Холодный принц

— Чёрт, прости меня, — парень замялся, сдерживая слёзы, — возможно это наш последний совместный день, — Феликс опускает голову, шёркая ногой по асфальту, и боится смотреть в глаза, увидеть там слёзы, которые явно не от счастья, душераздирающие чувства, тонкая линия губ, что сейчас дрожит от страха, страха за будущее, в котором ты не будешь с юношей, который уедет в чёртову Канаду, что находится за тысячу километров, а сегодня было ваше первое и последнее свидание. Еле стоишь на ногах, потому что коленки предательски подгибаются, руки трясутся, а внутри немой крик о том, что ты не хочешь верить в это. — Скажи, что это шутка, — заглядываешь в глаза Феликса, которые уже красные, видишь, что не шутит, но надеешься, — Феликс Ли, скажи мне, что ты шутишь! Феликс молча мотает головой в стороны, хватая ртом воздух, как рыба брошенная на берег. Ему хочется обнять тебя, прижать к себе и не отпускать, каждый день просыпаться с утра под щебетание птиц за окном, вдыхать его аромат, наслаждаясь его существованием рядом, зарываться в шелковистые волосы, вызывая у тебя тихое мурчание, словно котик, который жаждал ласки и наконец получил её. Тебе же хочется прижиматься к тёплой груди юноши, слыша биение его сердца рядом, целовать пухлые губы, покусывая их до маленьких ранок, по которым потом ты проведёшь юрким язычком, чувствуя привкус металла на языке и утянешь блондина в тягучий, медовый поцелуй, от которого внутри бабочки просыпаются мгновенно, вызывая табун мурашек, когда Феликс ближе жмётся, любви требуя, обхватывает за талию, не спускаясь ниже, проникает языком в твой ротик и исследует там всё, обводя нёба, иногда щекоча их, от чего ты в поцелуе улыбаешься, а потом сплетаешь ваши языки в дикий танец, блуждая по ртам друг друга, но когда отстраняетесь вспоминаете как дышать, хватаете ртом побольше воздуха и улыбаетесь сладко и робко так, что сердце внутри сжимается от теплоты всего этого действия. А в душе всё также больно, юноша едет, оставит тебя одну, залечившую его сердце, но отдавшая своё, чтобы стать счастливой, быть с ним всегда, чтобы не чувствовал ту боль, что была раньше, чтобы действовать для него как успокоительное, чтобы на колени сажал и прижимался нежно, обвивая руками всё тело, обнимая романтично, не требуя пошлостей, а просто любит, просто захотел обнять и почувствовать аромат твоих волос, которые он любит за их длину и мягкость, чтобы ты изгибалась под ним, когда щекочет, слыша твой звонкий смех, а потом в поцелуй утягивает, к губам робко касаясь, а потом отстраняется и шепчет, что ты его малышка. Смотришь в глаза юноше и слова проронить не можешь, но с духом собираешься и шепчешь: — Видимо фальшивая была любовь. Не можешь больше терпеть это, хочется бежать от этого чувства, спотыкаться, падать, но уйти от него, больше не чувствовать этого тепла, которое разливается внутри при касаниях Феликса, хочется не чувствовать ужасной боли, пронзающей сердце ножом острым, оставляя раны, которые заживут навряд ли, потому что буквально орган на куски изрезали, оставив только немного сил на существование, на обычное проживание жизни попусту, потому что больше не с кем, больше не будет его рядом, когда одиноко, он не обнимет, утягивая к себе на диван, обвивая всё тело своими худыми руками, прижимаясь лицом к спине и шепча о вечной любви, о том, что не уйдёт и не бросит. Да жаль не оправдал, уходит, нагло бросает тебя в Корее, уезжая в ненавистную Канаду. Разворачиваешься, давая волю слезам, что сейчас нагло катятся по щекам, щекоча личико, а когда ветер дует, то прохладней становится, всё холодом обжигает, как и Феликс. Приходишь домой, проходя родителей скорее, крикнув что-то вроде «я дома», забегаешь в комнату, плюхаясь на диван, поджимаешь под себя подушку и кричишь в неё, плачешь, что есть сил, невыносимо больно, он просто уедет и больше вы не встретитесь. А Феликс так и стоит там посреди дороги, проливая горькие, рухает на землю, жмёт поближе к себе колени и говорит о том, какой он мудак и почему всегда он. Собирается, находит лазейку и бежит к тебе скорее, проливающей океаны слёз в бедную подушку, что уже выжимать можно, лицо опухло, щёки пылают, а глаза краснющие, грустные и печальные, хочется взвыть от боли, что внутри мечется, не знает куда себя деть. Ты бы дальше так и проливала слёзы, если бы не стук в окно, который, как тебе показалось, издавал дождь, стуча по подоконнику. Но бросив взгляд на окно, за ним ты увидела юношу, что еле держится на высоте, стучит в стекло и улыбается мило и сладко, хочется кирпич в него кинуть, потому что ничего счастливого и смешного в этом нет. — Пустишь? — протягивает юноша, когда ты открываешь окно, а потом залезает внутрь, поправляя волосы. — У меня есть план.