Сеул, август, 9 месяцев назад
Тэхен потирает лоб кончиками пальцев, упираясь костяшками в виски. Плохо всю ночь не спать. Опухшие глаза с утра и «похмелье от меланхолии» обеспечены были ему еще в полночь. Яркие прожекторы стенобитным рубежом маячат впереди, злобно скалясь искрами на глазном яблоке. Сколько в этих гаснущих разводах энергии. И дал бы ему кто-нибудь таблетку от всех проблем. Но жизнь неумолима. Он потягивается, выплывая из тяжелых штор, отгораживающих зал с лунным подиумом и сотнями глаз, оценивающих каждое движение. По ту сторону темного портьера собрались самые сливки общества (точнее сказать, ничего не понимающие в моде сливки общества). Эти искусственные выражения лица, будто бы заинтересованные в качестве материала этих персидско-синих брюк, стеклянный взгляд, пронизывающий ровно в никуда. На это даже смешно смотреть. Их просто приглашают для массовки, лишь бы посветить именем в списке гостей, лишь бы продемонстрировать всему миру новое люксово-брендовое платье, пошитое где-то в Париже вручную (другими словами, безвкусные лоскуты ткани, больше похожие на рисунок обкуренного подростка). И все это для повышения качества мероприятия или простого пиара. Чистый бизнес. Тэхен только качает головой — это всегда было и будет. Никакой тяги к самой моде. Никакой тяги к прекрасному. — Чего застыл? Переодевайся давай! «Русалка» с бирюзовыми волосами все же оказывается стилистом, или помощником главного модельера, Тэхен точно не знает. Девушка перед каждым выходом вылавливает его в толпе и в гробовом молчании помогает сменить одежду, точно так же и в этот раз. Карамельные брюки и пиджак мгновенно сменяются на белоснежную рубашку и угольного цвета джинсы-скинни, сливаясь с кожей вторым слоем. Как бы юноша ни любил деним и джинсу, все же свободные брюки остаются в приоритете. Он застегивает пуговицы на манжетах, неторопливо пробегая кончиками пальцев по сахарно-молочной ткани. Рубашки у него тоже в приоритете. — Вот, — девушка протягивает фартук под цвет красного дерева, красиво контрастирующий с ее бледной кожей. Тэхен кивает и забирает шелковую вещицу. Настало время второго акта в этом спектакле под названием: «Ты должен, потому что шестьдесят штук»***
Намджун смотрит в окно машины, обрамленное паутинкой из золотистых лучей уходящего на закате солнца, и лениво потягивает плечом. В приглашении было сказано явиться к 20.00, но когда его спутник, а по совместительству и босс, делает так, как того захотят другие? — Напомни мне, пожалуйста, свои последние слова, сказанные час назад по телефону? — Намджун бросает взгляд на салонное зеркало, сканируя парня за рулем. — Иди на хрен, Джун? — Это было до этого, — он усмехается, — давай, Чонгук, я жду. — Так нравится, когда тебя посылают? — Чон отзеркаливает улыбку, встречаясь взглядом с Кимом. — Я могу повторять это ежесекундно. — А если серьезно, зачем тебе так резко понадобилось присутствовать на очередном, как ты выражаешься, сборище психов в блестках? — До вылета еще десять часов, мне просто нечем заняться. — Обычно ты даже не читаешь такие приглашения, сразу же перенаправляя их мне, что же изменилось сегодня? — Намджун меряет его долгим и пронизывающим взглядом. — Что, решил поразвлечься с кем-нибудь перед вылетом? — получается даже язвительнее, чем задумывалось. Чонгук медленно тянет уголки губ и, поведя бровью, прищуривается: — У каждого из нас есть потребности. И в этом весь Чонгук. Если он что-то хочет, то сразу это получает. Все часовые механизмы планеты вращаются вокруг него, жернова медных шестерней парят в воздухе, тускло переливаясь в свете его глаз. Намджун знает: шаг в сторону — Чон сразу появится, хватая тебя в свои лапы. Не убьет, просто будет мучить, пока ты сам не попросишь пощады. Но лучше уж умереть, чем получить его милость. Помилование Чон Чонгука — это смертный приговор. Он прощает на пепелище отношений, выжигая, обезвоживая, стирая…уничтожая. И не скрыться тебе от долга перед ним, он закинет на тебя ошейник, затягивая потуже, чтобы жизнь приобрела кровавые краски. Звонко скрипнут цепи, и ты забудешь, как дышать.***
Они доезжают до места назначения, и Чонгук плавно паркуется, почти бархатно устраиваясь на своем Х6 между двумя седанами. Рев двигателя утихает, и они оба гармонично выпархивают из черного внедорожника. — Интересное они выбрали место, — Чон достает пачку «Bohem» из потайного кармана на жилете и, чиркнув зажигалкой, выпускает сизые струйки дыма через нос. — Уже почти девять, — говорит Намджун, осматривая здание перед собой. — Иди, я поднимусь следом. Чонгук снова затягивается и кивает в сторону входа. Не спрашивает — констатирует. — Скажи-ка мне — выходит сквозь зубы, но с улыбкой. — Как я еще умудряюсь терпеть тебя? — Хм, может, потому что я твой босс? — незамедлительно отзывается он, хитро улыбаясь и вызывая этим у Намджуна мягкий смешок. — Хватит трепаться, Джуни, пора на бал. — Бал безумцев? — Мне всегда в тебе нравилась твоя проницательность, — докуривая и выбрасывая окурок, произносит Чонгук; Намджун огибает капот и оказывается рядом. Чонгук похлопывает того по плечу и опять кивает в сторону здания. Они синхронно отталкиваются от машины, направляясь ко входу, лавируют между стеклянными дверями, через секунду оказываясь в свете вспышек фотокамер и возгласов журналистов. Чонгук тяжело выдыхает. Чертов пир ненормальных. Очередной спектакль, где он будет одним из лучших актеров. Или лучшим?