Non pensa, senti

Фабрицио выкурил уже вторую сигарету, а внутри шторм все не унимался. Он так и стоял, прислонившись спиной к машине и закинув голову назад, а ураган бешенства продолжал проверять его нервные клетки на прочность. Действовать сгоряча, не разобравшись, нельзя, он это понимал, но, боги, как же ему хотелось сейчас же сорваться на Сицилию и найти ублюдков, которые перечеркнули их жизни — его и Сантино жизни. Но нужно остыть и прояснить возбужденные злостью мозги, чтобы они не помутились в самый неподходящий момент. Люди вокруг стали серой массой и больше не привлекали его внимание, стершись с восприятия. Фабрицио облизнул губы, чувствуя, горький вкус сигареты, и направился обратно в кофейню. Его рот кривился в злой ухмылке, когда он думал, что сделает с этими мразями по прилету в Палермо, но это потом, сейчас главное - спокойно покинуть это место и не вызвать лишних подозрений. Странное чувство возникло внутри, когда он заметил, что в руках Эрмаля была его гитара, а Михаэль на своей показывал первые азы техники. Ревность или горечь? Сожаление. Потому что он понимает, что просто не имеет права втягивать парня в то сумасшествие, в которое превратиться его жизнь через несколько дней. Наивный, расслабился и поверил, что может получить свое персональное солнце безвозмездно, а на самом деле придется заплатить — самим солнцем. Фабрицио мотнул головой, прогоняя бредовые мысли прочь, и максимально спокойным шагом подошел к забавляющимся парням. — Михаэль, — произносит холодно и с металлическим звуком, не спуская тяжелого и острого взгляда с друга, — нам пора. Гитарист дернулся всем телом, когда он произнес его полное имя, и медленно повернул голову в его сторону, серьезно и напряженно смотря ему в лицо. Давно выработанный рефлекс, о котором знал только приближенный к Фабрицию человек: если он вдруг называл имя правильно, а не кратко, значит, новости хуже некуда и нужно вспомнить о своих обязанностях, не связанных с музыкой. Михаэль перевел свой взгляд на удивленного парня, который немного настороженно смотрел на мужчину, изумленный его резкой сменой настроения. — Прости, Эрмаль, но наш урок придется отложить, на неопределенное время, — проговорил Фабрицио гулким голосом, стараясь не смотреть на парня из-за опасения собственного срыва, — появились кое-какие проблемы, которые требуют моего срочного решения. — О… конечно, я все понимаю, — судорожно выдохнул парень и нервно улыбнулся, — удачи в решении проблемы. — Спасибо, удача мне не повредит, — мрачно произнес мужчина и отстраненно добавил, — пусть гитары побудут у тебя, если ты не против. Эрмаль удивленно посмотрел на инструмент в своих руках, а потом закивал. — Да, хорошо. Заберете, как освободитесь. Фабрицио выдавил из себя слабую благодарную улыбку, но она тут же потухла, стоило только Михаэлю встать рядом. Мужчина слегка кивнул головой и, резко развернувшись, направился на выход, чувствуя прожигающий взгляд лопатками. — Фабрицио, что случилось? — напряженно спросил Михаэль, скользнув на водительское сидение. — На тебе лица нет. — Вспомни черта, он и явится… — пробормотал мужчина и с шумом втянул воздух в легкие, начиная судорожно рыться в своем мобильном и искать номер аэропорта. — Отец звонил. Он ждет меня. Михаэль резко повернул голову в его сторону и приподнял бровь, без слов спрашивая, правильно ли он понимает то, что дон ждет его для передачи власти над семьей. Фабрицио молча кивнул и зло сжал телефон в руке, борясь с желанием швырнуть его в лобовое стекло. — Кто-то хотел устранить мою семью с игровой арены, сначала отец, теперь Сантино…, а тут я — такой рояль в кустах, — мрачно прошипел он и скрипнул зубами, — тот проклятый момент, когда моя спокойная жизнь вылезла мне боком. Черт! Ну какой из меня глава? Я - музыкант, а не дон. — Может быть, ты будешь злиться на меня за это, но я все равно скажу. Никто из тех, кто находится вокруг твоего отца, не имеет такой бульдожьей хватки, как у тебя. И не привирай, отличным ты будешь главой. Не забывай, я c тобой знаком уже больше двадцати лет, и успел застать время, когда ты играл на костях, а не на гитаре. — Вспомнил же, зараза… — тяжело вздохнул мужчина и, наконец, нашел нужный номер, — ладно, это подождет. Сначала нужно узнать, насколько сильно пострадал Сантино, и кто в этом виновен. Михаэль согласно кивнул и больше не стал поднимать эту тему, внимательно смотря за дорогой. А Фабрицио, заказав билет на вечерний рейс, старался морально подготовиться к встрече с семьей.

***

Это будет сложно, ведь он хорошо понимает, что некоторые выскажут недовольство и ткнут носом в его слишком жестокое прошлое, когда он кровью решал проблемы семьи. Больше пятнадцати лет прошло, а находятся люди, которые все еще помнят его действия, во время работы в качестве капо отца. Пока братья грызли глотки представителям других семей за право контролировать города, он ножом и пистолетом доказывал свою правоту, предпочитая не тратить время на разговоры. Дурным и слишком злым был, поэтому и заработал себе репутацию того еще мясника. И вот, гляньте, отец хочет доверить ему семью, когда он почти вырвался из этого водоворота смерти и крови. Фабрицио провел ладонями по своему лицу и вздохнул, откидываясь на спинку кресла. За иллюминатором самолета проносились сотни миль, а в его голове прокручивалась одна и та же мысль: как это все выдержать, не скатываясь в прошлую резню и удерживаясь на вершине? С теми гиенами, которые прочно засели в семье, сделать это будет трудно. Но с другой стороны, он всегда рисковал и выходил победителем, несмотря на то, что ситуация, казалось бы, безнадежна. Нужно поднять старые связи и пробить местных глав на предмет влияния в их регионе, так же и тех, кто затаил на них злость. А потом задавить. По одному, в их же домах, чтобы ублюдки вспомнили, за что их организация носит имя Россо Респиро. Мужчина посмотрел в иллюминатор, ощущая внутри уже ледяное спокойствие, которое, впрочем, могло взорваться в любой момент, стоит только тронуть. Привычное и опасное ощущение, слишком привлекательное, и от этого еще более пугающее, потому что последствий он не может предугадать. Хватит. Поздно уже нервничать, сейчас нужно браться за голову и принимать решения на благо семьи. Внизу уже виднелось очертание Палермо — прибыльного, но пародоксально бедного города, потому что разорванный различными кланами, он сам ни капли прибыли не получал. Красивая архитектура скрывала грязные дела и создавала вид пышной, успешной столицы. Любуясь кафедральным собором или посещая оперный театр Массимо, люди не особо задумываются о том, что на их ступеньках были убиты представители нескольких семей в прошлом, а теперь проходят незаконные сделки даже во время мессы или представления. А потом они спрашивают, почему их нагибают все кому не лень. Стадо баранов, без толкового пастуха, хуже саранчи, ей богу. Когда самолет сел, Фабрицио ощутил мимолетную нервную дрожь, но она быстро прошла. Потому что его уже ждали, консильери отца — Роберт и несколько людей, а им показывать свои эмоции по статусу не положено. И все в костюмах, что всегда его раздражало, но он понимал, что эстетику нужно соблюдать и тогда, когда встречаешь наследника своего босса, и тогда, когда рассекаешь чье-то брюхо пером. К этому сложно привыкнуть, особенно, после того, как пятнадцать лет мог натянуть на себя любую шмотку, и никто и слова не скажет, потому что образ рок-музыканта это позволял. И вот, снова учись загонять себя в рамки и соответствовать статусу. Фабрицио вздохнул и пошел навстречу Роберту, который слабо улыбнулся и чуть склонил голову. — Фабрицио. Рад тебя видеть. — Роберт. Взаимно, — сухо кивнул мужчина и сел в стоящий рядом автомобиль, тут же серьезно посмотрев на советника, — вот только я не рад из-за причины, по которой я снова здесь. Роберт вздохнул и приподнял бровь. — Может, сначала отдохнешь от перелета и выпьешь чего-нибудь, а потом уже займемся делами? — Роб, я похож на человека, который будет вылеживаться и распивать всякое дерьмо, когда мой брат лежит в реанимации, а ублюдков, из-за которых он там, до сих пор не нашли и не вздернули? — пугающе тихо проговорил Фабрицио и зло изогнул губы в опасной усмешке. — Лучше выкладывай все сразу и не зли меня, я и так едва сдерживаюсь, чтобы не понестись искать их. — Не надо никого искать, мы их уже нашли, — серьезно проговорил Роберт и посмотрел в окно машины, — но убить пока не можем, потому что они - главы и представители двух семей, которые заправляют здесь, в Нью-Йорке и в Риме. Сначала нам нужно получить одобрение остальных глав, наделяющее тебя правами дона, а потом уже проводить зачистку и убирать этих мразей. Фабрицио закрыл глаза и вздохнул, прижимаясь лбом к прохладному стеклу окна. — Сколько ждать этого одобрения? — Около недели, смотря, как быстро все придут к соглашению, учитывая твое прошлое в качестве капо. — Отец с Сантино продержатся это время? — Дон, возможно, и продержится, он - сильный человек, не из таких передряг выкарабкивался, а вот Сантино… сложно сказать, у него тяжелое состояние. — Почему он? Голос севший и надрывный, комками дыхания вырывается из глотки и дерет горло железом, когда он подавляет крик. — Потому что он был преградой к влиянию над городами и каналами наркоторговли, — вздохнул Роберт и повернулся к мужчине, когда услышал его стон досады. — Фабрицио. Не вини себя. Они думали, что ты мертв, ведь от тебя не было вестей уже пять лет, и все решили, что тебя давным-давно убили, и теперь остались только Сантино и Марко. Фабрицио нервно и горько хохотнул, поражаясь иронии судьбы, наделившей его более жестоким и холодным нравом, чем у остальных братьев, и так «удачно» оградившей его от смерти, и жестко посмотрел на советника. — Неделя, Роб, и я напомню всем о своем воскрешении. В крови их умоюсь, но покажу, что нашу семью так просто не задавить. Роберт только лишь кивнул, потому что смысла отговаривать его от задуманного просто не было. Когда они вошли в больничное крыло хирургического отделения, сердце Фабрицио предательски сжалось от боли и от наплыва воспоминаний. Он ненавидел больницы всей душой. Запах спирта и лекарств впитались в кожу во время того, как он пачками доставлял сюда своих людей, их болезненные стоны и крики навечно въелись в память, а вид грязно-красной крови и рваных ран еще несколько лет подряд не покидал его сознание. Фабрицио тенью прошел за Робертом в реанимационное отделение и увидел возле одной палаты парня с девушкой.  Марко и Катарина — его младшие брат и сестра. За последние пять лет они сильно состарились, и теперь поневоле задаешься вопросом, кому из них троих тридцать восемь лет, а кому тридцать три. Увидев его, они сначала застыли, а затем Катарина подскочила на ноги и бросилась к нему. — Фабри! Хвала богам, ты жив! — воскликнула девушка и сжала его в своих объятиях, не сдерживая слез. — Ты не представляешь, что они сделали с Сани… на нем живого места нет… — Тише, Кат, я теперь здесь, — целуя ее волосы и обнимая в ответ, негромко проговорил Фабрицио, пристальным взглядом впиваясь в застывшего Марко, который будто не верил своим глазам, — я здесь, с вами. — Фабрицио, тебе разрешили на несколько минут зайти к Сантино, — нарушил хрупкий покой Роберт, возникнув рядом. — Хорошо, — кивнул мужчина и мягко отстранил сестру от себя, заставляя ее посмотреть на него, — Кати, подождешь меня здесь, договорились? Я скоро вернусь. Девушка молча кивнула и отошла от него, вытирая глаза от слез и начиная судорожно дышать, чтобы не допустить повтора истерики. Мозг еще не успел осознать причины появления старшего брата здесь после долгих лет молчания, а усталое сознание просто хваталось за него, как за последний оплот спасения. Катарина присела обратно на стул и первое время просто молчала, не реагируя на вопросы и восклицания сидящего рядом Марко. Фабрицио же поморщился от белизны стен и прошел глубже в палату, замирая рядом с больничной койкой, на которой лежал когда-то высокий и сильный мужчина, а сейчас вместо него переломанная кукла, скованная многочисленными бинтами. Он на миг закрыл глаза, не сдерживая горького стона боли и даже не замечая собственных слез, текущих по щекам. Мужчина сел на стул и осторожно сжал ладонью забинтованную руку брата, которая лежала у него на животе. — Сани… это я, Фабри, слышишь, — негромко проговорил Фабрицио, едва заметно поглаживая переломанные пальцы и мысленно обещая себе, что мрази, посмевшие сотворить с ним такое, переживут его участь бесчисленное количество раз. — Сани, мой дорогой Сани. Он представить не может, как Сантино продержался, пока скорая доставила его в больницу, но он надеется, что это время он провел без сознания, не ощущая терзавшей его боли. Фабрицио склонился ниже, прикасаясь губами к исхудавшей ладони брата и подавляя очередной крик в груди. Он их всех в порошок сотрет. За каждую сломаную кость. За каждую рваную мышцу. За каждую царапину. Он обещает.