UnderGrell conceptual Tarot

      — Что здесь происходит? — взрезающий ятаганом тягучий воздух базарной площади голос словно ушел в пустоту. Тихий, пугающе выверенный конфликт не прерывался, и доблестный служитель полиции искривил обычно порабощенные легкой ухмылкой губы. В пестрых красках буйствующего раннего вечера, когда туристские толпы заполняют каждый метр города, а местное население с разомлевшим видом мирно надвигается в точки назначений либо включается в оставленную на обеденную сухость работу, дамасской сталью вклинивалось это неестественное, почти кощунственное противостояние. Будь он на малую долю неопытен, принял бы грозно шипящую дамочку с резкими, дерганными, почти механическими движениями за неловкую гостью страны. Озверевшую до крайней точки и распустившую руки, но все же гостью — глупую, нечестивую и крайне бескультурную, раз посмела открыто навести смуту на глазах сотен людей. Но чернильное пламя, сравнимое по жару с горением напалма, что проглядывало в прорези классического никаба, и чистейший диалектный вариант арабского языка вынудили его оторваться от сонного ленивого созерцания площади 9 апреля.       — Этот хаволь обвесил меня на двести грамм! — приглушенно заявила девушка неопределенного возраста, не прерывая своего увлекательного занятия — откровенного удушения одного из тысяч уличных торговцев. Бедняга уже стократ взмолился Аллаху о прощении грехов до седьмого колена, да будут прокляты его нечестивые руки, кладущие на чаши легковесные гири, только бы холеные пальцы оставили в покое практически измочаленный кадык. Багровое от влажного бриза и остаточной жары лицо вспухало баклажановым оттенком и отекало с каждой секундой все больше. — Пусть сейчас же и поплатится!       — Вы знаете закон, потому немедленно отпустите торговца, — непререкаемым тоном изрек полицейский и дернул за напряженное предплечье, скрытое множественными слоями ткани. Казавшаяся стальной хватка женщины враз ослабела, и в следующее мгновение хозяин лавки с пряностями глубоко вдыхал накатывающий на площадь бриз и поправлял сбившуюся зеленую феску дрожащими руками. Холодные голубые глаза с презрением окинули шаткую древесную витрину и, не отыскав ничего любопытного, сосредоточились на замолкшей возмутительнице спокойствия, замершей стальным прутом, несгибаемой и по-мужски собранной. Слишком по-мужски.       Путь задержанной и полицейского отнюдь не радовал укромными уголками. Из-под никаба то и дело прорывалось возмущенное пыхтение, одновременно упертое и недоумевающее, за каким шайтаном нельзя разрешить пустяковый вопрос на месте. Тем не менее, дорога продолжалась до самой Старой Медины, где по темным уголкам начинали рыскать разве что с приходом ночи, а обширные группы иностранцев следовали по относительно широким проемам. Протолкнув свою пленницу в едва заметный, узкий даже для ребенка проем, полицейский осуждающе сложил руки на груди.       — И к чему был этот спектакль, женщина? Не я, так любой благочестивый мусульманин тотчас же вынудил тебя покаяться и более не забывать свое место, — отяжелевший взгляд черных очей со скукой и цинизмом оглядел крутые стены без единого выступа, голубеющее где-то вдалеке небо, истоптанную брусчатку… и неожиданно впился в вытянувшееся, чрезмерно бледное лицо.       — И что ты сделаешь? Изобьешь плетьми, изнасилуешь, забросаешь камнями? — насмешливо гаркнула незнакомка. — Или все же поступишь, как того подобает по справедливости? Тот выродок шакала ведет свой бизнес нечестно и заслуживает порицания закона, разве нет?       — Я сужу не мелкую дрязгу на вшивом рынке, Шамса Дильшат. Так ты себя обозвал? — резкое движение — и гибкое поджарое тело вжалось в нагретый солнцем камень. Женщина негодующе задергалась, не в силах и без желания оставить губительную болезненную хватку. — Каждый из нас получит то, чего заслужил своими действиями. И пока ты такой же Усама бен Мутаз, как я — Сармад аль-Меид бен си Мухаммад, будь добр, не выделяйся так явственно. На моем месте мог быть настоящий полисмен Танжера, так что заканчивай с несвойственным этому краю юношеским идиотизмом.       Бежевая ткань никаба поддалась легкому давлению пальцев, и под женским одеянием обнаружилась двухдневная рыжеватая щетина и облегченно-настороженный оскал. Седовласый мужчина с сожалением покачал головой и невесомо коснулся искаженных губ целомудренным поцелуем.       — То, от чего бежишь ты, требует гораздо более вдумчивого подхода, Грелль. И если уж Фемида нас рассудит, не стоит топтаться по ее подолу. Береги себя, земляк.       Почти позабытая, с британским акцентом, английская речь привела Сатклиффа в чувство. Изысканным жестом он поправил светлый лен на лице и кивнул незнакомцу, удаляющемуся без оглядки в направлении полуразрушенных колонн старого города.