***
О своём приезде Джисон сообщает ровно вовремя — когда стоит на пороге дома Чэнлэ, закутавшись в шарф по самые глаза, чтобы спастись от пронизывающего ветра. Чэнлэ моргает несколько раз, пытаясь сообразить, что происходит, открывает рот, желая что-то сказать, но вместо слов выходят лишь отдельные звуки. Он обнимает так, как не обнимал ещё никогда, даже тогда, когда Джисон уезжал. Словно все эмоции, которые он копил за всё это время, сейчас наконец нашли выход. Джисон лишь осторожно придерживает его руки, покрывшиеся мурашками от холода, и старается не заплакать. — Давай зайдём, замёрзнешь же. Надеюсь, пустишь переночевать на пару дней? И стоило только спрашивать.***
— С кем из наших общаешься? Чэнлэ замирает, и Джисон чувствует это особенно остро: они лежат, переплетаясь всеми конечностями, и смотрят любимую комедию обоих, заранее зная, где надо смеяться. — В последнее время только с тобой, наверное, — пожимает он плечами. — С остальными совсем немного, все заняты. Минхён-хён вообще не выходит на связь. Я скучаю по всем, но сделать ничего не могу… Если кто-то захочет возродить группу, я не смогу петь. Мы все отдалились друг от друга, тебя нет рядом, и у меня просто… Не получается. Не хочу. Перегорел. Хён принял правильное решение, хоть и сложное. Джисон задумчиво гладит его по волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. Он так переживал из-за распада группы, что даже не задался вопросом, а смог бы играть сам. Сейчас, задумавшись, всё же смог дать ответ. Неутешительный. В слабом дёргающемся свете, исходящем от экрана ноутбука, Джисон замечает что-то странное у Чэнлэ на предплечье. Пытается поднести руку ближе к свету и рассмотреть поближе, но Чэнлэ дёргается и прячет её, отводя взгляд. — Упал, да? — спокойно спрашивает Джисон. — Наверное, когда на лыжах катался. Синяк как раз почти сошёл. Только вот не пойму, почему он так похож на следы от пальцев. — Я правда упал, — защищается Чэнлэ, выпутываясь из Джисоновых рук и отползая ближе к стене. — Странно, ещё год назад ты так часто не падал. Слушай, я устал, честно. И если ты не расскажешь правду прямо сейчас, я сяду на последний автобус и уеду. Пожалуйста, Чэнлэ. Несколько секунд напряжённой внутренней борьбы — и Чэнлэ говорит: — Ладно. Только, я тебя прошу, не перебивай.***
Чэнлэ требуется ещё несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Он бормочет «теперь ты меня точно бросишь», заставляющее Джисона уверенно покачать головой, и начинает рассказ. — Ты же знаешь, что я перешёл из другой школы, да? Я говорил, что ушёл сам, но на самом деле это не совсем так. Вернее, совсем не так. Меня хотели выгнать из-за одного случая, но, к счастью, родителям удалось всё замять и представить как уход по собственному желанию. Честное слово, я не был зачинщиком или что-то такое… Но ребята, с которыми я тогда связался, любили иногда поиздеваться над слабыми. Я не принимал в этом участия, но и не останавливал. Держался в стороне. И последней их «жертвой» была девочка, которая один раз что-то не так сделала. Ничего страшного, может, пошутила по неосторожности, но они это так не оставили. Доводили её месяца два или три, точно не помню, пока родители не поняли, что что-то не так, и не узнали, в чём дело. Сама она сказать боялась из-за угроз, потом пришлось ещё долго ходить к психологу. Она тогда сказала, что я ничего ей не сделал, и поэтому удалось спокойно перейти в другую школу. Здесь всё шло хорошо, я часто вспоминал об этом случае, даже хотел встретиться и извиниться ещё раз, только более искренне, но всё не мог набраться смелости. Потом оказалось, что в параллельном классе учится её двоюродный брат, и он меня, естественно, узнал. Зажал в туалете вместе со своими друзьями, сказал, что один раз слышал её разговор с психологом. Она говорила, что ещё немного, и… И было бы уже слишком поздно. У меня внутри всё перевернулось. И когда они первый раз избили и потребовали денег, я даже не отбивался. Потому что заслужил. Я попытался представить, насколько тяжело ей было, вспомнил, как она иногда на меня смотрела, умоляя вмешаться, а я только отворачивался, чтобы не видеть всего этого. Потом это вошло в привычку, и я правда очень вымотался и устал, но не могу отделаться от ощущения, что никогда не искуплю свою вину. Мне до сих пор стыдно просить у неё прощения. И у тебя тоже стыдно просить, чтобы понял. Чэнлэ не плачет, но в его голосе столько усталости и боли, что Джисона прошибает сильнее, чем если бы от слёз. Они сидят молча некоторое время, затем Джисон, откашлявшись, говорит: — Что бы ты там себе ни напридумывал, я тебя не брошу. Я не разочарован, но неприятно удивлён. Я признаю, что твой поступок был далеко не самым лучшим, но ты не заслуживаешь так мучаться. Иди сюда, — Джисон распахивает руки для объятий, и Чэнлэ в них практически падает. Он дрожит, как от холода утром, и Джисон ненавидит себя за то, что не вмешался раньше. Он обязан что-нибудь придумать.***
— И помните, ещё хоть один раз — и эти фотографии окажутся у директора. Поняли? Три синхронных кивка — и все трое исчезают в мгновение ока, стремясь скрыться от тяжёлого взгляда Минхёна. Чэнлэ облегчённо выдыхает. План Минхёна был прост, но эффективен. Джисону пришлось рассказать старшему, потому что в одиночку убедить Чэнлэ, что пора перестать уже себя винить, не получилось. Минхён приехал сразу же, не сомневаясь и отбросив на время все метания на тему «я ужасный лидер». Прочитал длинную лекцию и убедился, что Чэнлэ не совершит ничего подобного в будущем. Затем отругал за молчание и с помощью пары звонков достал нужный номер. Чэнлэ договорился о встрече, а Джисон согласился пойти с ним в качестве группы поддержки. Извинения, несмотря на все опасения, были радушно приняты, и девушка заверила Чэнлэ, что уже не испытывает к нему негативных чувств. О действиях брата она не знала, и Чэнлэ решил не рассказывать, понимая, что одобрения они не получат. Провоцировать ссору ему не хотелось. — Теперь, надеюсь, ты понимаешь, что не обязательно было так мучаться, чтобы твои извинения приняли. Но теперь ты сделал всё, что мог, и можешь спать спокойно, — улыбнулся тогда Минхён, похлопывая его по плечу. — Молодец. Вторая часть плана состояла в намеренном привлечении обидчиков в нужное место. Чэнлэ пришлось вытерпеть несколько ударов, чтобы у Минхёна и Джисона, прятавшихся за углом, получилось сделать достаточно провокационные снимки. По ним ясно было, что происходила вовсе не драка, а полноценное избиение. Минхён предлагал сразу показать фотографии директору, но Чэнлэ не хотел, чтобы по его вине кого-нибудь выгоняли из школы, решив, что если его репутацию однажды уже сохранили, он не может рушить чужую, даже если на дух не переносит этих людей. Договорились о предупреждении, которое вкупе с грозным взглядом Минхёна подействовало на ура. Сидя на полу, Чэнлэ задумчиво потирает место удара. — Спасибо вам, — шепчет он. — Кто знает, сколько бы я ещё провёл в этом тупике, если бы не вы. — Наша вина тоже есть, — парирует Минхён. — Стоило быть внимательнее и расколоть тебя сразу. Надеюсь, когда-нибудь ты и остальным тоже расскажешь, чтобы между нами не было недосказанности. Чэнлэ кивает, выдвигая ответное условие: — Тогда и ты расскажешь то, что скрывал от всех. Есть же что-то такое, да? — Есть, но это не только мой секрет. Могу только сказать, что из-за собственной глупости потерял самого дорогого мне человека и теперь даже не знаю, как возвращать. — Донхёк-хён всегда готов вернуться, — подаёт голос Джисон. Минхён испуганно округляет глаза. — Да брось, все и всегда знали, кто для тебя «самый дорогой человек». — Все, кроме меня. Но, как видите, дошло, надеюсь, что не слишком поздно. Он убирает телефон в задний карман брюк и добавляет: — Приходите на мой выпускной, ладно? Буду рад, если поддержите. А теперь мне пора идти, надо ещё кое-что уладить насчёт поступления. Жду в субботу. И Чэнлэ, и Джисон на тысячу процентов уверены, что придут. И приведут с собой всех остальных, пусть даже силой.