இஇஇ
Сегодня было воскресенье, а потому Чимин и Тэхен встали лишь к одиннадцати утра, что было несомненно поздно. Отца, к счастью, дома уже не было, и юноши неспешно позавтракали, запивая чаем вчерашние сладости. Тэхен не стал долго задерживаться у друга, потому что его мать просила сегодня кое-куда с ней съездить. Он крепко обнял Чимина напоследок, наказал ему не волноваться и спокойнее относиться ко всему происходящему. — Даже если что-то пойдёт не так, — философствовал он, завязывая шнурки на ботинках, — все равно уже ничего не поменять. Я имею в виду, нервничаешь ты или нет — ничего не поменяется от того, что ты сидишь в своей комнате и изводишь себя как ненормальный. Так что лучше не нервничай. Исход все равно будет один, — он благодарственно кивнул и взял свою куртку из рук Чимина. — Звучит грустно, — тихо протянул Пак, наблюдая, как Тэхен по-быстрому накидывает куртку и застегивает ее до половины. — Это суровая правда, дружище. Они обнялись на прощание, Тэхен сказал, что вечером позвонит. Чимин с грустью в глазах проводил Кима. Когда он ушёл, он почувствовал себя так одиноко, что ему стало жалко самого себя. В течение дня он слонялся по дому, не находя в себе сил для учёбы. А ведь скоро экзамен по анатомии… Потому Чимин бездельничал, но делал это с чувством тревоги. Он оправдывал себя тем, что сейчас в его жизни трудный период и не его вина в том, что он не может сесть и сосредоточиться. Чимин не был ботаником и зубрилой, но стабильно получал лишь хорошие отметки. Однако сейчас едва ли он мог заставить себя заучить и маленькую страницу. Под вечер он таки сел за стол, достал свои полупустые конспекты, открыл ноутбук и попросил в беседе группы скинуть ему записи последних занятий. — Эх, — бормотал себе под нос Пак, пролистывая тетради, среди редкого текста которых часто виделись проплешины; в эти моменты Чимин забивал на то, что говорил преподаватель, — если бы кое-кто не бездельничал на занятиях, мне бы сейчас не пришлось тратить на это своё время. В беседе ему таки скинули запрошенное, он ответил благодарностью и полез смотреть файл. Чимин вновь начал себя корить, чуть ли не ноя в голос. — Ну что это такое? Я же это за неделю все не перепишу… А я это ещё знать должен… Интересно, как Тэхен собрался все это учить? Может, предложить ему вместе позаниматься? Чимин продолжал рассуждать и говорить с самим собой. Он не боялся того, что его бурный поток мыслей, криво выражаемый словами, мог кто-то услышать. Пока мозг юноши работал быстрее, чем язык, пока он спотыкался на словах и молниеносно менял предмет раздумий, никто не мог его потревожить, никто не мог ему помешать. Почему? Все очень просто — Чимин был единственным жильцом второго этажа. Комната отца располагалась этажом ниже, а большим количеством жильцов их жалкое подобие семьи похвастаться не могло. Когда-то этот дом был куплен отцом с надеждой на светлое будущее в приятном ему окружении. Однако жизнь разложила карты не в угоду ему. Жизнь развернула все так, что отец остался ни с чем. Разве что с совершенно ему ненужным отродьем. Да и он скоро уедет из отчего дома. Интересно, не будет ли ему тогда одиноко? В большом и абсолютно пустом доме? «Нет, — вздохнул Чимин, подумав о том, что отец и не заметит, когда его здесь уже не будет, — он совсем не будет по мне скучать». Чимин знал, что стоит ему начать размышлять о семье, а точнее о ее отсутствии, то он впадёт в хандру. Поэтому он гнал от себя навязчивые мысли, вновь утыкаясь в текст перед глазами, который никак не хотел читаться. Пока он с трудом пополам переписывал скинутые ему конспекты и пытался их понять, настало время ужина. Обычно Чимин ужинал один. Да и любой другой приём пищи с ним никто не разделял. Юноша уже привык сидеть за длинным столом в полном одиночестве. «На самом деле», — думал Чимин, — «это не так уж и плохо». И в действительности это было неплохо. Чимин включал фильм на телефоне, и никто ему не мешал. «Какая идиллия», — все же с досадой иногда проносилась мысль в голове парня, когда пустота столовой начинала на него давить, а голос героев из динамиков раздражать. И вот теперь к нему стучится в дверь их экономка, которая передаёт волеизъявление отца: сегодня они ужинают вместе. Чимин удивленно кивает и недоуменно хмурит брови. С чего бы это вдруг? Не понимая, что его ожидает и в чем подвох, Чимин несколько настороженно спустился в столовую, где уже сидел его отец. Тот кивнул на стул, и Чимин послушно уселся. Первые десять минут они молча ужинали. Юноша чувствовал себя неловко и непривычно, но так как организм все же просил его накормить, он принялся за еду. Наконец старший Пак подал голос: — Куда сходили вчера? Чимин поднял голову и посмотрел на отца, неспешно разрезающего мясо. Чимин неловко дернул уголками губ и пролепетал тихое «никуда». — Как это «никуда»? — полураздраженно-полунапряженно уточнил мужчина, и юноша понял, что ему сейчас не поздоровится, пускай его вины в этом и не было. — У Юнги… — Чимин запнулся, чувствуя, как непривычно было произносить имя будущего супруга вслух. — У него вчера были дела. И мы не смогли никуда пойти, — получив строгий и недовольный взгляд, Чимин попытался себя оправдать: — Он был занят и попросил меня поехать домой. — Это глупая отговорка, — начал заводиться мужчина, и парень сжал губы, ожидая шквала критики и ругани в свой адрес. — Ты не сумел его заинтересовать, не понравился ему, вот он и ретировался, потому что не захотел тратить свое время на тебя. Отчасти, я могу его понять: такая ничтожная компания была бы любому неприятна, — он брезгливо указал на него подбородком, и Чимин уткнулся в тарелку. Старший Пак замолчал на некоторое время, и Чимин молился про себя, чтобы эта тишина продлилась как можно дольше. Только он хотел встать из-за стола, обозначив тем самым, что наелся, как мужчина вновь грубо на него гаркнул: — Только и способен, что уплетать за обе щеки. Урежь себя в еде, не хватало мне еще, чтобы ты поправился. Такого тебя уж подавно никто не возьмет. Глаза Чимина засияли влажным блеском, он почувствовал ком в горле. Это было грубо. Юноше хотелось вскочить с места, скрипя ножками стула, прокричать что-то очень душещемящее в ответ и, как в подростковых сериалах, убежать к себе наверх, топая ногами, а после и вовсе запереться в комнате. Но Чимин не мог позволить себе такой вольности. Он молча проглотил обиду, ожидая, пока отец окончит разговор или же наоборот что-то да скажет. — Позвони ему, — наконец выдавил из себя мужчина, — и попроси встретиться. Чимин тотчас почувствовал, как огромное нежелание выполнять приказ отца сдавило ему грудную клетку. Он тихо прошептал: — Я не хочу навязываться. Мы ведь все равно женимся, в чем прок этих ненужных встреч? — А кто тебя спрашивает, что ты хочешь? — флегматично парировал мужчина. — Не тебе судить о пользе или о ее отсутствии. — У меня нет его номера, — предпринял Чимин последнюю попытку отступления, как отец, предварительно хлестко назвав его «непредусмотрительным идиотом», сказал, что достанет его. — И чтобы на днях встретились! — грозно шикнул он. — А если он не захочет? — уныло предположил парень, в ту же секунду получая мгновенный ответ: — А ты сделай так, чтобы захотел!இஇஇ
Номер телефона Юнги в скором времени (кто бы мог усомниться в выполнении обещанного отцом) уже числился в контактах Чимина. Целый день он никак не решался выполнить просьбу отца. Свое положение юноша находил до крайнего унизительным. Писать тому, кто открыто выказал свое пренебрежение и незаинтересованность им, было оскорбительно и постыдно. Чимин, пускай он сам искренне не понимал, откуда это качество в нем взялось, был гордой птицей. По жизни он руководствовался сводом собственных правил, которыми очень дорожил. И одно из этих незыблемых правил четко гласило: «Никогда никому ни за что не навязываться», однако, из-за отца ему приходится пренебречь своими устоями. Чувствуя беспомощность, а оттого отвращение к самому себе, он в который раз за день взял телефон в руки и попытался набрать текст. — Это уже смешно, — борясь с состоянием крайней нервозности, упрекал себя юноша. — Чего я боюсь? Напишу, что это не моя прихоть, что меня попросил отец написать, и он должен понять, что по своей воле я бы ему не стал писать. Кому он вообще сдался? Однако в теории все выглядело куда более гладким и легким в исполнении, чем на практике. На практике Чимин то печатал, то удалял текст, временами разражаясь вспышками злобы то на себя, то на отца и наконец на Юнги. — Ладно, — пытался юноша придать себе вид напускного спокойствия, надеясь, что его фальшь обратится в истину. — У меня есть дела поважнее, чем это. Под «этим» он подразумевал нервное кусание губ, неотступающее ощущение своей никчемности и эмоциональный дискомфорт. Наконец он написал то, что должен был написать. Туча обязательств над ним вскоре обещала рассеяться. Чимин, перечитав написанное, с притворной уверенностью нажал кнопку отправки и откинул телефон куда подальше. У него скоро экзамены, так что он не собирается тратить время на что-либо, помимо подготовки к ним. По крайней мере, он будет стараться. Но как бы Чимин не старался учить, перед глазами все плыло его скромное сообщение вкупе с холодной усмешкой Юнги, которая вчера застала его совершенно врасплох. «Интересно», — невольно размышлял Чимин, — «как сильно я паду в его глазах, если после того, как он мне напрямую сказал, что ему все равно на меня, я продолжу пытаться снискать его внимания?» «Наверное, он подумает, что я очень жалкий», — с апатией размышлял Пак, не находя в себе сил для учебы. — «Ладно, я и впрямь жалкий, если уж совсем откровенно», — признавался он в очевидном, лежа на кровати и смотря на звездочки на потолке. —«Надо быть откровенным с самим собой, верно? Лгать самому себе — это высшая степень отчаяния и трусости. А я не хочу быть вверженным в отчаяние из-за того, что в моей жизни все идет по наклонной. И трусом быть тоже не хочу». «Я ничего уже не хочу», — тихо откликнулось в самых его глубинах, но Чимин не стал развивать эту мысль дальше, чтобы не раскисать. Ему надо быть сильным. День близился к концу. Чимин с большим неудовольствием чувствовал, как не может сопротивляться той силе, что закрывала его глаза и окутывала его в полусонное состояние. На периферии сознания все же мелькали мысли о том, прочел ли Юнги его сообщение, но он их так рьяно гнал, что те на время стихли. Чимин наспех принял теплый душ и собрал рюкзак перед завтрашним учебным днем. Он корил себя за то, что за целый день выучил столь ничтожное количество информации, но реабилитировался в своих глазах обещанием с завтрашнего дня плотно налечь на учебу. Никакая женитьба, вездесущий отец и непонятный Юнги ему не должны мешать. В конце концов, он единственный, на кого он может надеяться. Ему просто необходимо достойно отучиться и получить образование, потому что всю жизнь сидеть на шее Юнги он не был намерен. Он подрастет, закончит университет, и в случае чего будет в состоянии себя обеспечивать. Чимин боялся как огня бесперспективной жизни и зависимости от мужа (опыта с отцом ему хватило), а потому был тверд в своем убеждении. Заключительная нота его мыслительного процесса была ему приятной, а потому, он с почти легкой душой окунулся в мир грез.இஇஇ
Чимину отказали. И осознание этого ввергло юношу в амальгаму не самых приятных эмоций. «Вынужден отказаться», — вот что гласило ответное сообщение Мина, которое юноша первым делом прочел с утра. —«Я немного занят. А своему отцу передай, что мы с тобой скоро женимся и еще успеем вдоволь насмотреться друг на друга. Он, что, так сильно обеспокоен тем, что свадьба не состоится? Напомни ему, что мы помолвлены, и успокой старика». Чимин головой понимал, что оно даже лучше, — что Юнги отказался, — но сердцем он надеялся на согласие, которое ему очень польстило бы. А так, Юнги лишь в очередной раз выказал свою полнейшую незаинтересованность, и Чимина это расстраивало. — Ну и ладно, — юноша старался не огорчаться из-за отказа. — Я наоборот должен быть рад, что он не захотел со мной встречаться. Действительно, — пытался он убедить самого себя, — мы еще успеем вдоволь насмотреться друг на друга. А пока что я должен с наслаждением проводить остатки холостяцких дней, когда я еще не скован узами брака. Я благодарен. Но чем больше пытался Чимин себя подбодрить, тем грустнее ему становилось. Он с остервенением, которое за собой не замечал, расчесывал светлую гриву и вглядывался в отражение. — Неужели я ему совсем не понравился? Раз так, зачем я ляпнул про то, что он красивый? Кто меня просил? Это так унизительно, — начал злиться Пак, беспомощно смотря на себя в зеркале. — Но ведь с другой стороны, — пытался он успокоиться, — глупо ставить крест на отношениях, основываясь на одних впечатлениях и первых встречах. Любить надо не глазами, а сердцем. Он просто не знает меня, а когда узнает, поймет, что я неплохой. И он тоже наверняка неплохой. Просто кажется несколько хуже, чем он есть на самом деле. Когда Чимин нервничал, он начинал наворачивать бесчисленное количество кругов по периметру комнаты. Вот и сейчас, он бесцельно ходил взад-вперед. Самому ему казалось, что он что-то ищет, но мысли его были сосредоточены на другом, а потому, он не отдавал себе отчета в том, что делает. — К черту все! — резко вспылил Пак, когда он с досадой понял, что не может ни на чем сконцентрироваться. — Скоро начнутся занятия, и я должен морально настроиться к ним. Учеба для меня более ценна, и я позволю ей, а не какому-то Юнги, занимать мои мысли. Юноша быстро облекся в широкий бордовый свитер и влез в джинсы. Чуть повозившись с ремнем, он забросил рюкзак на плечо и поспешил спуститься. Он не завтракал дома; после первой пары они с Тэхеном шли в кофейню, находящуюся неподалеку от университета, и завтракали там. Поэтому Чимин направился прямиком к парадной двери, попутно надевая куртку. Свежий морозный ветер ударил ему в лицо. Юноша с большим усилием заставил себя улыбнуться. День должен пройти хорошо. Наушники в уши. Перепрыгивание заснеженных ступеней. Машина шофера, ждущая его перед домом. Короткое приветствие. Тепло заднего сидения. Мелькающий список песен в любимом плейлисте. Рычание двигателя. Первые секунды приятной мелодии. Никакие мысли не могли отравить того настроения, что он с трудом задал себе с утра. Чимин хотел провести день хорошо, а потому с громкой думой о том, что мысли материальны, и что несомненно надо думать о хорошем, он откинулся назад и прикрыл глаза.இஇஇ
— Родители мне вчера объявили, что, если я нормально не закрою сессию, то они уедут отдыхать без меня. Ты можешь себе это представить? Это так жестоко. Чимин и Тэхен сидели в уютной кафешке, в самом углу, заняв мягкий диван и попивая латте. Вприкуску они заказали два круассана, но Тэхен едва ли находил время, чтобы откусить лакомство: его рот был занят тем, что он с искренней досадой делился с другом об огорошившим его решении родителей. — Как можно меня не взять, только потому, что я не сдал пару экзаменов? Я тоже хочу в Японию. Очень хочу. — Поездку надо заслужить, — Чимин улыбнулся и садистский огонек блеснул в его глазах при виде того, как Тэхен удивленно на него посмотрел и обвинил его в том, что он на стороне родителей. — Ну, слушай, — флегматично пожал он плечами, откусывая кусочек от круассана. — А с чего бы это им вдруг брать тебя с собой, если ты не заслужил? — Да потому что я их сын! Даже если я ничего не сдам, это не меняет того факта, что я их сын! — разгорячился Ким и начал махать руками, пока Чимин его не успокоил, предупредив, что он может пролить на себя кофе. — Еще не вечер, Тэхен, — наконец дал юноша другу дельный совет. — Пока что у тебя все хорошо. Долгов нет. Сделай все, что в твоих силах, чтобы их не нахватать. Ты действительно умный и у тебя все отлично получается. Вот и сейчас все несомненно получится. — Спасибо, конечно, — уныло протянул Тэхен, — но мне кажется, что осуществить то, что так легко слетает с языка, в разы тяжелее. — Я знаю, Тэ, — Чимин начал гладить друга по спине. — Мы с тобой в одной группе учимся, как же мне не знать? Слушай, — видя, что его слова не возымели должный эффект, он попробовал подступиться с другой стороны. — Если я не сдам экзамены и меня отчислят, то никто моим восстановлением заниматься не будет. Ни моему отцу, а уж тем более моему мужу до меня дела не будет. Поэтому для меня это сильная мотивация не слететь с учебы. Я собираюсь учиться усерднее и предлагаю тебе заниматься вместе. Что скажешь? Будем контролировать друг друга и тогда мы точно все сдадим. — Блин, — протянул Тэхен, вновь возвращаясь в свое обыденное состояние. — Мне нравится твоя идея. Да, давай! — его глаза засияли, поняв, что решение есть. — Предлагаю составить общий график и будем ботанить вместе. — Отлично, — улыбнулся Чимин. — Будем ботанить вместе. Разговор продолжил неспешно литься из их уст, но теперь уже совершенно на другие темы. Когда время окошка близилось к концу, они встали, отряхнулись от крошек и вышли из кафе. Еще две пары. — Если тебя исключат, — начал Тэхен, когда они молча переходили через дорогу, — то я попрошу отца помочь тебе. Он не откажет, — сказанное Кимом прозвучало так неожиданно, что Чимин сначала и не мог понять, о чем Тэхен вдруг заговорил. — Не надо думать, что ты один. У тебя есть я, а у меня есть родители, которые если что тебе помогут. Тебе, наверное, тяжело с осознанием, что у тебя никого нет, но, пожалуйста, помни, что у тебя есть я. Чимина настолько растрогали слова друга, что он сначала и не ответил. Юноше казалось, что русло их разговора уже сто раз поменялось с момента, как Чимин сказал, что если его исключат, то все будет очень плохо, но тот факт, что Тэхен это помнил и теперь его поддержал, не могли не согреть его изнутри. — Спасибо, — шмыгая носом от подступающих слез, ответил Пак. Когда они таки перешли дорогу, Тэхен широко раскинул руки для объятий, чтобы тут же захватить в их плен друга. Чимин подумал, что не так уж и плоха его жизнь, если у него есть Тэхен. В этот миг он пообещал себе, что впредь не будет сетовать на ход своей жизни по пустякам. Ему стоит ценить то, что он имеет. Остаток учебного дня прошел спокойно. Парни внимательно слушали и записывали каждое слово преподавателей. За окном с небес поэтично сыпался снег. Чимин засмотрелся. Он позволил себе совсем чуть-чуть отвлечься, чтобы с затаенным дыханием налюбоваться живописной картиной за окном. Однако долго бездельничать ему не удалось: ощутимый удар локтем Тэхена, призывавшего его сосредоточиться, вернул его с элегически-приподнятого настроения в обыденный строй. Чимин прошелся взглядом по всей аудитории, и от белизны бесконечных студенческих халатов замылился глаз. Пока что он мог позволить себе любоваться лишь таким снегом.இஇஇ
Получив неминуемый выговор и очередную порцию унижений, Чимин уныло поднялся к себе. Он пытался как можно мягче преподнести отцу, что Юнги занят, но обернулось все тем (как всегда то оборачивается), что виноват Чимин и его неспособность достойно выполнить даже такую ничтожную просьбу. — Ничего себе, — не довольствуясь сказанным отцом, шептал себе под нос Пак, вытаскивая из рюкзака тетради. — Для него это ничтожная просьба, а для меня… для меня это… Ах, неважно, — насильно прервал он себя и окунулся с головой в учебу. Последующие несколько дней слились в один. Чимин ходил в универ, внимательно слушал преподавателей, приходил домой, учил. Все это разбавлялось разве что приемами пищи и сном. О плохом Чимин старался не думать. Чимин вообще старался думать только об учебе. Все было на самом деле неплохо, пока отец вновь не захотел с ним встретиться. Чимин судорожно гадал, чего он затребует на этот раз. И когда он, кое-как усмирив лезшее наружу волнение и страх, зашел в кабинет к отцу, тот сообщил ему, чтобы завтра в шесть он был дома. Красивый, опрятный и без этого фирменного выражения лица святого мученика. — Зачем? — с опаской спросил юноша, на что мужчина, даже не смотря на сына, ответил, что пригласил на ужин семью Мин. Чимин застыл, а после заторможенно кивнул, пускай его кивок и оказался совершенно не нужен. И вот теперь, когда день выбился из колеи почти идентичных себе подобных, Чимин возвращался домой, полный до краев смеси тревоги и смятения, вызванных незнанием того, чем обернется сегодняшний вечер. До приезда гостей еще два часа, и юноша не знал, как ему усидеть на месте. Прихорашиваться с той тщательностью, с которой он делал то в прошлый раз, ему совершенно не хотелось. Было бы для кого. Внизу сновали слуги, подготавливая дом к визиту гостей. Чимин был несколько сонный и уставший, но он не мог позволить себе пойти лечь спать, пускай сначала идея прикорнуть на полчаса ему показалась очень привлекательной. Юноша не знал меры в вопросе сна, и стоило ему только лечь с мыслью легкой дремы на тридцать минут, то он просыпался лишь спустя два, а то и три часа. Чувствуя, как в животе его привычно расползается чувство беспокойства при ласкании мыслью образа Юнги, он тут же отбросил всякие думы, связанные с ним. Попытался отбросить. Вышло не очень. Чимин почти час провел в ванной, стоя под горячим напором воды и продумывая план действий. Он будет вежлив, учтив и немного холоден. Да, как они тогда с Тэхеном и решили, главное — не навязываться. Сохранять интригу и тайну в поведении. Тогда все будет хорошо. «А если не будет», — с дрожью подумал Чимин, — «то… тогда… Я что-нибудь придумаю», — хотя сам парень прекрасно осознавал, что, если что-то пойдет не по плану, то он скорее всего проревет в подушку всю ночь. Время тянулось долго. Но когда до злополучных шести часов осталось меньше десяти минут, тогда Чимину подумалось, что время идет слишком быстро. Стоило ему застегнуть последнюю пуговицу на рубашке, как до него донесся неровный шум громких голосов. Сердце Чимина зашлось в разы быстрее. Он, несколько паникуя, посмотрел на упаковку таблеток, употреблять которые доктор ему предписал в минуты острых волнений и разволновавшихся нервов, утихомирить пыл которых он не был бы в состоянии сам. И пока вся его жизнь сузилась до этой дилеммы, вопрос которой заключался в том, стоит ему закинуть таблетку, или он справится сам, Чимин краем уха уже услышал свое имя из чужих уст. По всей видимости, спрашивали, где он. Отец его убьет, если он сейчас же не спустится. Юноша решил, что сегодня справится сам. В конце концов, он не собирается пичкать себя всякий раз, когда будет встречаться с Юнги. Эти таблетки от его частых панических атак. Но доктор не прописывал ему их от болячки под гордым названием «Мин Юнги». А было бы очень кстати. Натянув на себя максимально отстраненное, и вместе с тем вежливое выражение лица, он спустился. Колени отчего-то дрожали, но это было трудноуловимо. Едва ли хоть кто-нибудь подумал бы о том, что Чимин сейчас нервничает настолько, что готов расплакаться. Особенно, столкнувшись взглядами с Юнги, который оценивающе и очень скрытно (как казалось самому Мину) прошелся по аккуратной фигуре младшего. Чимин дернул уголками губ, как бы приветствуя его. Он не знал, хорошо ли получается у него играть роль той ледышки, которую никак нельзя огорчить и задеть, но на всякий он выпрямился еще сильнее, и вскинул подбородок чуть выше, вместе с тем стараясь не заиграться, чтобы не выглядеть глупо. Наконец он миновал последнюю ступень и, стараясь не выдавать своего беспокойства, направился к гостям. — Здравствуйте, — он вежливо поклонился старшему из мужчин, и тот тут же начал рассыпаться к ответных приветствиях и комплиментах. Чимин смутился, но не показал этого. Отец предложил всем переместиться в столовую, где их уже ждал накрытый стол. Слуги целый день готовили, чтобы ужин прошел за вкусной едой и, как надеялся каждый, кто сейчас усядется на стулья, за приятной и плодотворной беседой. Чимин невольно задержал свой взгляд на причине бессонных ночей, и тот одарил его ответным взглядом. Юноша тут же понял, что выдерживать этот долгий и пронзительный взгляд жениха абсолютно не хочет (а на самом деле, попросту не может), а потому неловко отошел в сторону и указал ему рукой направление в столовую, куда уже направлялись их отцы, о чем-то громко переговаривавшие. Ужин протекал вполне спокойно. Отец Юнги сказал, что, к сожалению, его супруга и по совместительству мать Юнги, не смогла прийти из-за назревших некстати дел. Чимину подумалось, что Юнги повезло — родиться и быть воспитанным в пределах полной и несомненно его любящей семьи. Сам же себя Чимин считал сиротой. И он не знал, кто заслуживает большего сострадания: настоящего сироту или того, кто таковым является при живых родителях? В любом случае, у обоих незавидное положение. Юноша вновь приуныл. Юнги был директором строительной компании, которую ему передал во владение отец. Отец же Чимина совсем не был намерен передавать сыну и процента от своих владений. Он все ждал, когда его давно покинувший дом сын от первого брака вернется, и он сможет его всему научить, а затем с гордостью назначить своим наследником. Только навряд ли тот вернется. Чимин его толком не помнил, да и не винил. Между ними была разница в десять лет, и он пару раз да мелькал в смутных воспоминаниях юноши. Ему сейчас уже почти под тридцатник, так что отец, наверное, ослабил узду лелеяния надежды его возвращения. Он ушел из дома, когда обрел способность ясно мыслить и осознал, что его отец — ужасно черствый человек, с которым не хотелось не что под одной крышей, а иметь хоть какое-то родство. После того, как он узнал, как обошелся мужчина с матерью Чимина, он страшно разочаровался в отце, а после ушел, наверняка причиняя этим поступком боль отцу. Но Чимин был индифферентен и к чувствам ушедшего, и к чувствам отца. Юнги иногда перебрасывался со старшими парой предложений, и все они были связаны с работой. Поле деятельности у всех сидящих (за исключением юного Чимина, учащегося лишь на первом курсе, так к тому же и в медицинском) было одинаковым. Чимин чувствовал себя некомфортно, совершенно не понимая, о чем все беседуют. Он и не пытался вникнуть в смысл их беседы, а потому весь ужин промолчал, пару раз ловя на себе взгляды Юнги. Стоило ему увидеть, что в его сторону обращен взор, он тут же принимал более ровное положение, выпрямлял стан и непринужденно показывал, что он ни на грамм не стеснен. В какой-то момент разговоры смолкли. Тогда Чимин запаниковал, потому что сидящие коллективно переместили объектив своего внимания на него, доселе сидящего за столом тише воды, ниже травы. Отец Юнги ему улыбнулся, и Чимин понял, что сейчас последует нечто такое, что определенно его смутит. Его спросили о том, готов ли он к свадьбе, и Чимин натянуто улыбнулся, неловко почесав бровь. Тогда его решили больше не смущать и попросили показать Юнги дом. Чимин был готов закричать в ответ, что ему совершенно хорошо и здесь, но ему ничего оставалось, кроме как послушно встать из-за стола и вновь дернуть уголками губ. Он медленной поступью вышел из столовой, слыша, как за ним идет Юнги. Поворачиваться не хотелось. Чимин ускорил шаг и, не оборачиваясь, продолжал идти впереди. Когда они оказались в центре холла, Юнги аккуратно взял его выше локтя, заставляя остановиться. — Куда ты так спешишь? — лениво поинтересовался он, разворачивая Чимина лицом к себе. — Не боишься споткнуться и упасть, как в прошлый раз? Кто знает, может в этот раз я не успею тебя подхватить. Чимин не заметил за собой, как он с долей неприязни сжал губы и выудил свою руку из-под слабого захвата чужих пальцев. Пак вздохнул, опустил голову на миг, а после вскинул ее, отчего волны светлых волос почти незаметно всколыхнулись. Парень заставил себя улыбнуться. «Я не должен вести себя недоброжелательно. Он наш гость. Но и не должен быть липучкой», — повторил он свой незамысловатый план. — Хорошо, давай идти медленнее. Чимин, мастерски превозмогая самого себя, выглядел почти уверенно, когда неспешно показывал ему дом, в котором он жил девятнадцать лет и который теперь придется покинуть. Чимину было даже неловко показывать все эти пустые комнаты и залы: особняк отца был слишком большой для того, кто живет здесь практически один. По выражению лица Юнги, Чимин и сам понял, что у того пронеслась схожая мысль. В доме парило призрачное одиночество. Младший очень не хотел показывать Юнги свою комнату, не хотел впускать его на свою территорию, но Мин хотел только этого. Он прервал его скучную экскурсию на полуслове: — Мне все это неинтересно. Покажи мне свою комнату. И Чимин в очередной раз стиснул челюсти от нежелания делать то, о чем его попросили, улыбнулся, потому что так надо и попытался предпринять попытку изящного отступления. — Там совершенно не на что смотреть. Она такая же, как и все эти комнаты, что я показывал тебе ранее. — Откажешь мне в моей первой просьбе? — чуть наклонив голову, уточнил Юнги, и Чимину захотелось завопить в голос от этой нагло приподнятой брови. — Ладно, — смазано согласился Чимин, чтобы заполнить молчание, вставшее между ними. Та эйфория, что окатила его в первую их встречу, стремглав улетела, не успев осесть в уголках души. То было хорошо, потому что Чимин чувствовал, что эмоционально не связан с Юнги. И что на самом деле им будет трудно манипулировать. Он не будет бредить большой любовью между ними. Он будет принадлежать себе, а не ему. И голова его будет холодной. И ничто этому не воспрепятствует. Чимин будет сам по себе, — вот что он решил. Стоило Паку приглашающе открыть дверь в свою комнату и пропустить Юнги, то он почти сразу об этом пожалел. По тому надменному и мефистофельскому взгляду, что внимательно озирался по комнате, Чимин понял, что его интуитивное желание не впускать сюда Юнги было правильным. — Знаешь, — чуть помолчав, выдал он голосом, полного колкой насмешки, — твоя комната выглядит как комната десятилетнего ребенка. Отстаешь в развитии? — он перевел свой взгляд с картин на стене и развернулся к стоящему у порога Чимина, очаровательно улыбнувшись. Чимин молчал, судорожно пытаясь придумать ответ на заявление, заставшее его врасплох. Не получалось. — Это шутка, — как бы напомнил он ему. — Лицо попроще сделай. Юнги вновь отвернулся и начал вальяжно расхаживаться по его комнате. От его цепкого взгляда не ускользало ничего. Бесконечные игрушки, цветастый интерьер, много лампочек и подсветок, — каждый из предметов он одаривал таким презрительным взглядом, что Чимину подумалось, будто комната Юнги монохромная и совсем пустая. Юнги хотелось выгнать, но Чимин продолжал позволять ему отпускать немые шутки, что виднелись на дне его глаз, так и норовящих показать юноше глумливое отношение к хозяину. — Такое чувство, — выдал он, осматривая множество фигурок на полках, детские книги вперемешку с учебной литературой и игрушки, — что я женюсь на ребенке. Даже как-то не по себе. Он подошел к рабочему столу Чимина и начал просматривать содержимое тетрадей. Едва ли он нашел бы там хоть что-нибудь интересное, разве только если он не разбирался в медицинских науках. На полке лежал его альбом с рисунками, и Чимин молился, чтобы Юнги его не заметил, но тот счел нужным просмотреть все. Стоило ему коснуться обложки альбома, то Чимин повернул голову вбок и опустил ее, делая вид, что занят стряхиванием с себя несуществующих ниток. — Ох, ты рисуешь? — послышался в комнате голос Мина, и сказано это было с таким выражением, что лучше бы он молчал. Он начал листать альбом, а Чимину захотелось подбежать и отнять его у него, а затем выставить жениха за дверь. Но он обещал самому себе оставаться невозмутимым в любой ситуации. Юнги не должен видеть его слабости. Если он будет вести себя самодостаточно, то волей-неволей его зауважает сам Мин. — Кто это? — спросил Юнги, показывая на несколько рисунков одного и того же парня, сделанных на одном листе. У Чимина ушло сердце в пятки, но доводы разума быстро его успокоили. Это был Юнги. Это были те самые редкие фото, что он откопал, но, к счастью, Чимин не рисовал его лица. Просто фигура и одежда. Господи, почему он не вырвал это? — Это просто рисунок, — Чимин прозвучал раздраженно, и он понял, что не смог с собой совладать в той мере, что ему хотелось. Юнги, чувствуя, что вызвал в младшем хоть какую-то ответную реакцию, пускай та и было лишь чувством негодования, продолжил. — Надеюсь. А то мне кажется, что я разбиваю твои детские мечты и надежды, — получив несколько выведенный из терпения взгляд, сытый его насмешкой, он не остановился. — Ну, знаешь, юношеские грезы о большом и прекрасном. — Расслабься, мне от тебя ничего не нужно, — больше не находя в себе желания терпеть Юнги, он попытался пролить свет на истину, дабы старший не кормил себя глупыми и к тому же неверными догадками. Мин засмеялся, и Чимину стало некомфортно. Юнги будто бы обрадовался тем, что ему удалось поддеть Чимина и вывести его на диалог. А то тот молча стоял у двери, лишь осуждающе на него смотря. — Смело, — отозвался Юнги, смотря младшему прямо в глаза. — Но посмотрим, как ты заговоришь, — понизив голос, начал он делать редкие шаги в сторону Пака, — когда останешься со мной наедине в большой и темной квартире, — он все продолжал понижать голос, и Чимин с упреком на самого себя прогнал мысль о том, что ему страшно. — Мы будем с тобой совсем одни. И никто не услышит тебя. Никто тебе не поможет, — их разделяло около метра, а голос Юнги стал совсем тихим, вызывая табун мурашек у Пака. Он хотел было вжать голову в плечи и попятиться назад, но помня о своей установке лишь выпрямился, несмотря на резко накативший страх под взором темных глазах, в которых не осталось и намека на усмешку, и решительно вскинул подбородок. — Угрожать мне в моей же комнате — не слишком ли многое ты себе позволяешь? — борясь с дрожью в голосе, гордо спросил он, но когда Юнги поднял руку, он невольно зажмурился. Через секунду он услышал, как за ним захлопнулась дверь. Юнги просто хотел закрыть открытую дверь, а Чимин сжался, как трусливый щенок. — Спокойнее, — на выдохе усмехнулся он, а Паку хотелось заверещать, чтобы тот проваливал из его комнаты, дома и, желательно, из жизни. — Я спокоен, — непонятно зачем ответил он ему. По всей видимости, хотел заставить себя в это поверить. Юнги подумал также и улыбнулся. — Ты говоришь, — неторопливо начал он, рассматривая Чимина тем пронзительным взглядом, от которого младший стушевался, но не показывал этого, — что тебе от меня ничего не нужно. Но это не так, — он красноречиво замолчал, и это молчание должно было придать его словам большего эффекта. Чимин не смог больше держать зрительный контакт и опустил глаза. Черт, кажется он начинает ему проигрывать. — Тебе нужна моя благосклонность и снисхождение. Без них тебе не выжить. Чимин знал, что если он сейчас ответит, то их диалог неминуемо растянется. А позиция у юноши была не самая лучшая. Пускай их и разделял метр, чувствовался он как жалкие сантиметры. Чимин промолчал, обошел Юнги, делая вид, что не замечает его, и переместился в центр комнаты. Наверняка Мин подумал, что Чимин принимает свое поражение в их словесной перепалке, но предусмотрительный Чимин, освободив вокруг себя пространство, в котором поблизости не должен находиться Юнги для его морального спокойствия, изрек: — Твоя благосклонность и снисхождение будут очень кстати. Но не надо выворачивать все так, будто без них я ничто и ничего. Я не хочу с тобой ссориться, но ставить мне условия не надо. В случае отсутствия того, без чего, как ты выразился, мне не выжить, поверь мне, я все еще буду жить просто прекрасно, — он замолк, вглядываясь в лицо Юнги, чтобы понять, как он воспринял его слова. Юнги улыбнулся. Чимину хотелось закончить этот бесполезный спор. Он не знал, выйдет ли победителем, но скорее всего нет. Скорее всего Юнги его сейчас очень сильно обидит, и Чимин не сможет сдерживать нахлынувший фонтан эмоций. А ведь тот по ошибке может подумать, что он совсем не ранимый и не эмоциональный, а потому не проконтролирует то, что может слететь с его уст. — Я сомневаюсь в том, что без этих элементов твоя жизнь может быть прекрасной, — просто ответил он, пожав плечами. — Это еще почему? — сузив глаза, недоверчиво уточнил Пак. — А разве не от меня зависит ход и качество твоей жизни? Улыбка, крайне дивившаяся наглости Юнги, неровно расползлась на лице Чимина. Он возмущенно выдохнул, отвел плечи назад и, стараясь не наговорить лишнего в порыве эмоций, оскорбленно изрек: — Нет. Нет, это совершенно не зависит от тебя, — очертил он границы, все так же мило улыбаясь Мину. — Ты мимопроходимец в моей жизни и, поверь, никакого влияния ты на нее оказываешь. Моя жизнь принадлежит мне и никому больше. Не слишком ли большую ответственность ты на себя взял? — продолжал злиться Чимин, раздосадованный подобным утверждением. — Следи за собой и за своим поведением, а я как-нибудь сам перебьюсь. Юнги не спешил отвечать. Под конец своей речи Чимин уже не улыбался ему приторной и фальшивой улыбкой — под конец Чимин уже злился за его нахальство и бесцеремонность. Юноша выглядел как милая кукла: светлые волосы, красиво поделенные на две части, открытый лоб, рубашка пастельных тонов, по паре сережек в каждом из ушей, пухлые губы и милый взгляд из-под подкрашенных глазок. И характер его должен был соответствовать внешности. Послушный и податливый. Вот только иллюзия с треском разбилась, стоило этой самой кукле начать отстаивать свои права. Чимин был неправильной куклой, и то было лишь делом времени. — Какие мы самодостаточные и независимые, — подытожил Юнги, и Чимину захотелось ударить его по лицу и наотмашь — Но, боюсь, что этот огонек своеволия в скором времени погаснет. — С чего бы это вдруг? — забыв о всяких предписанных правилах, Чимин вызывающе смотрел на Юнги, одним взглядом говоря, что готов с ним сразиться и противостоять ему. Тот вновь улыбнулся. Его забавляло детское поведение парня. — С того, что я намерен его погасить, — вновь просто ответил он таким тоном, будто говорит о чем-то обыденном. — Нам с тобой предстоит кропотливая работа. Но ничего — у нас много времени. Я оставлю твои замашки на сей раз без должного внимания только потому, что я у вас в гостях. В следующий раз мы займемся твоим воспитанием вплотную. — Займись лучше своим воспитанием! — чуть ли не крикнул Чимин в ответ. Его одолевало дикое желание подойти и расцарапать это красивое, но слишком наглое лицо жениха. — Я не нуждаюсь в твоих услугах. — А кто тебя спрашивает? Кто тебя спрашивает, в чем ты нуждаешься? Никому не интересно. В этот момент Чимину показалось, что перед ним стоит его отец, а не Юнги. Сглотнув давно возникший ком обиды, он опустил глаза, но тут же решил, что не должен проиграть этому самодовольному и напыщенному индюку. Влага противно щипала глаза, но он не мог показать ему свои слезы. Поэтому, вскинув голову, он, растерянный и загнанный в угол, все же нашел в себе силы приблизиться к Юнги и зло прошипеть: — Пошел вон из моей комнаты. Сейчас же, — нетерпеливо добавил Пак, пытаясь игнорировать море высокомерного презрения, в котором безжалостно топил его жених. Чимин буквально процедил сказанное и должен был выглядеть устрашающе, но блеск влажных глаз смягчали злой голос. Юнги, доселе опиравшийся спиной о шкаф, сделал еще шаг, и расстояние между ними сократилось в разы. — Если твой папаша не научил тебя, как разговаривать со старшими, не беспокойся — тебя научу я. И то, насколько приятно пройдет этот процесс, зависит только от тебя. Это, на самом-то деле, единственное, что зависит от тебя. — Убирайся, — гневно прошипел он, и на сей раз Юнги удовлетворил его просьбу, напоследок выдержав долгий взгляд. «Отлично, он увидел. Он увидел мои слезы и понял, как легко меня вывести на эмоции. Замечательно», — зло утирая влажные глаза, думал Чимин. — «Конечно, он сейчас всегда будет пытаться меня задеть. Это же так легко сделать. Какой он противный!.. И какой я ничтожный!» Чимину хотелось осесть на пол и громко зареветь, но он решил, что не собирается плакать из-за какого-то женишка, который за десять минут успел довести его до влаги на глазах и щемящего чувства внутри. Он просидел в своей комнате некоторое время, размышляя о произошедшем. Ясно было одно: с Юнги им никак не сдружиться. Осознание того, что через неделю он с концами переедет к нему, вгоняло его в истерику. Он же его загубит. Чимин не хотел быть сломленным им. Он ведь и сейчас не полностью-то целый. Криво сшитый тонкими нитками. Ручная работа. Не работай он над собой, то и этого бы не было. Чимин был бы живым мертвецом, но он нашел в себе силы жить. И он не позволит никому отнимать у него право на настоящего себя. Особенно какому-то Юнги, наглым образом решившего, что имеет на это право. Ни за что не позволит. Через пятнадцать минут его попросили спуститься: гости уезжали, и ему должно было попрощаться. Пряча раскрасневшиеся глаза, он сухо попрощался, чувствуя недовольный взгляд отца на себе, но совсем не обращая на него внимания. Сердце Чимина давно превратилось в комок натянутых резинок, которые рвались одна за другой. Чимин боялся, что скоро рваться будет нечему. Однако все медленно, но верно к этому шло.