Молчание белого замка

      На губах Эдмунда играло ледяное пламя, обжигающе холодное, мерзкое и колючее. Такое, какое могли дарить лишь бескровные губы Джадис. Наставница растягивала их в умасливающей улыбке, глазами хлопала, как наивная девочка, впервые попавшая в Нарнию, и в целом вид имела категоричного благочестия. Он лежал в ее объятиях сломанной куклой, прижимался спиной к груди и старался лишний раз не смотреть. Он видел Джадис и без того непозволительно много, когда смотрел на свое отражение, искаженное мутной рябью, когда цеплялся воспаленным взглядом за густую гриву Аслана и даже когда их маленькая процессия миновала пограничный фонарь. Везде крылся ее лик, суровый и отталкивающий. Он затесался в изгибы ручьев, застыл в изломах зубастых гор и отпечатался на сетчатке.       Эдмунда лихорадило уже пятый день подряд. Он то приходил в себя, то снова погружался в глубокий, но беспокойный сон. Бред преследовал его по пятам; тело бил озноб. Все это время скромный авангард освободителей Нарнии двигался вперед, а вместе с ним и промозглый мороз, который не пожелал остаться там, в лесах, где Эдмунда укусила чертова змея. В редкие моменты, когда недуг отпускал его, перед взором тут же возникал Каспиан. Должно быть, тот не знал, какие картины жар рисовал в сознании бедняги, но одно слово всегда пугающе четко слетало с губ Снежного колдуна. Эдмунд звал Джадис, — пытался оттолкнуть — порой едва слышно, а порой так надрывно, что Каспиана пробирала мелкая дрожь, которая передавалась и ему. Короли древности угрюмо молчали, усердно прятали глаза и создавали видимость работы, стоило лишь Каспиану пройти мимо них.       Неприязнь сковала его еще в тот момент, когда Питер налетел на уставшего, замученного жизнью и проклятым холодом Эдмунда. Разве можно было так накидываться на человека только потому, что тот не желал видеть лиц своей семьи после недолгой, но мучительной агонии? Снежный колдун был ровесником королей, но, в то же время, он был гораздо старше и мудрее их. Он успел познать гораздо больше тягот и лишений, нежели Питер. Однако он не спешил раскидываться лицемерными претензиями, храня величественное молчание.       Щеки Эдмунда причудливой сетью узоров покрыл иней. Губы у него посинели и растрескались, а под глазами залегли глубокие тени. Каспиан плотнее закутал продрогшего колдуна в теплые шкуры, сверху накинул пару накидок, а затем осторожно снял с огня котелок. От горячего чая белыми клубами валил пар, скрывая осунувшееся от переживаний лицо Каспиана, словно тонкая, но надежная вуаль. Он перелил немного в деревянную кружку, а затем приставил к чужим губам, медленно поя. Каспиан не знал никакого другого способа согреть Эдмунда, кроме как незримо быть рядом, подтыкать шкуры под бок, как заботливая мамочка, и мысленно просить его вернуться.       Грозные медведи лежали по оба бока от Эдмунда, прижимались мехом и выглядели при этом почти подавленно. Если поначалу они рычали на Каспиана озлобленно, то к концу третьего дня, видимо, смирились с его постоянным присутствием. Ледяной жезл мерно пульсировал на поясе Эдмунда в такт биению его сердца. По притягательным изгибам гулял приятный малиновый свет, который спускался от верхушки к заостренному краю, а затем обратно. Каспиан всегда неловко замирал, когда это видел. Ему казалось, что по ледяным капиллярам внутри жезла циркулировала жизнь Эдмунда. Такая же хрупкая и витая.       Каспиан вытер влажные губы тыльной стороной ладони, собирая вытекшие капли. Какое-то время он внимательно вглядывался в посеревшее лицо Эдмунда, а затем подкатился к нему со спины. Обнял осторожно и ткнулся носом в чужой затылок. Болезненная нежность затопила его в тот же момент, когда он осознал, насколько, оказывается, Эдмунд крохотный по сравнению с ним. Он не был готов потерять его, когда только-только нашел. Скрывать свою симпатию после первого поцелуя было глупо и неправильно. Они укрывались подальше ото всех, но не друг от друга, а затем трепетно держались за руки. Ладонь у Эдмунда была холоднее всякого льда, но Каспиан стоически терпел обжигающую боль, под понимающие смешки и насмешливые, почти дразнящие взгляды целовал пальцы. Внутри Эдмунда горело страстное пламя, сердце его было живо и преисполнено чувствами.       — Пожалуйста, Эдмунд, вернись ко мне, — едва слышно прошептал Каспиан. Вышло надрывно и отчаянно. Надежда медленно, но верно покидала его; утекала, как песок сквозь пальцы, и Каспиан был не в силах ее схватить.       — Ты нужен мне. Плевать на Нарнию и Одинокие острова, вернемся в твой ледяной чертог, только пожалуйста… Пожалуйста, — хрипло выдохнул Каспиан, прижался к Эдмунду сильнее, зарываясь носом в чернильные пряди.       Тельмания, несомненно, была важной частью его души, однако ее он был готов отпустить. Выпустить скопившуюся боль и жажду мщения наружу. Они бы улетели за пределы горизонта, как мигрирующие птицы, и Каспиан наконец-то был бы свободен. Некстати вспомнились полные тяжелой тоски слова Аслана. После укуса белой змеи не выживали.       Что же это за яд такой, раз никакая магия, никакая древняя кровь не могла с ним справится? Что это за змея такая?.. Каспиана волной захлестнула скорбь и тихая ненависть к ползучей гадости. Если бы он мог, то убил бы ее во второй раз, вместо Эдмунда. Если бы он только знал, прислушался к звенящей интуиции и держался поближе к нему… Слишком много «если» и ни одного «когда». К сожалению.       …Раздраженный рык медведей вывел Каспиана из зыбкой дремы. Он устало открыл глаза и неспешно сел. Голова, налитая свинцом, пульсировала от подступающей боли. Каспиан на автомате стряхнул снег со шкур, которыми был накрыт Эдмунд, растрепал ему волосы, а затем украдкой глянул на жезл. Тот переливался тускло. Гонял нежно-розовый светлячок внутри, а у Каспиана сжалось сердце от боли. Эдмунд затухал.       — Нам нужно поговорить, — хмуро оповестили его голосом Питера. Каспиан перевел напряженный взгляд на возвышенного и отстраненного юношу, которого прежде не замечал, и с трудом подавил в себе приступ тошноты.       Он мог бы сказать, что им не о чем разговаривать. Отослать Питера прочь грубо и бесцеремонно, но почему-то поднялся.       — Хорошо, — Каспиан выскользнул из объятий медведей угрюмой тенью, побрел за Питером, ничего не спрашивая. Хотя тысяча желчных вопросов вертелось у него на кончике языка и распирало гортань.       Очередные руины, в которых они обосновались для привала, сменились длинной лестницей, что лентой убегала под землю. Они спускались быстро, перескакивали через стесанные временем ступени, и по мере того, как продвигались внутрь, на каменных стенах сами по себе приветливо вспыхивали факелы. Рыжее пламя бликами плясало в соломенных волосах Питера и ложилась грубыми холодными мазками на темные кудри самого Каспиана. Тени сделали его лицо резким и отталкивающим, словно выточенным из камня.       Спустя какое-то время они вышли в круглый зал, полный блестящих латников, начищенных стальных нагрудников, кольчуг и копий. Каспиан оторопело моргнул, но удивление быстро прошло. Должно быть, зал был окружен какой-то магией, что поддерживала презентабельный вид доспехов и удерживало стены от обрушения. По центру застыли две массивные колонны, испещренные зазубринами, как шрамами. Они тянулись от пола до самого потолка и врастали в него, словно два уродливых гриба. По правому краю тянулась тонкая полоска, отделанная серебром и инкрустированная аккуратными сиреневыми камнями, названия которых Каспиан не знал. По левую же сторону растянулась плотная корка льда.       Аслана, Люси и Сьюзан он заметил чуть погодя. Те застыли каменными изваяниями рядом с причудливой рамой и напряженно следили за ней. Каспиан фыркнул — словно каменные столбы могли ожить и уйти отсюда, в самом деле.       — Не обязательно было вести меня сюда, чтобы просто поговорить, — устало сказал Каспиан и уже пожалел, что согласился. Места таинств и история Нарнии сейчас интересовали в последнюю очередь.       — Не стоит спешить в выводах, юный Каспиан, — как всегда, мудро заметил Аслан и обернулся к прибывшим. Его богатая грива колыхнулась в такт движению, а золотые глаза сверкали печалью и благородством. — Когда-то давно это место называли жертвенным алтарем. Раньше в центре врат покоился каменный стол, на котором проливалась кровь, но он раскололся годы назад. Со временем о нем забыли все, кроме хранителей и королей древности. На этом самом месте Белая ведьма Джадис проникла в Нарнию, а затем попыталась убить меня.       — К чему ты ведешь, Аслан? — прямо спросил Каспиан, посмотрел на замолкшего льва воспаленным взглядом. — Если это как-то поможет Эдмунду, то я готов. Переходи сразу к делу.       — Мы не можем быть до конца в этом уверены, — упрямо произнесла Сьюзан и обожгла всех разом строгим взором. — Аслан хочет дать вратам немного крови детей Адама, чтобы выпустить в Нарнию запечатанный дух Джадис, — пояснила она со скепсисом. — Он считает, если остатки духа Джадис перейдут к Эдмунду, то вместе они смогут выжечь яд белой змеи.       — Но нет никаких гарантий, что Джадис поведет себя так, как вы предсказываете, — понимающе кивнул Каспиан. Посмотрел на врата уже более вдумчиво.       — Дух Джадис слаб и не сможет долго существовать вне основного источника своей силы, — с неизменным высокомерием заметил Питер, а затем гордо продемонстрировал свой меч. — А если нет, то однажды мы уже побеждали ее.       Бахвальство Питера лишь раздражало. Он был слишком самоуверен и отчаянно не желал этого увидеть. Если поначалу Каспиана это порядком забавляло, то теперь хотелось, чтобы Питер просто замолчал и перестал выглядеть, как честолюбивый индюк.       Слабая надежда снова затеплилась в душе Каспиана. Он вспомнил искаженное мукой лицо Эдмунда, его бессвязный шепот и пугающе четкое среди этого: «Джадис». Когда Каспиан покинул его, тот едва дышал, схваченный морозом и судорогой. Хотелось вновь взглянуть в глубокие темные глаза, увидеть поддразнивающую улыбку, что трогала губы лишь слегка, услышать его недовольное бурчание. Хотелось, чтобы Снежный колдун снова играл с ним в прятки по лагерю, а затем с упоением прижимался губами к его собственным.       Каспиан выдохнул и решился. А затем уверенно рассек ладонь клинком, насыщая собственной кровью кровожадно вспыхнувший лед.