Поймали птичку голосисту И ну сжимать ее рукой. Пищит бедняжка вместо свисту, А ей твердят: Пой, птичка, пой!
***
Влад просыпается в половину седьмого утра от сильной боли в животе: последний раз он ел два дня назад с утра, завтракая после уютной спокойной ночи в чужой квартире в компании Славы и его сестры, с увлечением разговаривая о недавно вышедших фильмах и уплетая всё те же пирожки с чаем. Уставшая от учебы и гулянки с подругами Натаха пришла домой, когда Славик уже стелил Владу постельное бельё на угловом диване в своей комнате, который до этой необходимости был завален непонятно чем и даже не был замечен брюнетом при первом осмотре комнаты; она с глубоким сочувствием отнеслась к краткой истории появления Влада в их квартире, с таким глубоким, что Славке пришлось силой удерживать её на протяжении нескольких минут, ведь она решительно собралась пойти и хорошенько навалять отцу-абьюзеру. Влад вздыхает, внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся из гостиной: явно слышится шуршание тяжелых ленивых шагов совсем недалеко от двери в его комнату; брюнет задерживает дыхание, прикусывая почти зажившую губу, чтобы не вскрикнуть от переизбытка волнения; он слышит, как сердце беспорядочно бьётся в груди, словно всякий раз с силой ударяясь о рёбра, желая разбиться и прекратить чужие страдания. Влад слышит каждое движение, что совершает отец за дверью комнаты: вот он открывает холодильник, с жадностью глотая огуречный рассол, определенно злясь тому, что похмелиться ему нечем; вот он громко кашляет, заставляя тело Влада с силой вжиматься в матрас и судорожно дрожать от страха; вот он роняет на пол свой телефон, стандартно осыпая весь мир громкими матами. Мужчина выходит из кухни, и Влад слышит неумолимые приближающиеся шаги, чувствует каждой клеткой отвратительный запах перегара и пота, невольно вспоминая Славкин одеколон и аромат жареного теста. Шаги слышатся всё ближе и ближе, сердцебиение парня увеличивается в несколько раз, когда, кажется, быстрее уже некуда; тяжелая грубая рука опускается на дверную ручку… Из кухни доносится громкий звонок телефона, и Влад готов умереть от перенапряжения и волнения: он всё чаще замечает седые волосы, появляющиеся из-за частых стрессов и волнения преимущественно на висках, а его руки порой очень сильно дрожат в самых неподходящих ситуациях — отец явно испортил его психику, и это было самое обидное, ведь кто он вообще такой, чтобы распоряжаться чужими нервными клетками и спокойствием? Из кухни раздаётся грубый голос его отца, который он ненавидит больше всех звуков на этой планете, Влад встает с постели и спешно, боясь не успеть, заправляет одеяло и покрывало, после прячась, словно ребенок, играющий в прятки, под кровать. Разговор длится несколько минут, а брюнет терпеливо лежит под своей кроватью, стараясь унять слишком громкие стуки сердца, переживая, что отец услышит их; ему так страшно, что все другие чувства, включая сильный голод, заглушаются перед боязнью дальнейшего. Снова раздаются приближающиеся шаги, брюнет задерживает дыхание, стараясь лежать, совершенно не шевелясь. Щёлкает дверная ручка… — Влад? — мужчину встречает пустая комната, причем пустая во многих смыслах: в её пределах находится лишь кровать, что иногда служит юноше драгоценным укрытием; черный деревянный шкаф, хранящий одежду и прочий хлам; стол и стул, за которыми брюнет сидит, когда делает уроки или рисует. Сердце Владика понемногу успокаивается, стоит мужчине закрыть дверь; он отчетливо представляет себе лютую злость отца, не нашедшего его в своей комнате, его сжатые от ненависти кулаки и рассерженный дикий взгляд. Влад лежит под кроватью не менее получаса, рассматривая подкроватных паучков и возвращаясь мыслями в — как он сам нарёк его — самый счастливый день жизни; уютная квартира Славы постоянно вертелась у него в голове — всё-таки в жизни брюнета было совсем немного разнообразия, а русоволосый парень свалился, словно снег на голову, заставляя впервые ощущать себя человеком, а не тряпкой для обуви. Наконец входная дверь громко хлопает, оповещая Влада о том, что отец куда-то свалил, и ему можно выбираться из своего чудного убежища, что он и делает, весь грязный и пыльный вылезая из-под кровати. Брюнет точно знает, что отец ушёл надолго, о чём говорят отсутствие его сумки-почтальонки и закрытая на ключ дверь, поэтому не опасается внезапного возвращения и спокойно идёт в ванную, желая помыться. Он раздевается, закидывая свои вещи в машинку на быструю стирку, и заходит в душевую кабинку, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Струи холодной воды помогают юноше прийти в чувство, успокаивают его нервы и выравнивают дыхание, он просто стоит под душем несколько минут прежде чем начать мыться, с неким отвращением водя намыленными ладонями по собственному телу. Чувствуя себя немного лучше после прохладной воды, словно избавившись от проблем вместе с пылью и усталостью, парень выходит из кабинки и вытирается первым попавшимся полотенцем, предпочитая не знать, кто или что пользовалось им ранее. Взгляд его тёмных глаз непроизвольно падает на большое замызганое зеркало, занимающее половину стены ванной комнаты, и подросток с отвращением задерживается на своём отражении. Из стекла на него смотрит отвратительный скелет с чёрными кругами вокруг глаз, бледной кожей, всюду покрытой старыми шрамами и новыми ушибами, на которой из-за своей тонкости можно было увидеть даже самые тонкие вены. «Урод», — с ужасом и омерзением проносится у него в голове; он закрывает глаза ладонями, желая развидеть эту картину. Такой человек как он априори никогда никому не понравится, а смысл одинокой жизни юноше крайне непонятен. Каждому человеку нужен кто-то, кто может обнять в трудную минуту и сказать, что верит в него, несмотря ни на что; кто будет гладить его по волосам в темноте, когда тот проснется, задыхаясь от ужаса ночного кошмара; кто будет говорить, что любит, когда жизнь подкидывает очередные сложные испытания. А Владик останется один до конца. После душа он идёт на кухню, очень надеясь найти там хоть что-то съедобное, но, увы, еда по известным причинам уже давно не водится у них в холодильнике, поэтому он решает сходить в магазин по пути в школу. Владу казалось, что несправедливо задерживать детей на занятиях после двадцать пятого мая, но директриса школы решила иначе, понапихав в расписание девятиклассников кучу факультативов до тридцатого числа, чтобы ребята порешали ОГЭ и смогли выйти на экзамены — а первый был уже двадцать восьмого — подготовленные наверняка. Влад добирается до своей комнаты, завернувшись в полотенце, и переодевается в чистую одежду, не отличающуюся своей особой оригинальностью от предыдущей: просторная чёрная толстовка с одним большим карманом на животе и потрёпаные джинсы такого же цвета, чудом служившие ему уже несколько лет. Он расчесывает мокрые чёрные пряди, кое-как неровно постриженные им самим же до состояния некого удлиненного каре, так как деньги, которые он зарабатывал себе на вечерних подработках, уходили на более нужные вещи, чем парикмахерская, а отец ему денег никогда не давал. Он вытаскивает из-под кровати свой тайничок в виде небольшой деревянной шкатулки, который он там обустоил, когда понял, что из копилки деньги пропадают, и известное дело — куда именно, и достаёт оттуда пару купюр, задерживая взгляд на фотографии, приклееной на супер-клей ко внутренней части крышки шкатулки. С фото на него с улыбкой смотрит женщина лет двадцати пяти — его мать, умершая от неудачного падения с лестницы, когда ему было четыре. Влад не знает наверняка, но он всем нутром чувствует, что это он убил её, это он толкнул её в тот ужасный день, смахнув всё на несчастный случай перед полицией, отчего слёзы начинают наворачиваться у него на глазах; он смахивает пару слезинок и закрывает шкатулку, снова пряча её под кроватью, и, взяв свой рюкзак, лямки которого несколько раз отрывались, но были пришиты его умелыми руками, выходит из комнаты, направляясь к выходу из квартиры. Влад закрывает дверь снаружи на замок, точно так же, как это сделал до этого его отец, и, задержав взгляд на лестнице, ведущей на пятый этаж, глубоко вздыхает от желания снова увидеться со Славой или Наташей, но лишь сильнее сжимает лямки рюкзака и спускается вниз. По пути в школу Влад завтракает булочкой с корицей из ближайшей пятёрочки и запивает её дешёвым энергетиком, на вкус напоминающий разве что газированную мочу, но как же он радуется, когда ужасное чувство голода пропадает. Солнце ярко светит людям в лица, заставляя тех щурить глаза или надевать защитные очки; ветра почти нет, отчего на улице довольно тепло, если не жарко; Влад неспешно заходит в здание школы за десять минут до начала факультативов. Дом знаний никогда не нравился парню, и своим вторым домом он его никогда не считал: сложно любить место, где твои тетрадки иногда смывают в школьный унитаз, а тебя самого «по приколу» запирают в подсобке до тех пор, пока вахтерша или уборщица не выпустит тебя оттуда. Почему-то Владик не мог просто существовать ни в одном месте этого мира, словно ему вовсе нигде не было места. Спустя несколько часов, когда солнце стоит ещё выше над горизонтом, юноша выходит из учебного заведения, с трудом сдерживая слёзы от очередной выходки своих одноклассников, которые отобрали у него тестовые работы по математике и литературе, что он так усердно решал в классе, и спустили их самолётиками из окна, пока учитель отсутствовал, весело и громко смеясь, будто это действительно смешно и забавно — медленно рушить чужую жизнь. Влад идёт по залитым солнцем улицам, сворачивает в спальный район и неспешно продвигается в сторону своего дома. Старые многоквартирные дома, где у многих сохранились деревянные окна и ковры на стенах, пестрили на ярком солнышке, создавая свою неповторимую атмосферу: полная женщина лет пятидесяти в одном халате и тапках развешивала постиранные вещи на бельевой площадке, громко переговариваясь с соседкой, высунувшейся из окна первого этажа; молодая растрёпанная девушка с поникшим усталым взглядом курила, отворив окна на своем третьем этаже настежь, так, что можно было увидеть ободраные обои и серость комнаты, и смотрела куда-то вдаль; какие-то живенькие мужички сидели на лавке и играли в карты, громко комментируя игру, заливаясь хохотом над своими шутками; дети, одетые совершенно по-летнему, бегали по двору, где единственным развлечением была гора песка, именуемая песочницей, да старые турники, до которых дети, вероятно, даже не доставали, их панамки то и дело падали с курчавых волос на землю, а резиновые сланцы забавно шлёпали при ходьбе. Именно здесь Владу дышалось легче, чем где-либо — в этом неблагополучном районе, презрительно называемом у них в школе «свалкой», оставалось то, чего не было в новеньких небоскребах и недавно выстроеных жилых комплексах — не было той самой русской души, такой широкой и доброй, сварливой, гордой и простой. Брюнет добирается до своего дома и заходит в подъезд, где даже в жару царит приятная прохлада, и поднимается на четвертый этаж, надеясь на то, что отца всё ещё нет. Замок сразу же поддаётся, и Влад облегченно выдыхает, отворяя дверь и проходя внутрь; что-то подсказывает ему, что лучше было бы сходить прогуляться, но он так устал от всего, что хочется просто лечь и уснуть, что он и делает, переодевшись в домашнюю футболку и штаны.***
Громкий хлопок двери заставляет юношу проснуться; он резко открывает глаза и приподнимается на кровати, рваными вдохами наполняя легкие воздухом; часы показывают половину десятого вечера, но за окном светло как днём — чёртовы белые ночи. Влад спешно завешивает окно плотными тёмными шторами и садится на кровати, свешивая ноги вниз; из кухни доносится звон стекла о стекло, тяжелые вздохи и человекоподобные нечленораздельные звуки — даже по этому Влад понимает, что отец совершенно нетрезвый. Парень задумывается, снова решая спрятаться в своё убежище, не желая попасться на глаза пьяному родителю, но не успевает он это решить, как отец встает со стула, отчего тот характерно скрипит, и направляется либо в гостиную, либо к нему в комнату. Влад успевает только подскочить с кровати. Дёргается дверная ручка… Сердце юноши с болью сжимается и, понимая, что помочь подростку ничем не может, активнее качает кровь по венам и сосудам, усиливая частоту ударов в минуту; парень забывает как дышать и замирает на месте, не в силах пошевелиться. — Вла-адик! Вот это д-да, — взгляд мужчины бегает из одной стороны в другую, словно желая ухватиться за что-либо; выглядит он странно и жутко, точно безумец, сбежавший из тюрьмы, куда его посадили за особо тяжкие преступления. — К-куда ты собрал-лся? Брюнет стоит на месте как вкопаный, молча глядя в пустоту перед собой, готовясь к самому худшему, ведь в таких ситуациях, по обыкновению, самое худшее и случается. Мужчина нахмуривается и с силой ударяет кулаком по стене, разбивая костяшки пальцев в кровь, отчего юноша максимально сжимается, а по его щекам непроизвольно начинают течь слёзы одна за другой, скользя по бледной коже, словно наперегонки. — Почему т-ты не отвеч-чаешь, когда я с-спрашиваю?! — кричит разъярённый родитель, желая выпустить свой пар на ни в чём не повинном ребёнке, стремительной шатающейся походкой направляясь к сыну. Влад в страхе отступает назад, делая один шаг за другим, чем вызывает отвратительную улыбку на лице пьяного отца, мол, «никуда ты от меня не денешься», что пугает его до чёртиков и дрожи во всех конечностях. — Я… Я х-ходил в школ-лу… — пытается успокоить мужчину Влад, но этим лишь замедляет агонию, ибо если отец решительно настроен побить его — он сделает это, несмотря ни на что. — В ш-школу? П-по ноч-чам ты т-тоже по ш-школам шляешься? От-твечай, сук-ка! — злые, пропитаные агрессией и ненавистью глаза неестественно косят, а взгляд продолжает бегать туда-сюда, и до Влада доходит, что мужчина, скорее всего, под героином, а вернее, в состоянии, когда приход кончается, и человек снова постепенно возвращается к реальности: он не раз видел действия наркотиков на своих одноклассниках или же на посторонних людях, которых ему доводилось неоднократно встречать на улице. Парня охватывает сильная дрожь: если под алкоголем отец ещё может контролировать свою силу, не нанося удары по голове или паху — ведь он не хотел, чтобы его посадили в тюрьму за убийство — то теперь, когда в его голове правит царь-героин, он может сделать всё, что угодно. Юноша молчит, не решаясь что-либо говорить, слишком страшно и тревожно у него на душе. — Ты п-похож на грёб-баного п-педика, — с отвращением произносит мужчина, с силой хватая парня за чёрные пряди, сжимая их в руке и пытливым взглядом наблюдая за тем, как подросток извивается, пытаясь ослабить чужую хватку; словно жестокий ничего не понимающий ребёнок, поймавший маленькую певчую птичку, с силой сжимая ей горло, улыбается, крича: «пой, птичка! пой!»В тишине белой ночи кто-то мучает бедную птичку, надрываясь от смеха, сжимая ей глотку.
***
Брюнет не спит всю ночь, зажавшись в углу между шкафом и стенкой, дрожа всем телом, словно в лихорадке; он боится пошевелиться, опасаясь того, что мужчина что-то ему сломал — с такой силой у него болит ребро. Он бы мог пойти к Славе прямо сейчас: тот обработал бы ему ссадины и напоил чаем, а потом они разговорились бы на какую-нибудь постороннюю тему, будь то сериал или музыкальная группа, после Влад бы с увлечением рассматривал коллекцию дисков, которую с гордостью собирал Славик, а потом они бы… Влад морщится от очередного приступа боли, тихо всхлипывая и обнимая руками колени; он не может взять и пойти в такую уютную пятнадцатую квартиру, просто потому, что не заслуживает всей любви и заботы, что просто витает там в воздухе вместе с приятным запахом спокойствия. В таком положении проходит вся его ночь, все конечности затекают, прося легкой разминки покалывающей болью, а глаза, красные от сильных рыданий, уже просто не могут выжать из себя ни одной слезинки, скорее всего из-за недостатка воды в организме. Утро приходит незаметно: в комнате, благодаря плотным шторам, едва ли становится светлее, а Влад, совершенно выжатый и обессиленный, медленно вылезает из-за шкафа, с явными усилиями поднимаясь на дрожащие ноги. Он боязливо выходит из комнаты, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам, с отвращением улавливая храп, доносящийся из комнаты отца, и проходит в ванную. Он откручивает кранчик и, наклоняясь над струёй холодной воды, льющейся в раковину, пьёт, утоляя сильную жажду; напившись, умывает лицо, освежаясь после бессонной ночи, и по привычке чистит зубы. Так же тихо, но спешно, чтобы не разбудить спящего отца, Влад одевается во вчерашнюю одежду и закидывает рюкзак за плечи, делая сзади хвостик для удобства, но снова распуская волосы, только выходя из подъезда, потому что без спадающих на лицо прядей он чувствует себя незащищенным. В школу Влад не идёт — слишком плохо он себя чувствует после вчерашнего, поэтому решает убить какое-то время на старой, давно забытой великим русским богом, площадке, качаясь на одиноких качелях и слушая музыку в своём стареньком, но добротном плеере. Солнце светит по-вчерашнему ярко, заставляя каждый предмет отбрасывать длинную искаженную тень; северный ветер своими порывами освежает воздух. Столько мыслей посещают тёмноволосого в минуты горького одиночества, но все они будто лишены всякого смысла, как, впрочем, и вся его жизнь; спроси его сейчас, зачем он живёт на этом свете, он бы незамедлительно ответил: «Чтобы быть боксёрской грушей моего бати», а в жизни боксёрской груши, как известно, смысла немного. Мимо изредка проходят мамочки с колясками в огромных шляпах, защищающих лицо от солнечных лучей; какие-то весёлые старушки в тёмных очках как у Оззи Осборна, прожигающие старость на улице, как молодые прожигают молодость за выпивкой. Брюнет с грустью слушает Placebo, потому что никак иначе эту группу слушать нельзя, и по вредной привычке покусывает тонкие губы, печально уставившись в одну точку. В потайном кармане своего рюкзака, специально пришитом им, чтобы скрывать от глаз отца деньги, парень находит сигарету, что он положил туда когда-то и забыл. Дрожащими руками парень чиркает спичкой и зажигает никотиновую палочку, с нетерпением поднося её к губам, сладостно затягиваясь, наполняя лёгкие горьким дымом. Сигарета помогает расслабиться и отбросить ненужные мысли из головы, заставляя чувствовать только горьковатый привкус во рту и лёгкое жжение в горле.***
Ближе к шести часам вечера Владик уже поднимается по серому подъезду, пропитаному сыростью и тоской, где с потолка постоянно сыпется извёстка и где всегда пахнет плесенью, а именно так, как уверен брюнет, пахнет смерть. Он добирается до четвертого — самого ненавистного — этажа, дёргает дверную ручку, надеясь на то, что квартира заперта снаружи, но ручка с легкостью поддается, отпирая тяжелую дверь. Влад тяжело вздыхает и заходит внутрь, сразу с порога замечая что-то неладное, ибо из кухни слышатся женский голос, ласково и пьяно зовущий отца по имени. — Чёрт, подожди, — раздраженно говорит мужчина, видимо услышав, как кто-то пришёл. Он выходит из кухни в одних трусах, со злостью уставляясь на только что пришедшего сына. — Ты чё припёрся, блять? — Я… — Проваливай к чертям, я сказал, — мужчина грубо выталкивает сына из квартиры, с силой толкая его напоследок и захлопывая за ним дверь. Влад не удерживается на ногах и больно падает на бетонный пол, сильно ударяясь о твёрдую поверхность. Он лежит на полу несколько минут, просто чувствуя боль и отсутствие сил даже на то, чтобы просто подняться, по щекам текут слёзы, которые он не в силах остановить. Спустя какое-то время Влад осторожно встаёт с пола и, хромая, поднимается на площадку между четвертым и пятым этажами, присаживаясь на ступени; всё тело ломит и болит, словно его вытащили из огромной мясорубки, хотя, если так подумать, его жизнь и есть огромная мясорубка. «Значит так… Как только что-то — сразу можешь без бэ идти сюда, я серьёзно, живу с этими девками, они добрые, понимающие, против никто не будет». Владик всхлипывает, вспоминая слова русоволосого парня, с горечью понимая, что он просто не может пойти и постучать в дверь, просто не может попросить того, в чём нуждается больше всего — всего лишь каплю поддержки и понимания. Он поднимается на ноги с твёрдым решением попросить Славика приютить его на ночь, взбирается вверх по ступенькам и подходит к двери такой уютной пятнадцатой квартиры; заносит дрожащую руку, чтобы постучать и… Не может. Сердце сжимается в бесполезный противный ком, разливая сильную боль по грудной клетке; ему безмерно стыдно просто за то, что он существует; совершенно позорно стоять у двери этого светлого доброго человека, наверняка оказавшему ему помощь только лишь из жалости к униженному и оскорбленному… По бледной щеке стекает новая слеза, парень закрывает лицо ладонями и уходит прочь от двери, возвращаясь на площадку между четвертым и пятым, на ту же ступеньку, где он сидел до этого. Плачет он недолго: усталость и подъездная тишина берут верх над слабым сознанием, с каждой минутой всё сильнее убаюкивая брюнета. Влад спит несколько часов, спокойно посапывая и не видя снов, словно провалившись в тёмную бездну; время близится к одиннадцати вечера, в подъезде, как и на улице, всё так же светло. Сквозь чуткий полусон парень чувствует чьё-то приближение, а любое приближение ассоциируется у него с отцом, дыхание и сердцебиение учащаются от страха, на Владика падает тёмная длинная тень; он просыпается и в панике раскрывает глаза.