Волшебные руки

Дитя появилось на свет на три луны раньше, чем мать с отцом того ждали. У ребёнка были тонкие ручки и ножки и очень хрупкое тельце, и оттого молодая Суммали ещё крепче прижимала к себе новорождённую малышку. С самого рождения дочери они не расставались, словно бы и дальше оставались единым телом. Проведя день и ночь в молитвенных танцах на верхушке Зеленоглазой горы, едва влачивший ноги от усталости жрец, спускаясь, велел деревенскому мальчишке принести вождю его слова: он, Эперона, ждёт Кеута в пещере, где становятся возможными чудеса. Получив послание, Кеут в волнении тут же примчался к Зеленоглазой горе и обошёл её таким образом, чтобы найти вход в пещеру, спрятанный меж поросли мха и высокой травы. Лишь тот, кто уже бывал внутри, мог отыскать вход снова. Когда-то в минувшие времена они с Торико не ленились подолгу выслеживать жреца после его игр с силами природы, пока тот наконец не выдал - невольно - им своей тайны: вход в пещеру покоился меж двух пластин камня, столь близко прилегающих друг к другу, что глазом прохода было не различить. С непривычки могло показаться, что жрец, приблизившись к горе, попросту растворяется в воздухе - в нужном месте он всякий раз сначала прикасался грубой ладонью к шершавой насыпи, а уж после, поглощённый облаком потревоженных песчинок, никем не замеченный проникал внутрь. Но, поглядев на это действо издали пару раз, а затем хорошенько рассмотрев вход вблизи и рискнув пробраться внутрь, мальчишки, восторженные обнаруженными внутри богатствами, повадились ходить тайком в логово жреца, пока того не было в пещере. А внутри оказалось много чего интересного: у обшарпанных стен выстраивались ряды резных деревянных шкатулок, хранящих старинные амулеты и подвески, с потолка, вперемешку с пыльными нитками паутины, свисали нитки шелестящих на невидимом ветру бус; в центре, прямо на холодном камне были очерчены тёмно-красные круги и угловатые фигуры, и рядом же была оставлена миска с опущенной в неё лохматой большой кистью; мальчики не рискнули удостовериться, что краска на самом деле кровь, да и как бы они это узнали? В один из приходов мальчики рискнули заглянуть в огромный сундук, стоявший в изголовье лежанки жреца. В нём - к разочарованию Кеута и дикой радости Торико - обнаружились музыкальные (или всё же колдовские?..) инструменты: старые проржавевшие бубны, в которых не хватало пары звонких пластин, семиструнная кокосовая каримба с изображением черепахи, несколько кривобоких камушков размером с картофелину, испещренных дырками в середине и по бокам, и почему-то здесь же - расписной лук без стрел. Кеуту удалось первым завладеть старинным луком. Хотя оба уже достигли возраста, в котором старшие мужчины племени брали их на охоту, оружие продолжало казаться занимательной диковинкой. Вообразив, как держит в руке стрелу, Кеут плавным движением (всё-таки лук был очень старым) осторожно натянул тетиву, устроив её между большим и указательным пальцами. - А это что такое? - ничуть не огорчился опоздавший Торико и потянулся к продолговатой колбе с длинной тонкой пружиной на конце. Как только колба оказалась зажата в его мозолистых пальцах, она едва заметно завибрировала. Воодушевленный этим, юноша начал потихоньку раскачивать её в руке, отчего пружина закружилась, подпрыгивая и звонко ударяясь о колбу. Вместе с тем изнутри инструмента нарастал гул. - Не нужно бы этого делать... - с сомнением проговорил Кеут, но гул всё возрастал: Торико уже не смог бы его остановить. Более того, под действием вибрации инструмент уже почти что выпрыгивал из его рук, и Кеут потянулся помочь ему удержать колбу, отпустив тетиву лука; раздался мелодичный звон, эхом пронёсшийся по пещере. Вибрации, достигнув апогея, начали сходить на нет, словно гроза, погромыхав, прошла мимо. В пещеру заглянул луч вечернего солнца, и вместе с ним в своё логово вернулся Эперона, застав мальчишек врасплох. В полумраке пещеры худощавое лицо его, испещрённое флуоресцентными татуировками, мистически светилось. Конечно, их вылазки не остались для жреца незамеченными, и сегодняшний устроенный ими незапланированный концерт только позабавил кудесника. Но мальчики были напуганы донельзя: увидев величественного волшебника в свободных ярко-синих одеждах со звенящими на них бубенцами во всём блеске его гнева, юный Кеут со страху бросил музыкальный лук обратно в сундук и попятился, а заметавшийся по пещере Торико, наоборот, забыл избавиться от инструмента, и от этого злополучная пружина вновь пришла в движение: такова была природа музыкального инструмента, именуемого громом. Вскоре обиталище жреца огласил ещё один не менее будоражащий раскатистый звук: смех волшебника, эхом отскакивающий от стен. Это должно было напугать ещё сильнее, однако уже через пару секунд мальчики убедились, что, несмотря на всю свою грозность, смех добродушен. Эперона искренне наслаждался происходившей в его логове сценой. В результате Эперона предложил одному из мальчиков стать его учеником, и им стал Торико. Кеуту же была уготована другая судьба - он должен был стать продолжателем рода своего отца, вождя. Теперь же именно это его предназначение ставилось под угрозу: младенец, дарованный им с прекрасной Суммали, пришёл в этот мир настолько слабым, что, скорее всего, не пройдёт и дня, как вновь покинет их. Если только мудрый Эперона не найдёт чудодейственного выхода из этой ситуации. Зеленоглазая гора встретила Кеута сухим молчанием, и вождь рассеянно провёл ладонью по насыпи перед тем, как войти, как это делал жрец, даже не задумавшись, что движение это является лишь бессмысленной традицией. Изнутри доносилось слабое пение. Нохоа́ри моани́, Благородный океан, Ты, чей дух сокрыт внутри, Расскажи из уст ари́*... Эперона восседал в центре своей пещеры, покоясь на пожелтевшем от старых рисунков полу, окружённый бледно-розовыми морскими раковинами. Судя по звучавшим словам песни, именно они, добытые из недр океана, должны были поведать жрецу свои тайны. В самую большую из раковин была набрана горстка трав, подожжённая и источавшая тонкий дымок благовоний. За те пять лет, что прошли с тех пор, как двенадцатилетний Кеут впервые оказался здесь, в убранстве почти ничто и не изменилось; стал несколько иным лишь сам жрец: он как будто уменьшился в размерах, а, быть может, просто сам Кеут вытянулся, и колдун больше не казался ему большим и грозным. Хотя, надо отдать ему должное, Эперона по-прежнему внушал страх одним лишь своим присутствием, особенно, когда собирался поведать юному вождю о его будущем. Это ждало Кеута и сейчас. Дождавшись, когда Эперона закончит медитировать, изредка возвращаясь к пению, молодой мужчина встретил строгий, многозначительный взгляд своего жреца. - Океан поведал мне, Кеут, что твоя избранница вовсе не твоя жена. - Как это? Кеут опешил. Он ожидал услышать от Эпероны что угодно, слова о страшном проклятии его рода или заклинание, которое чудом исцелит ребёнка, но только не это. - На Суммали лежит запрет плодородия, потому как она тебе не принадлежит, - пояснил жрец. Он вещал тихо и монотонно, и его спокойствие сводило Кеута с ума. - Суммали пообещала себя морю. Это случилось много лет назад, и она сама, быть может, уже не помнит этого. Но океан не забывает ничьих слов. Тебе придётся отказаться от Суммали, и она будет передана в дар морю. Последние слова его камнем упали вниз, с шумом ударившись о разбросанные по полу ракушки, и Кеуту показалось, что мир вокруг него весь как-то покачнулся. Отдать Суммали? Отдать её в жертву? Кеут не мог этого допустить, но он же и знал законы. Женщина, лишенная плодородия и обещанная какому-либо божеству, должна быть отданной в жертву, иначе весь остров постигнет лютая кара. - Как избежать этого, Эперона? Есть ли обходной путь? Океан так богат! Может быть, он откажется от обещанного ему? Жрец провёл узловатой ладонью по струящемуся дыму, спрашивая, и медленно покачал головой. - Нет. Он ждёт Суммали. Но океан любит меняться. Конечно! Как Кеут сам не догадался? Наверняка от океана можно откупиться чем-то другим и оставить Суммали в живых. - Что же ты посоветуешь мне? Эперона стал раскачиваться из стороны в сторону, бормоча что-то неразборчивое и подсыпая в тлеющую траву новые ингредиенты. Неприятные, дурманящие запахи заполнили собой пещеру. Медленно и сонно пробивались новые слова Эпероны сквозь едкий дым: - Океан любит твою жену, но и она должна преподнести ему свою любовь, которую обещала. Здесь не помогут ни богатства, ни чужие жертвы. Вы должны подарить этого ребёнка морю, лишь тогда Суммали будет откуплена и снова станет плодородной. Кеут с дрожью вспомнил картину, виденную им лишь сегодняшним утром: Суммали, свернувшись калачиком в ворохе цветных тканей, прижимает к сердцу дитя. Решение, предложенное всеблагим жрецом, было поистине верным, но неужели он должен будет принести ей эту весть? Согласится ли она расстаться с младенцем? И тут же отчётливо понял: нет, Суммали ни за что на свете не расстанется со своей дочерью. Но жена дороже ему, чем больное дитя. Остаётся одно. - Я принесу тебе дочь, чтобы ты отдал её в жертву морю, - ровным голосом произнёс Кеут. Он принял решение.