***
Уже привычно я шел по парку и разглядывал деревья, которые укрывали аллею от солнца. Испепеляющее солнце как будто преследовало меня. Куда бы ни пошел, в каких тенях ни скрывался, лучи все равно попадали на лицо, вызывая дискомфорт. Закрывшись рукой от ненавистного света, я тяжело вздохнул. В последнее время меня не покидала бессонница. Только под утро удавалось забыться беспокойным сном. Ужасная усталость давила на сознание, но мысли беспорядочно кружились в голове, мешали и раздражали. Я не мог не думать о… Внезапно меня толкнули. Обернувшись, увидел легко одетого паренька, держащего в руках маленький мячик. Он что-то бубнил, поэтому пришлось вытащить наушник. — Простите! — крикнул ребенок запыхавшимся голосом. И махнув рукой, убежал вперед, а за ним пронесся ещё один. Наверное, друг. Друзья… А есть кто-то, кого я могу назвать другом? Осмотрелся, но вокруг больше никого не было. Из любопытства достал телефон и взглянул на экран. Три часа. Странно, ведь обычно людей достаточно много. Может из-за жары так пусто? Я посмотрел на небо и вернул наушник. Какая мне вообще разница, есть ли кто-то или нет? Никогда это не волновало. И сейчас не должно. Почему-то я думаю, что мне все надоело и наскучило. Это потому что я потерял интерес ко всему? Или потому что не могу его найти? Без разницы. Факт — есть факт. Я постоянно размышляю над этим. В который раз перед глазами пролетели все эпизоды моей жизни. Они похожи на тоненькую тетрадь, черновик, где скучно рассказывают обо мне. На самом деле там есть очень много чего. Например, мои занятия спортом и то, как я увлекался музыкой. Только вот, если честно, ничего не приносило ни капли удовольствия. Принуждение, в той или иной степени, испытывают все дети. Родители возлагают на тебя надежды, ждут определенных поступков, видят в тебе того, кто исполнит их мечты. А что ты? Ты их ребенок, лишь из-за этого не должен им перечить. Сколько раз я слышал, что должен заслужить, чтобы мной гордились. И я честно пытался получить одобрение, но каждый раз видел — родители воспринимали все мои достижения как само собой разумеющееся. А сколько раз меня сравнивали с другими детьми? Чтобы я не делал, всегда находился тот, кто делал это лучше, быстрее, красивее. Ловить на себе разочарованный взгляд, слышать: «Меньшего от тебя и не ждал, но вот твой друг…» Наверное, поэтому даже любимая музыка вызывала отвращение. Я не понимаю людей, которые имеют свое собственное увлечение. Бессмысленно, я убедился в этом еще до смерти отца. — Хах, ты бы убил меня, узнав, что я плевать хотел на многие твои наставления, — я снова посмотрел на безоблачное небо, дожидаясь ответа. Которого, конечно же, не последует. Отец, ты не смог достичь даже половины своих целей, а твои желания ни к чему не привели. Сплошное разочарование. Не будь у тебя желаний, тебе не пришлось бы их выполнять. Не отдайся ты увлечениям, не жалел бы так, когда умирал. — Ты многому меня научил, — я остановился и сорвал лист с дерева — спасибо, — скомкал и выбросил подальше. Каждое увлечение, каждое желание, отношения и привязанности — всего лишь цепи, отец тому пример. И я не понимаю, почему должен надевать их на себя? Меня отвлек телефон. Я поморщился: противный гудок раздражал с первого звука колокольчика. — Не зря поставил его на тебя, — вырвалось, когда увидел сообщение от школьного «друга». Никогда не поверю, что ему не все равно, как у меня дела. Кажется, в детстве у меня было много друзей. Я помню, за мной заходили, звали играть, приглашали в гости. Только вот где они сейчас? Что изменилось? Я старался дружить со всеми. «Сам виноват, тебе всего-то нужно было сделать то, что говорили, а ты…» — возможно, родители были правы. Они советовали надевать маску, подстраиваться под образ каждой компании. Я же считал правильным оставаться самим собой. Кстати, когда они сказали это впервые? После моего первого занятия в спортивном кружке? После тренировки один из моих друзей предложил погулять. Конечно же, я согласился, хотя устал и торопился домой. Да и не мог не оправдать его ожиданий, ведь другие ребята из нашей компании весь день меня игнорировали. А тут выдался такой удачный момент расспросить. Мы вышли на улицу. Солнечный день, чудесное настроение, улыбка друга. Я радовался, пока не заметил странный блеск в его глазах. Он помахал кому-то за моей спиной… Первое, что я сделал, когда пришел домой, попытался незаметно пробраться в свою комнату, но родители меня заметили. Впервые за всю жизнь соврав, сказал, что упал на пробежке. — Надо же, — удивился тому, что вспомнил. Почему он это сделал? А хотя, без разницы. Это всё уже давно прошло, сейчас важнее реальные вещи. Снова достал телефон, разблокировал и зашел в контакты. — Нет, не стоит, — выключил, так и не позвонив матери. — Это не обязательно. Надеюсь, ты послушалась, мне надоело повторять тебе сотни раз. «Это моя последняя просьба», — я не шутил. Наверное, мне всё надоело, раз я даю ей право выбирать. Как она поступит, так и будет, я не стану что-то исправлять. Пусть всё плывет по течению. Размышления были прерваны темно-коричневой дверью впереди. — Вот я и дома. А значит все сначала, все, как и вчера, и неделю назад. Это понемногу убивает. Не могу так больше…***
Знакомые вибрации звучали сбоку. Подчиняясь ритму, стучали колокольчики, вскоре к ним присоединились ветер с водой. А во мне возрастало такое раздражение, что мурашки по спине пробегали. С трудом преодолев желание отбросить будильник куда-то в стену, провел по экрану, выключая звуки Ада. Помню фразу: «Сегодня опять вчера», я взял её за основу и пытался повторять каждый день. Это вызывало во мне чувство, что я не один так думаю. И сказав её ещё раз, встал с кровати и одевшись, начал застилать кровать. Каждое действие уже происходило на автомате и не требовало внимания. Утро встретило меня яркими лучами. Подошел к окну. Надо же, солнце только-только взошло, а улицы уже заполнены людьми. Сразу же закрыл шторы. Завтракая, попытался окончательно проснуться. В голове хаос, мысли пролетали так быстро, что не выходило ухватиться за них. Но постепенно они становились ясными и упорядоченными. Мелькнуло одно воспоминание, страница перевернулась. Однажды в школе мы разговаривали о жизни и ее конце. Учитель спросила наше мнение о суициде. Кто-то из учеников произнес: «Они смогли переступить через себя». Я придал этой надоедливой фразе так много значения, что больше не забывал о ней, и все же. — Нет, — покачал головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от мысли, и это мало, но помогло. Как только окончательно пришел в себя, умылся и начал собирать вещи.***
Началась большая перемена. Кто-то из одноклассников попытался пошутить. Безуспешно. Донеслись обрывки разговора бывших друзей. Некоторые из них постоянно пытаются сделать меня темой для сплетен. Они же понимают, что никакой реакции от меня не последует. Знают, что мне плевать. Но продолжают. Не понимаю. Их громкие перешептывания и косые взгляды в мою стороны так и говорят: «Ну же, встань с криком, разозлись». Ха, хватит себя накручивать. Тяжело вздохнув, поднял голову с парты и протер глаза, осмотрелся. Ненавистная компашка сидела в углу, играла во что-то, попутно обсуждая всех и вся. В такие моменты они паиньки, так и хотелось, чтобы больше не вставали со стульев. Хотя бы до того момента, как я уже буду дома. Хотелось, чтобы все здесь забыли про мое существование.***
Путь домой был как всегда тихим и напряженным. Вдали виднеется парк, детские смешки и голоса взрослых доносятся оттуда. И мне не хочется идти туда… только не сейчас. Клацнув языком, повернулся к другой дорожке. Взгляд бегал с одного края асфальта к другому, и возвращался к центру, где всё резко начинало мутнеть. Тело ужасно болело и покалывало. Пытался отстраниться от мира, не получилось. Придумывал разные способы. Держу образ матери в голове. И это не помогало. Скорее уже домой. Ещё раз боль током прошлась по телу. Эти невыносимые удары переходили с ног на живот, а с него на голову. И когда лицо начинало колоть, я хватался руками за кожу и впивался в неё так сильно, чтобы поцарапать до крови, не всегда останавливался. Так хоть чуть-чуть становилось лучше. Это ведь нормально, так? Нет, я не знаю, вдруг каждый человек страдает так же, просто не говорит об этом… «Когда тебе становится плохо, просто вспомни, что кто-то страдает больше тебя». Прости, отец, твои слова уже никак не помогают. Раньше это действительно спасало, но сейчас — нет. Правда, я продолжаю делать эти глупые попытки так думать, но какое мне дело до остальных? Важен лишь я, другие — нет. Разве это не истина, отец? — Зачем я спрашиваю… — казалось, что всё прошло, и я могу передохнуть где-нибудь в теньке, но новая волна боли заставила идти. Забавно, когда же всё стало нормой? Это же настолько обыденно, что не могу вспомнить и дня без этого безумного чувства покалывания. Оно появилось в детстве? Или недавно? Нет, не могу вспомнить. Дни слишком одинаковы, чтобы различить хоть что-то. Мне пришлось привыкнуть к такому, и я просто продолжал идти, пока ноги сами не остановились. Я был вынужден смотреть на неё. Моя мать. Пьяная, ели перебирающая ногами, шла впереди меня. Стало противно. Я просил тебя не пить, перед этим я просил тебя не пить. Мне было понятно, когда после смерти отца ты выпила впервые. Ты — не я, тебе было больно, и ты пыталась заглушить его утрату. Но прошло слишком много времени. Алкоголь убивает, убивает! Из всех близких осталась ты одна, так чего же тебе стоит побыть со мной подольше! Я… не хочу, чтобы ты умерла. Не хочу, чтобы при виде твоего гроба я опять ничего не почувствовал. Не хочу… «Пусть всё плывет по течению». Что-то изменилось, резкая готовность пойти другим путем заиграла в груди. Я хотел убежать и притвориться, что ничего не видел. Это было нужно мне, чтобы забыть свои прошлые слова, но, кажется, мне действительно плевать. Когда-то я сказал себе: «Пока жива мать, буду жить и я». Но это не помогало остановить все мысли. Никогда и ни за какую цену я не захочу узнать, что будет, когда мать умрет. Ведь тогда я забуду про неё так же быстро, как и про отца. Сейчас я даже не могу вспомнить его внешность. Не хочу знать, что будет, когда о них не останется хоть какого-то напоминания. Под этим напором вылезло то, чему не стоило появляться. Это те идеи и слова, которые я держал при себе и никому не говорил. Никому и никогда… Встряхнув краем куртки, подошел и обхватил мать за талию, поддерживая и не давая упасть, повел домой. Она что-то говорила, но я уже не слушал. Дверь открывалась так медленно и скрипуче, тело от этого трясло. Аккуратно положив её на кровать, укрыл одеялом. Щелкнув замком, я выбежал из дома, направляясь подальше от этого места. Напоследок мне захотелось сделать нечто странное для себя, прогуляться по городу.***
Вечер. Солнце пылало ярким красно-оранжевым огнем. Все же я боюсь высоты. Не панически, но достаточно, чтобы испытывать дрожь в коленях. Где-то на периферии сознания проплывала мысль, что пыталась проявить себя в таком плачевном положении. Я сделал шаг, и мои носки потеряли опору. Но равновесие под контролем. Она же так ещё больше сдружится с алкоголем… хотя, это ничего не изменит. В солнечном сплетении появилась тяжесть, очень неприятная тяжесть. Попытался выдавить из себя хоть слезу, но только скорчил лицо в отвратительной гримасе. Всплывали образы родных, слишком мутные, чтобы обратить на них внимание. Девять этажей отделяют меня от асфальта внизу. Так отрешенно и странно, словно осознанный сон. Сердце забилось ещё быстрее, и его стук заглушил округу. Мне все-таки удалось вспомнить то, что так рвалось ко мне. И это фраза. «Твоя жизнь не принадлежит тебе. Она принадлежит тем, кто тебя окружает. Они решают, как ты будешь жить и кто ты. А ты ничего не сможешь с этим сделать». Что же, пора возвращать украденное. — И да, мам, — обернувшись, сказал, — все-таки, я никогда не узнаю, что почувствовал бы при виде твоего гроба, — поток ветра так холоден. — Возможно, то же, что и ты при виде моего. Темное голубое небо, укрытое мириадами звезд, размывалось всеми цветами радуги. Паника все возрастает, а тело, ещё не встретившись с землей, начало болеть. В глазах поплыло, а затем раздался потрескивающий звук. Словно костер распалили внутри. Тело тряслось в судорогах и горело, новый вздох дается со всё большим трудом. Мысли спутались, старые эпизоды слишком неприятны болезненны. Будто в затылок забили гвозди, и забивают. Тело не слушается, правый глаз дергается, но ничего не видит. Мне предстала картина алого мира. Мое тело… поломано. Ноги, руки вывихнуты в такие стороны, которые даже представить сложно. Правая рука явно сломана в локте, запястье и ещё где-то. Ногти остались лишь на нескольких пальцах. Творившееся с остальными частями, я даже видеть не хочу, не могу. Как же ужасно, казалось, я несколько суток провел на этом месте. Хах, это один из тех предсмертных моментов, когда мир вокруг замедляется, а поток времени становится неуловим. Все это время боль ощущалась всем, чем только можно. Пусть тело и выглядело в хоть какой-то норме, но вот все внутри — нет. Там все пылало. Несколько костей пронзили органы, и они продолжали рваться. Ужасно. Я хочу сделать хоть что-то, но ничего не могу. Ощущение, что по спине пробегали несколько тысяч муравьев и поедали её. Во рту отчетлив металлический вкус. Запахи совсем не чувствуются. В ушах лишь один шум моря. Пусть я и не мог услышать стук сердца, но поток крови слишком отчетлив. Пробуя вновь и вновь дышать, я издавал лишь хрип. Похоже, легкое пробито, но это совсем не ощущается. Не могу дышать… Наплевав на боль, на слабость и переломы, принуждал тело двигаться. Заставлял, просил, молил! Просто сделай вдох! Мне нужен воздух! Пожалуйста, хоть совсем немного… Словно зритель, просто наблюдаю, как тело бьется в конвульсиях. Тьма появилась на краях. Она медленно. Слишком быстро движется к центру. Ночь. Ничего не увидеть, ничего не услышать. Только наполняющееся новыми красками боль. Но вскоре всё отстранилось. Постепенно мир пропадал, и мне захотелось…