля будет сухой и не утащит ботинок по самые шнурки; отчётливо понимал, чей отдалённый крик был слышен ему несколько секунд назад и на каком расстоянии.
В конце-концов, они добрались к небольшому укрытию на дереве — коробочке со сплошными перилами по пояс с бойницами в них и, засев там, стали ждать — Ван предпочитал именно такой стиль охоты.
— И на кого мы охотимся? — шёпотом спросил Хан, поднявшись по лестнице из кусков брёвен, вбитых в ствол дерева.
— Индейки, олени, кролики, белки, — монотонно и также отвечал Реммер, поправляя очки, — реже — куропатки. Если уж совсем не повезёт — пойдём к озеру Далгрен и попробуем порыбачить. Рыбачил когда-нибудь с луком? Впрочем, неважно — ничего сложного. Та же охота, но на стреле — леска.
— Для большинства из того, что ты перечислил, сидеть на месте — не лучшая тактика, — Хан проверил тетиву. — Так и состариться можно. Впрочем, теперь я понимаю, почему ты уже не спешишь.
— Ха. «Если долго сидеть у реки — можно увидеть, как по ней проплывает труп твоего врага».
— Сунь Цзы?
— Или Конфуций — кто знает. Но, по крайней мере, они оба в чём-то правы — живности много развелось в этих местах, и зомби как-то обходят их стороной, опасаясь болот, так что…
Оба сели, спиной к перилам — не смотрели, но слушали. Это только ещё сильнее наводило одного из них на мысль о том, что они здесь вовсе не для охоты. Говорили, при этом, очень тихо.
— Слышал о Болоте Мертвецов?
— Был там, — безразлично ответил Хантер. — Интересное место, скажу я тебе — наводит на многие мысли… о вечных проблемах.
— Каких таких?
— О том, насколько ценна жизнь, если в какие-то её моменты, большее, чего хочется — это смерти. И стоит ли жизнь, в таком случае, сама себя.
— Не слишком ли много размышлений о цене жизни от того, кто забирает её за деньги?
— Я, по-твоему, всегда это делал? С пелёнок?
— Нет, конечно, но странно, что ты, проведя годы с руками, по локоть в крови, не нашёл себе ответа на эти вопросы. Разве у жизни нет фиксированных цен?
— Есть, конечно, только они всё равно установлены не тобой — не ты решаешь, за сколько умрёт тот человек, на которого ткнут пальцем — ты лишь выбираешь из предложенных вариантов. И, что куда важнее, ты даже не знаешь, зачем он умрёт, за что.
Где-то недалеко послышался хруст ветки. Наёмник взглянул в бойницу и увидел сравнительно небольшую индейку — странное существо с чёрно-коричневыми перьями в белом ободе и бледно розовой, покрытой сотнями морщин, головой. Не промолвив ни слова, он достал стрелу из колчана и, поставив на большой палец, прицелился. Из лука ему, в своё время, приходилось стрелять часто — ещё будучи пилигримом, он предпочитал это оружие любому другому крупному просто из-за того, что оно меньше привлекало внимание мародёров и было легко восстанавливаемым. Натянув тетиву до предела, относительно молодой охотник выстрелил. Стрела чётко попала индейке чуть ниже крыла, пробив грудку насквозь и, благодаря силе удара, пригвоздив птицу к небольшому деревцу, что стояло прямо позади неё. Шевелилась она недолго.
— Вот и хорошо, — сказал Ван, облокотившись на перила. — Много силы у тебя — я уже так тетиву не натяну, даже если попытаюсь грыжу себе заработать, — Реммер всмотрелся, чтобы убедиться в попадании. — Скажи… когда ты стрелял Саймона — ты тоже не думал, верно?
— О чём ты?
— Не прикидывайся. Та парочка, которую вы ищете, действительно приходила к нам в деревню. Более того — девушка отчаянно пыталась не торопиться с уходом, хотя её спутник её и торопил. Вечерами они рассказывали всем нам истории — всем, кто хотел слушать. О том, как долго они шли сюда. О том, что повстречали по дороге. Кого повстречали… — Хантер помрачнел и стал рядом. — В одном из рассказов, они упомянули мужчину — раненого охотника, обвешанного стволами, которого подобрали по дороге из Оклахомы. Они выходили его, сделали переливание, выкормили — все были восхищены таким благородством, да, но меня поразило другое: они уверяли, что пока этот самый стрелок лежал в подобии комы с ранением, он поседел. Полностью за несколько дней. Я такое видел всего один раз, и лучше тебе не знать об обстоятельствах. Впрочем, как ты понял, дело не в этом, — Ван немного усмехнулся. — А в том, что спустя несколько дней после отхода этих туристов в сторону озера Мюррей ко мне является какой-то седой и хромой мужик, выглядящий, при этом, лет на пятьдесят пять и заявляющий, что ищет этих самых людей.
— Я…
— Но даже не в этом самое странное совпадение — дело в том, что мои сыновья, мои любимые мальчики, проведя три недели в кишащем ордой городе, возвращаются и заявляют, что убийцей их близкого друга был чернявый наёмник в плаще, которого наверняка недавно ранили. Смекаешь, к чему я?
— Только идиот бы не смекнул. Аллегория и параллели — явно не твоё.
— Заткнись. Это мои мальчики не знают всей картины, пускай и подозревают, а я знаю. И ты знаешь. Но не знаешь того, как противно мне смотреть на тебя.
— Если так противно — почему выгораживал меня перед ними?
— Потому что они бы убили тебя в ту же секунду, укажи я на тебя пальцем. Они бы…
— Выпотрошили, как утку?
— Именно. А я… Мне любопытно — хочу знать, почему ты его убил.
— «Любопытство — это то же тщеславие».
— Что?
— Блез Паскаль. «Любопытство — это то же тщеславие», — к чему тебе знать мои причины, если человек уже мёртв, а ты заранее ненавидишь меня за то, что я сделал?
— Это верно, да, только вот подумай: сколько любопытства пришлось пережить Паскалю, чтобы понять, что оно порождает тщеславие? — наёмник ухмыльнулся в ответ. — Да и, в каком-то смысле, это практический вопрос. Ну так что?
— Я убил его, потому что он выстрелил в Девочку, что стала «частью его семьи».
— Немыслимо! — воспротивился собеседник.
— Я стоял с ней на одной крыше, говорил, а потом… Потом из-за моей спины раздался выстрел.
— Он мог не увидеть девочку! Он мог подумать!..
— Ты серьёзно считаешь, что можно не заметить кого-то с расстояния двадцати метров?
— Да. Взгляни на себя и подумай: что видно за двухметровой шпалой, носящей, вдобавок, полноразмерный плащ, а? И почему ты выстрелил?!
— Глупый вопрос — чтобы он не выстрелил ещё раз в ответ, — в какой-то момент Уильямом овладело полное хладнокровие. — Так же, как и поступил бы любой.
Повисла тишина — лишь лес шумел верхушками деревьев, когда порывы ветра раскачивали их слишком сильно. Индейка, тем временем, окончательно перестала дёргаться. Падающие листья немного припорошили её тело, и только знающий мог бы её найти. Ещё пара часов, и она окончательно станет частью того пейзажа, краски которого не увидит больше никогда.
— Скажи, — вновь начал Ван, поправив очки, — тебя не смутило, что при возможности прострелить тебе череп, Саймон выстрелил в ногу?
— Вообще-то — очень даже смутило. Даже поразило, сказал бы я. Но в тот момент не было времени на раздумья — девочка истекала кровью, да и я…
— Ты такой идиот. Так эгоистичен и подвластен инстинктам… Тебе не кажется, что он — тот человек, чья жизнь оборвалась благодаря тебе, вовсе не хотел тебя убивать? Что Девочка, не повстречай ты её, не вмешайся, осталась бы не только цела и невредима — она получила бы новую семью.
— Не взывай к моей совести грязными путями. Вы же убили её прошлую семью, а цель этой Девочки и твоего Саймона была в моём убийстве изначально.
— Так ты знаешь?
— Да. Ваш рай построен на аду — вы живёте и не печалитесь, зная, что кто-то умер из-за вас, хотя мог жить; вы становитесь настоящими животными ради доказательства мнимой верности, — Хан оскалился, — а ты ещё пытаешься взывать к моей совести?
— Ты понимаешь, что человек, убитый тобой, был отцом? Его жена и дочь лишились кормильца, и, что хуже…
— К чему всё это?
— И, что хуже, ты отнял этого человека не только у них, — Ван словно не замечал вопроса. — У Бена, у Адама — у каждого из нас. Даже та девчонка. Скажи, что ты с ней сделал в итоге? Убил? Отдал военным? О, да. Скажи, что смогли дать ей военные, прибежавшие к нам за едой и бинтами?
— Я спросил: к чему это? — терпение покидало с каждой секундой.
— У него было всё, а ты всё отнял. У неё могло всё быть, а ты даже не дал шанса. Что такого, скажи мне, есть у тебя, есть в тебе, что ты сразу загубил столько жизней?
— К чему это?!
Последнее предложение Хантер прошипел сквозь зубы, схватив оппонента за воротник. Реммер уставился на него и, как показалось наёмнику, немного ужаснулся. Впрочем, это было лишь на мгновенье. Ужасно долгое, ужасное тихое…
— К тому… — отпущенный старик переводил дух. — К тому, чтобы ты понял — дал ответ сам себе на вопрос: «Чего стоит жизнь?» — твоя стоила уже куда больше, чем моя. Но во сколько? В два раза? В четыре? В шесть? Я не убил никого, кроме того, кого должен был, а ты… Ты стоишь в море и даже не замечаешь, как оно багрится от твоих решений.
— Закрой свой рот, — помрачнел Уильям из Джонсборо. — Закрой и не смей открывать на эту тему никогда. Ты пытаешься заставить меня раскаяться, а сам знаешь лишь об одном моём убийстве — столько же, сколько и убил ты, если верить тебе же. Девочка жива. Солдаты отдали ей место на эвакуационном вертолёте и подарили шанс на нормальную жизнь, которую не нужно омывать или скреплять кровью. Ты же… Ты заставил своих сыновей убивать невинных людей. И воспитал их такими, что убийство для них перестало быть чем-либо особенным — просто способом выпустить эмоции, — Реммер хотел протестовать, но не смог. — Мы с тобой прожили достаточно жизни, чтобы совершать ошибки, но не тебе меня судить, не тебе взывать к совести, не тебе пробуждать во мне моралиста. Ты для меня — никто. И обо мне в отношении тебя можно сказать то же самое. Но, в конце-концов, если я тебе так противен — ты вполне мог бы попытаться убить меня, — на слове «попытаться» ответчик сделал особый акцент. — В лесах ведь не действуют никакие человеческие правила, верно? — Хан перевёл свой взгляд на убитую им индейку. — В лесах только животные, что охотятся на слабых.
— Раз уж не мне тебя судить, — он всё ещё пытался выровнять дыхание и убрать багрянец со своего лица, — то и палачом мне для тебя не быть. Я не зря попросил тебя оставить оружие — много что творят люди, ведомые эмоциями.
— Как ты уже понял, я знаю о твоём уговоре с сыновьями — я придерживаться его не собираюсь. Как только я вернусь за Пацаном и своим оружием — мы уйдём. Попытаешься остановить, и…
— И что? — собеседник поднял высоко голову.
— И ещё двое сыновей в этом мире лишатся отца. Я наёмник, не забывай. И цену жизни, как ты всё ещё помнишь, я не знаю.
Назад шли молча. Тащить груз в виде индейки пришлось обоим — один старик время от времени сменял другого на этом долгом, десятикилометровом пути. И пускай в глаза один другому больше ни разу не посмотрел, идти им всё так же приходилось рядом.
В деревне было всё также пусто — у людей, видимо, всё ещё шла охота. Уильям быстрым шагом прошёл мимо домов, осознавая, что всё то место было таким же фальшивым, как и забор, что стоял вокруг него — счастье только для вида, а внутри — гниль. У дома никого не было. Как и предполагал старик, сыновья хозяина были на охоте, только мечтая о том, чтобы поскорее поймать дичь и вернуться к проблемам насущным. Когда Хантер был уже у двери, он увидел, что Ван не сильно-то торопился — он стоял у ворот и переводил дыхание, облокотившись на них спиною. Или, по крайней мере, старательно делал вид.
— Мы уходим.
Схватив Мальчика за руку, Уильям забрал со спинки дивана свой револьвер и быстрым шагом пошёл прочь. У ворот он ощутил, что его спутник вырвался из хватки. Обернувшись, он увидел, что на него наведён пистолет, в котором старик без промедления узнал пистолет Джеймса — Smith&Wesson 1911. Ван улыбался.
— Мне… — начал Мальчик. — Мне предложили сделать выбор. Чтобы остаться здесь, я должен… Должен… Я должен!..
— Убить меня, — завершил Уильям Хантер. — Ну да — очевидно же.
— Именно, что очевидно, друг мой. Удивляюсь тому, что ты не догадался об этом.
— Слишком крепко спал.
Троица застыла в затишье. Уилл стоял со стороны леса, за его спиной виднелась холодная непроглядная и одинокая тьма из веток и листьев, разукрашенных в самые разные цвета, без дорог, без троп, без правил. Реммер стоял в воротах, за ним виднелись тёплые домишки с маленькими детьми, наблюдающими за остальным миром сквозь окна в решётку почти всю свою жизнь, потому что так решили за них. Парень стоял посередине. «Стреляй, — думалось Уильяму. — Стреляй».
— Простите, мистер Ван, — парень развернулся и навёл мушку на голову селянину. — Я свой выбор сделал.
— Что?.. Ка?.. Но почему? Неужели… Неужели тебе жаль убийцу?
— Дело не только в этом. Я многое знаю о том дне, когда умер друг ваших сыновей, — голос звучал на удивление спокойно, в глазах не отражалось ничего, — в тот день я впервые встретил Уильяма и Джеймса. Я даже слишком многое знаю об этом дне. Знаю, что они спасли меня от пуль девочки, но и знаю, что в тот день мой брат умер от их рук…
— И ты, зная это!..
— …Однако не могу их в этом винить. Он пытался защитить меня, а они — спасти себя. Могу обижаться — да, но не винить — кто-то должен был умереть тогда. Также я знаю, что Уильям не только попытался не убивать ту девочку, что стреляла в него, но и спас её от смерти — потащил на себе к башне военных, наплевав на рану и очень возможную собственную смерть. А потом вернулся и пошёл ради неё в Ад. И Джеймс сделал то же самое… Но не это главное. Главное, что я знаю: если бы мой брат не умер в тот день от их рук — умер бы от ваших.
— Но…
— Без «но», мистер Ван. Он бы пошёл в тот день по той же дороге и получил бы пулю от девочки, которую тоже нельзя было бы в этом винить — у неё не было выбора. Но можно винить вас. Вас, вашу жену, Инсмута, Номада, Енрике — тех, кто не только согласился на этот варварский обычай, но и основал его. Можно винить Ирен, мистер Ван.
Раммер молчал, молчал и Хантер. Один из них недоумевал, другой — восхищался.
— На одной стороне у меня действительно жестокий убийца, что загубил не один десяток невинных людей, беспричинно разбрасываясь жизнями и думая, будто всё делает правильно, будто правосудие его никогда не коснётся — жестокий и холодный в корне своём, пускай иногда и пытается поступать правильно. Пускай думает, что поступает правильно. Ну, а на другой… На другой у меня просто наёмник. Ворчливый старик, что был не убийцей людей, но оружием для тех, кто хотел их смерти — сделал то, что заказчики и сами бы сделали, когда решились или отчаялись бы достаточно сильно. У вас с ним неравные веса, мистер Ван. Слишком неравные — здесь не о чем думать. Я выбираю его, — Парень опустил пистолет и посмотрел своему собеседнику в глаза. — А вам… Знаете, я пришёл из места, очень подобного вашему, и скажу так: то, что вы сами называете раем, ваши дети прозовут чистилищем — история судит всех по-своему. Прощайте, мистер Ван.
«Всякий раз, когда закрывается одна дверь — где-то открывается другая», — ворота славного городка Ирен были открытыми нараспашку, но для двоих путников, медленно удаляющихся в лесной чаще, они остались закрытыми навсегда. Что же стало для них открытым? Целый мир — мир, не окружённый гнилым забором.
— Скажи, — спросил старик. — Если бы в тот момент… Если бы ты не знал всего этого… Если бы не повстречал нас в тот день… Ты бы пристрелил меня? И откуда у тебя вообще пистолет Джеймса?
— Взял у него же. Ну, когда он уже…
— А почему не сказал мне?
— Боялся, что ты его отберёшь. Я ведь не такой, как ты… Я слабее — мне нужно время, чтобы смириться, — глаза Парня были всё также серы, как и всегда. — И с Джеймсом, и с Братом, и… А эта вещь… Она… Спокойнее мне с ней. Теплее. Мне можно оставить её себе?
— Только на время, — он понимал, что просто не имел права отказать. — По крайней мере, ты же всё равно…
— Не знаю, как этим пользоваться? Это да, — обоих странников потянуло на улыбку. — Но, знаешь что, — парнишка остановился и посмотрел собеседнику в глаза, — не неси глупостей, Уильям, и не задавай глупых вопросов: если бы тогда, в тот день и время я не повстречал вас — я бы не смог тебя пристрелить, а просто умер в чужом городе от голода, одиночества и мертвецов. Ничего этого просто не было бы. Ага?
— Ага.
— Теперь пойдём? Куда нам?
— Мюррей. Озеро, парк и посёлок Мюррей.
