Indivisible

Ренчжун не знает, как это случается, но факт остаётся фактом — он заболевает. Горло побаливало ещё на вчерашней репетиции, но он списывал это на холодный воздух, которым надышался по пути в школу, и уверял себя, что ничего более серьёзного за этим не последует. Но с утра появляются новые симптомы — раскалывающаяся на части голова, насморк и кашель. Однако Ренчжун только выпивает те лекарства, что находит дома в аптечке, надеясь, что они хоть немного помогут, и, то и дело вытирая слезящиеся глаза, идёт на учёбу. Он должен всегда быть идеальным, а пропуски из идеальности выбиваются очень и очень сильно. Снова первым ставшая практически ненавистной история, и Ренчжун позволяет себе чуть ли не впервые обвинить в собственных неудачах не себя самого, а судьбу, к которой обычно относится с плохо скрываемым скептицизмом. Потому что от него никак не может зависеть, что именно в те дни, когда настроение спускается на дно и даже ниже, стоит урок учителя Цяня. Это точно какое-то издевательство. Он повторяет материал даже старательнее, чем обычно, несмотря на то, что горло сейчас, кажется, сгорит изнутри. Недавнее поражение даёт о себе знать, после бесконечной череды словесных битв вничью ощущается особенно остро. Ренчжун проигрывать просто ненавидит, пусть даже учителю, который и должен, по сути, знать материал лучше. И он, конечно же, снова опаздывает. Ренчжун медленно, но сильнее с каждой секундой начинает злиться, потому что он даже в ужасном состоянии смог прийти вовремя, а учитель в который раз заставляет себя ждать. Ему говорили, что быть взрослым подразумевает ответственность? У кого-то, видимо, нет, даже Ренчжун, как раз переживающий на себе все прелести и недостатки подросткового возраста, поответственнее будет. — Пробка, — звучит с порога, — Простите, ребята, повторите материал, будет тест. Ренчжун сжимает кулаки под партой, потому что шанс отыграться, которого он так ждал, утерян. Плевать, что голова начинает кружиться и что сосредоточиться на плывущих перед глазами буквах всё тяжелее, он обязан доказать, что способен стать лучше. Тест, конечно, тоже можно считать за способ достижения цели, но здесь, увы, все мысли высказать не получится. Ренчжун подпирает голову рукой, чтобы случайно не упала, откашливается и оглушительно чихает напоследок. — Ренчжун, всё в порядке? «Даже без уменьшительно-ласкательных?», — хочется огрызнуться Ренчжуну, но вместо этого он снова кашляет. — Абсолютно, — заявляет сразу же, надеясь, что хоть голос-то звучит твёрдо. — Уверен? Не злись, но ты правда неважно выглядишь. Если что, медпункт открыт и… «Просто отстаньте» у Ренчжуна мысленно почти ультразвуком. — Всё хорошо, не беспокойтесь, учитель Цянь. Ему выдают листок с заданием, комплектом к нему идёт обеспокоенный взгляд, и Ренчжун думает, что давайте без бонусов, пожалуйста. И вроде бы тему он понял и материал выучил, но плохое состояние всё равно даёт о себе знать. Сосредоточиться не получается, Ренчжун снова злится, и в итоге становится только хуже. Он перепроверяет уже сделанный тест несколько раз, каждый раз находя новые и новые ошибки, и понимает, что шанс на наивысший балл сегодня ниже, чем обычно. Это раздражает настолько сильно, что хочется побиться лбом об парту, но вряд ли его голова переживёт такое над собой издевательство. Ренчжун ни капельки не уверен в том, что написал, чуть ли не впервые на своей памяти, и это новое чувство приятным не назвать даже с натяжкой. Он сдаёт тест со звонком, хотя обычно справляется гораздо раньше. Учитель, принимая у него листок, хмурится и внезапно касается его лба ладонью. Ренчжун отшатывается, сжимает губы в тонкую полоску — это нормально вообще? — Ты весь горишь, — качает головой учитель. — Ренчжун, я ценю твою тягу к знаниям, но за твоё здоровье переживаю сильнее, поэтому давай ты пойдёшь домой, хорошо? С такими вещами не шутят. — Я не… — Ренчжун очень хочет съязвить в ответ, но, во-первых, это невежливо и субординацию никто не отменял, а во-вторых, за него, кажется, действительно беспокоятся. — Если не вылечишься сразу, то пропустишь ещё больше. Звучит на удивление логично, поэтому Ренчжун, поколебавшись, кивает. — Я провожу, как раз второй урок свободен. Ренчжун, вообще-то, против, но кто его спрашивает? Никто, поэтому спустя пятнадцать минут он уже идёт по усыпанному тёплых оттенков листьями тротуару с учителем по правую руку. Это немного странно, но болезнь накатывает с новой силой, и Ренчжун решает не забивать голову лишними мыслями. На удивление молчать с человеком, который обычно является главным противником Ренчжуна в спорах, тоже комфортно. Спустя несколько минут прогулки в тишине даже начинает казаться, что не такой уж учитель Цянь и плохой, хоть Ренчжун и активно противится. — Не запускай болезнь, хорошо? — внезапно слышит он. — Мне будет скучно без тебя на уроках. Ренчжун почему-то улыбается, хотя во всём теле слабость и даже улыбаться безумно тяжело. — Мне тоже… Будет скучно без Ваших уроков, учитель Цянь. И, если подумать, он даже не врёт. Учитель доводит Ренчжуна до дома, взъерошивает волосы на прощание (он даже не шарахается к собственному же удивлению), желает скорейшего выздоровления и машет, улыбаясь. Ренчжун, вяло помахав в ответ замёрзшей ладонью, думает, что болезнь явно даёт какие-то осложнения, что вещь это определённо страшная и что лечиться надо скорее, иначе он ещё симпатию начнёт испытывать к учителю Цяню.

***

Ренчжун пишет в общем чате, что болеет, у Джено находятся какие-то внезапные дела, и репетицию решают отменить. Чэнлэ, который конкретно сегодня идти и не хотел никуда, вздыхает с облегчением, решая отдохнуть как следует. Он пишет Джисону, спрашивает, не хочет ли тот прийти, получает утвердительный ответ и предвкушает замечательный вечер. Однако между последним уроком и замечательным вечером, как оказывается, стоит ещё кое-что. Или, если точнее, кое-кто. Сегодня не тот день, когда Чэнлэ должен отдавать деньги, но, видимо, правила изменили без его на то согласия. — Я не взял… Деньги, — хрипит Чэнлэ, когда его швыряют к стене в безлюдном коридоре. Он плохо освещён, и сюда очень редко кто-то сворачивает — чем не идеальное место для вымогательства? — Плохо, — усмехается один из хулиганов. — Очень плохо. Получить хотел? — Откуда ж я знал, что вам приспичит? — выплёвывает Чэнлэ. Кадры перед глазами сменяются слишком резко, и вот он уже на полу, а на плечо опускается нога в тяжёлом ботинке. Всё повторяется по новой, и Чэнлэ, как обычно, только закрывает глаза, представляя, что всё это сейчас происходит не с ним. Не его бьют, не его унижают, и не на его теле останутся синяки, не успевающие сходить. В этот раз, видимо, случайно, заезжают по лицу, которое Чэнлэ не успевает прикрыть, и скулу обжигает болью. И как ему объяснить это Джисону и остальным? Кто-нибудь ведь обязательно догадается. Уже чуть позже, когда Чэнлэ лежит на холодном полу в одиночестве, пытаясь восстановить дыхание и найти силы для того, чтобы встать, Джисон, словно прочитав его мысли и узнав, что его вспоминают, присылает сообщение. «Хён, жду тебя у школьных ворот, поторопись~». Настолько в его стиле, что Чэнлэ сжимает зубы ещё сильнее, потому что разве заслуживает такой жалкий человек, как он, кого-то вроде Джисона? «Уже иду». Чэнлэ, не желая обманывать хотя бы сейчас — ещё успеет, действительно встаёт и, поначалу придерживаясь за стену, медленно идёт к выходу. — Хён, что у тебя с лицом? — становится первым, что спрашивает Джисон, увидев его распухшую по ощущениям скулу. — Упал, ударился, — пожимает плечами Чэнлэ. Даже это простое движение отдаётся болью во всём теле. Главное — не поморщиться случайно и не дать Джисону дополнительный повод для волнения. — Ну как же ты так… Пошли скорее, лечить тебя будем. Чэнлэ мысленно благодарит всех богов за то, что Джисон ему поверил. Хотя бы одной проблемой меньше. По пути к дому Чэнлэ они заходят в магазин, набирают вредной, но безумно вкусной еды и даже по очереди катаются в тележке. Чэнлэ чувствует, что его отпускает, боль становится не такой заметной и даже возвращается хорошее настроение. Джисон, только завидев вдалеке дом друга, весь съёживается, потому что сам себе кажется маленьким и ничтожным на фоне этой громадины. — Как будто первый раз ко мне в гости идёшь, — фыркает Чэнлэ. — Страшно как в первый, — парирует Джисон. Получасом позже они, обложившись едой со всех сторон, уже сидят на дорогом диване в гостиной, почти точной копии того, что стоит в репетиционной, и смотрят любимый фильм обоих уже в миллионный раз. Чэнлэ даже думает, что ради такого стоило перетерпеть всё, что произошло чуть раньше. Особенно когда Джисон кладёт голову ему на плечо, и плевать, что больно. Они дружат не с детства, но, только увидев тогда ещё тринадцатилетнего Джисона, забавно улыбающегося и по-дурацки подстриженного, Чэнлэ понял, что вот оно. Лучшие друзья навсегда. Так оно и оказалось впоследствии, породив тонны шуток про «вы что, одно целое?». Иногда Чэнлэ даже лень в ответ закатывать глаза, потому что в глубине души он тоже так считает. Джисон, уже обувшись, тянется, чтобы привычно обнять его, и Чэнлэ жмурится, зная, что сейчас будет очень больно. Предчувствие не подводит — руки у Джисона сильные и, наверное, в один прекрасный день случайно переломают ему рёбра. — Классно посидели, хён! — он улыбается, глаза превращаются в полумесяцы, и Чэнлэ чувствует, что его буквально распирает от чувств к этому парню. Рвёт изнутри. Дверь закрывается. Для Чэнлэ это означает, что человек, который стоит первым в списке тех, кто не должен видеть, как ему больно, ушёл, и теперь можно обработать синяки. Чэнлэ честно старается не зацикливаться на своём отражении в зеркале, но с таким количеством синяков получается из рук вон плохо. Он кажется себе таким ничтожным. — Это когда-нибудь закончится, — обнадёживает своё отражение Чэнлэ и слабо улыбается.

***

Джисон приходит домой с улыбкой до ушей. Ведь его хён — самый-самый лучший, и ему, Джисону, нереально повезло иметь такого друга, чем не повод улыбнуться? Стрелки на часах не добежали ещё и до восьми, а мама уже дома. Джисон обнаруживает её на кухне медленно пьющей чай. Пахнет свежеиспечёнными булочками, и этот запах напоминает Джисону о тех временах, когда мама работала не так много и проводила с ним больше времени. Она пекла булочки каждую пятницу, сегодня пятница тоже, и от этого ощущение дежавю ещё сильнее. — Джисон? — она оборачивается, когда слышит, как её сын неловко копошится у двери. — Садись, мне нужно кое-что с тобой обсудить. Джисон, окрылённый положительными эмоциями, даже не пытается искать в этих словах подвох. Мама начинает издалека, наливает ему чай и придвигает тарелку с булочками. Она наконец-то не кажется чужой и холодной бизнесвумен, она — та самая любимая мама из детства, и пусть оставалась такой всегда, сейчас она сама, кажется, воспринимает Джисона немного иначе, нежели последние несколько лет. Джисон понимает, что к чему, слишком поздно. Он не обращает внимания на «это выгодное предложение», «я не могу упустить такой шанс» и «в этом городе есть отличные школы», и поэтому «сынок, мы переезжаем» становится ударом. Джисона не хватает ни на что кроме односложного «что?». Мама принимается объяснять заново, выглядя при этом виноватой, но Джисон не слушает, погрузившись в свои мысли. Это значит, что всё теперь изменится? Что ему придётся бросить друзей? Что их группа лишится участника? Джисону до боли в сердце не хочется в это верить. Входная дверь за ним хлопает оглушительно громко.