UnderGrell conceptual Tarot

      Сквозь засаленные, желтоватые от табачного дыма тонкие тюлевые занавески проглядывал светлеющий горизонт, вестник наступающего рассвета. Покрытые внушительным слоем слипшейся пыли книжные полки удерживали на своих плечах ветхие тома с сочинениями психологов прошлых веков и некогда красочные издания из разряда «как быть собой», «легкий способ стать лидером» и прочих Дейлов Карнеги, насмешливо кричащие названиями с глянцевых корешков. Здесь же примостились изобилующие медали различных оттенков металла и расцветок лент, припорошенные сусальным золотом кубки, глобусы и башенки, потемневшие и испещренные разводами бутыли с моделями парусных корабликов, коллекционные фигурки семейства Тайрелл из «Песни Льда и Пламени». Безучастный, не тронутый сном недвижимый взгляд Греты бессмысленно упирался в отжившее, бывшее некогда столь дорогим великолепие на протяжение мучительно долгих ночных часов, а может, и нескольких суток — время более не властвовало в стенах комнаты и скромной, доставшейся в наследство квартиры.       Удушливый спертый воздух, смердящий и влажный, настолько уплотнился, что затрудненное дыхание породило в девушке отголосок раздражения. Ничтожное, почти забытое ощущение эмоции подняло ее со сбившихся простыней, словно ведомую рукой кукловода марионетку — или, что к реальности в разы ближе, безвольного гаитянского зомби, подвластного пассам колдуна вуду. Покачиваясь от слабости и кристальной пустоты в звенящей голове, Грета с трудом опустила босые ноги на заваленный бумажками, обертками и огрызками пол и поплелась мелкими неуверенными шажками в ванную. Щелчок выключателя ответил лопаньем вольфрамовой нити в сороковаттной лампочке, свисающей с потолка без плафонного плена, и резкая короткая вспышка света вынудила Сатклифф ошалело моргать некоторое время. Поворот вентиля — и ссохшиеся тонкими мумиями губы без следа жадности залакали ледяную воду с привкусом тронутого ржавчиной металла. Устав пить и провисев еще некоторое время под струей, будто бы умываясь, Грета резко дернулась и обрушила в раковину почти опустевшие баночки и склянки, потерла ушибленный лоб и двинулась было в направлении спасительного уединения грязной постели, однако на половине пути, где-то на уровне входной двери шмякнулась на липкий линолеум и вытянула исхудавшие конечности, как на тюремной наре.       Кажется, были времена, наверняка давние и счастливые, когда ее конура не походила на постапокалиптический каземат или ночлежку бездомных. Когда ее утро было четко регламентировано надоедливым жужжанием будильника с мелированной дурной башкой, благоухало яичницей с сосисками и красной фасолью, выгоняло на шумные лондонские улицы от них же вдаль, к окраинам, в практически священную обитель Трент Парка. Когда ее день проходил в нахальных возгласах в адрес боязливых новичков, овсяных смесях, непередаваемого ощущения свободного полета и царственного контроля в седле индивидуального подгона на спине ее бледной любимицы и молчаливого друга Мегиддо. Когда вечера метались разве что между просмотром фильмов на DVD, интригующим ужином в каком-нибудь модном атмосферном ресторанчике с Уильямом и попытками научиться хобби жизнерадостной соседки Рони — запечатыванию крошечных хрупких парусников в Уильямские статусные и жутко дорогие мерзавчики.       Когда-то такое существовало, она помнила до сих пор, в ярчайших деталях, весь тот рассеявшийся в момент свет. Одним днем — интересно, что-то еще происходило, кроме этого? — отмечалось начало ее погребения заживо, когда Мегиддо вздумала резко понести вдаль от клуба и выскочила на магистраль, а вместо Рони в квартиру заявился Скотланд-Ярд. Вскоре и Уильям заявил, что враз угасшая, ставшая недозволительно истеричной и ранимой Грета стала для него неуместна. Сколько дней, недель, месяцев минуло с тех пор — известно разве что Богу, сама же мисс Сатклифф, дурея от снедающей пустоты, остатками меркнущего разума рассуждала, как скоро ее вольность с питием обернется залитым полом.       Оглушительный дверной звонок сопровождался таким грохотом от явственных ударов ногой в тапке и витиеватыми ругательствами, что Грета, враз отбросив вибрирующую внутри слабость, испуганно приподнялась и повернула простую, немного заедающую задвижку. Дверь распахнула незнакомка с длинными седыми космами, больше напоминающими ведьминское воронье гнездо, и руками, возмущенно скрестившимися на объемной груди.       — Барышня, вы в курсе, что заливаете меня?       — А… что? — Грета заторможено моргнула и, не утрудив себя поднятием на ноги, так и осталась сидеть на полу с приоткрытым ртом. Соседка, чей взор в мгновения сменился с раздосадованного на хлесткий и настороженный, проследовала вглубь квартиры и перекрыла позабытый вентиль в ванной, после чего окинула беглым изучающим любопытством убранство квартиры и присела рядом с хозяйкой. Сильные пальцы с вульгарными длиннющими ногтями приподняли подбородок девушки.       — Ходить самостоятельно можешь? Сколько ты уже не питаешься?       — Э-э-э… Могу, иногда, наверное, — Сатклифф тупо уставилась на веселенькие пятилепестковые цветочки, вышитые на золотистом махровом халате незнакомой женщины, и упорно отказывалась понимать, что от нее еще хотят, кроме выписанного чека за ремонт санузла.       — Значит, так. Я приведу себя в порядок и позавтракаю, а потом вернусь с бульоном. Через час будь готова, подъедем в мой офис и проверим, насколько все хреново. На пока, играйся, — с этими словами соседка вручила оторопевшей девушке картонный прямоугольник визитки и, аккуратно прикрыв дверь, вышла.       Рассвет за окном вошел в полную силу и расчертил запыленную комнату первыми лучами осеннего солнца. Грета послушно и в некой степени зачарованно перечитывала весь отведенный час готические буквы: «Мортиция Грейвз. Частная психотерапия».