Корабли имеют сердце и возможность выбирать.
***
Владик сидит на стуле посередине Наташкиной комнаты с обёрнутым вокруг шеи полотенцем и с опаской смотрит на девушку, раскладывающую разные ножницы и расчески у себя на столе. — Сейчас мы из тебя такого красавца сделаем, — каким-то угрожающим тоном произносит она, проверяя распылительную бутылочку на исправность. — Ээ… то есть, ты и сейчас красавец, но из комнаты ты выйдешь самым чётким вообще, — спохватившись, добавляет девушка. — Можно хотя бы одним глазком посмотреть? — хнычет Славик за закрытой дверью, прямо-таки обижаясь на то, что ему не позволяют следить за процессом стрижки. — Исчезни, — коротко кидает ему сестра, закатывая глаза. — То есть, ты полностью мне доверяешь свои волосы, и в суд в случае чего не подашь? — шуточно уточняет она у Владика, всё это время хранившего молчание. — Не подам, — с улыбкой говорит он, думая про себя, что причёску хуже, чем у него сейчас, вообще сложно придумать. — Вот вредина, это вообще-то мой друг, а не твой, — продолжает бастовать парень из-за двери, всё ещё надеясь на то, что его пустят посмотреть. От слова «друг» Влада, кажется, пробирает насквозь; он не слышит уже ничего, что говорит недовольный Слава за дверью, не слышит, что отвечает ему Наташа, просто пребывает в каком-то далёком космосе. Славик сам только что назвал его своим другом, и означает ли это, что он действительно так считает? Или же это было сказано спонтанно и необдуманно, просто слова, брошенные совершенно случайно? Влад всегда придавал слишком большое значение чужим словам; во всём искал скрытый смысл и подтекст; впрочем, даже там, где таковых вовсе не было, что он в себе очень сильно ненавидел. — Алло, гараж? Ты вообще с нами? — спрашивает Наташка, щёлкая пальцами перед чужим лицом, пытаясь привлечь к себе внимание. — А..? Да! — произносит он наконец, возвращаясь с небес на землю, глубоко вздыхая и отталкивая посторонние мысли прочь, сосредотачиваясь на предстоящем процессе. — Я спрашиваю: какую длину оставить? — повторяет девушка, распыляя водный раствор на густые чёрные волосы и аккуратно расчёсывая их. — Ну… по уши будет нормально? — неуверенно спрашивает юноша, на самом деле опасаясь стричься слишком коротко, ибо к относительно длинным волосам он довольно сильно привык. — Сделаем по мочки ушей, подстричь всегда успеем, — задумчиво произносит девушка и приступает к работе.***
— Вы закрыли глаза? — Да! — Точно? — Да показывайте уже! Наташка заводит Владика в гостиную, внимательно смотря на Славу и тётю Люду, сидящих на диване и без особого восторга закрывающих глаза ладонями по её наставлению. — Итак, представляю вам своё творение, кхм, — важно произносит девушка, буквально переставляя Влада на середину комнаты. — Влад две тысячи, усовершенствованная модель. Зрители наконец опускают ладони с глаз и застывают в изумлении, внимательно смотря на парня, чувствующего себя несколько неловко под столь пристальными взглядами, но с интересом ждущего чужие отзывы. По их лицам сложно понять: либо это настолько плохо, либо слишком хорошо, так как их выражения вообще сложно поддаются описанию в данный момент. — Ё-моё… — Славик первым нарушает молчание, определённо в своём стиле выражая эмоции. — Афигеть… — Тебе очень идёт, — наконец говорит тётя Люда, складывая руки вместе, а затем поднимается с дивана, чтобы рассмотреть юношу поближе; она явно не ожидала, что получится так хорошо. Сбритые под половину сантиметра виски очень красиво подчеркивают форму лица брюнета, а оставшиеся волосы, подстриженные до состояния каре, очень кстати уложены на правую сторону, придавая прическе идеальную завершённость. Сказать, что Владику это идёт — ничего не сказать. Складывалось впечатление, что он был рождён, чтобы носить именно эту причёску. Из его образа почти исчезла традиционная феминность, но выглядел он по-прежнему хрупким и беззащитным; также во всём его виде появилась некая неформальность, которая безоговорочно подходила к его, так скажем, совсем необычной жизни. — Между прочим, я и не сомневалась, что выйдет круто, — довольно говорит Наташа, приобнимая брюнета за плечи, отчего тот чувствует некую беспокойность и тревожность от чужих прикосновений. — Спасибо ещё раз, — сконфуженно произносит Влад, встречаясь при этом с восторженным и в то же время каким-то неопределенным взглядом Славы. — А теперь я, к сожалению, украду у вас вашего Владика, мы с ним гулять собирались! — нетерпение русоволосого, кажется, бьёт через край; он освобождает парня от Наташкиного плена и маминого изучающего взгляда и утаскивает его в свою комнату, взявшись за тонкое запястье, оставляя дам наедине друг с другом. — Спасибо, — широко улыбнувшись, благодарит его брюнет, как только Слава закрывает дверь за собой; от такого большого общества ему стало действительно тревожно и неуютно. — Да не за что! Вот прилипли — за уши не оттянешь, — несколько возмущённо и шутливо говорит парень. — Тебе, кстати, правда просто абалденно с такой стрижкой, супер-чётко, — добавляет он, желая высказать своё мнение именно лично Владу, а не при свидетелях и заставляя того радостно улыбнуться, прикрыв глаза: ему и самому обновление очень понравилось. — Сейчас притащу что-нибудь покушать, и пойдем тусить, — сообщает хозяин комнаты и удаляется, прикрывая за собой дверь. Влада удивляет то, что Слава так просто угадал его состояние, ведь, кажется, все его чувства и эмоции не были выставлены напоказ; тем не менее русоволосый просто безошибочно определил, что тому нужно временное уединение и спокойствие. Это могло объясниться тем, что парень всё-таки прочитал несколько десятков статей по общей и детской психологии, но, скорее всего, у них с брюнетом за то недолгое время их общения просто-напросто образовалась невидимая связь, словно в каком-нибудь фантастическом фильме, где один герой может чувствовать боль и радость другого. На улице стоит просто прекрасная погода: тёплое июньское солнце согревает своими лучами старые пятиэтажки; ветер, пришедший с севера, создает в воздухе приятную прохладу и медленно гоняет облака по небосводу. Время близится к полудню, серые улочки давно не пустуют: целые стайки детей бегают по дворам, отжимая друг у друга игрушки для песочницы, кидаясь песком и уже выясняя отношения: сразу видно, кем они станут, когда подрастут — такими же простыми душевными людьми как их родители, бабушки и дедушки, ну… или же сопьются. В общем-то, от первого до второго в России зачастую всего один шаг. — А вот и я, — Славик заходит в залитую солнечным светом комнату, держа в одной руке сразу две тарелки с бутербродами, а во второй пару кружек, как потом выяснилось — с кофе. Подростки сидят на Славкиной кровати, поедая бутерброды с маслом и сыром, запивая столь вкусный завтрак обычным растворимым кофе с молоком и сахаром. В компании русоволосого Владик чувствует себя более чем комфортно и открыто, скорее всего потому, что успел хорошенько привязаться к нему за всё время их общения. После завтрака Влад понимает, что все его вещи лежат несколькими метрами ниже, в двенадцатой квартире, куда возвращаться более чем проблематично, а та одежда, в которой он был, брошена в стирку после вчерашних похождений. Он с некой неловкостью сообщает об этом Славе, и тот не без труда находит ему свои старые джинсы, с которых он вырос вот уж как несколько лет, серую футболку с символикой какой-то музыкальной группы, по которой Славка когда-то тащился, и обычную черную толстовку на замке. Одежда садится на юношу далеко не идеально, но русоволосый говорит, что брюнет выглядит просто отпадно, и, возможно, так оно и есть. Удивительно, но спокойный сон и пара нормальных приёмов пищи творят настоящие чудеса: тёмные круги под глазами немного посветлели и уменьшились, делая взгляд ещё яснее, и общее самочувствие Влада вполне нормализовалось, хоть он по-прежнему быстро уставал. Подростки прощаются с Наташей, так как тётя Люда опередила их и ушла немного раньше, и выходят из квартиры; Слава берёт с собой рюкзак с перекусом, расчитывая на долгую прогулку, и Владик инициативно предлагает нести его, ссылаясь на то, что обожает носить рюкзаки и без них чувствует себя некомфортно. Когда они спускаются с пятого этажа вниз, Владик бросает взгляд на щиток, расположенный на лестничной клетке четвертого этажа, вспоминая про то, что там у него лежит замечательная заначка на чёрный день в виде пачки красных «Мальборо». — Куда пойдем? — с интересом спрашивает Влад, когда они выходят из подъезда на улицу, щурясь от яркого солнца. — Не хочешь сходить со мной на турники? — отвечает вопросом на вопрос Слава, сонно потягиваясь на солнышке, словно кот. — Пойдем, — Владику кажется, что с каждой минутой, что они проводят вместе, он привязывается к Славке всё сильнее и сильнее, словно его плавно поглощает болото из привязанности и преданности к человеку, чего он не чувствовал никогда ранее, а если и чувствовал, то определенно забыл. Новые чувства и эмоции — это всегда волнительно и страшно, но брюнет старается не бояться просто потому, что это с таким же успехом можно бояться всего вокруг, а жизнь в страхе уже порядком надоела ему. Они добираются до турников, о которых говорил Слава — единственный более-менее новый и не аварийный спортивный комплекс во всём районе, куда ходили заниматься все мальчики и девочки с ближайших домов. Площадка включала в себя несколько турников разной высоты, две лестницы, кольца, пару примитивных железных тренажеров для пресса, брусья и асфальтированную дорожку для бега вокруг. — Слава! Чё ты как? — два крупных парня в спортивных шортах и майках замечают приближающихся к площадке подростков, что несколько напрягает брюнета. — Здарова, пацаны, — откликается Славик, направляясь в их сторону; Влад не знает, куда себя деть и плавно отстаёт от парня, становясь поодаль, разглядывая носки своих стареньких потрёпанных кед. Он не слышит, о чём разговаривают те парни со Славой, но спустя несколько минут русоволосый откликает его, делая знаки рукой, чтобы он подошел к ним. Влад чувствует себя несколько напряженно: возможно, ему действительно нужно заводить новые знакомства, становиться социальнее, ведь, кажется, что его жизнь действительно переменилась, но подросток почему-то твёрдо решает, что одного Славки ему хватает, а поэтому ему необязательно начинать общаться с этими парнями, чтобы вскоре завязать с ними дружбу. Он подходит ближе к Славику, и на него тут же уставляется пара изучающих глаз, под чьим взглядом подросток чувствует себя точно раздетым. — Здаров, я Коля, а это Егор, — представляется один из них, заодно представляя своего другана, и протягивает грубую, далеко не чистую ладонь в знак приветствия. — А ты? Владик понимает, что Слава им его не представил, а значит, скорее всего, они о нём не говорили. — Влад, — отвечает он, с огромной тревожностью и нежеланием пожимая чужую ладонь, впрочем, своей боязни почти не показывая. — П-приятно познакомиться, — он запинается на первом же слове, кажется, готовый сгореть от стыда. — Ты чего такой шугань? — как-то недовольно и с неким наездом спрашивает Егор, и Слава крутит пальцем возле виска. — Я ж не спрашиваю, чё ты такой тупой, отвянь от Влада, — бросает он в защиту своего приятеля. Егор ему никогда не нравился своей тупостью и бестактностью: серьёзно, ещё бы спросил у стеснительного человека: «Почему ты такой стеснительный?». Коля ржёт, поддерживая тем самым Славу, ибо Егор, кажется, вообще никому не нравился, и все были только рады приколоться над ним. После они еще разговаривают пару минут о каких-то ребятах, которых Владик, естественно, не знает, и расходятся, кто куда: Коля с Егором уходят с площадки, а Владик со Славкой занимают освободившуюся лавочку. — Сейчас тебе такие штуки покажу, афигеешь, — проговаривает Славик, улыбаясь и крепче завязывая шнурки на кроссовках. — Давай, — с интересом произносит Влад, чувствуя себя несколько лучше без лишних людей вокруг, и внимательно уставляется на русоволосого, поднимающегося на ноги. Он подходит к турнику и закатывает рукава мастерки по локти; в один прыжок повисает на самой высокой перекладине и начинает показывать различные трюки на турнике, очень сложные и опасные, как кажется Владику, отчего ему всякий раз становится страшно за Славку. Как руки подростка вообще такое вытворяют — неизвестно; ясно только одно — у Славы действительно очень здорово получается, что, конечно же, стало результатом упорных тренировок. — Очень здорово! — тёмноволосый хлопает в ладоши после очередного трюка, и Славик спрыгивает с турника на землю, кланяясь, словно акробат в цирке после своего выступления. Они проводят на площадке несколько часов; Слава пытается научить Владика правильно бить по морде, как он выразился: «исключительно в защитных целях»; они бегают по асфальтированной дорожке, играя в догонялки и не сдерживая смеха над глупыми шутками; русоволосый показывает уставшему брюнету другие упражнения, которые он делает очень здорово и умело — в общем, они действительно весело и интересно проводят время вместе. Владик не чувствует себя так, будто всем этим он обязан Славке: именно Слава заставляет его чувствовать себя просто обычным подростком, имеющим право на друзей, беззаботное веселье и прочие подростковые штуки. Утомившись, парни решают подкрепиться и отдохнуть где-нибудь в тишине и спокойствии, тем более на площадку потихоньку подтягивается всё больше и больше людей: спортивный райончик всё-таки. Они находят пустую скамейку в одном из дворов, располагаются на ней и неспешно едят овсяное печенье, приготовленное золотыми руками тёти Люды. Разговор изначально не клеится, поэтому парни сидят молча, каждый поглощённый своими собственными мыслями; Слава иногда поглядывает на Влада, всё ещё поражаясь тому, как сильно эта причёска идёт ему. — Хочешь, кое-что покажу? — наконец произносит брюнет, неожиданно вспомнив о чем-то. — Есть лист бумаги? Славик отрицательно мотает головой; тогда юноша встаёт со скамейки и принимается за поиски. Через несколько минут он всё-таки приходит обратно к русоволосому, держа в руках объявление «Помощь нарко/алкозависимым» — первое, что попалось ему под руку на каком-то доме. Славик всё ещё не понимает, но внимательно следит за чужими действиями, гадая, кого же Влад собирается лечить от алкоголизма. — В общем, я очень долго тренировался, — шмыгая носом, говорит подросток, заставляя Славку добродушно улыбнуться. — У меня получается, конечно, не очень… Смотри, короче. После нескольких манипуляций, что Владик совершает с листом, русоволосый понимает, что он делает; этот момент кажется таким сокровенным и интимным, что Славик ненароком начинает волноваться. Брюнет складывает немного неровный, но вполне симпатичный кораблик и протягивает его Славке, не знающему, как реагировать; он смотрит в тёмные глаза напротив, и внутри, кажется, что-то ёкает, — они выражают самую искреннюю благодарность, а ещё в них отражается голубое небо. Смотрит и, кажется, тонет, понимая, что назад пути ему не найти.***
Страх. Страх, медленно подбирающийся сзади, готовый в любую секунду схватить за горло и стиснуть его в последних предсмертных объятиях. Всё тело будто парализует; шум, скрежет, дикий вопль и демонический смех, эхом разливающийся по пустынной тесной комнате, где все четыре стены словно давят на тебя, с силой сжимают, ухахатываясь скрипящим голосом. Изуродованные окровавленные трупы — все как один, точно все они — это он. Кладбище, сырая зловонная земля, могила матери… Фотография на надгробии… лицо, искажённое диким безумным хохотом, неестественная, слишком широкая улыбка и чёрные белки глаз. Запах перегара… Снова тесная комната. Тёмный силуэт отца… «Прошу, нет!» «неЕТ!» «ХВАТИТ!» — Влад! Сильная дрожь, словно в ужасной лихорадке, пробирает брюнета насквозь. Он с усилием вдыхает воздух в легкие и, насколько это возможно, осматриватся по сторонам, еле осознавая происходящее: тёмная комната, такая знакомая и безопасная… Кто-то очень крепко прижимает его к себе, тоже слегка дрожа и тяжело дыша. — Всё хорошо… Это просто дурной сон, тише… — голос дрожит, и складывается впечатление, что человек утешает больше себя, чем его. Влад хочет что-то сказать, слёзы текут градом из его тёмных глаз, он давится воздухом и закашливается, вызывая очередной приступ паники у человека рядом. — Тише-тише, тебе нужно поспать… — шепчет он, боясь отпускать брюнета из своих рук, опускаясь на кровать рядом с ним, всё так же крепко обнимая и прижимая его к себе. Парень делает усилие, чтобы что-то сказать, но как будто вырубается, проваливаясь в тёмную бездну, уже не видя никаких снов.