Выбери меня

Прошло ровно семь дней с того момента, как Лайт отказался от Тетради. Всю неделю он послушно посещал занятия, которые вел L, слушал лекции Хейфеца, но сердце его было далеко отсюда. Лайт тосковал по дому. Японский сад в поместье - этот маленький клочок родины - напоминал ему о семье. И о тех поступках, которые следовало исправить любой ценой. Но задача была настолько трудной, что у Лайта невольно опускались руки. Он не знал, с какой стороны подступиться к L. Два дня назад он узнал, что Роза съезжает из поместья вместе с Касьяном. Скромная церемония в западном саду, обмен кольцами и первый супружеский поцелуй - все это показалось Лайту фарсом. L сам подвел Розу к импровизированному алтарю, и по выражению его лица невозможно было прочесть, что он испытывает. Любовь, жалость, сострадание, отвращение - Лайт так и не понял. Но если L и был молчалив, то за него говорили поступки - он купил супружеской паре большой дом за городом. Лошади также переходили во владение Розы, ведь кроме нее и Касьяна здесь никто не жаловал конные прогулки. Хейфец покинул поместье одновременно с молодоженами - срок его пребывания здесь подошел к концу, а в Европе ждали новые дела. Он тепло попрощался с жильцами и выразил надежду вновь увидеть их в следующем году. Габи все еще долечивал ожоги, а Майк по-прежнему бездельничал, спал с L и иногда выбирался в город развлечься. Здание опустело в один день. С утра зарядил дождь. Это был теплый тропический ливень, под которым Лайт быстро промок с головы до ног. Он стоял возле беседки с красной крышей, его одолевали лень и апатия. Мокрая одежда прилипла к телу, вода бежала ручьями по шее и затекала за шиворот. В саду пахло влажной землей и цветами. Лайт чувствовал себя удрученным и подавленным. "Что стало с моей семьей? Сохранил ли Рюузаки мое настоящее имя в тайне, или на дом Ягами обрушились толпы безумцев, желающих растерзать родителей Киры? - думал Лайт. - Интересно, наблюдает ли за мной бог смерти, о котором я написал себе? Я не могу вспомнить ни его лица, ни имени. Как странно все-таки, что боги смерти существуют. Пожалуй, знание о них заставило меня по-другому взглянуть на саму смерть. Смерть - это, вообще, что? И существование бога смерти - это жизнь или мираж, рожденный в моей голове? Что, если вообще все происходящее - иллюзия? Может быть, казнь удалась, и я сейчас нахожусь в той точке умирания, когда для постороннего наблюдателя прошла всего секунда, а в моем сознании - несколько месяцев, и теперь мне снится последний, чересчур реалистичный сон? Сколько ни думай на эту тему, все бесполезно. Это все круги на воде, пустые размышления, вызванные дурным настроением". Стоять в мокрой одежде было неприятно, но Лайт не спешил возвращаться в здание. Ему, пожалуй, даже нравился этот небольшой дискомфорт, который напоминал о том, что Лайт все еще жив, что бы это ни значило. - Лайт, - окликнул его L, - перерыв закончился, вернемся к занятиям. Он подошел к Лайту на расстояние вытянутой руки, чтобы его негромкий голос был слышен сквозь шум дождя. Лайт повернулся к L и кивнул. "Я чувствую себя так, словно остался один в разрушенном городе, и вокруг на тысячу миль пустота и руины. И я виной этому запустению, я убил стольких людей! - думал он. - Как?! Как мне пришло в голову сделать это? Ведь я никогда не чувствовал себя безумным. Это чудовище, написавшее послание самому себе - ведь это не я. Но так ли сильно я от него отличаюсь? Что изменилось? Вдруг оно живет где-то в глубине моего сознания и продолжает руководить мной?". Он перевел взгляд с беседки на L. "Я бы, наверняка, желал смерти L, будь я прежним. Но я не представляю, как мог бы убить его, даже несмотря на те мучения, что он мне причинил". - В чем дело, Лайт? Ты смотришь на меня так, будто хочешь что-то спросить, - сказал L. - Нет, ничего, - сказал Лайт. Он двинулся навстречу L, показывая, что готов приступить к занятиям. По пути в здание Лайт предупредил, что ему необходимо сменить одежду - она вся вымокла. В своей комнате он тщательно переоделся и подсушил волосы полотенцем, которое затем кинул на кровать. Вид разобранной постели напомнил Лайту о чудесном сне, увиденном под утро. Ему снились тихие узкие переулки Токио в час, когда большинство взрослых на работе, а дети - в школе. Во сне Лайт медленно поднимался по идущей в гору улице, когда его настигла молодая женщина. Она необычайно тепло поприветствовала его. Весь ее облик, все ее тело, казалось, состояло из света и любви. Женщина обняла Лайта, и ему передалось ее умиротворение. - Кто ты? Как тебя зовут? - спросил Лайт. - Маки Сёко, - сказала она. - Что ты делаешь со мной? - Ты похож на того, кто мне нравится. Ее имя напомнило Лайту о чем-то важном, но он никак не мог поймать нужное воспоминание, мысли разбегались, волны эмоций накрывали его. Женщина излучала спокойствие и нежность. Лайт попытался обнять ее, но его руки прошли сквозь тело женщины, не ощутив никакого сопротивления. Он почувствовал тревогу, будто причинил ей страдания. - Тебе больно, Маки? - Да, но я прощаю тебя. Лайт сквозь сон подумал, что давно не был так расслаблен и счастлив. И что единственное, чему ему действительно не хватало - прощения и человеческого тепла. Он чувствовал себя ребенком, который натворил что-то непоправимое, но добрый родитель принял его сторону и простил. Это было давно забытое ощущение из глубокого детства. Оно пробивалось сквозь твердую уверенность, что он, Лайт, ничего ужасного совершить не может. Он, сколько себя помнил, совершал социально одобряемые поступки. Все его желания и устремления были правильными, этичными, нравственными. И то, что он узнал о себе из послания Киры, потрясло его, выбило почву из-под ног. Чувство вины и безысходности было почти непереносимо. Но Лайт твердо решил не сдаваться и, по мере сил, исправить ситуацию. Проснувшись, он некоторое время не мог очнуться от увиденного. Чуть позже он подумал, что его очень давно не обнимали женские руки. Окинув постель взглядом еще раз, Лайт отвернулся и пошел в библиотеку. В библиотечном зале помимо L сидел Майк и читал толстую подшивку журналов. Лайт из праздного любопытства решил посмотреть, что так заинтересовало его. Он никогда не видел Майка читающим, и тем более читающим с увлечением. Он подумал, что это одно из легкомысленных изданий: незатейливые статьи о спорте, диетах, женском внимании или поп-звездах. Но увиденное было одновременно и неожиданным, и предсказуемым. Взгляд Лайта скользнул по глянцевой странице, и он испытал легкое отвращение и липкое, тягучее желание взглянуть еще раз, словно он увидел босховский сад земных наслаждений. На развороте была напечатана постановочная фотография: мужчина лет тридцати, высокий и худощавый, шлепал по круглому заду юношу, лежащего у него на коленях. Лицо юноши было искажено то ли болью, то ли наслаждением от удара, а его ладно сложенное безволосое тело было напряжено. - Интересуешься? - спросил Майк. - Нет, - ответил Лайт. Но журнальный разворот впечатался в его память, и Лайту стоило большого труда изгнать эту картину из головы. Мысль об искуплении собственных проступков не отпускала его. Изображение физической расправы старшего над младшим резануло его сердце. Ведь оно несло в себе и другой подтекст. Лайт невольно представил себя в роли добровольной жертвы, готовой на любое наказание ради следующего за ним прощения. Эта мысль отозвалась неприятным, тяжелым ощущением у него в груди. L внимательно наблюдал за Лайтом, терпеливо ожидая, когда тот займет место за партой. "Лайт, бог смерти сказал, что я теперь - владелец Тетради. Но как ты это сделал? Он утверждает, что человек не может сам передать право владения, и бог смерти не может менять владельца. Разве что убив его. Но ты жив. И я уверен, что право владения передано тобой по доброй воле. В самой тетради чуть больше десятка правил, но, как я понял, есть и другие. И даже те, о которых не знает сам бог смерти. Значит, я все еще не обладаю всей полнотой информации. А он уходит от вопросов, чему, вероятно, виной именно ты". L заметил, что Лайт стал более раздражительным и замкнутым. Он понимал, что необходимо действовать активнее, ведь драгоценное время уходит, и психика Лайта претерпевает не лучшие изменения. Сегодня утром Лайт в порыве ярости швырнул в L горсть камней для игры в рэндзю. Впервые он дал волю гневу после проигрыша партии. - Сейчас, Лайт, - начал L, - я продолжу свой рассказ об экзистенциалистах. Будь внимателен, я стану приводить выдержки из Сартра, а он создавал не самые легкие для понимания трактаты. По мнению экзистенциалистов, вся ответственность за происходящее лежит на плечах самого человека. Каждый ответственен за свои страсти, и ничто не может служить ему оправданием. Любой выбор, который он делает, влияет и на окружающих, пуская мир по одному из возможных путей. Таким образом, ответственность человека гораздо больше, чем он мог бы предполагать, так как его действия затрагивают не только его, но и человечество. И нельзя остановиться и перестать выбирать. Вся реальность заключена в действии, в непрерывном выборе. Человек - это то, что он делает, то, чего он добился. В счет идет только реальность, а мечты, ожидания и надежды - это лишь сон. Как писал Сартр, нет никакой любви, кроме той, что создает саму себя. Нет никакого гения, кроме того, который выражает себя в произведениях искусства. Нет никакого убийцы, пока он не начал убивать. Для труса всегда есть возможность больше не быть трусом, а для героя - перестать быть героем. Но в любом случае их создают собственные поступки, а не мысли о том, что они могли бы сделать. Ничье существование не является действительно необходимым. Ни мое, ни Киры, ни любого другого человека. И самовозвеличивание, чувство собственной важности - это лишь мираж. Майк долистал журнал, вынул несколько номеров из подшивки и покинул библиотечный зал. Лекция мало заинтересовала его, а монотонный голос L навевал на Майка дремоту. Он решил искупаться в бассейне и перелистать понравившиеся номера, чтобы подсмотреть особенно интересные позы и впоследствии повторить их. L, не обращая на него внимания, продолжил рассказ. Лайт слушал его, подперев голову рукой. Через некоторое время L посмотрел на стенные часы и сказал: - Лайт, я уйду минут на тридцать, пока можешь быть свободен. - Уже подойдя к выходу из зала, он обернулся и добавил: - Если тебе интересно, сегодня сюда заезжают две гостьи. Едва L вышел, Лайт встал со стула и начал медленно ходить по залу, обдумывая лекцию. Ноги немного затекли от сидения в одной позе. "Я ничего не помню. Как я мог дойти до такой степени безумия? Если моя семья узнала, кем я был, они, должно быть, возненавидели меня. И... мне ведь пришлось бы убить их всех, допусти я хоть малейшую оплошность, узнай они хоть что-нибудь. И я был готов уничтожить самых дорогих мне людей. Если бы только моя смерть могла что-то исправить, но она не исправит ничего. Ничего. Только сотрудничество с L даст мне возможность принести пользу. Но он никогда не станет доверять мне, как бы ни был я открыт перед ним. Для него я карманный монстр, чудовище-игрушка или ядовитый домашний питомец. И вся моя задача - развлекать его, пока я окончательно не сойду с ума". Проходя мимо стола, за которым сидел Майк, он склонился над подшивкой журналов и принялся рассматривать фотографии. Его внимание привлекла статья о сибари. Лайт интуитивно почувствовал, что здесь замешано какое-то очень тонкое искусство, которое осваивается не один месяц. Он подумал, что обстоятельства опутали его подобно такому же крепкому бондажу, и нет никакой возможности выбраться из него без посторонней помощи. Бессилие и отчаяние овладели им. Он понял, что чрезмерно увлекся рассматриванием журнала, когда вернулся L. Значит, прошло около получаса. L подошел к Лайту довольно близко, затем сел на единственный стул и начал молча разглядывать фотографии вместе с Лайтом. У Лайта возникло непреодолимое желание ударить L за бесцеремонное подглядывание, ему хотелось спровоцировать L на драку, вылить эмоции в открытом бою один на один, перевести душевные переживания в физическую боль. Он зло толкнул стул, на котором сидел L, но тот удержал равновесие и посмотрел на Лайта снизу вверх с нескрываемым интересом. - Лайт, драка ни к чему нас не приведет. Я уверен, что твоя агрессия имеет скрытую причину. Спроси себя, чего ты действительно хочешь, - голос L был привычно тих, но мягок. - Ты можешь быть честным хотя бы с самим собой? Заодно можешь открыться и мне, ведь, как видишь, я не желаю твоей смерти. L готов был защищаться, но гнев уже покинул Лайта. Для него сейчас ничто не имело смысла, ничего не осталось, кроме одиночества и вины. "Все бесполезно. Смерть, жизнь, наказание, искупление - все это не имеет значения. Я устал от этой гонки, и мне нет оправдания. Я убийца. L, лучше бы ты дал мне умереть там, в тюрьме". Ему захотелось лечь на пол лицом вниз и лежать, пока L не уйдет. Но вместо этого Лайт молча расстегнул ремень, приспустил брюки и трусы до щиколоток. L не пытался его остановить. Он не видел угрозы в Лайте, ведь, попытайся тот напасть в таком виде, то запутался бы в собственной одежде. Значит, нападение не было его целью. Стараясь не встречаться глазами с L, Лайт рукой надавил на его колено, заставляя спустить ноги на пол. Затем лег животом на колени к L. Это была наивысшая степень открытости, доверия и признания своей вины, на которую был способен Лайт. - Бей, - сказал он. Ткань джинсов L оказалась на удивление мягкой, Лайт почти не ощущал дискомфорта, если не считать легкого страха и предвкушения шлепка. Но вместо удара Лайт почувствовал, как L ласково гладит его по спине. Затем он резко шлепнул Лайта по заднице. Боль чувствительно обожгла Лайта, и тот дернулся от неожиданности, но не произнес ни слова. L повторил последовательность, но ударил по другой ягодице, и вот уже два красноватых пятна проявились на коже Лайта. - Лайт, - сказал L. - Это действительно то, чего ты хотел? - Да, - глухо сказал Лайт. - Хорошо, вернемся к занятиям. Лайт понял, что L не видел в произошедшем ничего эротичного, но лишь дал ему то, чего он так легкомысленно потребовал. Натянув трусы и брюки, Лайт снова занял свое место за партой. Его лицо отсутствием эмоций напоминало гипсовую маску. Жили одни лишь глаза - страх, тоска и разочарование смешались в его взгляде. "Для меня не осталось ни гордости, ни унижения. Только бесконечная усталость, скука и тошнота". Пальцы правой руки стиснули ручку, а левая была сжата в кулак. L пару секунд оценивающе смотрел на Лайта, затем подошел, наклонился и тепло обнял, позволив ему спрятать лицо в складках своей мешковатой одежды. Лайта затрясло крупной дрожью, горький комок встал в горле, а L продолжал обнимать, согревая его. Со стороны они, наверняка, выглядели смехотворно - сгорбленная фигура L и сидящий на стуле Лайт, уже обвивший L руками, словно лиана. Но никто не мог видеть их и тем более не мог разделить их чувств. Они были совершенно одни в огромном зале, пахнущем пыльными книгами.