***
Парадоксально, но факт. Дети любят любых матерей, потому что по-другому просто не могут. Ребенку нужно кого-то любить, но это порой ужасает. Вытирая грязные ботинки o чистое детство, матери все равно получают чистое произведение — Любовь. Умные тетки-психологи написали на эту тему не одну книгу, где по полочкам разложили, почему это происходит. Но, проще говоря, это очень злая магия. Ее Мальвина не могла сказать, любила или любит ли до сих пор свою маму. Во-первых, у нее были другие заботы в этой жизни, а во-вторых, она ее запомнила, как бы жутко это ни звучало, живым трупом. Четких воспоминаний было всего два. Как мать — ее звали Надя (и то, чтобы сказать это точно, Лене нужно было на секунду задуматься) — больше похожа на скелет, обтянутый кожей, лежит в постели, дышит ртом, а один ее вздох вызывает густую росу пота на лице. Надежда давно даже не смотрела на нее, хотя девочка Лена тогда даже в школу еще не ходила. Лишь стояла в углу комнаты у дверей и крутила свои пальчики, не знала, куда деть руки. Или как у нее дома было отпевание ее мамы, которая уже даже не дышала, не мучая себя таким страшным усилием, как делать очередной вздох. Но она по-прежнему лежала, но на этот раз не в постели. Девочка Лена только-только начала запоминать, как зовут ребят в ее классе, но еще не успела надеть теплую дубленку в школу. Она все так же не знала, куда деть руки и как прекратить выкручивать себе пальцы. Перестраиваться в абсолютно новую жизнь, не понимать, почему ты теперь живешь в одной большой спальне вместе с какими-то новыми девочками, которые вовсе не похожи на тех, имена которых ты почти запомнила, а также думать о том, всего лишь думать, где мама, а не скучать по ней — самый отвратительный подарок на Новый год, который можно придумать для шестилетнего ребенка. Но она была удивительная. Она не плакала, не просилась к маме. Она лишь таскала за собой какого-то страшного, старого, грязного зайца с ушами, которые доходили длиною до лап, без одного черного, в виде большой бусины, глаза, была ко всему внимательна, всегда все слышала с первого раза и что-то себе тихонько понимала. Лена, с длинными волосами, которые заставляли психовать Софью Павловну, никогда никого не пугала и не напрягала, наоборот, она радовала своим примерным послушанием и моментальной доходчивостью. Начиная от того, что кисель должен быть выпит, заканчивая тем, что она никому не нужна, ведь, в отличие от остальных, не напрягала чрезмерной липучестью. Если честно, у нее всегда были другие заботы. Лена, с доброй и открытой улыбкой, которая нравится Татьяне Андреевне, до сих пор не знает, куда девать руки и как прекратить выкручивать свои собственные пальцы, зато она в восторге от вышивания, знает, как правильно держать ножницы и как пишется большая буква «У». Лена, которая раздражает Свету, Веронику и Юлю, а еще Егора и Колю, потому что к ней приезжает тетя на большой белой машине и всегда привозит что-то вкусное, что-то, что в этом мире — с даже на вид колючими одеялами, казенными простынями, а также с холодными стенами, которые выкрашены краской в жестокие цвета, — было в дефиците. Лена. Глаза-пуговицы. Длинные волосы. Слишком маленький рост для ее возраста. Любит носить джинсовые комбинезоны на шлейках. С недавних пор полюбила рыбу, но разучилась быстро засыпать и стала улыбаться реже обычного. Девочка Лена никогда не понимала этих странных войн за то, кто будет чьей мамой. Очень давно, когда она только попала в детский дом, но уже имела достаточно четкое представление, что это за место и почему она тут очутилась, с ней случилась ситуация длиною в две с половиной недели. К ним поступила новая воспитательница. Слишком добрая, слишком улыбчивая, слишком не похожа на всех остальных. К примеру, она не психовала из-за всего подряд, как это делает Софья Павловна по сей день. Она не была слишком отдаленной, как Татьяна Андреевна. (Нет, эта женщина, от которой очень сильно пахло детским мылом, была очень веселой и резвой, но она никогда не была слишком близка со своими воспитанниками. Она даже не дула на ранку, если кто-то содрал колено об асфальт. Да и, скорее всего, она бы даже не помогла подняться на ноги. Вот до какой степени Татьяна Андреевна не приближалась к своим воспитанникам. Но… Она знала о них все, она все замечала, но очень умело этого не показывала). Так вот, эта новая воспитательница, чье имя уже никто и не вспомнит, надолго не задержалась. Бедная не выдержала этой моральной мясорубки на своих собственных внутренностях, которую ощущала, как только приходила на работу. На ее место больше никого не ставили, но и причины ее ухода также не озвучили. Ушла и ушла, какая разница. Лене было откровенно все равно, кто будет дергать ее за волосы по утрам, отводить их группу в столовую и на улицу, а также далее по списку. Но она оставалась вежливой и всегда была в хорошем настроении, была активной, никогда не оставалась в стороне и не показывала свои психи. Конечно же, достаточно воспитанный, улыбчивый ребенок будет нравиться всегда и всем чуточку больше всех остальных. И некоторые дети это чувствовали. Те дети, которым новая воспитательница была небезразлична. Впрочем, это были те же лица, что и на сегодняшний день раздражались из-за одного ее появления в поле их зрения. Противная белокурая девочка Света и ее свита. Они резко надувались, как индюки, когда Лена тоже начинала играть вместе со всеми в прятки. Они всегда тихо шептались у нее за спиной в столовой. Они были готовы забить ее ногами, когда новая воспитательница заплетала ее волосы и проговаривала, как бы она тоже хотела иметь такие же длинные и густые волосы, как у нее. Но все равно на девочку Лену это не производило никакого впечатления, потому что, да, она старалась не сильно дергать ее пряди, но все же Лена не могла дождаться, когда это закончится, чтобы можно было быть свободной до следующего утра. Никому не нравится, когда его кто-то не любит. Особенно, когда тебе только недавно стукнуло семь лет. Лена не понимала, почему некоторые смотрят на нее из-под лба. Ей становилось не по себе от этого. Хотя она не сильно от этого расстраивалась, потому что ей всегда есть с кем поиграть, побегать и посмеяться. Просто девочка в принципе не была еще знакома с такими понятиями, как «ревность» и «зависть». О дивный новый мир… Она не просила, чтобы эта новая воспитательница проявляла к ней заметный интерес. Она не представляла ничего подобного по ночам. Это не входило в круг ее интересов, в отличие от Светы или Вероники. Лена, скорее, разглядывала цифры на циферблате часов, которые до сих пор висели прямо перед ней, или вовсе думала о какой-то мелочи, о которой думают в семь лет, а на утро успешно забывают. А может, она вообще не думала, а сразу засыпала, как только в спальне выключался свет. Просто она не понимала, что означает иметь маму. В чем прелесть. Зачем. Ей и так неплохо. Было. До определенного момента. Да и, раз уж на то пошло, о такой тете, как Елена, на белой машине, с волнистыми волосами и красивыми бусами, девочка Лена тоже не просила и не мечтала перед сном. У этого ребенка совершенно другие интересы, но она все равно почему-то притягивает к себе всякое подобное. То воспитательница, которая то по голове ее погладит, то лишний раз за руку возьмет. Ее это вообще другой раз раздражало, хотелось чувствовать полную свободу, а не держаться за чью-то руку. А теперь тетя Лена… И это самая интересная часть Марлезонского балета. Почему, если на уроке художественного труда они делают какую-либо поделку, она сразу думает о том, что было бы здорово подарить ей что-то подобное? Почему она всегда знает, что и как ей рассказать, но как только ей стоит появиться, сесть на ее кровать и всего лишь сказать хотя бы одно слово, любое, Лена моментально теряет дар речи, не знает, куда деть собственные руки, сомневается, будет ли ей интересно ее слушать или уместна ли ее очередная поделка? Почему? Что не так? Несмотря на то, что она не знала, куда девать собственные руки, забывала, как выговаривать длинные предложения, девочка Лена чувствовала себя в такой безопасности, ей было так спокойно, пока эта женщина была рядом, но, что за издевательство, как только за этой тетей закрывалась дверь, комната как будто темнела, а на ее грудную клетку будто падало что-то тяжелое, что-то в роде мешка с прошлогодней картошкой, ребра казались слишком узкими, внутри становилось тесно. Чтобы это прошло, нужно было ждать как минимум до вечера, но она вела себя как обычно. Была так же всем заинтересована, так же активна, возможно, даже чересчур, но иногда у нее самой складывалось впечатление, что выговаривала слова в компании кого-либо не она, а кто-то по правую руку от нее. Настолько она от всего этого старалась отвлечься и поскорее успокоиться после ее приезда, что у нее самой складывалось впечатление, будто она слишком переигрывает. Но Лена была действительно счастлива, когда она к ней приезжала. Ее горящие в этот момент глаза казались единственным живым в этом мертвом царстве. Хотя потом, уже ночью, она долго не могла уснуть. А ведь раньше она моментально отключалась после отбоя, потому что дни у нее были действительно насыщенными. Раньше ее ничего не тревожило настолько, что она не могла заснуть. У нее были совершенно другие заботы. Нужно было победить Славика в догонялки, нужно было сделать все, что в ее силах, чтобы ее не нашли первую в прятках, чтобы не пришлось считать до пятидесяти и потом всех искать. В конце концов, нужно было научиться складывать тюльпаны из бумаги, дочитать «Тома Сойера», решать задачки. Но что-то резко пошло не так. Ее нервы были в таком расстройстве, что никакая тишина не могла их успокоить. Ночь еще больше не то что давила на нее, она раздавливала девочку Лену, что она уже и не помнила, когда засыпала вовремя и утром поднималась без особых усилий и с большей радостью. Из-за неимения более достойного предмета Лена демонстрировала свою привязанность старому, облезлому зайцу, который больше походил на маленькое огородное пугало. Но сейчас она даже не знала, где он лежит и кто его таскает за собой так же, как и она таскала все это время до какого-то определенного момента. Приблизительно до того момента, пока она не стала думать о том, заберет ли тетя Лена когда-нибудь ее с собой. Или, может, она просто когда-нибудь больше не скажет, когда она приедет снова?***
У Алисы никогда не было склонности драматизировать развод родителей, и уж тем более — новый брак папы. У нее и своих забот полно, зачем еще вмешиваться в чужие проблемы, не маленькие уже, пусть сами разбираются. Проще говоря, Алиса была слишком умной еще в свои пять лет, да и характер отца бил ключом. Сейчас, когда ей буквально в конце декабря стукнуло одиннадцать, это немного утихло, но она все такая же папина дочка, только уже более взрослая. В данный момент она прекрасно знала, что ее отец живет с тетей Леной, но саму Алису это ничуть не смущало, потому что он все так же говорил с ней по телефону, смешно отвечал на ее смс-ки по вечерам и даже приезжал, когда нужно. Об этой тете Лене она знала слишком мало. Да, то, что она решилась вылезти из-за мусорного бака именно потому, что она ее позвала, — показатель хороший, но это было слишком давно. Потом, со временем, когда даже у Елены с Бариновым все набирало вполне понятные обороты, она почему-то пряталась за его ногами и, поглядывая на нее, слабо улыбалась. Но это случалось крайне редко, раза три от силы. Совсем недавно Алиса встречалась с этой женщиной в больнице, когда отец был вовсе не в сознании или когда уже очнулся, но говорил слишком мало и постоянно хотел спать из-за препаратов. Но тогда тетя Лена была слишком замучена всем происходящим, изредка слабо улыбалась ей и, возможно, перекидывалась с ней парой слов. В тот момент Елена, по правде говоря, больше сблизилась с Татьяной, Алиса просто сидела и смотрела на папу, разминая его большую ладонь и ощущая, как он сжимает ее маленькую ручку в ответ. Зато теперь попался более удачный случай. Прожить в одной квартире трое с половиной суток — чересчур удачный случай для того, чтобы еще больше наладить контакт. Когда ребенка оповестили, кому на попечение ее отправляют в этот раз, ей стало не на шутку любопытно. Даже больше, она была вполне удовлетворена выбором. Алиса знала наперед, что это лучше, чем няня, но в какой степени лучше, чем тетя Вика, — это уже вопрос.***
Конечно же, она каждый свой выходной поднималась в такую рань. И, конечно же, каждое утро у нее на завтрак творожная запеканка прямо с пылу с жару, которую она умудрялась приготовить в полнейшей тишине. Да, конечно. Это то же самое, как когда просыпаешься впервые с мужчиной сразу же накрашенной. Хотя на самом деле специально вставала в половину восьмого утра. Да, я спала в бусах, и да, чулки — это мое домашнее. Просто тут у нее ребенок, поэтому проще. Но, святые иконы, если бы хоть кто-нибудь знал, как у этой идеальной тети Лены болит голова и какого усилия ей стоят собственные шаги. Вчера был перебор. Но, если честно, ей вовсе не жаль Таню, у которой, вроде как, через двадцать минут рейс. Елене Павловне очень жаль себя. Все-таки возраст у нее уже не тот, чтобы выпивать столько вина за раз, да еще из кружки. В ее возрасте уже стоит заботиться о том, чтобы не сломать бедро, вылезая из ванны. Хотя нет… Что-то Баринова рановато себя отправляет на покой. Самое время вспомнить, почему она согласилась на это чудо с копной кучерявых волос. К слову, пока Алиса спала, скорее всего, лежа на животе, уткнув нос как можно глубже в одеяло, лица ее было совсем не видно. Были только волосы. Густые кудри. Они до такой степени были густыми, что казались неестественными, но это только привлекало Елену, чтобы поскорее их потрогать. Женщина как раз вытащила запеканку из духовки, чтобы проверить, остаются ли на зубочистке кусочки творога. Она успела только войти вовнутрь пирога, придерживая полотенцем край противня, но вот услышала громкий, неконтролируемый стон. Женщина только голову повернула, а вот кот вовсе предпочел спрыгнуть с одеяла и поскорее отойти подальше. Кудри спешно посыпались в разные стороны по плечам, а еще совсем спящее лицо с закрытыми глазами направилось высоко к солнцу или, в данном случае, к люстре. Придерживаясь руками за кровать, Алиса потянулась головой как можно дальше назад, но глаз открывать не спешила, не факт, что она вообще проснулась, лишь сжала ладонями одеяло, потягиваясь как можно больше. Даже взбудораженный кот мог позавидовать такой грации и гибкости. Елена Павловна даже не успела как следует рассмотреть всю комичность пробуждения юной принцессы, как она со всего разгона и с глухим звуком бухнулась обратно на подушку. Женщина широко, но беззвучно заулыбалась, но голову отвела обратно к духовке. Запеканка по рецепту папы была готова, потому неспешно переместилась из противня на большую плоскую тарелку, а затем заняла почетное место посреди стола. Елена вытерла руки, наблюдая за обездвиженным одеялом. Ей по-прежнему было абсолютно ничего не видно из-за волос, дивана и подушки, но после такого, хоть и мягкого, но достаточно резкого, приземления на подушку вряд ли кто-нибудь бы продолжил спать. Да и уже почти десять. Ладно, хорошо, тете Лене уже просто не терпится. Как только ребенок появляется в доме, какое-то время не можешь дождаться, когда он уже проснется. Но проходит какое-то время, и начинаешь молиться в голос, лишь бы он заснул хотя бы на две минутки. Женщина медленно, с самой большой бережностью провела ладонью по лбу девочки, чтобы убрать ее кудри в сторону и наконец посмотреть на нее. Вид большого облака из вермишели каштанового цвета ей уже наскучил. Как только она это сделала, большие пуговицы Витиных глаз стали на нее смотреть уже достаточно бодрым взглядом. — Доброе утро. — Алиса слабо улыбнулась, но говорила еще медленно. Глаза снова прикрылись, а руки чуть потянулись в стороны. Елена дала волю своей ладони, чтобы вдоволь почувствовать эти неестественные кудри, которые все утро не давали ей покоя. Тем более, по всей видимости, Алиса не имела ничего против. — Доброе утро. — Женщина улыбнулась ей и наконец убрала руку. — Как спалось? Пора. Пора ругать Винни Пуха за порицания пчел на основании того, что их модели поведения не соответствуют навязанной ему обществом консервативной парадигме. Пора восхищаться великолепием философии зверей шарообразной формы. Пора погружаться с головой в раздумья, когда всплывают вопросы от достаточно взрослого ребенка, у которого возраст почемучки уже давно прошел, и наступило кое-что куда более любопытное. Кошмар какой-то. Она определенно стареет. Ох уж этот проклятый …надцатый День рождения. — Очень вкусная запеканка, давно такую не ела. — Ребенок определенно говорит правду, пропажа третьего кусочка тому подтверждение. То ли Алиса еще не проснулась до конца, то ли ей действительно вполне комфортно в компании этой тети. Она не смотрела на нее с осторожностью и стеснением, как пару лет назад, прячась за ногами отца. Комната не отталкивала, бежать отсюда не хотелось, в конце концов, думать, когда же вернется мама, тоже как-то не было времени. — Думай, что тебе хочется на обед, потому что я уже привыкла кормить только кота. Но, боюсь, что, если я насыплю тебе в тарелку его корм, тебе вряд ли понравится. — Елена улыбнулась и кратко подняла на нее глаза, пока делала глоток сока. Алиса заулыбалась, но также не смотрела на нее, потому что в ход пошел четвертый кусок. Она была ей симпатична, но всякое бывает, внешность обманчива, мультики от Диснея ее в этом уже давно убедили, хотя запеканка слишком вкусная, а тетя Лена слишком красивая, чтобы быть ведьмой. — Только не суп с морковкой. — Девочка кратко посмотрела на нее, ответив достаточно серьезно, но все же улыбалась уголком губ. — Хорошо. — Тетя Лена действительно слишком хорошая, потому что моментально уловила всю серьезность вопроса. — Чуть позже поедем в магазин и что-нибудь придумаем. Вечером тоже можно будет что-то вкусное сделать. — Например? — Ее это заинтересовало больше, чем запеканка. Видимо, уже наелась. Елена слабо, с некой загадкой улыбнулась и допила свой сок. — Если найдем красивую клубнику, то будет мороженое. — Уроки папы Вити вчера посреди ночи явно не прошли даром, а довольное личико тому подтверждение. — Или бананы. — Она внимательно вглядывалась в лицо тети Лены, так же улыбаясь, но уже напрочь позабыв про остаток запеканки на своей тарелке. — Хорошо, или бананы. — Женщине было тяжело сдерживать улыбку, но она пыталась сильно не демонстрировать свою заинтересованность касательно этой мадемуазель. Ни она, ни ее муж не питают особой страсти к большим супермаркетам, где можно купить абсолютно все, начиная от еще живой рыбы, заканчивая ковриком для ванны. Им подавай классику, чтобы яблоко можно было попробовать прям у продавщицы, а потом построить ей глазки, чтобы скинула десятку. Но это Виктор Петрович любитель, она же предпочитает быть взаимно вежливой или грубой, как пойдет по ситуации. Но в этот раз победил супермаркет, потому что ребенок явно не оценит столь волшебной атмосферы свежайшего товара, да и вообще, Алиса еще на выходе из квартиры предупредила ее, что нужно обязательно взять тележку, чтобы она могла кататься, а не ходить пешком. — Почему все невкусное — полезно, а что вкусно — вредно? — Алиса спросила об этом обреченно, наблюдая, как несколько морковей в пакете переместились в тележку. — Не волнуйся, я не буду варить тебе с ней суп. — Елена по-доброму улыбнулась и чуть переместила тележку вместе с Алисой вперед к ящикам с картошкой. По правде говоря, ей тоже хотелось бы проехаться вот так, стоя ногами на нижнем креплении тележки, и просто наблюдать, как кто-то взрослый покупает все необходимое из списка, а потом оплачивает это все добро на кассе. Но сейчас тетя Лена с каждым вычеркнутым товаром из списка покупок убеждалась все больше, что это не такое уж и убийственное занятие, если счастливица находится в такой чудесной компании. — Но почему? — Ее слова придали Алисе любви к жизни, но сейчас она действительно заинтересовалась этим вопросом. — Я думаю, что морковку можно приготовить так, что даже тебя за уши не оттащишь. И не только морковку. Главное, хорошо приготовить. — Когда с картошкой было покончено, пришла пора разглядывать фрукты. Женщина абсолютно никуда не торопилась, больше была заинтересована беседой со своим пассажиром, которому нравилось кататься, стоя на нижнем креплении тележки, и все больше нравилась тетя Лена, которая действительно была заинтересована ею, что чувствовалось. — Мне кажется, морковку уже ничего не спасет… — Какая мрачная философия в одиннадцать лет. — Если я не поленюсь, то сегодня сделаю тебе салат. В крайнем случае, завтра: яблоки, бананы есть, но вот клубнику не нашла, а виноград какой-то совсем непривлекательный и совсем несчастный. — Нужно уходить отсюда, а то ей, как, хоть и бывшему, но шеф-повару, сейчас дурно станет от такой угнетающей обстановки. — Держись, сейчас поворот будет. — Алиса заулыбалась и на несколько секунд ухватилась за края тележки. Когда опасность миновала, девочка снова сложила руки на своей стороне и, совершенно не засматриваясь на проползающее мимо сырное разнообразие за стеклом витрины, снова стала смотреть на Елену Палну. Пока что она этого даже не заметила, но, когда довольно лакомый кусок сыра отправится к остальным продуктам, Елена обязательно улыбнется ей и позволит себе буквально на несколько секунд хоть и смотреть вперед, но все же совсем не следить за дорогой, а разглядывать с улыбкой это лицо с глазами ее мужа и с неестественными кудряшками, пышность которых совсем немного сдерживала шапка, но в остальном они все равно были беспорядочно рассыпаны по курточке и даже немного лезли ей на глаза. Когда она растила Васю, то умудрялась строить восхитительную карьеру и успевать быть невероятной женой. А сейчас само присутствие ребенка в доме, пусть и не своего собственного, но все же ребенка, затягивало до такой степени, что Елена даже не замечала, как уже забыла обо всем на свете, потому что у нее есть дело куда важнее всего остального. И это не просто — наигрался, и уже не можешь дождаться, когда оно уснет или подрастёт и съедет куда-нибудь. Это определенно что-то другое, поскольку проснулось желание почитать книги по детской психологии, вести беседы с этим маленьким человеком, оставить его, в конце концов, себе насовсем. Ну или кого-нибудь подобного. Алиса у нее уже почти сутки, а в глаза очень сильно бросается ее аккуратность и полная расслабленность действий и разговора, будто она у себя дома, а не приехала к чужой тете в чужой дом. Обычно такие сказки кончались хорошо, но перед этим там творился тотальный кошмар. Но у Алисы такого не было. Ей было хорошо. Ближе к вечеру она лениво переставляла ноги в своих больших комнатных тапочках в виде собаки, совершенно не обращая внимания на небольшие кудрявые пряди, которые упрямо сползали на глаза. — Как правильно, «бамбинтон» или ...? — Кроссворд в тетради с разными интересными упражнениями и небольшими текстами для чтения, чтобы дети не забывали буквы, находясь вне класса, был очень интересным, но там было слишком много слов, которые пишутся совершенно не так, как их выговаривала Алиса. — «Бадминтон», через «д». — Елена на секунду подняла глаза от тюля на гладильной доске и попыталась разглядеть, что у нее там получается. Уж больно она недовольно ворочалась на диване, лежа на животе и с тетрадкой на подушке перед глазами. То волосы в глаза лезут, то буква кривая, то еще что-то… Но вставать и идти за письменный стол или даже за кухонный она отказалась. Если честно, то тете Лене даже и в голову не пришло, что это из-за того, что девочке Алисе просто хотелось быть в ее компании. — А в слове «хокей» ...? — Спорт — это явно не ее. — Две буквы «к». — Женщина тихо улыбнулась и тут же поджала губы, чтобы Алиса этого не заметила. Елена Павловна старалась как можно меньше задумываться, что ей просто необходима Лена, что она действительно хочет прекратить эти мучительные расставания и что она действительно готова к вот такому вот, пусть и не с такими густыми до нереальности кудрями, но все же к вот такому вот чуду. Но не надо об этом сейчас думать. Ей пока что есть о ком заботиться. И ей пока что нужно наконец уже решить, как она заявит такую новость не только мужу, но еще и Лене. Опять же, выплывает вопрос: «А хочет ли этого девочка Лена?» То, что добрая тетя Лена таскает ей фрукты и печенье, — это одно, а вот хотеть, чтобы эта самая добрая тетя Лена забрала ее с собой, — это совершенно другое. О таком наверняка нужно спрашивать прямо, потому что ребенок явно не осмелится говорить об этом первый, потому что он не в том положении. От него ничего не зависит. Стоит вспомнить, что ее девочка Лена никогда даже не спрашивала, когда именно она приедет снова, а тут целое удочерение. Для искренности тоже нужна смелость. А в случае девочки Лены она могла очень сильно поплатиться за свою искренность, например, тем, что единственная белая машина, которая будет заезжать во двор их детского дома, — это машина с продуктами. Это она так думала, но вместе с тем… Нет. Не надо. Это все слишком сложно. Не надо думать об этом сейчас. В данный момент у нее есть Алиса. Алиса, которая просто в восторге от ее бананового мороженого, но у которой чересчур сложные волосы, чтобы элементарно заплести две косички на ночь. — Можно я тоже кино буду смотреть? — На часах перевалило за десять вечера, косички на ночь уже заплетены, пижама с верблюдиками надета, но в спальне тети Лены по телевизору идет слишком интересное кино. — Тебе такое нравится? — Любовь, разлука, она полюбила другого, муж-изверг и прочие страсти. — Только если я его с кем-то смотрю, одной мне не так интересно, чем это все закончится. — Алиса кивнула, поглядывая на экран, чтобы следить за каким-то событием, но все же она выжидала полного согласия. — Хорошо, только, если уснешь, я тебя перетаскивать не буду, придется спать со мной. — Елена Павловна проговорила это вполне серьезно, совершенно не обращая внимания на боль и слезы главной героини, которая забеременела от мужа-изверга. Она совершенно не против такой компании, на самом-то деле, но вдруг перспектива ночевать в одной кровати не входит в планы этой мадемуазель. Опять тетя Лена даже не подозревает, как же сильно, на самом деле, ее компания нравится Алисе. Да и не только Алисе, чего уж там… — Ничего страшного, коту будет больше места. — Девочка оживленно разместилась поперек кровати прямо по центру, напрочь игнорируя одеяло, которое осталось лежать под ней. — Мне кажется, он заметит, что тебя нет, и обязательно прибежит, чтобы спать с тобой. — Елена улыбнулась ее подвижности и стала выстраивать себе что-то бесформенное, но высокое из подушек, чтобы спине было удобнее. Алисы хватило ненадолго, кажется, она отключилась на пятой рекламе, но уже находясь под одеялом. А вот тетя Лена дотянула до конца, до победных двух пятнадцати, хотя она бы не сказала, что очень хочет спать. Наоборот, кино хорошее, а зрелище спящего ребенка рядом действительно стоит такой жертвы, как полноценный сон. Когда Баринова осторожно поправляла одеяло, вслушиваясь в тихое сопенье, она поймала себя на мысли, что Лену нужно было забрать сразу, как только она начала улыбаться, когда видела ее скромную персону. Во-первых, отъезд мужа прошел бы ярче и красочнее, у нее давно не было таких насыщенных дней, как сегодня. Работа — это, конечно, прекрасно, но жевать эту рутину тоже долго не получится. И, во-вторых, как у нее вообще может только возникать вопрос: «Хочет ли этого Лена?» Получается, она хочет и дальше есть холодную пшенную кашу с мясом, у которого специфический запах? Или спать под колючим одеялом? Дура. И бедный ребенок. Дурная комедия, хватит. Единственное, по чему Лена действительно может тосковать, так это по своим приятелям, с которыми ей всегда весело. Как ни спроси, что она делала на улице, так сразу начинаются истории про жмурки-пряталки. Это да. Но, вместе с тем, Елена знала, что детей у них во дворе очень много, но она никогда об этом не задумывалась, просто не обращала внимания, потому что у ее соседей детей не было, поэтому ее не донимали крики, плач и всякие резиновые пищалки. Но сейчас, когда на дворе уже начало апреля, у детей начался самокатно-велосипедный период, с них сняли тяжелые пуховики, надели легкие курточки или даже безрукавки, они бегают, резвятся, приходится на черепашьей скорости заезжать с дороги во двор. Но не то чтобы ее это раздражало. Наоборот, приходила только мимолетная мысль, что Лене точно не будет скучно. Эгоистка, честное слово. Снова хочется ударить саму себя, да Алису можно разбудить.