Я притворюсь, сглотнув комок, что я твоих не вижу слёз.
***
— Слав, ну как тебя вообще угораздило?! — Наташа демонстративно закатывает глаза и подносит ладонь к лицу, действительно не понимая, каким образом её брат упал в пруд с головастиками, да ещё и буквально за полчаса до электрички. — Ой, да ладно тебе, — отмахивается Слава, снимая с себя насквозь мокрую рубашку и выжимая из неё мутную воду; с него льются целые потоки, и выглядит это забавно, словно он водяной, вылезший из болота или какой-нибудь лесной чащи. Влад стоит рядом с горе-мальчиком и выжимает его панамку, едва ли сдерживая подступающий смех; Славка упал совершенно неожиданно, потянувшись за какой-то кувшинкой, брюнет даже не успел понять, что произошло: он повернулся на громкий всплеск и последующее «Ё-моё!» и увидел парня, выбирающегося из пруда. Вся ситуация кажется максимально комичной, поэтому Наташа не выдерживает первая и начинает звонко смеяться над братцем, отчего тот старается бросать на неё максимально грозные взгляды, но почти сразу же сдаётся, тоже заливаясь смехом. — У нас через полчаса электричка, иди переодевайся, а то не успеем, — успокоившись, произносит девушка; она не представляет, что скажет мама на подобное происшествие, когда они вернутся, но надеется, что голова брата останется на его плечах. Ребята плетутся к домику, где их уже ждут тётя Люда и вещи, которые она собрала к отъезду; женщина охает, разводя руками и качая головой, глядя на промокшего насквозь сына. — Вот как знала, что что-то случится перед самым отъездом! — восклицает она, отправляя Славика живо переодеваться в сухую одежду. — Не ребёнок, а катастрофа, ей-богу! — Это уж точно, — с тёплой улыбкой соглашается Владик, смотря на удаляющегося русоволосого. — Спасибо большое за то, что взяли меня с собой, — благодарно добавляет он, поворачиваясь к женщине, — у вас тут очень здорово. Она приобнимает юношу за плечи и отходит с ним в сторону, присаживаясь на деревянную скамейку около домика, явно желая о чём-то поговорить с глазу на глаз; парень начинает немного нервничать, ощущая неловкость дальнейшего разговора всеми фибрами своей души, но покорно садится рядом с женщиной, стараясь не выдавать своего беспокойства. — Влад, конечно, тебе очень неловко, но мне кажется, нам правда стоит поговорить о том, что тебе не нужно возвращаться к своему отцу, — начинает она, заботливо глядя на своего собеседника. — Я бы могла пойти в полицию, всё им рассказать, но более чем уверена, что у твоего папы найдутся оправдания или какие-нибудь другие причины, по которым дело постараются как-нибудь замять, есть один неприятный опыт… Поэтому я настоятельно предлагаю тебе пожить у нас столько, сколько вообще потребуется. Брюнет внимательно слушает женщину, неосознанно закусывая нижнюю губу и нервно перебирая пальцами подол футболки; ему действительно очень неловко от такой заботы, но вернуться в свою квартиру — означает лишь снова упасть в те же самые круги ада, где он провёл бóльшую часть своей жизни. Парень чувствует себя немного паршиво, как обычно чувствует себя человек, которому раз десятый безвозмездно помогают; он тяжело вздыхает, понимая, что никак и ничем не способен отплатить за всё то, что семья Славы сделала и ещё сделает для него. — Спасибо вам большое… Я правда не знаю, как вас отблагодарить за всё, — произносит он наконец, поднимая взгляд на тётю Люду; в его глазах читается самое искреннее сожаление вперемешку с благодарностью и любовью к этой прекрасной доброй женщине, к которой он успел привязаться как к родной матери. Она с теплотой обнимает юношу, проговорив что-то типа «глупый», брюнет боязливо приобнимает в ответ, так безопасно и спокойно прижимаясь к ней; солнышко скрывается за облаками, и в воздухе царит приятная прохлада. — Обнимаетесь, и без нас? — раздаётся голос Славки, и женщина плавно отпускает смущённого, но радостно улыбающегося Влада из своих объятий. — У нас десять минут до электрички, — с улыбкой добавляет русоволосый; теперь на нём красуются чёрные спортивки с регулирующимся шнурком на поясе и заправленная в них бело-голубая спортивная футболка с номером восемь на спине, волосы всё ещё влажные, но заметно, что их старательно попытались высушить с помощью полотенца. — Да, надо бы поторопиться, — поднимаясь со скамейки, говорит тётя Люда; Влад встаёт на ноги вслед за ней, не скрывая лёгкой улыбки на тонких губах. Они закрывают деревянную калитку, коротко прощаясь с таким замечательным и уютным местом, так полюбившимся за несколько дней, а затем быстрым шагом направляются к железнодорожной платформе, с которой уже так скоро их должен забрать небольшой состав. Добираются до места они без приключений, расставаться с этим славным уголком совершенно не хочется, поэтому в пути все молчат, словно не желая разделять свою собственную тоску с кем-либо; электричка уже стоит у платформы, в неё спешно заходят люди с сумками и пакетами. Ребята и тётя Люда оглядываются напоследок и наконец заходят в транспорт; женщина садится рядом с Наташкой и ставит себе на колени небольшое пластмассовое ведёрко, наполненное красной спелой клубникой, мальчики снова устраиваются вместе на соседних сиденьях; махина, издавая громкий свист, трогается с места. Влад испытывает слишком спорные и совершенно противоположные друг другу чувства: невероятно сильные радость и счастье из-за того, что в его жизни так непредсказуемо появились такие прекрасные моменты и люди — и убийственную тоску, переполняющую сердце и, кажется, выливающуюся через край. Он — ему не хочется признавать и произносить это даже про себя — влюблён. Влюблён безответно, так горько и сильно, в своего единственного, самого лучшего друга; так боязно теперь смотреть в голубые глаза, опасаясь того, что их владелец наверняка узнает всё — неумолимо прочтёт о запретном; так мучительно не иметь возможности — скорее права — даже думать о… боже… взаимности! Юноша сидит рядом со Славиком и молча смотрит в окно, обдумывая всё, наверное, по пятому кругу: горячие пирожки, добрые слова, тёплый летний дождь, фантики и кораблики, просторная мягкая футболка, пахнущая Славкиным одеколоном, белые ночи и звёзды, яркие веночки из маленьких солнышек — слишком мучительно, слишком прекрасно. В какой момент он стал чувствовать что-то иное, нежели дружескую любовь и привязанность? А стал ли вообще? Владу удобнее думать, что это пройдёт; а ещё удобнее — думать, что он глубоко ошибается. Брюнет никогда ни в кого не влюблялся, так как же он распознал, что это именно те «бабочки», о которых пишут в книгах и показывают в фильмах? «Боже, да я сошёл с ума, — думает он, устало выдыхая и закрывая лицо руками. — Я люблю Славу, конечно люблю, но как друга, как самого близкого человека. Я не могу любить его так, как девочка любит мальчика, это же… неправильно?» За окном одна картинка быстро сменяется другой; среди зелёных деревьев мелькают какие-то населенные пункты; вдоль дороги стоят фонари и электрические столбы. «Я думаю, что влюблён просто потому, что никто никогда не был ко мне так добр… На самом деле ведь всё иначе? Столько вопросов, и так мало ответов…» — Чего ты такой задумчивый? — так неожиданно нарушает Слава мысленную войну юноши, с интересом смотря на него. — Да так, неважно, немного устал… — действительно как-то устало улыбаясь, произносит Владик, переводя взгляд со сменяющихся за окном пейзажей на своего попутчика. — Если хочешь поспать — спи, моё плечо абсолютно в твоём распоряжении, — с широкой улыбкой говорит Славка, устраиваясь поудобнее на своём месте. Влад утвердительно кивает, но на протяжении всего пути до Питера прикладывает все усилия, чтобы не уснуть; они так же слушают музыку, разделяя между собой наушники, и иногда переговариваются о чём-то совершенно незначительном; состав стремительно мчится по железной дороге, сменяя виды за окном и унося людей всё дальше и дальше от сельского спокойствия к той привычной серой суете городской жизни.***
Они добираются до дома ближе к шести вечера, но тётя Люда почти сразу, только переодевшись и немного передохнув, уходит на работу в пекарню в третью смену, как и планировала с самого начала; Наташка сначала пьёт чай с печеньем за столом в кухне вместе с парнями, делясь впечатлениями и восторгами от поездки, но после чаепития закрывается у себя в комнате, на всякий случай прося ребят не шуметь, потому что собирается отдохнуть и, возможно, поспать после утомительного дня; в квартире воцаряется тишина. Юноши сидят в Славкиной комнате и занимаются каждый своим делом: русоволосый смотрит в потолок, лёжа на своей кровати, Влад увлечён тем же, но лежит он на своём диванчике. — Как ты? — наконец нарушает тишину, так сильно давящую ему на мозги, Славик, поворачиваясь на бок и переводя взгляд с побеленного потолка на своего соседа по комнате. — В порядке, — на выдохе отвечает Влад, бессовестно говоря неправду; он был бы в порядке, если бы мог с уверенностью сказать, что понимает абсолютно всё, что происходит у него в голове и в душе. Слава чувствует что-то неладное, но спросить не решается, только утвердительно кивает, возвращаясь к разглядыванию небольшой стеклянной люстры в виде цветочка; Влад не двигается ещё несколько минут, а после приподнимается и садится на диване, свешивая ноги. — Почему всё так? — ни с того ни с сего спрашивает он, смотря в пустоту, и глубоко вздыхает; русоволосый оперативно поднимается в сидячее положение, недоумевая опуская взгляд с люстры на брюнета, задавая вопрос одним выражением своего лица. — Всего месяц назад всё было так плохо, а потом появился ты. Почему так произошло? Почему ты вообще решил помочь мне? Я всегда задумывался над этим… Ты ведь мог проигнорировать или ещё что-то… Слава отводит взгляд куда-то в сторону и молчит несколько секунд, возвращаясь в своей памяти в тот самый день, когда он вышел из квартиры на чей-то плач и познакомился с Владиком; да, он мог просто пожалеть его и пожелать удачи, мог даже прогнать его с лестничной клетки, но… Юноша очень сильно не любил насилие. Подраться с кем-то или дать сдачи — это он считал совершенно нормальным и даже иногда необходимым, но когда сильные обижают слабых — этого он просто не переносил. — Мой родной отец, — наконец начал он, предварительно усевшись поудобнее на кровати и снова вернув взгляд на собеседника, — он бил маму прямо у нас на глазах. Наташке было пять, а мне всего три, но я помню всё практически в мельчайших подробностях… Она несколько раз пыталась развестись и подать на него в суд, но этого ублюдка отмазывали из-за связей и из-за того, что «глупая баба просто придумывает» или «бьёт — значит любит». Влад едва ли дышит, внимательно слушая русоволосого; когда тот делает паузу, брюнет поднимается с диванчика и перемещается на кровать, присаживаясь рядом со Славкой, с тем же вниманием и сочувствием внимая чужой истории. — Вскоре у неё получилось развестись с ним, ему дали условный срок за избиения и заставили выплатить маме деньги за ущерб, — заключил парень, смотря на свои ладони, лежащие на коленях. — Тогда я уже окончательно понял, что ненавижу насилие и все его проявления… А когда тебя увидел, просто сердце сжалось, будто меня самого кто-то побил… — он тяжело вздыхает и максимально незаметно, только лишь краем глаза, смотрит на юношу, сидящего рядом. Тёмные глубокие глаза так быстро наполняются солёными слезами, брюнет точно не желает, чтобы слезинки скатывались по щекам, поэтому даже не моргает; он никогда бы не подумал, что такие добрые и прекрасные люди перетерпели столь ужасное испытание, предоставленное судьбой. Далеко не за каждой радостной улыбкой и звонким смехом стоит счасливая и беспечная жизнь, и так важно всегда помнить об этом, не делая спешных выводов о ком-либо. Слава тут же отводит взгляд в сторону, глубоко вздыхая и сглатывая такой горький и противный ком, застывший в горле, притворяясь, что не видит чужих слёз. Влад прикусывает губу и отворачивается, надеясь, что русоволосый не заметил его состояния; он и так слишком много плачет, за что уже каждый раз чувствует удушающий стыд и смущение. Ему так хочется сказать всё, что сейчас буквально разрывает его душу на кусочки, хочется выразить всю свою благодарность и любовь этому чудесному человеку. — Спасибо, — лишь говорит он, вкладывая в это, казалось бы, очень простое слово слишком много смысла и чересчур много значения; затем он подвигается чуть ближе и осторожно опускает голову на чужое плечо. Слава молчит, но как-то заметно напрягается, только, наверное, через секунд десять невесомо приобнимая взволнованного юношу за плечи.***
С самого утра стоит приятная тёплая погода: земля просыхает на ярком летнем солнышке после ночного дождя, прохладный западный ветер колышет зелёную траву и листья деревьев своими несильными порывами, облегчая духоту влажного Питерского воздуха. Редкие прохожие лениво плетутся по серым улочкам, нехотя передвигая ногами; раскрасневшиеся на солнце мамочки гуляют с колясками, громко беседуя со своими подругами о сложностях жизни простой русской женщины; детвора, едва ли не с самого рассвета, резвится на подобиях площадок или же просто где придётся — всюду царит эта жаркая душная атмосфера. Владик сидит на хромой табуретке на балконе и задумчиво смотрит куда-то вдаль, потягивая холодный зелёный чай из большой прозрачной кружки. Если бы кто-то сказал Наташке, что у неё одни мальчики на уме — это была бы совершенная неправда, а вот у Влада, как бы это не звучало, уже на протяжении нескольких дней в мыслях были одни только мальчики, а если быть точнее — совершенно один мальчик. Целые океаны мыслей разного плана не отпускают его бедную головушку ни на минуточку: с таким упоением он ловит каждое слово, сказанное Славой; с такой неизмеримой любовью смотрит на русоволосого, но совершенно не может наглядеться; так сильно краснеет из-за своих же, таких запретных, но невыносимо прекрасных, полуночных размышлений. Юноша сидит, всё так же уставившись на горизонт, совершенно безнаказанно думая о предмете своей самой сильной и, впрочем, единственной любви. Он уже совершенно уверен, что влюблён, хотя поначалу и отрицал этот факт; любовь цепкими пальцами буквально вцепилась ему в горло и отпускать, кажется, вовсе не собиралась, с каждым днём только усиляя хватку. Слава и раньше, едва ли не с самой первой встречи, был всем для брюнета, но сейчас юноша просто не мог представить себе жизни без русоволосой катастрофы, точно без него не было и смысла просыпаться по утрам. — Чего ты тут делаешь? — нарушает тишину Славик, выходя на балкон; в послеобеденное время делать, честно говоря, ничего не хочется, поэтому русоволосый уже на протяжении десяти минут не может найти себе занятие по душе, бессмысленно слоняясь по квартире. — Да вот чай пью, отдыхаю, — поднимая взгляд на парня, отвечает брюнет; Слава подходит ближе, опираясь о перила балкона руками и окидывает взглядом представляющуюся картину, глубоко вздыхая; затем он поворачивается корпусом к Владу и просит у него попробовать напиток, так как сам он зелёный чай в принципе не пьёт. Брюнет улыбается и протягивает наполовину полную кружку Славику; на какую-то секунду их пальцы соприкасаются, что равносильно разве что разряду тока. — У тебя такие пальцы холодные, — говорит русоволосый и, аккуратно поставив кружку на верхнюю плоскую часть перил, бесцеремонно берёт чужую ладонь в свои руки; сердце Влада замирает, и он, вероятно, забывает как дышать. — Ну ты и лягушка, конечно, — с глупой улыбкой добавляет он, отпуская чужую руку. Владик коротко хихикает, складывая ладони в замке на коленях, надеясь, что он не похож сейчас на умалишенного, а затем поворачивает голову в другую сторону, словно с интересом рассматривая что-то: на деле же — чтобы русоволосый не заметил его покрасневших щёк. — Прикольно в такую погоду, конечно, но какой-то он совсем несладкий, — выдаёт свой вердикт Славик, сделав глоток чужого напитка, чем всё же заставляет брюнета снова повернуться к нему лицом. Влад забирает свою кружку обратно, объявляя Славке, что он просто ничего не понимает в зелёном чае, на что тот с широкой улыбкой кивает. За месяц с небольшим Влад действительно поправился на пару килограмм и перестал выглядеть как скелет, хоть худоба всё ещё была очень заметной и сильной; из кожи ушёл тот болезненный сине-фиолетовый оттенок, делавший юношу больше похожим на мертвеца нежели на живого человека; красивые тёмные глаза всё ещё обрамлялись тёмными кругами, но это уже не выглядело жутко. Слава лишь на секунду задерживает взгляд на брюнете, а после отводит его в сторону, разглядывая серые стены соседних домов, на которые плавно ложатся яркие лучики. Когда солнце начинает греть всё вокруг ещё сильнее, парни покидают балкон, где становится слишком жарко; они сидят в комнате, умирая от скуки и духоты. Влад с безразличием листает какую-то книжку, удивляясь, как в майке и коротких шортах может быть так жарко, его волосы собраны в слабый хвостик сзади; Слава лежит на кровати уже даже без майки в одних шортах, без интереса слушая какую-то песню в наушниках. Кажется, минует час, может — больше; бело-серые облака потихоньку заполняют небосвод, скрывая солнце от человеческих глаз, отчего на землю опускается приятная облачная тень; Славка уже сидит на подоконнике, наслаждаясь легким ветерком, дующим из открытой форточки, а Владик располагается на полу, облокотившись о кровать спиной и украдкой смотря на русоволосого. В Славе ему нравится абсолютно всё: всегда взлохмаченные русые волосы, такие приятные на ощупь; непередаваемо красивые светло-голубые глаза, такие добрые и прекрасные; мелкие веснушки, рассыпанные по щекам и переносице; даже небольшая щербинка между передними зубами. Влад просто с ума сходит от своих собственных наблюдений, сердце каждую минуту наполнено ужасной тоской и невообразимой радостью. — Ну чё, братцы, — отворив дверь, произносит Наташа, затем она заходит в комнату и непринуждённо прыгает на кровать Славика. — Как вам погодка? Влад переводит взгляд на девушку и улыбается ей в знак приветствия; она одета в спортивный серый топ и короткие зелёные шорты, русые, но немного темнее чем у Славы, волосы заплетены в две косы. — Лучше не придумаешь, — наконец подаёт голос её брат, сидящий на подоконнике. — А тебе? — Супер просто, только из дома выходить не особо хочется, — отвечает она, не понимая чужого сарказма и располагаясь поудобнее на кровати. — Там уже прохладнее, шестой час всё-таки. Не хотите прогуляться сходить? — Да не особо как-то, — усмехаясь, произносит русоволосый, свешивая ноги над полом и глядя на сестру. — А что, позвать в гости кого-то хотела? — Неа, просто у нас дома хлопья закончились, думала, может, вы гулять пойдёте да купите, — отвечает она; Славик задумывается, снова смотря на улицу, действительно замечая перемену в погоде, а затем переводит взгляд на брюнета, как бы спрашивая его мнения. Владик смотрит на русоволосого, пожимая плечами, показывая, что он совсем не против прогуляться: сидеть дома ему откровенно надоело. — Ну ладно, уговорила, — снисходительно заключает Славка и спрыгивает с подоконника на пол.***
Отвергая законы природы, Стоит у перил моста, Безумно глядя на воду, Совершенная красота.
Юноши сидят на скамейке, поедая мороженое в стаканчиках за каким-то непринуждённым разговором; рядом с Владиком лежит полупрозрачный красный пакет с ручками, в котором располагаются любимые Наташкины хлопья с медовым вкусом. Время близится к семи часам, и на улице гораздо прохладнее, что не может не радовать редких прохожих, уставших от духоты и безветрия. — Надо бы топать к дому, — произносит Славка и заботливо вытирает салфеточкой чужую щёчку, так непринуждённо смеясь и называя Владика хрюшей. Брюнет смущается и слегка улыбается, отчаянно стараясь не встретиться взглядом со Славой, но когда это становится неизбежным, он только закрывает лицо руками, провоцируя очередную порцию звонкого смеха у русоволосого. — Ты такой милый, я прям не могу, ё-моё, — с улыбкой говорит парень и поднимается со скамейки, побуждая Влада сделать то же самое. Брюнет берёт пакет с хлопьями в руку, но Слава просит отдать его ему, ссылаясь на то, что он любит носить пакеты; он забирает ношу из чужой ладони и снова поражается тому, насколько руки Влада холодные: тот одет уже в черные джинсы и футболку такого же цвета, но всё равно мёрзнет — странно и необычно. — У тебя такие ладони холодные, как ты так живешь вообще, — с удивлением произносит он, перекладывая пакет в другую ладонь, а свободной так обыденно беря юношу за руку. Брюнет замирает, когда парень переплетает их пальцы в некий замок и, не говоря ни слова, просто тянет его афигевшее тело в сторону дома. Они. Идут. За руку. Влад забывает как дышать, сердце колотится в несколько раз сильнее обычного, словно желая вырваться из плена рёбер. «Боже мой… Он не знает, как мне больно, для него это ничего не значит…» — закусывая нижнюю губу, думает Влад, впрочем, не желая, чтобы этот момент когда-либо кончался. Они идут по улице, держась за руки, и Славе, кажется, совершенно плевать на то, что подумают его друзья и знакомые, если встретят их; кажется, он широко улыбнётся и помашет им рукой с пакетом, крича, как он скучал по ним, и что стоит встретиться на следующих выходных. Слава — тихое «спокойной ночи» в кромешной темноте. Слава — громкое «плевать» и высоко поднятый средний палец. И никто из них не знает, что в это самое время за ними следит пара пьяных, наполненных злостью и жестокостью, глаз… Юноши добираются до подъезда, и прямо перед тем как зайти, останавливаются из-за звонка телефона Славика. Парень мягко отпускает чужую руку, видит на дисплее такое знакомое «Натаха» и принимает вызов. — Алло… Да… Хорошо… Идёт… — разговор выходит недолгий, Влад стоит, оперевшись спиной о стену у подъездной двери, и смотрит на русоволосого. — Наташка звонила, сказала, что хлеб купить нужно, я сейчас мигом в киоск, — наконец произносит Славка. — ты меня тут подожди, одна нога здесь — другая там! Брюнет кивает и смотрит на удаляющегося парня, пока тот не скрывается за углом дома; юноша глубоко вздыхает, а затем, замечая развязанные шнурки на одном из кед, опускается на корточки, чтобы завязать их. Он делает шнуровку потуже и завязывает аккуратный бантик, заправляя его ушки вовнутрь; чьи-то торопливые шаги… над ним нависает тень… — Вот же в-выродил урода! — парня хватают и буквально поднимают на ноги за ворот футболки, что становится потрясением для него; сердце падает в пятки от до боли знакомого голоса, и мурашки неприятно рассыпаются по телу от вида пьяного разъярённого отца… Коленки предательски подкашиваются, но на ногах юношу удерживают чужие руки, такие грязные и отвратительные, грубо прижимающие его к стене; хрупкая психика, словно собранная по маленьким кусочкам ваза, готова треснуть в любой момент. Крик отчаяния и боли застывает у него в горле, когда первый удар приходится по животу; парень, пытаясь сделать хоть один вдох, сгибается, с усилием продолжая делать попытки, чтобы набрать воздух в лёгкие, но так больно… — Таких как т-ты сжигать надо, сраный пидор! — так жестоко и зло; мужчина силой заставляет брюнета встать ровно, вцепляясь в его запястья с такой силой, что кости парня, кажется, вот-вот сломаются; из тёмных глаз одна за другой по бледным щекам скатываются горькие слёзы. — Месяц т-тебя дома н-не было, шлялся где-то! Второй удар приходится по лицу в район скулы, немного слабее предыдущего, но острая боль пронизывает буквально всё тело; уши закладывает, но парень наконец чувствует, что может вздохнуть. «Помогите!» — срывается с его губ, но брюнет не понимает, сказано ли это вслух или же про себя; из-за угла выходит Слава, он бросает взгляд на происходящее, пакет из его рук падает на землю… Русоволосый срывается с места, так быстро, кажется, за несколько секунд оказываясь совсем рядом, предотвращая очередной удар. Так быстро. Всё происходит слишком быстро: несколько пьяных возгласов, удары… Слава с силой толкает мужчину напоследок, и тот, естественно, падает в силу своего состояния, кажется, теряя сознание. У Славика разбиты бровь и губа, руки трясутся от страха и перенапряжения; он глубоко вздыхает, осмысливая произошедшее, и спешно подбегает к Владу и, взяв чужую ладонь в свою, утягивает его в подъезд. — Идти можешь? — беспокойно спрашивает он перед лестницей, на что брюнет взволнованно кивает, всё ещё плача и дрожа, не имея сил совладать с собой.***
Слава обеспокоенно и очень осторожно прикладывает к чужой щеке лёд, обёрнутый тканью; брюнет смотрит на него отсутствующим взглядом, сбивчиво дыша и дрожа всем телом, словно в лихорадке. Ему очень больно и плохо; психика явно не выдерживает всего напора боли и отчаяния, что он испытывает в данный момент; кажется, он пребывает в неком шоке после случившегося и просто не может нормально реагировать на происходящее вокруг. Парень смотрит на бровь и губу русоволосого и начинает плакать ещё сильнее, коря себя за то, что просто существует. — Из-за м-меня… тебе попало, — тихо говорит он дрожащим голосом, проникновенно смотря прямо в глаза напротив. — Да ты чего, глупышка, — качая головой произносит Славик, — я за тебя все кости кому угодно переломаю. У брюнета перехватывает дыхание, он просто разрывается от нахлынувших чувств и эмоций: Слава сейчас так близко, ужасно близко… Влада переполняет безмерное чувство любви и восторга кажущееся чем-то нереальным на фоне убитой психики и сердечной боли; он слегка подаётся вперед, совсем не контролируя свои действия и, кажется, тянется за поцелуем… Всё случается так быстро: Слава замирает на мгновение, а после с каким-то страхом отталкивает юношу, вскакивая на ноги и сгорая от непонятных чувств на месте. Влад не шевелится несколько секунд, а после, словно ошпаренный, подскакивает с места и выбегает из комнаты, после — из квартиры, даже не удосужившись обуться. Так больно и ужасно он не чувствовал себя никогда. Он спешно спускается вниз, не думая ни о чём бросаясь к своей квартире, ничего не различая от слёз в глазах; дверная ручка поддаётся с первого же раза, пропуская блудного сына обратно в удушающее пространство. Парень резко останавливается, кидаясь к электрическому щитку и извлекая оттуда свою заначку в виде пачки красных «Мальборо». Никому не нужен. Ты никому не нужен, тупица! Противный голос, доносящийся из пучин сознания, заставляет брюнета спешно сунуть пачку в карман и зайти в квартиру, с силой закрывая уши ладонями, пытаясь спастись от неприятных фраз. Это конец. Ты же понимаешь, что это конец? Влад опускается на пол в прихожей, кусая губы до крови и тяжело дыша; он чувствует, что будто все его действия совершаются под чьим-то пристальным контролем, словно он не в себе. Слёзы обильно скатываются по щекам и падают на грязный пол. Как ты мог думать, что значишь для него что-то бóльшее? Ты жалок. — Нет! — шепчет он в пустоту, мотая головой в разные стороны. — Нет… нет… Жалкий. Жал-кий! Он срывается на сильные рыдания, закрывая лицо ладонями и прокручивая все события в своей голове снова и снова. Он потерял всё, что имел, не было больше смысла. Ничего не станет лучше. Ничего не может быть лучше. А зачем тогда ему вообще жить? Влад ошарашенно умолкает, просто смотря сквозь пространство и не шевелясь на протяжении, наверное, нескольких минут; сердце не прекращает усиленно биться, пытаясь выбраться из клетки рёбер. Не-за-чем. Он молча поднимается с пола, едва ли не падая на каждом шагу передвигаясь по квартире, направляясь в ванную комнату. В ушах звенит, а запах плесени и перегара чувствуется даже несмотря на забитый из-за рыданий нос. Брюнет входит в ванную, не закрывая дверь за собой и лихорадочно открывает все ящички комода, стоящего под зеркалом. Как он раньше не додумался до этого? Лучше не быть вовсе, чем быть так. Юноша без проблем находит старенькую упаковку с бритвенными лезвиями, с таким ужасом и неким вдохновением вынимая из неё одно единственное; он кладёт его на край раковины, а затем достает из кармана пачку сигарет, желая выкурить парочку напоследок. Юноша чиркает спичкой и неспешно, как-то слишком спокойно и размеренно, выкуривает две никотиновые палочки, чувствуя лёгкое одурманивающее головокружение. «Пора, — с неким испугом думает он, аккуратно беря лезвие в руки и становясь перед раковиной, не глядя на себя в зеркало. — Прости меня, Слава…» Первый порез выходит совсем неглубоким; юноша не выдаёт никаких эмоций, крутит кранчик, включая холодную воду, и опускает левое запястье под леденящие струи. Алая кровь моментально окрашивает воду. Влад закусывает губу и наносит ещё пару не очень глубоких порезов, как бы подготавливая кожу к дальнейшему; из глаз снова текут слёзы. «Я…так сожалею…» «Мне вообще не стоило рождаться…» Слёзы душат, юноша глубоко вздыхает, набираясь решительности. Порез — самый последний, но самый глубокий — точно задевает вену. Парень смотрит на кровь… так много крови. Голова кружится всё сильнее и сильнее с каждой минутой, в глазах предательски темнеет. Проходит какое-то время, полное боли и непонятного убаюкивающего состояния, и он обессиленно падает на холодный грязный кафель.