Пустые души

      — Никто, — она ещё раз повторила это и кивнула головой в подтверждение своих слов, продолжая с энтузиазмом разглядывать своего невольного собеседника. Он был по своему красив: гибкий, грациозный зверь с рогатой маской, причудливо раскрашенной бордовыми полосами, расходящимися от ее центра к краям и находящими свое продолжение дальше по торсу, мощные лапы заканчивались когтями, которыми удобно рвать добычу, а по земле метался не менее мощный и гибкий хвост, увенчанный рисунком из все тех же полос, сливающихся в итоге в одно целое и создавая впечатление могло, что конец хвоста обмакнули в кровь. Впечатление кровожадного убийцы портил рыжий хохолок, торчащий на конце маски, у самого основания ничем не защищённой шеи. Не грива даже, а так, недоразумение, но ей захотелось потрогать этот смешной островок яркой растительности своего нового знакомого. Нестерпимо. Почему-то она была уверена, что он будет мягким и приятным на ощупь, а ее пальцы так давно не касались ничего, к чему было бы действительно приятно прикасаться. — Но знаешь, я буду звать тебя Ичи. — Ичи? — он был сбит с толку и не понимал как трактовать поведение той, что для него угроза. — Ага, Ичи, — она продолжала стоять на достаточном расстоянии от новорожденного пустого, на случай, если он все-таки нападёт. Убить — не проблема, но этот его хохолок…очень уж хотелось потрогать и если он действительно такой, как ей кажется, то иметь возможность трогать его подольше. — Видишь ли, ты первый за очень долгое время, кому хватило ума не набрасываться на меня сразу же, как только увидел. Так что будешь Ичи, это и значит первый. Ну и раз уж мы выяснили, что у тебя вроде как есть мозги, значит наверняка должны появиться вопросы. Спрашивай, я отвечу.

***

Странное существо в балахоне опустилось прямо на песок под ногами, сев в расслабленной позе и приглашающим жестом указала рукой напротив себя. Он растерянно моргнул переминаясь с лапы на лапу. Все его инстинкты вопили о том, что оно или все же она, опасно и нужно бежать как можно дальше, поджать хвост, развернуться и нестись со всех лап в противоположную сторону от места, где он сейчас находился. Не важно куда, важно — откуда. Просто исчезнуть из места, где напротив него сидит и чего-то ждет тот, кто может его уничтожить. Голод же, что, казалось, пробудился раньше, чем он осознал себя, нашептывал напасть на расслабленное существо: два быстрых прыжка и его челюсти сомкнуться на незащищённой шее собеседника. Оно сильно и опасно, но звериный голод с каждой минутой нарастает все больше и он знает, что он чертовски быстр. Всего два рывка и зудящее чувство нехватки чего-то наконец перестанет беспокоить, он его утолит.       Диссонанс ощущений сводил с ума, разрывая его буквально на части, создавая из тех немногих мыслей, что сейчас блуждали в его недавно сформированном сознании невообразимую мешанину: бежать или напасть, прислушаться к себе или к голодному зверю в нем. Но несмотря на разрывающие его противоречивые мысли он не тронулся с места, так и оставшись стоять на своем пяточке серебристого песка, не слушая воющее чувство самосохранения и игнорирую нарастающий голод. От действий его что-то останавливало. Словно кто-то поселился в его голове и третьим голосом нашептывал, что он должен узнать и что пугающее существо, пожелай оно того, могло прекратить его недолгое существование, но раз оно хочет говорить с ним и может ответить на вопросы, то он будет спрашивать. Переминавшись на лапах ещё пару раз и гулко выдохнув то ли для храбрости, то ли от досады он прямо там же плюхнулся на зад, обвив лапы раздражённо дергающимся хвостом, который, казалось, жил своей жизнью и все попытки унять пятую конечность закончились безуспешно. Пришлось положить на него передние лапы и лечь сверху. Он до сих пор не понимал почти ничего из произошедшего, в частности кто или что он такое, а управлять тем, что ты не понимаешь оказалось не так-то просто. Решив, что с хвостом он более-менее разобрался, посмотрел на того, второго. В ответ с идеально гладкой маски на него выжидающе смотрели жёлтые глаза. — Что… — он запнулся на своем вопросе, его «что» было слишком всеобъемлющим и как продолжить дальше, чтобы спросить наиболее важное, пока есть возможность, он не знал, ведь важным казалось абсолютно все. На противоположной стороне усмехнулись, как ему показалось, понимающе. — Начнем с начала, да? — она, он все-таки решил что это самка, если судить по тембру голоса и общей комплекции, для мужской особи, вызывающей такой безответный страх, собеседник был слишком хрупким, поправила свой безразмерный балахон и встала. Он напрягся, ожидая удара, но та, которую хотелось разорвать на части и от которой одновременное хотелось убежать куда подальше, развернулась в нему спиной и пройдя пару шагов отломила от ближайшего дерева кривую, лишённую растительности ветку.покрутила в изящных, словно бы и не предназначенных для добычи пропитания, пальцах и развернулась обратно к нему. Легко размахнувшись кинула отломанную ветку в его сторону и кивнув на нее прокомментировала свои действия: — Погрызи. Его почему-то не смущала разница в их внешнем виде, ведь он был сильный зверь, с мощными лапами, заканчивающимися смертоносными когтями, а она имела более гуманоидный облик. Кто такие гуманоиды и почему он зверь, а она нет, он не знал. Но зато знал, что все именно так и он прав в своих суждениях. Однако глупое предложение погрызть ветку смутило своей несуразностью настолько, что он зарычал. — Я серьезно. На вкус отвратительно, да и вообще процесс удовольствия не доставит, зато немного притупит голод и ты будешь чуть лучше воспринимать информацию, не отвлекаясь постоянно на мысли о том, чтобы попытаться сожрать меня. Так что грызи и слушай.       Раздосадованный тем, что его тайное желание оказалось вовсе не тайным, а значит при нападении на эффект неожиданности можно не рассчитывать, он подгреб к себе ветку лапой, откусил кусочек от тонкого конца и разгырз, два раза хрупнул мощными челюстями с зубами, предназначенными для того, чтобы рвать плоть и дробить кости, но никак не разгрызать ветки и скривился, словно ему только что оторвало лапу. Это и правда было отвратительно, как будто он добровольно набрал полную пасть песка, что лежал под ногами, а перед этим на нем неделю тухла мертвечина. Хотелось выплюнуть дрянь, которую он только что сам же и начал грызть, но под пронзительным взглядом жёлтых глаз, внимательно следивших за его действиями просто не смог этого сделать, по этому спешно сглотнул мешанишу из слюны с мелкой щепой и даже сделал вид, что примериваясь к следующему куску ветки. Она, казалась, осталась довольна его действиями и вновь села на серый песок, поджав под себя ноги. Слишком легкомысленная на его взгляд поза, но разница в их сила, которую он ощущал, говорила о том, что она может себе это позволить. — Все что ты видишь вокруг — мир для таких как я и ты. Когда-то, ещё до того как я появилась такой, какая я есть, его называли Обратным или Горестным, а нас Скорбными Душами. Во времена моей молодости его стали называть Миром Минусов, а его обитателей Пустыми — из-за дыры, что осталась на месте страдающего сердца. Как называют сейчас не знаю, но сути это не меняет. Ты, я и все, кто населяет этот пласт реальности — души, рождённые из отрицательных человеческих эмоций: отчаяние, злоба, скорбь, словом, все то, что отягощает существование. — Говоря она иногда смешно взмахивала руками, разом становясь из опасного существа, которое может уничтожить его по первому желанию, на какую-то нелепую птицу. — Рассказывать можно ещё много и долго, но то, что ты должен уяснить для себя сейчас, Ичи, это то, что у Пустых существует жёсткая иерархия. И я нахожусь на самом ее верху, а ты — последнее звено в местной пищевой цепочке, — она, конечно, слегка слукавила, но это не поменяло общей сути. — Если не хочешь сдохнуть раньше времени в чьей-то пасти, держись меня. А я не сожру тебя потому что, ну… — Она запрокинула голову, видимо, подбирая причину, — это ничего не дало бы и мне чертовски скучно. В этой глуши уже давно нет собеседников, а у тебя, как мы выяснили, есть зачатки мозга. — Эта странная самка подмигнул ему и легко поднялась на ноги. — Я рекомендую прислушаться к моим словам. А сейчас, погрызи палочку и не уходи с этой поляны, если хочешь прожить чуть дольше, чем одна ночь. Я скоро вернусь. — Договорив последние слова, та, что назвала его едой для местных обитателей, исчезла, словно ее и не было, а он принялся с остервенением вгрызаться в отвратного вкуса палку. Ему было о чем подумать и мерная работа челюстей этому способствовала, отвлекая от зудящего на краю сознания голода.