Ведь ты просто влюблен...
***
Влад стоит на балконе и гладит пушистую мурчалку, чьё имя, как ему сказали, что-то между Муркой, Марусей и Мурысей; возможно, хвостатая просто-напросто имела сразу несколько имён. Солнце только встаёт из-за горизонта, но на улице довольно тепло, хотя обычно ночь оставляет после себя заметную прохладу. Брюнет находится в своих мыслях, наслаждаясь минутами одиночества: он не устал от общества Славы или его семьи, но иногда бывают такие минуты, когда просто хочется уединиться с самим собой и хорошенько обдумать всё, что только можно, тем более, когда у тебя слабая и хрупкая психика. Уже минуло несколько дней с того инцидента с Егором, и ушиб на лице Славика выглядит гораздо лучше: краснота и припухлость верно исчезают, и скулу «украшает» только маленькая царапина и такой же небольшой зелёно-фиолетовый синяк. Каким-то чудом русоволосому удалось убедить Владика, что тот ни в чем не виноват, поэтому чувства вины парень и правда не ощущает. «Давай не будем оправдываться или придумывать: виноват только Егор, чтоб его, — он прибегнул к насилию, а ты защищаешь его тем, что чувствуешь вину за его же косяк», — как-то сказал Славик, и, верно, именно эти слова заставили Влада взглянуть на ситуацию под другим углом. Балконная дверь тихонечко приоткрывается, и Влад различает в проходе сонного Славку, одетого в одни лишь боксеры и белую майку; тот морщится от солнечных лучиков, растрёпанные русые волосы мягко переливаются от света и отдают золотинкой. — А я уж испугался, что тебя Наташка куда-то утащила, — широко улыбаясь, говорит он, видя перед собой Влада: парень проснулся и был немало удивлён тому, что диван рядом пустовал. — А я вот решил воздухом подышать, — отвечает Владик, пристально смотря на приятеля и слегка улыбаясь уголками губ. Славик устраивается рядом с брюнетом, так же принимаясь гладить пушистую морду, громко мурчащую от внимания, точно трактор. Ветра почти нет, и на улице стоит какая-то особенная тишина, какую редко встретишь в крупных городах: влажные и уже сухие вещи висят на проволоках бельевых площадок; по дворовым дорожкам ходят сытые и довольные голуби, которых так сильно любят подкармливать человеческие существа; редкие прохожие спокойно идут по своим делам, не нарушая, а даже как-то дополняя атмосферу. Юноши не прерывают тишину, хотя говорить им никто не запрещает: кажется, сейчас существует какое-то негласное правило утренней тишины, которое чувствует каждый и нарушать, впрочем, не собирается. Влад думает обо всём сразу — вообще ни о чём; пытается угадать, о чём размышляет Славик, чей серьезный сосредоточенный взгляд устремлён куда-то сквозь пространство; рука чисто автоматически поглаживает тёмно-рыжую шёрстку. «Если бы вокруг каждого человека была видимая аура, определяющая его сущность, — дополняет свои ещё давние наблюдения парень, кидая короткие взволнованные взгляды на русоволосого, — то у него она была бы похожа на белое облако… или сладкую вату, пахнущую мёдом и карамелью…»***
— Кушайте, мои дорогие, на здоровье, всё вкусное и свежее, — добродушно говорит женщина сидящей за столом детворе, убирая посуду по местам, — по крайней мере так сказал мужик с рынка… — добавляет она, хихикнув. Овощи в начале лета, скорее всего, далеко не местные, а выращенные в каких-нибудь специальных теплицах, но всё-таки в них наверняка гораздо меньше вреда чем в привезенных из-за границы зимой. По крайней мере тёте Люде кажется именно так. — Зачётный салат вообще, — подаёт голос Наташка, уплетая овощную нарезочку, приправленную, по всем русским традициям, солью, перцем и растительным маслом. — Угу, — поддерживают русоволосую мальчики, утвердительно кивая: Влад уже привык, что за столом в пятнадцатой квартире принято иногда разговаривать и не без причин хвалить угощение, приготовленное хозяйкой — отец бы очень сильно ругался, если бы он произнес хоть слово за приёмом пищи, а ведь когда-то они действительно ели с ним за одним столом… — Вот у нас на даче помидоры ещё вкуснее… А огурчики какие! — с восторгом начинает женщина, поглядывая в основном на Владика, так как он единственный не знает, какие у них там помидоры и огурцы. — Скоро клубничка поспеет — вкусная, сладкая! — Здорово, — не зная, что вообще говорить, отвечает Влад, слегка улыбаясь; он очень надеется, что это не выглядит грубо. — Думаю, смотаться нам туда всем вместе на моих выходных дня так на три? Что скажете? Вы мне клубнику поможете прополоть, воздухом подышите, отдохнёте, Владу окрестности покажите; я с соседками увижусь, посидим, молодость вспомним, — предлагает она после, моментально загоревшись своей же идеей, ясно давая понять, что это скорее не предложение, а планы. Наташа и Славка достаточно сильно любили ездить за город, в свой небольшой и такой уютный домик, окруженный деревянным заборчиком; возиться в огороде, наблюдая в течение нескольких месяцев за тем, как хорошо и славно растут посаженные весной и в начале лета растения, приносящие замечательные полезные плоды; бегать на речку, когда вода более-менее тёплая и приятная, чтобы охладиться после прополки или какой-нибудь другой работы; гулять по небольшому саду, где растут невысокие яблоньки, грушевые, абрикосовые деревья, кусты смородины, крыжовника и малины. Брат с сестрой радостно переглядываются; Влад пытается сдержать впечатления от столь интересных планов, но тёплая детская улыбка сдаёт его с потрохами. — Попрошу дополнительный выходной, отдохнём от города, расчитывайте, что поедем завтра-послезавтра, — говорит женщина, и без слов понимая, что её идею все приняли и поддержали более чем радушно. — Владик, ты же когда-нибудь был за пределами Петербурга? Юноша задумчиво уставляется прямо перед собой, пытаясь вспомнить: неужели серые стены Питера — это единственное, что он видел в своей уже не совсем короткой жизни? Кажется, когда ему было два, они ездили куда-то всей семьёй, но это было так давно, словно и неправда; отголоски прошлого и только. — Кажется, я выезжал из города, но слишком давно, совсем и не помню, — произносит брюнет наконец, плавно опуская вилку в уже пустую тарелку. — Будет очень здорово, думаю, спасибо большое. Всю благодарность, что он испытывает в данный момент вряд ли можно описать словами; юноша закусывает губу и опускает голову, сглатывая какой-то непонятный ком и силясь держать себя в руках, но всё же роняет пару бусинок слёз себе на коленки. — Простите… Почему-то люди слишком часто извиняются за слёзы и эмоции, вы так не думаете? Стоит только засмеяться громче, чем обычно, заплакать у кого-то на плече или начать прыгать и весело вскрикивать от радости — почти сразу за этим всплеском следует чувство вины, которое не медля заставляет прекратить — срочно прекратить — и извиниться просто за то, что эмоции наконец взяли верх над привычкой и разумом. Так глупо… но так обыденно. — Эй, ты чего, дурашка? — взволнованно говорит Славик, первым заметив чужие слезинки и осторожно приобнимая юношу за плечи. — Владик, ну не реви! — с сочувствием и приободрением тут же произносит Наташка, подвигая свой стул ближе и крепко обнимая брюнета вместе со Славкиной рукой. — Всё хорошо, чувак, теперь всё хорошо!***
Радостно шмыгая носом и переговариваясь о чём-то, парни и Наташка стоят на платформе, ожидая свою электричку, тётя Люда сидит на скамейке и бодренько разговаривает с какой-то пожилой женщиной, с которой уже успела познакомиться за время, что они были на железнодорожном вокзале. Владик ловит каждое слово Славки, даже самое глупое и бессмысленное, являясь самым верным слушателем историй русоволосого, когда Наташка закатывает глаза и отворачивается от мальчиков. — Натаха, а помнишь, как мы головастиков спасали из лужи высыхающей? — спрашивает он девушку, и та кивает. — Там у нас есть пруд небольшой за огородом, по-любому есть лягушки и головастики, я тебе покажу, — затем добавляет он, переводя взгляд на Влада. — Хорошо, — юноша улыбается и закусывает губу от переполняющего щемящего чувства, наполняющего его сердце и душу. Сейчас ему кажется, что та жизнь, которой он жил раньше — это какая-то невероятная грустная сказка, что-то нереальное и далёкое; словно никогда и не избивал его пьяный отец, словно всё всегда было хорошо, а ведь с их встречи со Славкой прошло даже меньше месяца. Слава — весёлые веснушки на щеках и взлохмаченное море в волосах. Слава — причина, по которой Влад всё чаще думает о лучшем. К платформе подъезжает долгожданная электричка, молодёжь поправляет рюкзаки за плечами, ожидая остановки состава; Славик объявляет, что без возражений сидит рядом с Владиком, на что Наташка отвечает, что сядет с матушкой. Когда транспорт наконец тормозит, и по громкоговорителю объявляется о начале посадки, Славик как бы между прочим, чтобы не потеряться, берёт Влада за руку и утягивает внутрь; брюнет сжимает чужую ладонь чуть крепче, и ему почему-то становится не по себе… Владик сидит возле окошка, слушая музыку в плеере, так сокровенно разделяя второй наушник со Славкой; он зевает, осознавая, что очень мало спал ночью, дорога приятно успокаивает и убаюкивает, юноша прикрывает глаза, кажется, всего на минутку… но засыпает. Железнодорожный состав, не торопясь, подъезжает к нужному посёлку, Славик, кажется, не дышит всю дорогу, пристально смотря на спящего брюнета, совершенно непреднамеренно опустившего голову ему на плечо; тётя Люда и Наташа сидят позади, совсем не придавая значения столь уютной картине перед ними, чего не скажешь о других пассажирах, с таким любопытством поглядывающих на юношей: Славку эти взгляды, впрочем, ни капли не смущают. Электричка останавливается, и Слава осторожно проводит ладонью по чужой руке, полушёпотом оповещая спящего о том, что они приехали. Влад неспешно открывает глаза, поднимает голову с чужого плеча и жутко смущается, осознавая всю неловкость ситуации; бледные щёки заливаются краской, а взгляд рассеянно перемещается то на Славу, то куда-то в сторону. — Прости, пожалуйста, — чуть ли не в ужасе говорит он, отодвигаясь от Славика так сильно, как это только возможно в их положении, но тот лишь с какой-то досадой называет его дурилкой и хмурится, тихонько пихая брюнета в бок. — Ты мне ничуть не мешал, — добавляет он, мягко улыбаясь, давая понять брюнету, что поводов для беспокойств действительно нет; ему не сложно снова и снова повторять Владу, что всё в порядке, правда не сложно, ведь наблюдать за тем, как страх и тревожность на чужом лице сменяются спокойствием и доверием — стало бесценным для него. Двери электрички открываются, и бодрые пассажиры поднимаются со своих мест: в основном — это дачники и дачницы с кучей пакетов и сумок, приехавшие, как и тётя Люда с ребятами, чтобы отдохнуть от шумного грязного города и повозиться в огороде; Славик отрывает свою задницу от удобного сидения и, когда Влад также встаёт с места, снова берёт юношу за руку, ссылаясь на «чтобы не потеряться». На них, впрочем, никто из толпы и не обращает внимания, только тётя Люда едва ли задерживает мимолётый тёплый взгляд на своём сыне, так невесомо улыбнувшись, понимая всё то, чего никто ещё не в силах понять. Они выходят на небольшую сельскую платформу, и поезд уходит, не оставляя за собой и следа: к домикам ведёт старая деревенская дорога, ни разу не асфальтированная, сплошь и рядом усеянная ямами разной глубины и ширины, которые наверняка превращаются в большие лужи после дождя. Воздух, кажется, здесь действительно чище, и дышится непривычно легко, лёгкий ветерок колышет зелёные листья деревьев, раскинувших свои пышные ветки в разные стороны, не опасавшихся, что приедут дядьки с пилами и так бесчувственно отпилят их. Слава осматривается вокруг, а затем, словно ужаленный, отдёргивает руку, в которой до этого держал ладонь брюнета, даже не глядя на него, отчего Влад недоумевающе уставляется на свои ноги, готовый провалиться под землю от непонятного чувства обиды и стыда. Ребята добираются до домика под руководством тёти Люды, слушая её истории про то, как много интересных событий произошло с ней именно в этом уголке страны, таком уютном и родном. Деревянный домик, окружённый низеньким крашеным заборчиком, буквально светится на ярком июньском солнце, утопая в сочной зелени и красивых пышных цветах, растущих на клумбах во дворике. Обстановка внутри дома оставляет после себя ощущение ничуть не хуже; три небольшие комнатки — гостиная, кухня и отдельная спальня, буквально дышат уютом и домашним теплом: потрёпанная деревянная мебель с кучей старых вещиц; большой красно-коричневый ковёр с узором, чисто по-русски висящий на стене в гостиной; деревянные полы, давно, но качественно покрытые лаком; много книг, составленных на полках и, кажется, где придётся. Влад снова ощущает себя дома: в такой обстановке вообще сложно не ощущать себя дома, сердце приятно сжимается в груди, вынуждая губы подниматься в улыбке. — Мальчишки спят в комнате, мы с Наташкой — в гостиной, — даёт указания тётя Люда, хлопотливо разбирая вещи и прибираясь в домике. — Там, правда, одна кровать, как-нибудь уж поместитесь, она довольно просторная. По каким-то причинам Влад ощущает непонятную радость и боязнь; такое чувство, словно он действительно хочет быть ближе к Славе и морально и физически — подобные мысли ужасно пугают парня, ибо такое у него впервые, а любые новшества в своей жизни он воспринимает с опаской. Размышлять над этим ему не дают: Славик утягивает его в комнату, чтобы оставить там вещи. Они заходят в спальню и осматриваются: совсем небольшое помещение, в котором находятся только односпальняя, но широкая кровать, деревянный шкаф, заставленный книгами, коврик на полу и складной стол у крайней стены; из окна с крашеной рамой в комнату попадает солнечный свет с улицы. — Уютненько, — проговаривает Влад, оставляя свой рюкзак между стеной и кроватью. Вещи и сам рюкзак ему принёс Славик из его же квартиры; убедившись, что папаши нет дома, он осторожно перелез на чужой балкон и забрал из комнаты Влада кое-какие предметы одежды и личные вещицы. — А то, — с улыбкой отвечает Славка, поправляя кепку с коротким козырьком на своей голове. — Пойдем за Наташкой, и мы тебе тут всё покажем, вот здорово-то! — добавляет он, беззаботно кидая свой рюкзак за кровать и снова утаскивая Влада за собой. Ребята ходят по участку, останавливаясь чуть ли не на каждом шагу, чтобы послушать Славу и его очередную историю, осматривают огород, находя уже спелые клубнички и, даже не помыв, с удовольствием отправляют их к себе в рот, затем выходят за калитку и прогуливаются по сельской дороге, смеясь над глупыми шутками; день на самом деле проходит совершенно незаметно, как это обычно и бывает — хорошее имеет привычку заканчиваться слишком быстро. Где-то вдали слышится монотонная песня кукушки, ближе к вечеру всё звуковое пространство заполняет целый лягушечий концерт. Тётя Люда приходит вечером и делает всем вкусный домашний творог со сметаной, которыми её угостила подруга, держащая несколько коров; детвора, проголодавшаяся от прогулки, с удовольствием поглощает угощение. После ужина Наташа с мамой уходят в баню, чтобы попариться и умыться, и юноши со смущением осознают, что они — следующие; своего смятения, впрочем, никто не показывает. Владик нервничает, понимая, что остаться в одном нижнем белье перед кем-либо в принципе — слишком страшно и стыдно, и когда очередь наконец доходит до них, оба, сконфуженные и смущённые, неловко путаясь в ногах, идут в эту чёртову баню. Так ведь… не должно быть? Брюнет ломает голову над собственными мыслями, но не находит верного ответа: юноша просто не знает, правильно ли то, что он чувствует, и что именно он чувствует вообще, даже не подозревая, что в русоволосой голове идут войны похлеще. К слову, водные процедуры проходят более-менее гладко: парни просто стараются не смотреть друг на друга, но то и дело ловят себя за неосознанными взглядами в чужую сторону. Верх неловкости. Подростки возвращаются в дом, изо всех сил стараясь вести себя наиболее непринужденно и обыденно, но признаваясь самим себе, что актёрскими навыками природа их явно не наградила, Славка начинает рассказывать историю про то, как Наташка нашла щенка, и они искали ему хозяина, и в итоге его забрала какая-то добрая старушка; Влад увлечённо слушает, действительно забывая о былых неловкости и смущении. Они тихонько проходят к себе в комнату, не желая будить женскую половину компании, и усаживаются на кровать, застеленную чистым постельным бельём, привезённым тётей Людой из города. — Я постараюсь не пихаться во сне, — с улыбкой говорит Славка, ложась на кровать и укрываясь одеялом, затем он приподнимается и чуть ли не укладывает стесняющегося Владика рядом, к стеночке, чтобы тот не свалился, заботливо укрывает его и снова ложится, поворачиваясь к приятелю лицом. — Спокойной ночи. — Спокойной, — брюнет смотрит на лицо напротив, едва улыбаясь, проклиная такой яркий свет за окном, а затем, за неимением лучшей идеи, просто закрывает глаза.***
Бóльшую часть следующего дня компания отчаянных петербуржцев проводит в огороде; Владу очень нравится помогать пропалывать клубнику и слушать огородные истории тёти Люды, хотя он быстро утомляется на солнце; чёрные волосы сильно нагревались, поэтому женщина настоятельно нацепила юноше на голову свою запасную розовую панамку. — Владик такой милашка, смотри, чтобы его не увели у тебя, Славка, — с лисьей улыбкой говорит Наташа, заставляя брата кинуть в неё какой-то сорняк и смущённо покраснеть. Ближе к вечеру Слава предлагает брюнету прогуляться к речке: она, конечно, ещё холодная, но и на берегу провести время можно очень здорово; они идут по сельской дорожке избегая навозные кучи, и беспечно разговаривают о своей деревенской жизни. На Славкиной голове красуется светло-бежевая панамка, и одет он совершенно по-летнему: светлые шортики и лёгкая клетчатая рубашка с короткими рукавами, серо-голубые сланцы весело шлёпают при ходьбе, за спиной болтается полупустой рюкзак; Владик же, вечно мёрзнущий из-за недобора в весе и практическом отсутствии естественного жирового слоя, одет несколько иначе: просторная серая фуфайка с каким-то принтом и с рукавами в три четверти, такие же совсем не обтягивающие штаны, больше похожие на пижамные, на ногах всё те же любимые старые кеды, а на голове всё та же розовая панамка, из-под которой на лицо спадают чёрные пряди. Они добираются до водоёма и, немного погуляв вдоль берега, присаживаются на каменистую землю; солнце то скрывается за белыми пушистыми облаками, то ярко светит, озаряя своим сиянием всё вокруг. Владик лениво ложится на тёплые камни и прикрывает глаза, довольно улыбаясь; Славка сначала сидит рядом, просто смотря на приятеля, а после поднимается на ноги… Влад вскрикивает от неожиданности, открывает глаза и подскакивает на ноги, когда кто-то, не будем показывать пальцем, весело хохоча, окатывает его холодной речной водой из водяного пистолета, что лежал всё время у него в рюкзаке. — Слава, блин! — наконец выговаривает он, пытаясь увернуться от очередных атак, а затем подбегает к потерявшему из-за смеха бдительность русоволосому, отбирая пистолет из его рук. — Ха! Славик всё ещё хохочет, не обращая внимания на то, что остаётся обезоруженным, но когда водные потоки прилетают в него самого, смех ненадолго затихает, сменяясь недоумением. Теперь смеётся Владик, радостно обливая Славку; тот тоже начинает смеяться, уворачиваясь от холодной воды и бежит за брюнетом, чтобы забрать оружие. Влад спотыкается о камень, едва ли не падая в речку, резко останавливаясь, и оборачивается, замирая; он завороженно смотрит на Славика: русые мокрые волосы, завивающиеся к концам, блестят на ярком солнце, влажная в некоторых местах рубашка липнет к телу; парень радостно смеётся, обнажая зубы, на щеках едва ли не светятся рыжие веснушки. Влад смотрит, буквально зависает на неопределенное количество времени и, кажется, начинает понимать всё то, чего не мог понять раньше. Он дико смущается пониманию собственной зависимости, и нельзя точно сказать, когда именно она появилась: может, с самого начала их знакомства или не так давно в один из моментов их особой душевной близости? С губ едва ли не срывается что-то безумное и запретное, но юноша вовремя прикусывает язык, стыдливо понимая, что совершенно пропал....теперь ты не знаешь, как жить и как терпеть, чтобы не рассказать об этом вслух, ведь ты думаешь, что тебя не поймут.