Молчание белого замка

      Укус белой змеи всегда приводил к летальному исходу, будь ты хоть трижды королем Нарнии, хранителем или Ледяным колдуном. Яд разъедал магию, обступал кости и кипятил в жилах кровь, даже такую же черную и испорченную, какая была у Джадис, какая могла быть у Эдмунда, пойди он по стопам своей почившей наставницы. Ногу обожгло огнем, когда армия переходила границы Великого леса, который простирался на многие тысячи километров по обе стороны от руин Кэр-Параваля. Питер и его близкий круг наотрез отказывались пройти по ледяному настилу на реке, который Эдмунд любезно предложил ему создать, переступив через свои негодование и гордость. Они, как упрямые кентавры, шли напролом, с оглушительным боевым кличем, который практически умолял обученные отряды тельмаринцев обнаружить их. Они откинули вражеские ряды незначительно назад и медленно, со скрипом продвигались вперед без всякой уверенности в следующем сражении. Это понимали многие, даже Люси и Сьюзан, которые, в принципе, мало смыслили в стратегии и военном деле, несмотря на войну с Джадис, но не Питер. Упрямый и самоуверенный, он слепо вел людей в пасть к спящему дракону.       Армия королей древности и Эдмунда разделилась на несколько малочисленных групп и двигалась в хаотичном порядке. Они шли уже третий день, когда левую лодыжку внезапно опалило огнем, а затем боль скрутила мышцы. Эдмунд слышал, как кто-то истошно завопил. Иногда так рычали его разъяренные медведи в пылу битв, в подобную какофонию сливался гвалт гномов, который превращался в единый клич. Кажется, Пэвенси даже успел оглядеться в поисках несчастного и только через какое-то время понял, что кричал он сам. Зубы белой змеи уверенно прокусили его сапог и впились в плоть. Красноглазая тварь обвила его ногу, смотря на Снежного ведьмака с немым злорадством. Зима вырвалась из-под контроля на долю секунды позже. Снег ненадолго приглушил разрастающийся в месте укуса пожар, проморозил проклятую рептилию до внутренностей, но ни на секунду не заглушил дергающую острую боль. Эдмунд бессмысленно барахтался в сугробе, зачерпывал ладонями снег и молил хранителей быстрее взять его и без того долгую жизнь.       Он не помнил, кто и в какой момент отцепил от его ноги труп змеи, уверенными руками наложил жгут чуть выше места укуса и мягко прислонил спиной к стволу дерева. Мир то появлялся перед глазами Эдмунда, то исчезал, сменяясь кромешной чернотой и адским холодом. О! Еще никогда, на памяти ведьмака, ему не было так холодно! Тело бил озноб, губы подозрительно онемели, собственно, как и кончики пальцев. Слабость и тошнота накатывали периодическими волнами. Рядом суетились гномы, рубили относительно сухие ветки, складывая их в огромные кучи возле него, и разводили костры. Впрочем, тщетно. Пламя предательски подмигивало один-единственный раз и тут же затухало. Температура стремительно падала, собиралась пурга, а Эдмунд не был в силах даже сжать кулак, чтобы прекратить все это.       В последнем лице, которое мелькнуло у него перед глазами, кружась, словно в калейдоскопе, он с трудом узнал Люси. Одной рукой его младшая сестра поддерживала ему затылок, совершенно точно не чувствуя собственных пальцев, а другой пыталась настойчиво влить ему в рот хотя бы каплю живительной воды. Но губы упрямо не размыкались, а зима бесновалась с каждым мигом все сильнее и сильнее. Эдмунд отчетливо понимал, что лед не справится с ядом. Он уже не справлялся. Суть Джадис, которая мирно дремала где-то на дне его души, корчилась в агонии, сгорала в крохах отравы, как все земные ведьмы на инквизиторских кострах. ֿ       «Ей тоже не выжить, — со злорадным удовольствием подумал Эдмунд. — Только Нарния снова погрузится в зиму. На этот раз навсегда. Но Аслан снова не придет, какое ему дело до Нарнии в своем защищенном мирке, радует только то, что Одинокие острова тоже превратятся огромный ледник». О Каспиане Эдмунд насильно заставил себя не вспоминать. Лучше он будет думать лишь об агонии и смерти, чем об этом несносном тельмаринце. За гранью всем обычно уже все равно.       Голос Питера звучал в ушах белым шумом. Он тряс Эдмунда за плечи, хлопал по щекам и пытался помочь Люси влить в него напиток, в то время, когда Сьюзан пыталась промыть снегом место укуса, единственное, неимоверно горячее. Не даром Джадис в свое время взяла себе имя Белой колдуньи. Вестница смерти, сама смерть. Глупая дура в меховой шубе и только! Умерла, правда, не столь дурацки, как ее преемник, но, впрочем, это сомнительное достижение для них обоих. Изгила отдала остатки своего жалкого существования, чтобы разорвать договор, связывающий Эдмунда с Асланом, чтобы спасти дорогую ей Нарнию, а его в насмешку укусила белая змея. Се Ля Ви.       Забвение пришло сравнительно быстро и как-то совсем незаметно. Эдмунд сомкнул налитые свинцом веки и не почувствовал боли. Наконец-то, спустя, казалось, целую вечность. В посмертном сне он видел Лондон, таким, каким запомнил его, когда был совсем еще ребенком. Городские улицы шумели моторами машин, криками людей и душераздирающей сиреной. Даже в Англии была война, даже перед вечным покоем. А ведь, если хорошенько подумать, Эдмунд Пэвенси попал в Нарнию, стал королем древности, а затем и Снежным колдуном только из-за войны. Она преследовала его всю жизнь. Наверное, будь у него возможность, Эдмунд бы непременно обнял свою мать, попросил прощения у брата и сестер за то, что оступился, остановил бы надвигающуюся зиму, куда более опасную и смертоносную, чем люди с Одиноких островов. Он бы мог без угрызений совести и страха наслаждаться вниманием Х принца… Первая бомба упала с неба у берегов Темзы, подняв столб огня и дыма. Крики переросли в животные вопли, мольбы — в бессвязные рыдания, а из-под груд камней, которые раньше были домами, лениво зазмеилась кровь. Хищное пламя пожирало остатки крыш соседних, менее пострадавших домов, люди проносились мимо и сквозь Эдмунда сплошным потоком, затравленно оглядываясь и крепче прижимая к себе детей. А ведь когда-то Пэвенси помнил город мирным и красивым, в полном расцвете сил.       Неподалеку из стороны в сторону металась обезумевшая женщина с окровавленным свертком на руках. Эдмунд крепко зажмурился, лишь бы не видеть ее бешено вращающихся в орбитах глаз. Скоро весь этот ужас должен закончиться, когда за ним явится проводник к другой мир. Череда новых взрывов раздалась совсем рядом. Эдмунд почти на физическом уровне почувствовал, как один из снарядов упал в нескольких метрах от него, готовый вот-вот разорвать его на части, но все неожиданно смолкло. Когда Эдмунд открыл глаза, у него на груди беззвучно плакала Люси, Питер крепко сжимал его руку с одной стороны, а Сьюзан — с другой. Лечебный эликсир неприятно стекал у него по губам на подбородок, а затем на шею, словно ленивый жук.       С неба хлопьями валил снег.       Легкие неприятно закололо, и Эдмунд понял, что все это время он не дышал. Первый вздох вышел слишком громким и резким. Эликсир мерзко забулькал в горле. Эдмунд довольно-таки грубо скинул с себя Люси, вырвался из хватки брата и сестры, а затем судорожно закашлялся.       — Если я все-таки умер, — надломлено прохрипел Снежный колдун, — то пусть хотя бы Преисподняя будет милостива и уберет мою семью как можно дальше.       — Да как у тебя совести хватило сказать такое?! — тщательно скрывая слезы и радостную дрожь в голосе выдохнула Сьюзан. Должно быть, больше от облегчения, нежели от гнева.       — Он еще толком не пришел в себя, Сьюзан, не обижайся на Эдмунда из-за его слов, — низкий, чуть отдающий хрипотой голос Эдмунд мог узнать даже из потустороннего мира. Вопреки острому желанию резко вскочить и тут же обернуться, он медленно сел. Голова тут же услужливо отозвалась приступом острой боли, а мир поплыл цветными пятнами на белом фоне. Однако, даже несмотря на это, огромного зверя с гривой Пэвенси распознал сразу.       — Если это все же мир за гранью, Аслан, то у тебя совсем нет фантазии, — едва различимым шепотом сказал Эдмунд, а затем растерянно посмотрел на след от укуса белой змеи. — Яд невозможно остановить магией, но, судя, по их счастливо-напуганным лицам, — Эдмунд коротко кивнул в сторону своей семьи, — они явно не успели замерзнуть из-за всплеска магии. Почему я все еще жив?       — Я боюсь, что такая жизнь не дается надолго, — печально отозвался Аслан и склонил голову ближе к сугробам. Должно быть, взгляд его выражал растерянность и сожаление. Впрочем, ничего нового. — Смешение моей крови, эликсира Люси и снежной магии Джадис дали тебе небольшую отсрочку, Эдмунд. О большем и мечтать нельзя, о чем мне искренне жаль.       — Это моя магия, — зло, но все еще негромко поправил Эдмунд и обжег яркое пятно, которое, предположительно и было львом-хранителем, мутным взглядом. — И сколько мне милостиво дали? Полчаса? Сутки? Несколько минут? Успеет за это время горстка уставших, голодных нарнийцев закончить войну? Я что-то сильно в этом сомневаюсь, Аслан. Запомни, гибель Нарнии лежит только на твоих плечах. И ничьих больше.       — Нарния все еще сильна и полна отваги, старый друг, — предельно мягко отозвался Аслан на довольно колкое замечание Снежного колдуна. Он слышал, как в рассеянных рядах пробежался нехороший рокот, и довольно усмехнулся, пусть через силу и чертову судорогу, сковавшую тело. — Она готова дать Одиноким островам достойный отпор. Тем более, сейчас, когда все четверо королей древности снова с нами. Пусть и ненадолго…       Каркающий смех, больше походящий на нервный хрип, раздался совершенно неожиданно. Гортань нещадно резало сотнями невидимых лезвий, легкие жгло и распирало, а мышцы мерзко тянуло, но Эдмунд продолжал. Лучше он умрет здесь и сейчас, чем еще раз услышит подобную глупость. Аслан, сам того не понимая, посмеялся над судьбой Эдмунда, посмеялся даже над Люси, Сьюзан и Питером, ибо им никогда не стать истинными правителями Нарнии. Они снова вернутся в дождливую Англию, чахнуть в серости будней без магии и мечей, а он останется здесь. Теперь уже точно навсегда. Его кости покроются зеленым мхом, а затем растворяться в земле.       — Прекрати сейчас же! — весьма предсказуемо взорвался Питер. Сошедшиеся на переносице брови, гневно раздувающиеся ноздри, даже крепко сжатые кулаки и надменно-приказной тон… Правильно говорят: люди не меняются. Еще немного и Питер дойдет до крайней стадии бешенства, когда заиграют желваки.       — А не то, что? — провокационно выплюнул Эдмунд, все еще понимая свое превосходство. — Ударишь меня, Король Питер Отважный? Корона-то не давит, Ваше Величество? — желчно процедил Эдмунд и посмотрел на брата. Мир постепенно приобретал четкость, а руки — силу. Пальцы уверенно сжали ледяной жезл Джадис и вынули его из-за пояса, впрочем, все еще не наставляя на напряженную физиономию Питера. — Нарния слаба. Она годами пресмыкалась перед тельмаринцами, ее жители разбежались или одичали. Ее некому защищать. Вернее, было, но тебя, Аслан, совсем не волновало, сколько крови магических существ пролилось, сколько их пало от рук людей. Ты не снял с меня власти договора, попросту боясь, что после победы над Тельманией, наступит новая эпоха зимы. Трое призванных королей древности — всего лишь дети, такие, какими впервые пришли в Нарнию. Их память о правлении и жизни здесь сгинула в руинах Кэр-Параваля, без всякой возможности вернуть ее. А принц Одиноких островов! — Эдмунд судорожно закашлялся, хватка его ослабла, и жезл выпал. Едва последний коснулся земли, вокруг стремительно расползлась толстая корка льда, по стволу дерева разветвились тонкие ниточки инея и подул шквальный, пронизывающий ветер.       Краем глаза Эдмунд видел, как в толпе нервно дернулся Каспиан в его сторону, как нервно махнул рукой Питер, чтобы его не подпускали ближе. Так вот в чем дело… Брат решил обезопасить наследного принца, чтобы их восстание не выглядело, как попытка переворота. Хоть где-то котелок у Питера работал в нужном направлении, подумалось Эдмунду. В конце концов, если бы Каспиан пострадал от снежной магии, правитель Одиноких островов тут же бы не преминул воспользоваться такой возможностью и уничтожил Нарнию под предлогом мести за сына покойного короля. Тогда крохотной армии Питера пришел бы конец.       Когда приступ удушливого кашля наконец прошел, Эдмунд обеими руками сжимал горло, пугающе четко осознавая, что все же расцарапал его. Чуть поодаль замер Питер, с бессмысленным выражением лица, а рядом, с левого боку, уже сидел Каспиан, который мягко и ненавязчиво пытался убрать его руки. На правой скуле алел свежий синяк (должно быть, принц вырывался и кто-то решил угомонить его плечом), взгляд бегал от укуса белой змеи, вновь и вновь возвращаясь к измученному лицу Снежного колдуна. На фоне роптали нарнийцы, громко переговаривались между собой сестры и Аслан, но для Эдмунда мир внезапно сузился до одного человека. Человека, которого Эдмунд был готов оскорбить в порыве гнева и злости.       Какое-то время они сидели молча, вглядываясь в друг друга, словно пытались запомнить каждую черточку. Хотя так и было… По крайней мере, для Эдмунда точно. Отсрочка действительно стала чудом, подарком судьбы, но Пэвенси никогда не был дураком. Яд белой змеи нельзя победить, как бы ты ни старался, можно лишь с достоинством принять свою судьбу. Едва ли Каспиан понимал это также отчетливо.       — Давай, я перенесу тебя подальше от лагеря, чтобы никто не глазел, — наконец выдохнул Каспиан и уверенно, но аккуратно перекинул чужую руку через плечо, бросил быстрый взгляд на ледяной жезл, а затем, через пару секунд раздумий, потянулся к рукоятке.       — Не вздумай! — сиплый шепот, который изначально задумывался как крик, послужил лучше всякого удара. Каспиан тут же отдернул руку и встретился с испуганным взглядом карих глаз. — Ты разве не знаешь, что случается с теми, кто прикасается к реликвиям Джадис?! — прошипел Эдмунд и сам подхватил злосчастный жезл, вкладывая его в ножны. — Одного покойника на сегодня более, чем достаточно, — с мрачной иронией рассмеялся Эдмунд себе под нос, прежде чем Каспиан ловко поставил его на ноги, придерживая свободной рукой за торс.       — Не думал, что ты пессимист, — хмыкнул Каспиан, впрочем, без единого намека на веселье. Эдмунд удивленно приподнял брови и осторожно заглянул в чужое сосредоточенное лицо.       Кажется, он снова ошибся на счет Каспиана, — он понимал исход Снежного колдуна даже лучше него самого.