Глэйдеры

- Сын земли, я живу, как сын праха, - сказал Ньют. - И это, быть может, самое поэтичное выражение, которое я когда-либо слышал, - ответил Томас. - Может быть. Слабый я. Слабый. - Почему? - спросил Ньют. - Да вот... Смотрел у себя в астрокарте... День рождения... День печали, и, может быть, сознание этой печали гораздо более прекрасное, чем что-либо ещё. "Часто слёзы, не путешествовать, не начинать новых дел"... Интересно, что представляли бы из себя те пресловутые "работы большой ценности", которые я создал бы, если бы у меня был подходящий градус. - Подходящий градус, - хихикнул Ньют. - Градус это хорошо. - Для градуса есть бар. А для того, чтобы создавать работы большой ценности, нужны опасности. - Твои идеи как всегда кажутся мне опасными, излишне эксцентричными, но никогда - скучными. - Хорошо, что хоть не сучными, - снова посмеялся Ньют. - Может быть, правильнее было бы жить не землёю, как стихиею, а правдой земли, правдою мощи? - Вполне возможно. Как бы я хотел, чтобы печаль не покидала меня никогда... В этом есть что-то настоящее, что-то такое, что, по выражению Флоренского, не имеет в душе Константин, не имея чувства долга... В смысле - от тех переживаний, которые длятся долго. Я вот в памяти всё время возвращаюсь к этой смутной идее любви, к чему-то, что очень щемит душу, что, возможно, и является тем единственным процентом вдохновения вопреки девяноста девяти процентам работы, что и порождает "великие творения", несмотря на то, что паранойя не перестаёт меня мучить даже в этот сложный период жизни... Что же, отпустим маловерным их грех... - Ньют, ты ведь осуществил мои мечты, - мечтательно улыбнувшись, сказала Тереза. - Твой шарм интриговал меня, твоё недостижимое качество бросало вызов моему солнцу сиять полным блеском... Вот она - великая сила идеализации, которая может быть сравнима разве что только с могучей силой великого естественного влечения, поднимающегося из юной души как глубокий ответ на личные или социальные эмоции... - Сентиментальность в сочетании с тонкой чувствительностью и твёрдостью - это удивительный коктейль, - улыбнулся Ньют. - Вместе против всех, - ответила Тереза. - В этом есть что-то такое, что я испытала лишь единожды, и подобному чему уже вряд ли когда испытаю... Это тот глубинный, очень личный опыт очень личной любви, который там, на самом дне души, что не достать... Может быть, это смысл моего собственного бытия, через который я отношусь к Богу. - На что нам дана наша психическая болезнь? Для того, чтобы, преодолевая ненависть к тому человеку, что послужил её причиной, мы были тем, кем мечтаем быть... "О величайшая либеральность Бога-Отца", - говорил когда-то известный деятель Возрождения. Мы можем быть теми, кем захотим... Я свой выбор уже сделала... Ужель ни клятв, ни обещаний ненарушимых больше нет?.. - Может быть, и есть, Тереза, и твой идеализм потерпит сокрушительный крах. - И всё же надейся, - так кажется, говорили на Востоке тем, кто отрёкся от нирваны ради страдающего человечества, - рассудительно заметила Тереза. - Думаю, то, что я пронесу через жизнь, полную опасностей и трудностей, сделает этот ничтожный мир чуть более красивым - эта лебединая песнь моей трудной любви, порождающая то, что, подобно феаноровым Сильмариллам, можно сотворить лишь единожды и что невозможно уничтожить, не разбив при этом своего сердца. Когда герой не оказывается героем, а светлый гений линяет перед взором того, кто этого светлого гения наградил нечеловеческим блеском...