Замужем... вроде

Непонятный человек, который решительным шагом надвигался на нее, с симпатичным букетом цветов в руках, не был похож на ее Баринова даже на приличном расстоянии и даже с учетом того, что благодаря чрезмерной работе за монитором ей уже давно пора начать носить очки. Елена Павловна даже не пыталась мысленно присобачить этому товарищу усы или бороду, потому что и так было ясно, что это не Витя. Не успела она даже изобразить неподдельное удивление от того, что этот товарищ действительно прибыл за ней, как у нее в руках уже оказался тот самый ну очень красивый букет. Все сопровождалось галантными фразами на чистом русском от этого обаятельного молодого человека, и вот она даже не успела понять, как оказалась на заднем сидении шикарной иномарки с кожаным салоном, а ее новый знакомый занял водительское место. Она готова спорить, что это один из его поваров и что натворил этот несчастный немалых дел, из-за чего, собственно, и вынужден вот таким столь интересным способом отрабатывать. Наверняка ему даже пришлось выучить русский язык менее, чем за двенадцать часов. Как ни странно, она оказалась права. Снова. Его жена слишком хорошо его знает. Этот красавец выбросил целых восемь литров свежесваренного, особенно удачного томатного супа на банкет. Готовил Виктор Петрович. Лично. А он выбросил. Лично. Еще и с такой гордостью сообщил об этом, что в ответ на это у шефа неожиданно закончились слова, но все не так просто. В него полетела синяя папка, которая донельзя была набита какими-то якобы важными бумажками. Виктор Петрович попал. Этот парень поклялся, что он больше ничего и никогда не будет выкидывать. Даже овощные обрезки. Вдруг этот ненормальный их коллекционирует… Но в данный момент, отбывая свое наказание, он был готов благодарить всех богов, что так легко отделался, потому что от него требовалось только молчать. В машине приятно пахло, будто она только что из салона. Не было ни холодно, ни жарко, было как раз хорошо. Молодой человек молчал, и даже, как принято у старых-добрых московских таксистов, не включил надоедливое радио. Было тихо. Елена уже и сама не заметила, как перестала напрягаться, а главное, перестала думать. Голова абсолютно опустела. Безумие какое-то. Плавно за окном пролетал ночной город. Было приятно смотреть, словно на живые обои. Веки будто начали тяжелеть, а на губах застыла слабая улыбка. Если честно, то она уже в предвкушении белых чистых простыней в постели, чтобы просто лечь и уснуть. С нее пока что хватит. Пусть его развлекательная программа для нее немного подождёт. Ей пока что будет достаточно того, как ее привезли, как ее встретили и как она отдохнёт в свежей постели. Не успела она окончательно очутиться мысленно в постели и закрыть глаза, как машина остановилась, и через мгновение дверь с ее стороны открылась. Молодой человек протянул ей руку и лишь со слабой улыбкой кивнул на ее благодарность за столь щедрую вежливость и галантность к ее скромной персоне. Холл отеля, куда ее привезли, был слишком ярким. Настолько ярким, что она не осилила его даже разглядеть как следует. Шикарно, дорого, богато — пока это все, о чем она догадывалась. Все было натерто буквально до блеска, даже пол. А это она только вошла. Ее быстро провели к лифту, будто догадываясь о ее тайных желаниях касательно постели. Рука молодого человека вызвала лифт и тут же протянула ключ-карту, по всей видимости, от ее номера. — Восьмой этаж, восемьсот тридцать пятый номер. Виктор Петрович будет с минуты на минуту. — Он учтиво и в то же время еле заметно кивнул и улыбнулся одними губами. — Спасибо. — Она улыбнулась, не чувствуя никакой усталости. Какой приятный молодой человек. Елена Павловна наблюдала за тем, как он быстрым шагом приближался к выходу, ровно до того момента, пока лифт наконец не известил ее о своем прибытии тихим звоночком. Но все-таки интересно, что же натворил этот приятный молодой человек. Ладно, ее тяга к постели и свежим простыням всё-таки подождёт. Раз ее Виктор Петрович будет с минуты на минуту, то можно и немного потерпеть. Знала бы она, что прямо сейчас, в данный момент, он бурно обсуждает с таксистом вчерашний матч между Барселоной и Италией прямо под дверями отеля, будто и вовсе забыл, для чего он сюда приехал, она б его, наверное, убила. Очень даже вероятная версия. Но зато таксист, добрая душа, найдя товарища по духу, не взял с него ни копейки. Шеф был доволен и надвигался в отель, буквально не касаясь земли. Войдя в свой номер, освободившись наконец от обуви и букета, касаясь ступнями приятного ковра, Елена была готова замереть прямо посреди комнаты и простоять так хотя бы несколько минут. Но любопытство пройти чуть дальше и разглядеть, что там такое стоит на столе, победило всякие желания, начиная от наслаждения ковром, заканчивая наслаждением постелью. Столик, который был сделан из прозрачного стекла с деревянными худыми вставками, был напрочь заставлен. На краю стояла большая коробка с подарочной лентой, на которой небрежно лежал ещё один букет для нее. Бутылка красного вина, куда же без этого, сам бог велел. Причем она уже даже по этикетке понимала, что это такое вино, которое любит покупать ее Баринов. Это когда купил, поставил и смотришь, и каждый раз, на любой праздник, всерьез задумываешься, а достаточно ли это весомый повод, чтобы открыть это вино. Ну и, конечно же, еда. Причем это были не красиво выложенные нарезанные фрукты и сыр. Это была настоящая еда. Начиная от фуа-гра и лёгких закусок, заканчивая тарелочкой теплого супа из морепродуктов. В данный момент она понимала, насколько же сильно она его обожает. Но желание немедленно начать трапезу победило желание открыть все же эту большую красивую коробку с лентой. Упаковка легко поддалась напору ее пальцев, крышка аккуратно отошла в сторону, куда-то на диван, а зрачки заметно расширились. Да он с ума сошел… — Может, и на меня посмотришь, или мне ещё немного пойти погулять? — Его усы, именно усы, а не борода, с которой она почти окончательно смирилась, прятали его широкую и довольную улыбку, а руки держали ещё одну ключ-карту. Причесан, в костюме, рубашка белая и выглаженная, туфли сверкают. Знала бы она, что буквально сорок минут назад он метался по кухне, потому что, видите ли, у Малуды банкет серьезный для всего его семейства, то, наверное, была бы ни капли не удивлена. Он смотрел на нее так, будто сейчас снова, как тогда, в отеле, посреди коридора, прижмёт ее к себе и зажмет ей руки. И не то чтобы она была против. Упаси Бог. И в самом деле. Виктор Петрович не заставил ее подойти, а все сделал сам. Первым делом он вдруг, сам от себя такого не ожидая, почувствовал, как же он устал. Не конкретно за день, а за эти полгода. Ну почти за полгода. Потрясающая женщина, он бы даже сказал, ведьма, до чего же способна доводить этого ненасытного трудоголика буквально за несколько секунд. Мало того, что устал, так ещё и соскучился. Это, пожалуй, добивает. Вроде как и приехала, а вроде как и этого будет мало. Елена будто видела, что с ним происходит. Какая война творится у него внутри, а он только две минуты как вошёл в этот номер. Ее улыбка постепенно начала исчезать, и она наконец сделала несколько шагов ему навстречу. Да, снова, будто в дежавю, ей зажимают руки, так что она не способна ими пошевелить. Но теперь это все происходит спокойнее, и только спустя несколько достаточно длительных мгновений шеф всего лишь позволяет себе начать касаться ее щеки, и то не губами, а всего лишь кончиком носа. Он будто мучил сам себя. Допустим… Признаться, это было что-то новое. Она почему-то начала очень слабо, зато по-настоящему счастливо улыбаться. Она внимательно, пытаясь ничего не упустить, стала смотреть куда-то на ковер, но зато всем телом настроилась чувствовать, что же он будет делать дальше. Нос начал утыкаться в ее шею, а хватка его рук ослабела. Но не успела она дотронуться до ворота его рубашки, хотя бы до ворота его рубашки, как этот, по мнению того интеллигентного юноши, который ее сегодня подвозил до отеля, ненормальный поймал ее ладонь в свою и начал слабо касаться нежной кожи губами. История о том, как он впервые начал всерьёз и с нежностью целовать руки своему конкуренту и, как он любил выражаться, ошибке природы, не была слишком красочной и длинной. Более того, это случилось в полной темноте. И даже не в кино, чтоб, так сказать, не нарушать традиции. Это случилось у него в машине. Зимы тогда, как таковой, уже не было, но были страшные морозы по ночам и по утрам, что даже не то что на улицу, из постели вылезать не хотелось. Но тем не менее ему это вовсе не мешало. Его не раздражало то, что надо ехать в совершенно другую сторону от дома, чтобы просто отвезти ее домой, его не раздражало то, что иной раз он мог умудриться доехать домой далеко за полночь. Единственное, что его раздражало в тот момент, что Елена любила заикаться, что она лучше на такси, чтоб ему не было так тяжело. Ну и ещё отпускать как-то тоже не было особого желания. В тот раз они спорили. О чем-то они очень серьезно поспорили, так что, как следствие, слишком быстро добрались к ее подъезду, хоть и пробки были немаленькие. Но вот о чем они тогда спорили, хоть убей, но он уже, наверное, не вспомнит. Они не ссорились, они именно спорили, что-то про кухню. И ни она, ни он не сбавляли оборотов. Хотя у нее могла вдруг неожиданно появиться прекрасная возможность проехаться на метро, а у него… А у него потери были бы размером мирового масштаба. Но не суть. Все равно они тогда ни к чему хорошему не пришли, потому что, как только он повернул в ее сторону и когда уже начали виднеться многоэтажки, в одной из которых ей и предстоит скрыться и оставить его одного, как она это любит делать, ей позвонили. Очень не вовремя. Но ничего страшного. Виктор Петрович уверенно и в то же время плавно начал сначала, как ей показалось, разворачиваться, чтобы выехать, но потом вдруг, совершенно неожиданно для нее, он решил припарковаться на одном из немногих свободных мест, но зато недалеко от двери подъезда. Затем он плавно заглушил мотор. А затем выключил абсолютно весь свет в салоне и фары. Интересно. Но особо вида она не подала, а лишь продолжала спокойно обсуждать со своей якобы хорошей подругой подробности банкета у нее в Радуге в честь дня рождения компании, в которой она является помощником президента. Для этой якобы хорошей подруги очень важно произвести сильное впечатление на этого президента, потому что что-то он ее не сильно замечал и недостаточно хвалил. Елена слышала эту трогательную грустную историю уже раз восьмой, поэтому почему-то тяжёлый обречённый вздох скрыть не удалось. Если бы подруга была в самом деле хорошая, то она бы знала, что в такое время звонить ей нельзя ни под каким предлогом. Шеф сразу же, как только заглушил мотор и потушил везде свет, повернулся всем телом в ее сторону и стал внимательно на нее смотреть. Теперь по ней было заметно, как же всё-таки она устала за день и как же все-таки этот их спор помог ей хоть немного, но развлечься и расслабиться. Он не знал, с кем она говорит, она расскажет, кто это был, уже когда положит трубку, но тем не менее было понятно, что разговор не приносит ей никакого удовольствия. Ее фразы были короткими, несколько раз он заметил тяжёлый и замученный, но главное, незаметный для своего собеседника выдох. Но вскоре женщине это наскучило, и она вовсе перестала подавать какие-то то признаки того, что она очень внимательно слушает. Ее рука сама потянулась к вороту его рубашки и начала с долей небрежности его расправлять, а глаза внимательно следили за этими действиями. Как только с воротом было покончено, Елена Павловна собиралась убрать руку, будто ничего и не было, но он оказался шустрее. Шеф остановил ее ладонь буквально на полпути и с такой же долей небрежности взял ее в свою большую. Сначала он лишь слегка поглаживал ее пальцами, слабо сжимал, затем переплетал ее пальцы со своими, но это все происходило без особой медлительности и осторожности. В любом случае, для Елены это было намного приятнее, чем то, чем она вынуждена заниматься: слушать о важности расставить столы и закуску на них в правильном, чуть ли не в алфавитном и цветовом порядке. Елена уже настроилась прощаться, специально собрала всю свою волю в кулак, перестала отвлекаться на зрелище их с Бариновым рук и просто отвела взгляд куда-то на многочисленные кнопки регулировки кондиционера и печки, как Виктор Петрович перешёл в атаку и начал медленно и не спеша, а главное, вполне осознанно и сосредоточено целовать ее ладонь. Такого она за ним ещё никогда не наблюдала, но, черт возьми, как же это приятно. Как приятно, что тот, кто тебя ненавидел, кричал на всю страну, а если точнее, то на камеры, что она ошибка природы, начинает так покорно целовать ей руки, будто он готов не только на такую мелочь для нее. И в этот раз ей было так же чертовски приятно, но что-то тут все-таки не чисто. Елена решила все же его немного остановить и начала слабо касаться губами его губ. Как только он ответил ее губам своими, она поняла, что не может почему-то удержать довольной улыбки. — Ну садись уже, а то ведь в самолёте явно не накормили человеческой порцией. — Баринов опомнился первым и своим насмешливым тоном начал возвращать к реальности и ее. — Как ты догадался? — Действительно, откуда это мне знать. — Теперь это уже точно он. Она приглушённо засмеялась, потому что вдруг вспомнила о перелёте, о том, как она устала, как рвалась в постель, но, сама того не замечая, начала есть ещё вполне теплый томатный суп. Французское вино, она так прекрасно перенесла перелет в бизнес-классе, ее так хорошо встретили, ее очень вкусно накормили, шикарный подарок, ее день рождения, они впервые встретились за эти морально тяжёлые полтора месяца — исход этого вечера ясен. Но все, на что хватило ей сил, — это аккуратной стопкой сложить грязную посуду после их ужина и отправиться в теплый душ, а затем натянуть на себя белый отельный халат. А он вовсе… бросил непонятно где свой пиджак, всего лишь расстегнул несколько пуговок на рубашке и, ощущая каждую мышцу своего тела, аккуратно прилег на большую двуспальную кровать с большим количеством подушек, и то… приземлился он все равно поверх одеяла. Казалось, что благодаря тёплому душу Елена Павловна уже отдохнула после столь насыщенного дня процентов так на шестьдесят. Пожалуй, это лучшее окончание дня ее рождения, которое у нее только было, а у нее было таковых не мало. В волосах была всего одна невидимка, которая что-то отчаянно пыталась удержать где-то на макушке, а тело приятно обнимал белый халат. Сейчас ещё ляжет в чистые белые отельные простыни, и жизнь точно удалась. — Ты завтра никуда не идёшь? — Она проговорила это спокойно, будто совершенно адекватно собирается отреагировать даже на то, что ему нужно в очередной раз спасать всю кулинарную вселенную, она в самом деле уже привыкла. — Нет. Когда Малуда услышал, что ты приезжаешь, то очень сильно стал просить, чтобы я обязательно тебя ему показал ещё раз. Мне кажется, что он ревнует ещё сильнее, чем ты. — Вот этого мне как раз и не надо. — Она слабо улыбнулась, но даже не посмотрела на него: слишком была занята подушками, покрывалом и одеялом. Хотелось поскорее лечь, но тут слишком много всего, что не давало ей этого сделать. Ее муж в том числе. Он смотрел только на нее. У него редко такое бывает. Почему-то у этого мужчины нет привычки смотреть на людей, изучать их, запоминать, во что они одеты, и так далее. Он скорее запомнит форму плинтуса, чем одежду собеседника. Но не в этот раз. Смотрел до такой степени жадно, что она прямо чувствовала, что она будто в аквариуме, словно рыбка какая-то. Но все же он сдался ровно тогда, когда понял, что его жене ну очень надо лечь в постель прямо сейчас и что он очень этому мешает. — Но в ресторан ты меня все равно своди. Хочу посмотреть. — Свожу, но только на экскурсию. В ресторан мы пойдем немного в другое место. Я там хоть и не работаю, но там точно не отравят. — А ещё я хочу посмотреть на эту твою Лею. — О Господи, опять двадцать пять. — Он резко передумал раздеваться и вернулся на кровать прямо в одежде, прямо поверх одеяла. — Что опять двадцать пять? Когда ни позвоню или ни напишу, ты вечно ешь с ее рук. — Елена набирала обороты, и ещё немного — и она за себя не отвечает. — Та… — У него заканчивались слова, у него просто не было сил спорить, но все же он не отступит. — Два раза буквально две ложки у нее себе вкинул, потому что банкеты были один за другим, на ходу ел, даже распробовать не смог. — Но ел же. С рук кухарки. — Именно это ее и злило. — Зато я даже понятия не имею, кто у меня конкуренты и как их зовут. В этот раз слова закончились у нее, и она наконец посмотрела прямо ему в глаза, и через несколько секунд уже не смогла сдержать улыбки. — Все равно своди. — У нее четверо детей и муж в подарок. Единственное, что ее волнует, это не замечаю ли я, как она выносит у себя в сумке пармезан и сливки. — Как у тебя так получается следить за всеми… — Елена бережно поправила себе подушку и настроилась смотреть на него, пока не уснет. — Смотреть — это ладно. — Он вдруг начал улыбаться. — Ел у этой Леи пюре с подливой. Говорю, брось мне немного, попробую, какое оно у тебя получилось. А она мне выдает: «Вам с рисунком или без?» Представляешь себе это? У нее пюре может быть с рисунком или без. Я посмотрел в эту кастрюлю… Обычная картошка. Посмотрел на нее. Вроде трезвая. Ну, думаю, что мне терять. Давай, говорю, с рисунком. Берет, значит, это пюре, кладет мне на тарелку, и ложкой так по нему ребром потыкала, подливы добавила — и готово. С рисунком? С рисунком. Я так задумался, может, за такие таланты надо доплачивать. Елена, уткнувшись носом в подушку и прикрыв глаза, приглушённо засмеялась. — Смотри, а то и четверо детей будут в радость. — И вот тут Елена вспомнила о Лене, которая в самом деле, может быть, будет у него именно четвертым ребенком. Нет, пожалуйста, только не это, только не сейчас. Ей нужно немного передохнуть, ей нельзя о ней сейчас думать. Категорически нельзя. Нужно срочно что-то делать. Потому что она потом не остановится, и все старания Виктора Петровича будут насмарку. За эти несколько секунд буквально гражданская война произошла внутри Елены, но ни улыбка, ни глаза ее не выдали. Она ещё не готова к этому разговору. Ей нужно ещё немного времени. Совсем чуть-чуть. — Да не хочу я. — Он снова был недоволен, но уже не настолько, уже было видно, что он тоже устал за сегодня. — А почему? Почему даже с конкурентами не воюешь? — Она перестала улыбаться устало и сонно. Теперь это была другая улыбка. Пальцы начали медленно расправлять ворот рубашки в стороны, а затем плавно разбираться с пуговицами. — Не интересно. — Он перевел свой взгляд куда-то на свои ногти на руках, но улыбку в усы спрятать все же не смог. — А мне теперь очень интересно. Почему это? Что не так? — Она улыбалась дальше, но уже заметно приблизилась к нему вплотную. Уже и одеяло, и белые отельные простыни ей не нужны. На нем все же лежать удобнее. — Да так… Мелочи. Тебе будет неинтересно. — Он аккуратно завел руки куда-то ей под халат и стал касаться ее бедер. — Нет, мне очень интересно, давай говори. — Она опустилась грудью на его грудную клетку, и теперь, оставив в покое его рубашку, которая уже была расстёгнута и проверена, все ли пуговицы на месте и нет ли губной помады, стала касаться пальцами его лица. — Спокойно, я женатый человек. Удобно? — Подтянув ее бедро немного выше и оставив одну руку под халатом, он завел вторую руку куда-то ей в волосы и спрашивал об этом на полном серьезе, потому что он все-таки не очень-то и ровный. — Очень, а тебе? — Она начала широко улыбаться, потому что в самом деле было очень удобно. — Хотя погоди. Ах женатый, говоришь? — Она решила ему подыграть, и, если честно, то актриса она была очень хорошая, вот только улыбку сдерживать уже не могла. — Да, женатый. — И кто она? — Она смотрела на него с долей претензии, будто она в самом деле впервые об этом слышит. Он молчал. Выдерживал паузу. И тогда она все же начала улыбаться, хотя не переставала требовательно смотреть ему в глаза. — Не скажу. — Виктор сам начал улыбаться, но не так широко, как она. Подожди секунду. — Баринов завел руку куда-то под ее тело и начал развязывать узел пояса ее халата, который давил ему прямо в живот. — Да где оно там… — Когда с узлом было покончено, халат свободно разошелся в стороны, и теперь ее нагое тело приятно касалось его. — Вот теперь удобно. — Он довольно заулыбался, потому что ему в самом деле было очень удобно. — Так ты со мной будешь или к своей пойдешь? — Елена щекотливо провела кончиком пальца по его щеке и мягко коснулась губами его губ. Первым делом Виктор Петрович ответил ее губам своими, но не сдержался и тихо застонал. — Лена, хватит уже, ну прошу тебя. Три месяца осталось, потерпи. — Он был крайне недоволен, но после окончания своей фразы, немного оторвав голову от подушки, слабо коснулся ещё раз ее губ своими. — Тихо. — Женщина проговорила это шепотом, а затем поспешила заметно углубить поцелуй. — Это кому ещё потерпеть надо… — Снова она почему-то не смогла удержать краткий смешок. — И то правда. — Он измученно вернул голову обратно на подушку и отвёл глаза на несколько секунд куда-то в сторону. — Ты знаешь, я надумала перестановку небольшую сделать. А ещё люстру поменять в спальне и в гостиной, а ещё хочу новое зеркало в ванную. — Что-то вдруг так резко назад в Москву расхотелось. — Он буквально несколько секунд смотрел на нее с неподдельным ужасом, но затем начал тихо смеяться. — Кота кормишь, не обижаешь? — Ты за кота волнуешься больше, чем за меня. — Ну не надо, не пили зря. Если б я его любил больше, то я б не тебе, а ему трёхдневный отпуск тут устраивал. — Ой, прямо отпуск? — Она начала счастливо улыбаться, потому что до сих пор он ее в свои планы так и не посвятил. — Естественно, с культурной программой и хорошим вином. — Какая прелесть. Как тебя, оказывается, тянет на подвиги, когда ты по полтора месяца домой не приезжаешь. — Пользуйся на здоровье. — Хотя, ты знаешь, без тебя дома как-то совсем не весело. На работу хожу охотнее, чем домой. А ещё совсем разленилась что-то себе готовить. Оно даже не такое вкусное получается, когда сама ем. — То есть, получается, ты даже кота не кормишь? — Это он сейчас на абсолютном серьёзе спросил. То, что она не ест, это ничего, главное, чтоб кота кормила. — Витя! — В этот раз ее это действительно задело. — Кот твой вспомнил, что он добытчик, сидит на подоконнике и птиц через стекло пытается поймать. — Это, наверное, тебе, чтоб не голодала. — Наверное. — Она позволил себе наконец уложить голову удобнее ему на грудь и прикрыть глаза. — Погоди, не спи. А у тебя любовников уже там много? — Он наклонил голову как можно ближе к ней, чтоб увидеть ее реакцию на этот вопрос. — Баринов… — У нее слова закончились, и она в самом деле не знала, что ему на это ответить. — Я имею право знать. — Крепче обними, потому что любовники не справляются. — Она проговорила это тише и теперь уже окончательно уткнулась носом в его рубашку. По правде говоря, дела Елены Павловны последние два-три, а может, даже и все четыре месяца были, мягко говоря, не очень. Нет, у нее-то все прекрасно, ей вообще грех жаловаться. Но. Ее внутреннее состояние психологи назвали бы эмоциональным выгоранием. Она как бы здесь, на месте, смеется вместе со своими подругами, скучает по мужу, испытывает странный бушующий океан эмоций касательно девочки Лены, но… Это все будто происходило не с ней, хоть все и было искренне. Зато теперь, оказавшись в объятиях своего ненаглядного Баринова, она наконец ощутила, как ее отпускает, ощутила, что все ведь прекрасно, что дышать хочется. Побывав в холостяцкой берлоге своего мужа, осмотрев его ресторан, кухню, а также его кабинет, она сделала вывод, что он ее все-таки любит и скучает по-настоящему. Условия в его жилище прекрасные, он славно справляется с хозяйством самостоятельно, потому что на полу нельзя посадить картошку в тонне грязи, а на мебели нет ни сантиметра пыли. Разбросанной одежды также не было найдено, в шкафу порядок. Оказывается, может, если захочет, паразит… Дома ты его ни в жизнь не заставишь. В ресторане все было спокойно, он не был чересчур пафосным заведением, куда ходили только сливки обществ, простые смертные там также встречались нередко. Хорошее место, все спокойно, в команде уровень инвалидности подчиненных был в пределах нормы. Что еще надо для счастья? Сиди себе и работай тихонько, но нет. Иной раз, вечером или уже перед посадкой на самолет обратно в Болгарию, на него смотреть было больно, до того он был несчастен. Ей было приятно, ничего не скажешь. Как Баринов и обещал, вечером второго дня они пришли в лучший, по его мнению, ресторан. Это не было душное, неуютное, слишком яркое место. Было просторно, тихо и как дома. Она с наслаждением растягивала удовольствие от вина от местных виноделов и смотрела только на него. Не было ни холодно, ни жарко. Она была словно в раю. Говорил он, в основном она молчала и только счастливо, с долей задумчивости улыбалась. Перезагрузка была почти завершена. Несмотря на убийственную неохоту ехать домой, неохоту оставлять его здесь, она понимала, что она готова. Готова ехать обратно в Москву. Готова снова сворачивать каждый божий день горы на работе, готова ждать своего мужа из Болгарии хотя бы на выходные домой, готова с новыми силами и свежими мыслями ездить в детский дом и наконец всерьез составить план своих дальнейших действий касательно девочки Лены, чтобы больше не водить этого ребенка за нос. Она готова, и тихий, с улыбкой шепот ее Баринова ей на ухо о том, что он ее любит, уже в стенах аэропорта перед посадкой на самолет в Москву, только заставлял дышать с большей охотой.