UnderGrell conceptual Tarot

      Этот будний день, обыденный своим нескончаемым опостылевшим конвейером, должен был вскоре и мирно завершиться, как и сотни таких же, ничем не примечательных. Оставалось лишь разгрести остатки бумажной волокиты, самолично полить изобилующие в кабинете растения в красочных горшках и кадках и отправиться наконец в тишину квартиры с ее вьющейся у ног худосочной кошкой, миской начос и шоу Джимми Киммела. В жизни доктора Мортиса, за черный даже по меркам эскулапов юмор прозванного Гробовщиком, годами оставались неизменными даже незначительные мелочи, но один стук в дверь, один подводящий смене черту талон грозил уничтожить, обрубить задеревенелые лианы, поддерживающие каркасом извечный статичный покой. С натужным вниманием заполнял он бланк направления, и с громким треском выдержка уклоняла его от поворота головы.       А совсем рядом, в ничтожных метрах расстилалась по креслу кроваво-красная простынь и мелькали подтянутые алебастровые ягодицы. Стук каблуков еще не снятых ботфортов раскаленным гвоздем врезался в его висок, шорох же опавшего кожзама и медленно заполнивший воздух аромат, сладковатая свежая нота, на фоне коей меркли до неразличимости следы десятков женских тел, вынудили незаметно стиснуть кулак до скрипа натянутых перчаток. Ничтожная бумага заполнилась предельно быстро, однако Мортис упорно изображал увлеченную запись и до последнего не решался подняться с места, изучить сократившую метры кабинета до своей персоны мисс Сатклифф с самых потаенных ее сторон.       Она восседала на кресле с гордостью и статью, почти по-королевски, с выпрямленной струной осанкой и волевым разлетом плеч. Опущенные ноги с подходом врача неторопливо раздвинулись и взметнулись на подпорки, как если бы она ожидала пристального взора, жаждала восторженного зрителя, а сама девушка откинулась на плотную спинку с отчетливым выражением легкого бесстыдного любопытства и заерзала бедрами, устраиваясь с удобством. Даже будучи столь уязвимой, беззащитной и раскрытой, пленяла она неведомой силой, пропитывающей миловидные черты. Какого труда стоило не впиться в открытую белоснежную шею, расчерчивая ее чередой укусов, когда покорно задралась облегающая футболка и высвободила упругую грудь. Как порывался он в ярких коротких фантазиях сжать ее с ласковой страстью, прильнуть губами к бежевым ореолам сосков и сорвать вожделенный стон с приоткрытых алых губ, когда деловито, лучась профессиональным бесстрастием, ощупывал на предмет уплотнений. Пока двенадцатибалльный шторм тщетно подтачивал сосредоточенность гинеколога, клиентке доставались отточенные скупые движения и дежурная успокаивающая полуулыбка.       Куда подевалась невозмутимая пресыщенность, отчасти брезгливая, в отношении женской наготы? Мягкие точеные черты пленяли его, кружили гудящую под вечер голову, и естественная в своих прикрасах гармония рисовалась завершенной исключительно со стройными бедрами, лежащими на его плечах, пальцами в плену синего латекса, сжимающими очерченную талию, и безусловно восхитительным, питающим верных рабов Великой Матери, вкусом на языке. Кажется, движение его при наружном осмотре было слишком откровенным или затяжным — с чего бы иначе ей усмехаться с таким коварством?       С проникновением скипетра — стерильного зеркала — в теплое нутро она едва слышно протяжно выдохнула, и звук тот с поразительной четкостью впивался в уши. Мортис, коварно уводимый иррациональной тягой к одной из многих, но поистине уникальной леди с пьедестала отстраненности, собрал единым движением рациональные зерна своего пульсирующего разума и продолжил работу. По признакам внешним, достаточным для планового осмотра, она была чертовски здорова и, если судить по информации в карте и опросу, так же чиста, какой виделась на эритроцитового оттенка простыне. Отложив использованное зеркало и с оглушительным набатом стараясь не допускать нечестивых мыслей, он проник в ее тело сразу двумя пальцами и тотчас осознал, что пропал без остатка.       Грета Сатклифф подавалась ему навстречу, с отчетливой ясностью вжималась в защищенную перчаткой руку, и ухмылка на ее губах замерла гипнотическим символом. Взгляд ее, полубезумный и искрящийся, впивался в дрогнувший лик врача, и становилось до смешного очевидно, как скрупулезно и ненасытно укладывал он образ мужчины в прыткий живой ум. Всеми способами проявилось неприкрытое вожделение, естественное до бравады, подверженное воле берущей все приглянувшееся в абсолютном праве, но Мортис застыл без движения, ожидая вербального приказа, склоняясь в верности перед кровавой насмешливой госпожой.       — Доктор, вы выглядите уставшим, — подала она вдруг мягкий альт, топорно мурлычущий и вместе с тем срывающий оковы природным магнетизмом, хаотичным и непреложным, как жизненный цикл.       — Конец рабочего дня, мисс, — ответил он с напускным равнодушием, многозначительно растягивая уголки губ. Этой чертовке не доставало единственного шага, малейшего, чтобы он переступил запретную ранее черту и выпустил на свободу сущность потаенную, темную и безжалостную, отличную отголосками бездны и недр земли... И он невольно охнул, когда шелковистые стенки игриво сдавили все еще покоящиеся в лоне пальцы.       — Нужно себя любить, сэр, — издевательски шептала она, окутанная сиянием величественной похоти. — Цените каждое мгновение, наслаждайтесь жизнью. Наслаждайтесь.       От резкого выпада рука надавила на промежность девушки, пальцы вошли до упора, выбивая долгожданный полувсхлип. Не доктор Мортис, но Гробовщик нависал над одуревшей клиенткой, опираясь на спинку кресла и приблизив лицо почти вплотную: каждая черта его, каждая деталь хлесткой сталью вещала о том, что отныне о пощаде молить бесполезно, что возможность остановиться, повернуть время вспять безвозвратно утеряна.       — Я бы не выходил из тебя до следующего утра, — тихо молвил он с явственной хрипотцой, — но нужно запереть дверь.