***
Соня без особых усилий застегнула молнию на чемодане и, заказав такси через приложение, бросила телефон на кровать. Электронные часы-будильник, презентованные девушке Константином в день, когда они в очередной раз проспали на съёмки, показывали половину третьего ночи. Егорова поджала губы, услышав от металлического голоса из трубки, что машина приедет через 10 минут. Слишком много хотелось успеть, но слишком мало времени осталось. Заманив Аркашу в переноску, девушка закрыла её дверцу и, стараясь не шуметь, вытащила вещи в коридор. Она улетала домой, в Калининград, почти до самых съёмок финала — нужно было доснять кое-что для финального интервью (часть которого и стала причиной их с Костей ссоры) и спецвыпуска о финалистах, да и просто немного зарядить порядком севшие батарейки. Егорова заглянула в гостиную: Гецати спал на неразложенном диване, как обычно скинув одеяло на пол. На экране телевизора корчились от ударов током участники шоу «Импровизация». Девушка, покачав головой, щёлкнула кнопкой на пульте и, подняв одеяло, накрыла им мужчину. Очень хотелось поцеловать его в щетинистую щёку, а потом обменять билеты на более позднее время, попытаться умоститься рядом и остаться до утра, но донёсшийся из коридора телефонный звонок заставил подавить это желание и выйти, осторожно прикрыв за собой дверь. — Ну что, Аркаш, поехали? — спросила девушка у сидящего в переноске и, кажется, напуганного перспективой своего первого полёта, пёсика. Тот, естественно, ничего ей не ответил, а просто устроился удобнее и решил, что будет спать.***
Константин проснулся без будильника в 8 утра. По привычке повернув голову влево, желая увидеть рядом спящую Соню, встретился носом со спинкой дивана. Забыл совсем, что они разругались в пух и прах с битьём посуды, киданием друг в друга всего, что под руку попадётся и дикими криками, из-за которых соседи постучали шваброй по батарее. В квартире было привычно тихо — Егорова в это время ещё обычно спала в обнимку с Аркашей. Но дверь в спальню была открыта, а девушки и пёсика там не было. — Даже не разбудила, — сморщил нос Костя, вспомнив, что Соня первым рейсом улетела домой. Кухня встретила мужчину капитальным погромом и неубранной в холодильник кастрюлей с макаронами, сурово взирающей с плиты. Посреди останков тарелок и стаканов, которые вчера в порыве швыряла об пол Егорова, валялось и тонкое золотое колечко — то самое, которое неделю назад Константин надел на её тонкий пальчик, предложив руку, сердце и все свои прочие внутренние органы. Соня умела феерически цепляться к словам. Побросав в чемодан какие-то вещи и, вроде как, успокоившись, она всё-таки решила составить компанию за ужином гремящему посудой Косте. Но скандал получил новый виток, стоило мужчине попытаться сказать ей, что он думает о сложившейся ситуации в принципе. Соня орала так, что тонкие стёкла в дверцах кухонного гарнитура жалобно дребезжали, а Аркаша спрятался под кровать и, после того, как всё затихло, ещё минут 20 отказывался оттуда вылезать. Она припомнила Гецати всё. И не подаренные несколько дней назад на очередной месяц их отношений цветы («Какие цветы, Соня? У нас испытание с утра до вечера было! И ты, между прочим, тоже меня никак не поздравила! Да и вообще, разве это так важно? Ещё много таких месяцев впереди!»). И невымытую вчера посуду. И, после ещё одной неудачной попытки как-то оправдаться и извиниться, вскользь брошенное редакторам «Женщина до определённого времени запрещена провидцу». — «По-настоящему» у нас всё, значит, да? — и тарелка полетела со стола, разбиваясь на куски. А дальше истерика. Слёзы. Его «Соня, послушай!». Её «Не трогай меня!». Разбитые стаканы. Порезанные босые ступни. И как финальный аккорд: «Ненавижу тебя!». И кольцо с тонкого пальца тоже на пол. В груду осколков. И оглушительный хлопок дверью. Наведя на кухне порядок и, поняв, что никакой посуды (кроме пары чашек до которых Соня не добралась) в доме больше нет, Костя принял решение поехать в «Икею». По дороге к кассе с новенькими тарелками и стаканами, Гецати увидел на полке одинокий кактус и в его холодном сердце что-то дрогнуло. Так колючий обрёл дом и имя. Константин назвал его Романом и поставил на подоконник на кухне.***
— Понимаешь, Рома, — часы на микроволновой печи показывали два ночи. В новом стакане был не менее новый коньяк. — Сонька у меня хорошая. Просто устала уже. Восстанавливаться не успевает. А ещё эти критики диванные — это им не так, то не эдак… А она ранимая. И я дурак, наплёл тут всякого, задел её… Но люблю же очень! И она меня любит. Всё равно вместе будем. Судьба же. Даже духи так говорят. Да, Гецати разговаривал с кактусом. Ну, а что ещё было делать, когда ты один в квартире (змея не в счёт), которую привык делить с женщиной и когда у тебя самолёт в половину одиннадцатого утра? Ну не вещи же собирать, в самом деле. Соня тем временем сидела на широком подоконнике своей небольшой квартирки и, гладя развалившегося у неё на коленях Аркашу, пила горячий чай. Родной город встретил её дождём (типичная калининградская зима, ага), который всё ещё стучал в стёкла, будто бы просясь в тепло. Но впускать его Егорова совсем не хотела. А ещё думала о своём вчерашнем кошмарном поведении. — Вот так всегда, Егорова, — пробормотала вслух, крепче кутаясь в плед. — Сначала делаешь, потом думаешь. Обидела Костю, причём ни за что. Ведь сама не хочешь, чтобы ваши отношения стали достоянием общественности. Всю посуду перебила, чуть Аркашу дверью не пришибла, — почесала пёсику животик, — голос сорвала… А главное из-за чего? Из-за того, что Гецати просто держал образ. Дура ты, Соня. Просто дура. Нашарила телефон. Прибавила час к местному времени. Наступила на горло своей гордости. Набрала сообщение. Решила не отправлять. Вдруг спит, улетать же утром. Константин в этот момент тоже решил набрать Соне сообщение. Набрал. Но отправлять не стал. Вдруг спит, не ложилась же вообще. Так и не решившись сказать главного на данный момент, ложась в постель, мысленно пожелали друг другу спокойной ночи. Зная, что будут услышаны.