В Готэме (не)спокойно

      С чертежами Джеремайе проще. Ровные линии нарисованных зданий не станут просить откровенности, задавать вопросы или вести себя по-человечески эмоционально и уязвимо. Молчат только. Нет в них недосказанности, загадок, чего-то неизвестного ему самому. Лишь простые штрихи, тонкие и жирно наведённые полосы под линейку, пунктирные — точно следы на снегу. Как их создателю, даже самое сложное творение, над которым долго работал днями и ночами, выверено орудуя угольниками и транспортирами, видится простым. Люди же — закрытые книги со склеенными намертво страницами.       С Экко история отдельная. У них отношения чисто деловые, отрада для нелюдимого Джеремайи. Экко — связующая с обществом. Цифры в голове Джеремайи предельно просты: если убрать с доски одну Экко, которая связывается с сотнями от его имени, то на клетки встанут все те, с которыми взаимодействовала она.       Затем появляется Брюс Уэйн.

***

      Они начинают доверять друг другу не сразу, не с первого и не со второго дня. Даже не через неделю. Медленными, осторожными шагами, будто в танце или по краю пропасти. Не торопясь, точно быстрые, поспешные движения могли всё разрушить, сломать хрупкие зачатки симпатии, задавить пробивающиеся сквозь почву недоверия ростки дружбы. Они прицениваются друг к другу, как противники, замечая недостатки и положительные стороны, раскладывая на составляющие и слагаемые, снимая заживо кожу, чтобы посмотреть, что под ней.       У них обоих — проблемы с доверием. Поэтому они как никто были поняты.       Брюс плавно идёт на контакт, как подплывающий к берегу линкор, как массивный тающий ледник.       Больше не мальчик с распахнутой душой и широко открытыми карими глазами, больше не носит воротнички голубых рубашек. Завоевать доверие ребёнка трудно, завоевать доверие взрослого — невозможно. Нельзя сказать «обещаю» в качестве утешения, потому что успокаивать словами уже бессмысленно, нужны действия, и он сам их предпримет, как делал сотни раз до этого, потому что повзрослел слишком рано, постарел тоже — за взглядом аккуратно прячется мудрость и рваные раны. Это не скрыть «Джек Дэниэлсом», миловидной улыбкой и бахвальством.       Но Брюс начинает привыкать.       За тихими вечерами и бурными беседами, за приглушенным смехом куда-то в рукава пиджака и дальнейшими извинениями. За шахматами и за шашками (он играет чёрными, позволяя поблажку из вежливости, а не превосходства) за нардами; обсуждениями планов, прогулками, танцами, совместными мероприятиями, несмешными комедиями и классической музыкой.       Медленно, будто пробуя на вкус, каково это — общаться.       Джеремайя интересен ему, как и интересно всё, что он делает: его проекты, его мысли, его чувства.       Брюс зовёт его по имени, Брюс зовёт его на кладбище, на выставку, на концерт, на выступление. Брюс зовёт его уверенно и тихо своим ровным голосом из той пучины, в которой пребывает Джеремайя. Тащит за руку из тьмы, переплетая пальцы. Освещает пути и дороги, предупреждая о тупиках и ямах.       На благотворительном балу в честь юбилея компании Брюс представляет его, впервые лично: — Джеремайя Валеска, архитектор «Уэйн Энтерпрайзис» и, — они встречаются глазами. Джеремайя выглядит неуверенно: почти сразу отводит взгляд, поджимает губы в каком-то немом разговоре, мнёт пальцами рукав тёмно-фиолетового пиджака. Брюс договаривает, подхватывая Джеремайю под локоть, — мой очень близкий человек.