Глэйдеры

В небе над Глэйдом ярко горели звёзды, лёгкий ветер трепал развесистые кроны деревьев, растущих у берлоги, и Ньют, которому не спалось уже третий день, размышлял о жизни и обо всём, что ему довелось пережить за последние два года. Всё, что было до этого, казалось сном, причём сном очень странным, таким, что трудно было понять, было ли с тобой вообще что-то до того момента, когда тебя вытащили из Ямы. Неясные обрывки, видения, сполохами проносящиеся перед внутренним взором... Воспоминания, которые невозможно было связать воедино, но которые, тем не менее, были до странности живучими, полными нутряной, властной силы, способные вторгаться в сны и менять их по своему усмотрению. В общем-то, большая часть той информации о прошлом Ньют извлёк из своих снов, где эти отголоски его прежней жизни, странно смешиваясь, обретали подобие целостной картины, хотя, конечно, ей было далеко до того, чтобы по ней можно было сказать что-то с уверенностью о том, что было на самом деле. И отчего-то Ньюту казалось, что это самое прошлое было не очень-то и радужным. Здесь, в Глэйде, трудно было мыслить положительно: Ньют постоянно был чем-то озабочен, его ум был слишком косным (Галли часто издевался, говоря, что Ньют - трусливый и ограниченный, вечно ждущий неудач нытик), и, в общем-то так оно и было: парня всегда отличала прикованность к несущественным деталям и отсутствие воображения, да и с выражением своих мыслей здесь тоже было туго. Строгое самовоспитание, которое требовали порядки общины, часто порождали в Ньюте неуверенность в своих умственных способностях, да и усвоение знаний ему давалось медленно: трудно было сосредоточиться. Поначалу парню было очень туго, особенно тогда, когда в нём ещё жила вера в то, что из Лабиринта можно было выбраться, использовав какую-нибудь уловку: теории возносились до небес, а что до практики – то к ней вообще - полное равнодушие. Впрочем, когда Ньют наконец понял тщету своих замыслов, его уверенность в отсутствии способностей компенсировалась ненасытной жаждой новых знаний по части всего, что происходило в Глэйде, ибо прогресс в нём, пусть медленно, но двигался вперёд. Да, жить в этом мальчишнике было не просто, порой - очень даже непросто, но Ньют не был тем, кто сдаётся на милость неудач. И есть с кого брать пример: бегуны-то не из тех, кто рождён под пятой страха… Жизнь не обходится без тревог и опасностей, и, хотя глэйдер и не помнил, что с ним было, он знал, что и в прошлом он умел преодолевать массу трудностей, которые, видимо, затем и созданы, чтобы человек мог понять и осознать могущество внутренних резервов и свою способность к созиданию. А, может быть, и к разложению - у кого на что ум был горазд. Галли, например, любил разлагать, а не строить. Что же, это тоже бывает весьма полезно, когда необходимо глубокую внутреннюю серьёзность перевести во внешнюю лёгкость. Это бывает не так-то просто, и часто надо разгрести такие помои своей души, что становится страшно оттого, сколько зла таится в человеческой природе. Эта ночь была странной, как и множество других ночей, когда Ньют пытался осмыслить всё, что с ним происходило. В этом была насущная потребность, необходимость и даже своего рода интерес. Привычка к размышлению порой приводила к весьма оригинальным выводам из казавшихся банальных посылок, а порой и к весьма парадоксальным, озвучивание которых бесило Алби до невероятия: тот не любил усложнённости и остроумия, и предпочитал чёткие, ясные и энергичные ответы без абстрактной мудрости. Что же, может быть, он был прав. В этом тоже есть свой резон и экономия энергии. Ньют бы сказал даже - грациозность. Эстетикой в Глэйде и не пахло. Нет, она, конечно, была - в красоте отношений, в мышлении некоторых особо отвлечённых умов, когда последние бунтовали против установленных правил... Правда, такое случалось нечасто и завершалось плачевно - во всяком случае, во внутренней реальности бунтарей. Но так было нужно. Таковы были правила, которые никто никогда не нарушал. Без этих правил не было бы той формы жизни, в которой закристаллизовался Глэйд. И подчинение этой дисциплине основывалась не на страхе наказания, а на искренней вере в то, что эта общность должна была быть сохранена для всеобщего блага. Дух товарищества и взаимопомощи... Да, он присутствовал всегда и, казалось, был разлит в самом воздухе. Без этого не сложилась бы та специфическая система согласия, которая позволяла реализовать самые масштабные программы преобразования жизни в Глэйде. А такие случались, хоть и нечасто. И сейчас, когда Ньют смотрел в это бездонное небо, он как никогда ощущал в себе глубокие тайны, с которыми можно было сравнить разве что тайны этой бесконечности, которая задумчиво и бесстрастно глядела на парня мириадами сияющих светил. А напротив сопел Томас, о котором Ньют в последнее время думал чаще, чем о своих насущных обязанностях. Это было более, чем странно, поскольку Ньют не умел привязываться к людям, а тем более - к салагам. И это смущало парня. Томас был обычным и одновременно не таким как все. И Ньют понимал - в глубине души, где-то очень глубоко - что этот шнурок не так прост, каким кажется. И что ему суждено сыграть далеко не последнюю роль в истории-заварушке, в которую влипли все те, кто именовал себя глэйдерами. И было ещё какое-то странное предчувствие... Ньюта вообще в последнее время стали тревожить предчувствия и импульсы, которые раньше были ему не знакомы. Что-то такое, что шло из самой глубины его существа и говорили ему о таких вещах, о которых он раньше никогда не думал. Например, о том, что салага может быть опасным для себя самого. С этой его горячностью, с его гордостью и всем тем, что так отличало его не только от всех прибывших, но и от всех тех, кто вообще здесь обитал. - Кланк, - произнёс Ньют. - Всё это кланк, не более того. А про себя добавил: "Мне надо меньше думать. А, с другой стороны, чем я стану, если перестану размышлять?.. Отупею вконец. И разве мысли о том, что представляет из себя ближний - не худшие мысли?... Галли, придурок: всё ещё точит зуб на салагу... У людей внутри чёртовы галактики, а он их по внешности судит..."