UnderGrell conceptual Tarot

      Умиротворяющей и медитативной рисовалась летняя горная прохлада в пригороде Лхасы. Свежий ветерок, кружащий у оголенных колен и в распущенных прядях волос дивными кульбитами, нисколько не холодил нарядившуюся, пожалуй, слишком легко группу туристов. Долгий подъем по склонам гор, шаг по узким каменистым тропам разгорячили их, и тибетский климат благостно влиял на неуместно взыгравшую кровь. Первозданной тишиной, вековой мудростью полнились каменистые своды монастыря и принимали с миром поставленный голос экскурсовода с шарканьем десятков ног и гомоном толпы.       Грелль сильно щурился от почти белоснежных солнечных лучей, от коих не спасали даже затемненные стекла очков. Нить повествования утратил он еще на подходе к монашеской обители и раздумывал с досадой лишь о том, что фотоаппарат пришлось оставить в сейфе номера. Группа двигалась неспешно, в некой мере по-британски степенно, гид и включенный переговорник надрывались бесчисленным потоком информации о традиции Гелугпа, троице факультетов-дацан и безусловно неоценимом вкладе Сакьи Еши, от чего неукротимо клонило в зевоту и порождало скучающее раздражение. С появлением на пути таинственного прохода, ведущего в подобие густо освещенного грота, как можно незаметнее Грелль просочился в него и с превеликим удовольствием вдохнул тенистый аромат брусчатых стен.       Узкий коридор привел его на малую площадку наподобие внутреннего дворика. Палец с аккуратным маникюром вдавил округлую кнопку на синем коробке переговорника, и тарахтящий динамик безнадежно умолк, оставляя туристу отдаленный гул воздушных масс в вышине. Внимание молодого мужчины незамедлительно привлекла фигура на обтесанном постаменте. Один из монахов, ранее отчего-то не попадающих на глаза туристической группе, восседал без малейшего движения в кашае глубокого цвета бургундского вина, а прекрасное в высшей степени, неожиданно европейское бледное лицо выражало... ничего. С ярким воодушевленным любопытством подошел Грелль к незнакомцу и принялся рассматривать едва ли не вплотную. Воплощенное спокойствие невольно завораживало, стирало из головы беспокойство излишних мыслей, так что раздавшийся вдруг за спиной голос на неведомом языке заставил не только резко обернуться, но и слегка подпрыгнуть.       — Вы говорите по-английски? — бросил Грелль из-за плеча, откровенно недовольный отрывом от любования точеными чертами.       — Наставник делать ванг-мауна, — с сильным акцентом ответил совсем еще юный азиат, наверняка прислужник. — Не говорящий два сутки.       — Он у вас из Европы, что ли? — окрашенная в черный бровь скептично приподнялась.       — Англичанин, — был ответ, и прислужник засеменил к одной из малочисленных низких дверей.       Интерес туриста к медитирующему поднялся на еще несколько делений; в полной мере осознав, что ответа или какой-либо реакции дожидаться бесполезно, он поступил, как любой гость Лондона у Букингемского дворца, а именно — принялся корчить немыслимые рожи.       — В одном человеке — стороны две, равны они и обе покоя не находят, — неожиданно мурлыкнул настоятель каким-то совершенно удивительным тоном, и губы его растянулись в призрачном подобии улыбки.       — Эй, приятель, про вашу эту мауну-шмауну я слышал, ты вроде как должен молчать! — воскликнул Грелль, в деланном возмущении скрестил руки на груди и притопнул мягкой подошвой кроссовки.       — Человек пришел ко мне за ответами и получит их.       — Какими еще ответами? — окончательно ввергся в недоумение Сатклифф. — Я тут вроде как на экскурсии, и мне скучно. Эх, жаль, с тобой селфи не сделать — мы отлично смотрелись бы в кадре.       — Мужчина в нем бежит от ответственности, женщина в нем — от горестей. И сущее не полнится и не осмысляется, лишь темнота и смута, — перебивать странные речи совершенно не хотелось. С каждым словом, до боли очевидным и простым, тщательно упрятанное грызущее чувство поглощало Грелля и выкручивало нутро. В ноздрях предательски щекотало, и к чудачеству в красной хламиде манило сияющим, одухотворенным магнитом. С каждым звуком, подобным пению бронзовых чаш, в нем крепло желание слышать их ранним утром и завершать с уходом ко сну — долгие вечные годы. — Перебраны дороги, но путь туманен. Глухой к сердцу своему человек застыл на нем, как каменный кумир.       — Сердце слушать, значит? — с толикой надрыва пробормотал Грелль. — Не самая лучшая идея: оно только всякую хуйню подсказывает.       — Хуйня и есть твой путь, — поток звенящих обволакивающих звуков прервался так же нежданно, как и начался, знаменуя возврат монаха к погружению во внутренние просторы и конец беседы. Остуженный, полный копошащейся храмовыми цикадами печали, турист постоял некоторое время рядом, пытаясь запомнить самые мелкие детали бесстрастного наставнического лица, а после твердым шагом отправился на поиски утерянной группы.       Он обязательно вернется в Сэру вновь. Но в грядущий раз — совсем не мимолетным гостем.