В Готэме (не)спокойно

Помада оставляла алые полосы, насыщенные, будто свежая артериальная кровь.  Яркая и остро пахнушая чем-то искусственно сладким, тошнотворным, она напоминала скорее химическое оружие, чем предмет косметики, хотя первое куда охотнее завалялось бы в кармане Джеремайи. Джеремайя — грязно-рыжие волосы взлохмачены, рубашка набекрень и светлые горящие глаза направлены прямо на него, всматриваясь — дышал с протяжными свистящими хрипами, как удушеный. В уголке рта — красное; неряшливо посаженное дрогнувшей рукой пятно. Оно невольно приковывало взгляд, как крест на карте. Брюс стер его тыльной стороной левой ладони, касаясь фалангами сухих губ. Джеремайя улыбнулся на это, незначительно склоняя голову за его рукой, как просящий ласки кот. — Ты скоро всю её сотрёшь, — мягко заметил Джеремайя. — Не думаю, что это самая большая твоя проблема, — касаясь пальцами подбородка сказал Брюс. Джеремайя ответил бы что-то еще — о, он хотел бы, у него всегда было что сказать — но Брюс сместил пальцы, большим надавливая на нижнюю челюсть, а остальными нажимая на скулу. У Джеремайи чистые глаза, почти прозрачные, зеленые. Он смотрел выразительно-возмутительно, словно много чего желал произнести, но был вынужден замолчать. Без помады его рот шероховатый, отслаивающийся пластами тонкой кожи, мертвенно-лилового оттенка утонувшего. Ещё одна красная линия, чуть ровнее, чуть аккуратнее, учась в правильном наложении, но всё же выходя за грани чуть снизу и справа. Брюс подправил её, размазав по щеке. Вышло криво. Джеремайе понравилось. Ему много что нравилось. В первую очередь — Брюс. — Я думаю, тебе следовало бы становиться косметологом, или гримером, или визажистом, — внимательно разглядывая себя в карманное зеркало, сказал Джеремайя. Затем захлопнул зеркало и поднял глаза. Он чуть косил и щурился, когда был без диоптрий, при этом выглядя куда более уязвимо, чем обычно. Тем не менее, уязвимость эта имела совершенно лживый характер. Брюс подошёл ближе. На его пальцах остались смазанные следы пигмента, на которые перевёл взгляд Джеремайя. — Давай сюда, — со вздохом сказал Джеремайя, доставая из внутреннего кармана лежащего подле пиджака белый платок. Кожа в сравнение с этим платком казалось такой же белой, пока методичными движениями Джеремайя стирал с его пальцев красноту, массируя и царапая. Когда рука стала чистой, Джеремайя продолжил сжимать её в своей. Он смотрел пристально, чуть улыбаясь, невозможно мягко и как-то нежно, совсем иначе, чем когда он глядел на других, словно в его искаженной системе ценностей Брюс занимал центральное место. Джеремайя возводил ему пьедестал из чужих костей. — Тебе не идёт красный, — переплетая их пальцы, полушепотом решил Джеремайя. И потянулся и поцеловал его легко и в губы своим перепачканным алым ртом.