Предрешён исход. Разум покинул тебя. Стал мёртвым твой дом.
Девочка едва переставляла ноги, из последних сил заставляя себя идти. До дома было рукой подать, а сил становилось все меньше. Черноокая красавица в очередной раз мысленно костерила Боруто. «Идиот!» - горестно подумала она, и моментально скривилась, стаскивая очки с лица, устало потирая глаза пальцами. «Давайте не будем останавливаться! Доберемся быстрее, и сможем наконец спокойно отдохнуть!» - передразнивала его она в своих мыслях, не забывая кривляться и строить гримасы. Всё равно на улице она была одна. Нормальные люди давно сидели дома, у очага. Грели замёрзшие руки, попивали чай и отдыхали. А она медленно брела, молча снося мелкий моросящий дождик, который раздражал всё больше. — Ну, слава Богу! — приободрившись, выдохнула девчушка, ступая на порог дома. Входная дверь поддалась сразу же, даже не потребовалось копаться в сумке в поисках ключа. Всё, сейчас - горячая ванна, чай, ужин, и жаркая встреча со своим главным любовником — одеялом. – Мама! — крикнула она, невольно кривясь из-за эха, которое разнесло ее голос по всему дому, — Я дома! Мам? Вокруг было непривычно тихо, темно, а главное — холодно. Как странно, обычно мама начинала отапливать дом в середине сентября, когда погода только-только начинала меняться. Но сейчас-то середина ноября, а от стен веяло сыростью и холодом. Может, опять пропала в госпитале? Сарада ведь не пропустила какую-нибудь неожиданную атаку или войну? Неожиданную вспышку вируса? Пожав плечами, она щёлкнула выключателем и стянула с ног сандалии, отметив грязные отпечатки чьей-то обуви на чистом полу. Встав влажными ногами на холодный пол, она поджала губы и на носочках побежала по коридору, мечтая быстрее добраться до гостиной. А там и мягкий ковер, и до кухни рукой подать. Следом за юной куноичи вспыхивал свет, озаряя дом тёплым жёлтым светом. Становилось уютнее, и словно бы теплее. Завернув в гостиную, она удивлённо замерла, широко раскрыв глаза. Часть стены была выкрашена в персиковый цвет, а часть мебели была сдвинута в противоположную сторону. На секунду девушка растерянно оглянулась и невольно задумалась, в свой ли дом она попала. Вроде фото на стенах принадлежали её семье, и диван был с «родным» пятном от томатного сока. Тогда чего это стена персиковая? Неужто мама затеяла ремонт? Тогда, может, Сарада совсем не устала, и очень даже бодра для ещё одной миссии? Конечно, бросать одинокую женщину на одиночную борьбу с краской и обоями было бесчестно, но лучше быть предательницей, чем встретиться с гневом матери и всемирным хаосом по имени «ремонт». Вздохнув, она на развернулась на носочках и побежала на кухню. К счастью, тут всё было по-прежнему. Холодильник тихо гремел своим старым моторчиком, и этот родной звук так и скандировал: «Открой меня!», но Сада не поддалась на уговоры хитрой техники, решив для начала проверить весь дом и включить, наконец, отопление. Следующей остановкой должна была стать её комната. Нужно было поскорее добраться до шкафа и натянуть на продрогшие ноги тёплые носки, а то недолго и заболеть. Мама, конечно, в два счёта поставит на ноги, но причитать будет еще недели две. Дверь в комнату была приоткрыта, и почему-то из неё наиболее ощутимо веяло сыростью и холодом. Какое-то нехорошее предчувствие поселилось в душе, но Учиха не поддалась ему, храбро отодвигая дверь, нащупывая на стене выключатель. Свет вспыхнул неожиданно, на секунду заставив закрыть глаза. Молниеносно подняв руку к лицу, она надавила пальцами на глаза, и, сморгнув, открыла их. . . . . . — Мам? . . . . . — Мам? . . . . Надломленный голос лопнул, оставив в пустой комнате звенящую тишину. Обшарпанные стены вызывали мурашки по спине. Тошнотворный запах застарелого клея неприятно щипал нос. Или это от слёз? Слёз? Рука коснулась щеки. Тоненькие пальцы протянули солёную влагу. Да, слёзы. Плакала, не замечая. Слезы катились из красных глаз, согревая щёки. Взгляд был устремлён на тело на полу. Она хотела было сделать шаг, но сил хватило только на то, чтобы упасть на колени, не замечая того, как больно упала, и содрала на них кожу. Тоненькая ручка потянулась вперед, вторая сжала кофту в кулаке. Сердце разрывалось от боли, не давая даже вдохнуть. Одними губами, словно мантру, произносила: «Мам? Мама! МАМ!» Губы растянулись, крик вырвался изо рта, оглушая. Тонкое стекло в окнах задрожало, отражая кровавые глаза, в которых медленно образовывались томоэ. От одного медленно отделился второй, занимая своё место в зрачке, а потом появился и третий, заставляя два предыдущих медленно вращаться, уступая место.* Девушка не чувствовала этого изменения. У неё не было времени отвлекаться на боль в глазах. Все мысли и ощущения сконцентрировались на сердечной боли. Она чувствовала, как под рёбрами с жутким звуком лопалось, рвалось, кряхтело и звенело разбитое сердце. От этой боли хотелось выть волком. Впрочем, она себе в этом не отказывала. Кричала надрывно, надеясь выпустить с криком и эту боль. Пусть покинет её, выйдет через глотку и растворится в вечерней тишине. — Нет, пожалуйста, мама! — девочка шаркала коленями по полу, оставляя следом за собой кровавую дорожку. Холодные пальцы коснулись оголенного женского плеча. Как хорошо что продрогшие пальцы не чувствовали насколько холодной была кожа женщины. — Мама, мам! Мама, ну хватит! — пусть все окажется глупой шуткой! Жестокий розыгрыш! Открывай глаза! Чёрт возьми, открывай глаза! Отчаяние билось в горле, заставляя тихо скулить и трясти женщину, которая никак не желала открывать глаз. О неприятном запахе не хотелось говорить. — Мама! Мамочка, прошу! — девушка захлёбывалась слезами, прижимаясь к холодной щеке матери. Закрытые глаза словно хранили некую отрешённость и умиротворение. Светлые ресницы аккуратно касались щёк. Сарада старалась не придавать значения чёрным кругам под глазами. Старалась не смотреть на приоткрытый рот, запавший язык. Сакура ни разу не выглядела как спящая. Сакура выглядела так, как и должны были выглядеть мертвецы — пугающе. Серая, местами синяя. Холодная, донельзя отрешённая и спокойная. Даже некогда розовые волосы потеряли свой яркий оттенок, превратившись в грязно-розовый. И только красное кимоно выглядело всё таким же ярким. Теперь — пугающе цветным. Как будто она вся была облита кровью. Сознание ушло куда-то далеко. На секунду даже показалось, что она видит себя со стороны. Худая, замёрзшая, с красными глазами и сумасшедшим взглядом, обнимающая мёртвое тело. Мёртвая.Мёртвая. Мёртвая. Мёртвая.
Кто? Она? Я? Дрожь ходила по телу туда-сюда, не стесняясь водить по спине руками, заставляя вздрагивать и трясти головой. Тихий скулёж дополнился тремором. Стараясь избавиться от него, она стала раскачиваться из стороны в сторону. Женские ноги, лежащие в неестественной позе, на секунду привлекли взгляд. На щиколотках страшным цветом набухли синяки. Кожа, опухшая в тех местах, была туго стянута ремешками босоножек. В голове мимолётно пролетела мысль о том, как Сарада любила звук этих каблуков. Особенно в больнице, когда мама позволяла посидеть с ней во время ночного дежурства. Каблуки с особым звуком стучали о больничную плитку и Сада заранее знала - мама идет. Кто же теперь будет ходить с таким необычайным звуком по больнице? Кто будет гладить её по голове? Кто будет ругаться по поводу недоеденных овощей? А поить её чаем? С кем она теперь будет разговаривать вечерами? Обнимать? Целовать? К кому ей теперь бежать после миссий? О ком думать во время сражений? На кого равняться? Сколько она вот так сидела? За окнами становилось всё темнее. Продрогшие плечи больше не дрожали. Колени не болели. В горле першило. Кажется, она сорвала голос. Да, впрочем, какая теперь разница? Встать удалось только с третьей попытки. — Я приду… Я скоро… — непонятно зачем, сказала она, с сожалением глядя на маму. На негнущихся ногах, упираясь рукой в стену, пошла в сторону коридора. Перед выходом из дома мимолётно посмотрела на собственные туфли, вспомнила, что хотела надеть носки, но сил развернуться и вернуться в ту комнату не было. Решила идти без обуви. Всё равно, попробуй она нагнуться и обуться — упала и не стала бы подниматься. Просто не захотела бы. Двигаясь по пустым дорогам, не замечала, когда наступала в лужи или грязь. Не различала и голосов редких прохожих, которые пытались что-то у неё спросить или сказать. Почему резиденция Хокаге так далеко? Сил опять не было, но теперь не было и обратной дороги. Не падать же посреди улицы. – Сарада-чан? — Хокаге глядел на нее с удивлением. Рядом стоял отец Шикадая, держал в руках какие-то документы, и сверлил ее внимательным взглядом. — Сарада-чан, что-то случилось? — Хокаге привстал из-за стола. Жёлтые волосы в ярком свете ламп на секунду ослепили её. Сморгнув, она поняла, что смотрит на него через шаринган, и закрыла глаза, мысленно стараясь успокоиться и перестать поддерживать технику. Мама всегда ругалась, когда она без необходимости пользовалась фамильной техникой. Говорила, что зрение у неё и так слабое, не стоит лишний раз напрягать глаза. — Мама… — тихо ответила девочка, открывая чёрные очи, указывая глазами куда-то себе за плечо. На большее не хватило сил. Нужно дополнить ответ. Одно слово, шесть букв.У-м-е-р-л-а.
— Что с Сакурой? Она в порядке? — Хокаге оказался рядом, опустившимся на корточки. Сжал хрупкие девичьи плечи, заглянул в глаза, — Сарада! Говори со мной! Девушка сжала зубы, мысленно повторила слово по буквам, но с губ оно так и не сорвалось. Может, если она не будет произносить это слово вслух, то этого как бы и не произошло? — Нет, — тихо ответила девочка, низко опустив голову, — Она не в порядке… Она умерла. Вот и всё. Подтверждение реальности. Больше некуда бежать и негде прятаться. — Что? Сарада! Где Сакура? О чем ты говоришь? — Хокаге продолжает трясти её за плечи, чувствуя, как сердце пропускает удары и забывает, что нужно сохранять ритм, чтобы нормально функционировать. – Дома. – Шикамару! — Сарада старается не слушать. Отходит до стены, упирается в неё спиной и медленно оседает на пол. Смотрит на грязные ступни и пытается оттереть с них грязь, но всё бессмысленно, только руки испачкала. Кто-то бережно поднимает её на руки. Сада предполагает, что это Хокаге, потому что от него словно исходит свет. И этот свет ужасно слепит. Не пытаясь ему противостоять, она закрывает глаза и доверчиво прижимается к мужской груди. Мягкий запах пыли и старых бумаг меняется на запах мокрой земли, а потом опять становится тепло и комфортно. Она надеется, что умерла, и это душа покидает тело, а потом вдруг так тепло и хорошо, но нет. — Сарада- чан… — мягкий женский голос ласкает слух. Девочка заставляет себя открыть глаза и поглядеть на Хинату-сама. Женщина стоит перед ней на коленях и неуверенно тянет руки. Девочка, не задумываясь, бросается ей в руки, и вновь начинает надрывно рыдать. А всего минуту назад казалось, что ни слёз, ни сил на крики не осталось. А вот оно как. Оказывается, есть. В излишке. Хината молча гладит по волосам, чувствуя, что и сама рыдает в три ручья. Они бы так и просидели в гостиной, растворяясь в бескрайнем чувстве сожаления, боли и тоски, но Узумаки берет себя в руки. Встаёт на ноги, берёт девочку за руку и ведет в ванную. Молодая Учиха, тоже очнувшись от горя, скомканно благодарит за заботу, и уверяет, что дальше справится одна. В конце концов, она же не новорождённая, чтобы ей помогали мыться. Пыльная одежда летит на пол, а тёплая вода приятно ласкает кожу. Опухшие глаза болят, но она старается не обращать внимания. Хочется вновь свалиться на пол и продолжить рыдать. Не потому, что после слёз становится легче. Совсем нет, легче не становится ни на йоту. Но оплакивая её, рыдая в голос, хрипя от боли, кажется, освобождаешься от этого. Плакать, кричать и словно самой умирать - это сейчас так естественно. Но она из последних сил держится. Кусает губы, сжимает кулаки до боли, а потом стучат в дверь, и приходится поспешно выдохнуть, умыться холодной водой и в два прыжка оказаться у двери. Теперь нужно всех убедить, что всё в порядке. Все нормально. — Я принесла тебе вещи Боруто, больше ничего твоего размера нет, но одну ночь поспать - сойдёт. Хината протягивает ей стопку вещей. Сарада краснеет, невольно проклинает саму себя за то, что приносит людям только хлопоты. — Простите, — мямлит она, забирая вещи, — Спасибо большое. Не нужно было так напрягаться, оделась бы в своё. — Ни за что! — возмущается женщина, и хмуро смотрит на неё, — Форма вся в грязи, да ещё и мокрая! Заболеть хочешь? Улыбка невольно появляется на губах. Точно так же сказала бы мама. Добавив к этому тяжёлый вздох и шуточный подзатыльник. — Переодевайся - и марш ужинать. И волосы вытри, как следует! Мальчишеские шорты и футболка по-глупому на ней сидят. Особенно когда мокрые волосы липнут к впалым щекам. Остаётся только вздыхать и надеяться, что в таком неважном внешнем виде её никто не увидит. А если уж увидит — не осудит. Не то, чтобы она так сильно беспокоилась из-за внешнего вида, но видок у неё и впрямь нелепый. Открыв дверь ванной, девушка быстро оглядывается в поиске лестницы и правильного направления на кухню. Прислушавшись, она поворачивается и идёт на зов голосов. — Сарада-чан сегодня переночует у нас, — тихо говорит Хината, стоя к детям спиной. — Почему? — спрашивает сын. — У неё дома… Она пока не может вернуться домой. — Учиха-сама опять разрушила их дом? Порой она и впрямь бывает очень пугающей… — Боруто! — восклицает мать, гневно оборачиваясь на сына. — Мама умерла, — спокойно говорит Сарада, стоя в дверях. Тонкие руки она складывает замком на груди, смотря куда-то за плечо товарища по команде. — Сарада… — начинает было Хината, передернув плечами, но девочка останавливает ее. — Всё нормально. Нужно привыкать к этому, — тихо говорит девочка, не уточняя, к чему нужно привыкать — отсутствию родителей, или тому, что всё чаще ей придется отвечать на вопрос «Где твоя мама?» этой страшной фразой. К ужину возвращается и Хокаге. Он несколько растерянно глядит на девочку, потом переводит взгляд на жену, и молча уходит на второй этаж. Вернувшись через пару минут, он старается улыбаться и травить глупые шуточки. Сарада не смеётся, просто не может. Но искренне благодарит за попытку, за содействие. Еда удивительно вкусная и ест она так, словно не ела тысячу лет. Хотя это почти правда. Последний раз она ела утром, прежде чем они двинулись в путь. И то - это были лёгкие хлебцы с сыром. А тут - горячий суп, рис, рыба и целая миска салата. Сарада жуёт так, что челюсть начинает болеть, но есть не перестаёт. — Я постелила тебе в комнате Боруто, — Хината забирает у нее пустую тарелку, и взамен ставит стаканчик персикового йогурта. — Я помою посуду, — тут же вскочив на ноги, заявляет девочка. Наруто глядит на неё чуть удивлённо, но потом улыбается, тихо хмыкая. — Нет, не стоит. Спасибо за помощь, но я сама. Может лучше пойдёте поиграете? — Хината указывает глазами на младшую дочь, которая аж светится от счастья, довольно улыбаясь. — Да! — громко отвечает она, хватая Сараду за руку и утаскивая в свою комнату. Боруто провожает их взглядом, а потом поднимает глаза на отца. Наруто, доселе держащий улыбку, моментально перестает улыбаться. Мальчик прикусывает нижнюю губу и молча подсаживается ближе. — Ты был там? — Хината подходит к мужу, бережно проводя рукой по его щеке. Наруто устало кивает и механическим движением руки гладит сына по голове. — Цунаде сказала, что у нее остановилось сердце. Три дня назад… Если бы кто-то был рядом, позвал на помощь… Она просто умерла там. Совсем одна. А я… Даже не подумал проведать ее. Хотя знал! Предчувствовал! Видел в последний раз тогда, на базаре и… Ну почему я не отправил к ней никого? Наруто тихо сокрушался собственной «глупости». Как привычно для него было винить себя во всём. Кто же ещё мог быть виноват в том, что в тот день она была одна? Что никто поблизости не услышал её крика? Никто не пришел на помощь! — Это не ты, — Хината силой отвела его руки от лица, заставив посмотреть в свои глаза. Белые зрачки отразили скорбное выражение лица мужа, — Слышишь? Никто не виноват! Судьба сложилась так, и это несправедливо, неправильно и подло! Но никто не виноват в том, что произошло! И ты не имеешь права, слышишь? Не имеешь права обвинять себя в этом! Девушка строго смотрела на мужа. Ни капли жалости не отражалось в ее глазах. Сейчас жалеть Наруто никак нельзя было. Он бы непременно погряз в этом чувстве, и до конца жизни сам бы себя ненавидел. Боруто лишь дивился напору матери, но молчал, не решаясь вставить хоть слово. Разве мог он сказать хоть что-то стоящее? Он понятия не имел, что сейчас переживала Сарада и родители. Для него Сакура-сама была малознакомым человеком. Она иногда бывала у них дома. Пила чай с мамой, о чем-то говорила и смеялась. Иногда приходила, если кто-то заболевал. Пару раз он видел её на рынке, в больнице или кабинете отца. Он знал о ней по рассказам родителей и Сарады. А для них она была важным человеком. Они знали её всю жизнь. Она была частью их жизней. И теперь её не было. Дверь в его комнату была закрыта, но он все равно решил войти. До восхода солнца оставалось пару часов. Комната, погруженная во мрак, казалась ему чужой. — Спишь? — тихо спросил Боруто, прикрывая за собой дверь. Девушка, лежащая на его кровати, перевернулась на другой бок и открыла глаза. — Холодно, — невпопад ответила она, устало прикрывая болевшие глаза. Блондин на секунду растерялся, хотел было достать плед из шкафа, но заметил, что она и так была укрыта им. — Принести ещё одеяло? — парень сделал два шага навстречу и щёлкнул выключателем прикроватной лампы. Тусклый свет озарил комнату. Девушка поморщилась и спряталась под пледом по самый нос. — Нет… Не так холодно, — ответила она спустя время. Узумаки внимательно оглядел тот кокон из одеял, в который она была закутана. Голубое, белое, и сверху пятнистый плед. — Я… — не зная, что ответить, промямлил парень, хаотично разглядывая стены комнаты, словно ища на них подсказку, — Давай обниму? Девушка, молча, подняла руку, отбрасывая часть одеял. Блондин быстро юркнул под них, прижимая ее к себе. Сарада устало прикрыла глаза, уперевшись лбом ему в грудь. — Тёплый, — сонно пролепетала она, сильнее прижимаясь к парню, наконец, чувствуя, что могильный холод, поселившийся за ребрами, растворяется.