Рано или поздно случается тот момент, когда весь мир замирает, предчувствуя финал долгой истории. К сожалению, несмотря на то, что гидра, изрыгающая «Красный лёд», испуганно забилась под камень, она продолжала губить, отравлять тем ядом, который когда-то впрыснула в невинные тела. В участок пришли не самые лучшие вести, а вместе с ними и заявление на тех, кто держал под стражей и допрашивал Берна Касику. Это случилось во вторник, юношу нашли повешенным в палате. Врачи обнаружили парня в сидячем положении возле каретки кровати, он удушился полотенцем. Красные линии и небольшие вмятины на шее Берна, как раз говорили о физических свойствах орудия самоубийства. Бывший наркоман умышленно намочил полотенце, придав ему твёрдости и грубости волокна. Он действовал наверняка, лелея одну лишь цель — уйти из жизни, чтобы больше не терпеть адской ломки. Уйти тихо, не сказав и не написав ни слова.
Поначалу прозвучала версия убийства, поскольку полицейских смутил способ завязывания узла — правша так бы не смог, но Новак сразу же её опровергла, сказав, что Берн был левшой. Правда, объявленная версия суицида ничего бы не изменила. Касика мёртв, и тут уже ничего не сделаешь.
Таким незаурядным образом, утро среды следователь провела в морге перед столом, на котором лежало бездыханное тело юноши. Миссис Касика требовала имена всех, кто проводил допрос и довёл её единственного сына до самоубийства. Однако вместо двух имён, следователь сказала только одно — своё. Лицо женщины сначала побледнело, а потом налилось кровью, сети мельчайших капилляров пронизывающие глазные яблоки, окрасились в багровый цвет, став буйными горными ручьями. Брызжа слюной, миссис проклинала следователя, проклинала прямо здесь, при сыне. Она молчала. Что Новак могла сказать?
Фаулер об этом узнал на час позже, когда ему сообщили истинную причину опоздания следователя на собеседование. Коннор, ещё не видевшись с утра с Элен, тоже всё знал, поэтому ему выпал шанс рассказать план действий, о котором они успели с Новак договориться на днях. Джеффри лишь подавленно качал головой, соглашаясь с каждым словом андроида. Капитан точно знал, что Элен не привлекут к ответственности, но шуму это разбирательство наведёт.
— Я понял тебя, — проговорил мужчина. — Только не лезьте первыми в драку, тем более не пускай Новак. А она полезет, я точно знаю. У них, у канадцев, какие-то свои тёрки…
— Джеффри, ты видел её вообще? Куда этот сухостой в женском обличии полезет? — хмыкнул лейтенант Андерсон.
— Кто знает этих женщин, кто знает этих канадцев, — философски пробурчал капитан и откинулся в кресле.
Небо затянуло серыми облаками, погрузив Детройт в сон. Ветер совершенно стих, ему уже наскучило гонять листву на тротуарах. Да, и какой в этом толк, если андроид-дворник всё снова уберёт без всяких эмоций и брани? Из-за моря тянуло прохладным дыханием осени, которая рано или поздно вступит в свои права и перекрасит листву в свой любимый золотой цвет. Работать в такую погоду совершенно не хотелось, да что там, жара по-осеннему даже приубавила пыл у хулиганов, местных извращенцев и преступников. По этой самой причине департамент пустовал: кто-то коротал часы в курилке, глядя на заманчивые струйки дыма, кто-то потягивал кофе и делился новостями, а кто-то ушёл в патруль и где-то засел в авто, слушая новости. Собственно, капитан Фаулер тоже не захотел сидеть в офисе, вернее, он решил выбраться с Хэнком в ближайшую кофейню. Но всё-таки только одну душу манил опустевший офис.
Новак пришла к трём часам дня. Полностью измотанная миссис Касика, она приползла к своему рабочему месту и шлёпнулась на стул, словно тряпичная кукла. Работать и думать о чём-то кроме Берна она просто не могла, поэтому все мысли о «Grey Horse», «Красном льде» казались одной большой ерундой, не имеющей никакого значения. Нет, она понимала, что нет её вины в смерти любителя красных кристаллов, он просто хотел избавиться от боли во всём теле, но нападки его взбешённой матери изрядно потрепали ей нервы. Что уж там, она же мать. Следователь не первый раз практиковала подобный способ проведения допроса, и до этого момента никто не вешался, ибо потому что на фоне резкого психического возбуждения они попросту забывали всё то, что с ними было.
Ей нравилось играть с психикой людей, зная, чем это может обернуться, а здесь обстоятельства изменились. Реакция живого существа вышла из-под контроля, дав необычный результат. «Допрашиваемый умер из-за вас!», — внушала ей миссис Касика. Но не факт, что на момент смерти Берн помнил что-либо о допросе. Если парень оставил бы записку, ей стало бы легче от знания того, что она не виновата или наоборот… но Берн пожелал сохранить тайну своего поступка.
И теперь Элен тупо смотрела на бумажку и мысленно зачитывала одни и те же строчки:
«Смерть Бернарда Касики 2019 года рождения наступила в результате омертвления клеток мозга от прекращения кровообращения при сдавливании сонной артерии.
Непосредственной причиной смерти (ведущим осложнением), судя по имеющимся клиническим и морфологическим признакам, является странгуляционная асфиксия от сдавливания органов шеи (повешение)».
— Что б, тебя… — сплюнула она и снова опустила глаза в лист бумаги. — Просто взял и сдох.
Отложив копию документа, Новак достала смартфон и быстро набрала номер, который скрывался в глубинах списка контактов. Абонент на том конце сотовой сети подошёл к телефону немедленно, будто он специально ждал этого звонка.
— Марк, звони адвокату, дело может обернуться не совсем хорошо.
Кто такой Марк? Кто-то из той «свиты», о которой упоминал Хэнк? Неужели смерть наркомана способна омрачить репутацию частного детектива? Да и что ей может угрожать? Эти и другие вопросы быстрыми потоками символов и знаков бегали в системе Коннора, который наблюдал за следователем из-за угла. Впрочем, все вопросы он сохранил для следующего раза, завтра важный день, от которого зависит исход событий, повлекших за собой множество разбитых и сломанных судеб.
***
Стеклянным звоном и рокотом храп мужчины перекатывался звуковой волной из одной комнаты в другую. Стуча когтями, огромный пёс бродил по залу и кухне, пытаясь найти удобное место. Закончив с проверкой системы, Коннор удобнее расположился на диване, пытаясь подавить гнетущие мысли. Что-то не давало ему перейти в ждущий режим, словно предчувствие чего-то нехорошего, как говорят люди. На диван запрыгнул Сумо и улёгся непосредственно на парня, лизнув того в щёку. Как только ладонь Коннора опустилась на широкую собачью голову, сенбернар тут же засопел. Его влажный нос стал постепенно высыхать, показывая степень его расслабления. И Хэнк, и Сумо могли спать, а вот он не мог. Ужасно хотелось чего-то, чего-то, что успокоит.
Похлопав по спине пса, Коннор попытался подняться, впрочем, Сумо его понял и спрыгнул с дивана. Отряхнув футболку от собачьих волос, детектив побрёл в спальню, где храпел на все лады лейтенант. Мужчина, несмотря на широту кровати, спал на чётко обозначенной им территории, поэтому рядом с ним всегда пустовало пространство, порой его занимал Сумо. Тихонько пройдя в темноту, детектив опустился на левую, свободную сторону постели. Он, бывало, приходил «переночевать» сюда, к счастью, Хэнк об этом не знал, потому что Коннор всегда уходил снова в зал ближе к утру.
Сенбернару, по-видимому, тоже стало одиноко в большой комнате, поэтому вскоре и он появился в спальне и уселся рядом с кроватью. Его глаза блестели в темноте двумя жалобными лужицами, а когда он заскулил, стало казаться, что он сейчас заплачет. Андерсон, услышав мольбы Сумо, в полусне что-то пробубнил и похлопал по кровати, позволив тому лечь к нему. Стуча коготками, собака обошла и огромным пушистым облаком легла в пространство между Коннором и Хэнком, словно туман осел в далёком от Детройта перевале Святого Бернара. Лизнув Андерсона в затылок, собака потом толкнула влажным носом в руку детектива. Повиновавшись, Коннор обнял пса, уткнувшись носом в его густую шерсть. Вроде бы отлегло…
Впрочем, не только не спал «охотник на девиантов». Зажёгся свет, скрипнула дверца шкафа, что-то громыхнуло. Давно этот чёрный чемоданчик не видел света, почти с самого переезда. Тонкий слой пыли покрывал железную крышку, словно первый снег. Тусклая лампа на кухне освещала только руки, которые боялись и хотели прикоснуться к кодовому замочку на кейсе. Какой там шифр? «Не помню», — намеренный обман себя же. Ты знаешь эти цифры, потому что любишь старину Брэдбери. Щёлк — замочек отбрасывается в противоположную сторону.
Уже на половине пути.
***
«Не хочу убивать того, кто хочет правосудия…», — шептали во тьме уставшие губы.
«Не хочу, чтобы остался жив тот, кто терзает меня каждую ночь и медленно убивает путников, сбившихся с дороги».
Одинокая слеза с болью и зудом выкатилась из века, измаравшись в чёрном карандаше. Он боялся, но попробовал пошевелиться — запястья ныли от долгого сдавливания их пальцами.
«Не хочу, продолжать такое существование, будучи закованной в хомут кобылой, иногда получающей удовольствие за пролитую кровь, словно кусочек сахара в награду за сброшенного и затоптанного всадника. Это позорно, я живу в позоре, позволяя дьяволу издеваться надо мной. И вот опять я вкушаю сладко-горькие плоды позора, чувствуя колкую негу внутри. Я жалок».
Ощущая боль в пояснице и чувствуя жгучие полосы на спине, он осторожно поднялся во тьме, накрыв лицо влажными ладонями.
«Не хочу, чтобы эта тварь продолжала жить. Я сяду, но буду знать, что змей, охраняющий долину красного льда, будет мёртв».
Он бросил взгляд на лицо дьявола — спокойное и удовлетворённое. Змей дремал во тьме, не догадываясь о намерениях своего раба. Он же, мягко придвинувшись ближе, вскинул руки, глядя на бледную шею.
Уже на половине пути.
***
Крышка откинулась, явив приглушённому свету содержимое кейса. В мягком чёрном поролоне покоился пистолет. Свет лёг мягкой дорожкой вдоль ствола, сияя шелковым переливом. В другом пазу — магазин, набитый под завязку смертоносными свинцовыми мошками. Руки дрожат — боятся прикоснуться к прошлому, дотронуться рукоятки, которую сжимали руки мертвеца. Лёгкая царапина на затворе осталась как напоминание о той перестрелке, унёсшей жизни двух полицейских и одного наркобарона.
Собравшись с духом, хозяин оружия осмелел, вынул пистолет из уютного поролона, осмотрел, подставив к свету. Палец самопроизвольно лёг на спусковой крючок, будто он вернулся в родное ложе. Приятная тяжесть, тяжёлый запах смерти и сладость приближающейся мести по закону. Пули блеснули, поймав пучок света, однако, они тут же исчезли где-то в недрах рукоятки. Задорный щелчок — пока на предохранитель, ещё рано. На стуле висела портупея с кобурой. Чёрные ремешки примут за аксессуар, за который ещё скажут пару комплиментов.
Ни шагу назад более.
***
Пальцы подрагивают от прилившей к ним силы. Дьявол дремлет, сладко сглотнув во сне слюну. Он завороженно опустил взгляд на пошевелившийся кадык под кожей, усеянной багровыми полумесяцами.
«Не хочу терпеть».
Веки, на которых дремала ночь, распахнулись. Дьявол утомлённо смотрел на своего раба, однако, тут же его губы тронула улыбка. Аккуратно взявшись за дрожащие руки парня, змей подтянулся, сев на постель. Его глаза, затянутые пеленой соблазна и просыпающегося желания, отражали далёкий свет уличных фонарей и мерцания рекламы. Он и не понял, как его руки вроде бы наполненные силой и готовые сжать ему шею, опустились. Его лицо обдало приятной горячей волной, исходящей от каждого пальца искусителя. Он снова в его власти, во власти наркотического недуга влечения.
«Не хочу», — плача, молвил в мыслях не состоявшийся убийца, в ответ, прикусывая и сминая губы своего хозяина.
Его изодранная спина вновь заныла, когда её коснулись мягкими пальцами, которые снова станут когтями.
«
Я жалок, до безумия ненавижу себя, но продолжаю… Шаг назад и более».
