Non pensa, senti

Фабрицио сидел на крыше дома и медленно потягивал вино из бокала, иногда делая затяжку сигаретой. Внутри был вакуум заглушенных эмоций и чувств, а еще на него накатывало пугающие и леденое спокойствие. Ярость и желание растерзать на месте каждого виновного, наконец, улеглись в нем и больше так не шарахали напряжением под кожей. Холод пронизывал каждую клетку его тела, хотя на улице было довольно тепло, а нутро все равно покрывалось морозной коркой, которая ранила плоть своими острыми гранями. Не думал он, что ему придется вновь воскрешать этот лед в себе, чтобы сдерживаться и не убивать всех подряд. Мужчина сделал небольшой глоток вина и посмотрел на экран своего телефона. Сейчас собирать свою ангельскую пятерку или подождать до завтра и после встречи с местными главами начинать сбор? Фабрицио криво усмехнулся, хотя ему было совершенно не до смеха, ибо если он натравит своих «ангелов» на местных шишек, потом уже нельзя будет отменить приказ и тем самым подписать смертный приговор нескольким родам. С другой стороны, эти ублюдки не заслуживают пощады или поблажек. Он залпом допил вино и, больше не раздумывая, набрал номер своей правой руки — Рафаэля Лавито. Несколько минут Фабрицио слушал лишь гудки, думая, сразу ли Рафаэль пошлет его из-за разницы во времени, а затем друг поднял трубку и с легкой раздраженностью выдохнул: — Моро, ты вообще на часы смотрел? — И тебе доброй ночи, Рафаэль, — спокойно произнес мужчина, задумчиво перебирая новую сигарету в пальцах, прежде чем переломать ее пополам, — мне нужны твои услуги. — Фаб. Что случилось? — моментально поменяв тон, спросил друг, уже серьезно готовый слушать. — Ты же вроде завязал. Фабрицио мрачно хмыкнул, отмечая удивительную манеру Лавито быстро сменять свое настроение в зависимости от ситуации. Рафаэль был умным, слишком умным, чтобы понимать по его интонации о том, что есть определенные куски мяса, которые нужно поджарить в прямом смысле слова. — Кое-кто заставил выйти из завязки, за что должен заплатить. Где в данный момент Габриэль и Кастиль? Рафаэль на миг замолчал, вспоминая, куда занесло их силовых капитанов, затем сосредоточенно проговорил: — Габриэль в Германии, а Кастиль в Мексике. Где ты? Я пришлю их к тебе. Михаэль и Даниэль уже с тобой? Фабрицио задумчиво цокнул языком. Ты смотри, как радикально разбросало его парней. Один немцев окучивает, другой мексиканцев, а третий следит за этим всем на японских островах. Чудно, ничего не скажешь. Услышав его вопрос об остальной части их компании, мужчина сухо усмехнулся. — Нет, я вызову их завтра после встречи с главами. И да, я в Палермо. На другом конце телефона послышался шумный вздох, когда до Лавито дошла причина общего сбора. Смена власти в семье предполагает собой редкое, но происходящее уничтожение прежней верхушки. А с семьей Мобричи всегда было непросто, если дело касалось власти. Рафаэль с шумом втянул в себя воздух и серьезно спросил: — И когда начинаем? — Через неделю, — отчеканил Фабрицио и закинул голову назад, устремляя взгляд в звездное небо, — но завтра вы все должны быть здесь. Нужно обсудить, кто кого на себя возьмет, и за какой регион будет отвечать потом. Так что шевели задом и созывай всех на съезд, отказы не принимать. Рафаэль приглушенно выругался на испанском, но возражать не стал, без лишних слов принимая приказ своего дьявола. Дьявол, окруживший себя ангелами*. Так Фабрицио называли в высших кругах криминальной элиты в прошлом, потому что тогда слава о нем самом и о его людях ходила устрашающая. Для более близких мужчина был просто Моро, что тоже его репутацию не делало чистой. Но сейчас это уже не имеет значения. От шлейфа прошлого никогда не избавишься, и, рано или поздно, он вновь накроет с головой, потому что в нем — исток. Фабрицио отложил телефон в сторону и откинулся на спину, все еще смотря в небо. В голове всплыл странный вопрос, который волновал его в самом начале его «карьеры». Остается ли ангел ангелом, если ему оторвать крылья и сбросить в ад? Он может получить другие, но тогда он перестанет быть ангелом. Черт. Фабрицио закатил глаза и мотнул головой. Не стоило сейчас пить вино. На усталом сознании оно негативно сказывается, и он начинает думать о всяком бреде.

***

Утро для Фабрицио началось с тотального напряжения, которое буквально весело в воздухе, стоило ему только войти в комнату. Боялись, в большинстве своем, слуги, потому что не знали, чего от него ожидать. Бойцы наоборот — были рады его видеть, но пока скрывали это из уважения к дону. Мужчина на это лишь закатывал глаза, потому что в данный момент, его волновала встреча с главами и способы ее выдержать. Школа лицемерия у него была хорошая, но одно дело, когда просто скалишься ублюдку, которого хочешь прирезать, и совсем другое — сдержать себя при виде мразей, которые хуже кровных врагов. Когда он вошел в столовую, говорящие там Марселена и Марко резко замолкли и уставились на него. Мать в первые мгновения порывалась кинуться к нему, но потом резко себя осаждала и с заметной настороженностью глядела в ответ. В ее глазах страх смешивался с радостью и отчаянием. Какая странная смесь, будто он - монстр, которого она вынуждена терпеть рядом с собой. Фабрицио уже порядком устал от таких взглядов. Сам он испытывал смешанные чувства при виде нее. Обида. Тоска. Безразличие. Потому что он знал, что даже несмотря на прошедшие годы, он никогда ей не простит навязанный ею брак, молчаливое согласия на его изгнание и безосновательный страх. Фабрицио вздохнул и подошел ближе к матери, прикасаясь губами к ее щеке. — Здравствуй, мама. Отлично выглядишь. И это было правдой. Для своих лет, Марселена Мобричи выглядела роскошно и свежо, будто в последние дни не трепала себе нервы с нападением на старшего сына. Единственное, что выдавало ее шаткое состояние, были чуть поблекшие выразительные черные глаза и резко очерченные скулы, которые без слов говорили об усталости и сильном напряжении. Персиковая кожа сейчас была бледна, и Фабрицио невольно спрашивал себя, это из-за него такая бледность или из-за нависшей над ней нервотрепки? Страх. Он его ненавидел. Тем более видеть подобную эмоцию на лице женщины, которая подарила тебе жизнь, невыносимо и больно. Марселена, наконец, отмерла и нервно улыбнулась, вставая и легко обнимая среднего сына. — Фабрицио. Я рада тебя видеть. Рада. Мужчина мысленно попробовал это слово на вкус. Она. Рада. Его. Видеть. После десяти лет молчания и полного игнора с ее стороны. Merda*. Он подавил желание нервно расхохотаться ей в лицо и сильнее, чем следовало бы, сдавил свои руки на ее талии. Хотелось сломать кости, до такой степени его ярость вскипела в венах. Мать, еще называется… а если бы он сдох за эти годы, как и хотели, некоторые особо одаренные особы, которые сейчас пытались слиться со стулом, она бы тоже так сухо говорила бы, что очень горюет над ним? Мерзко. Внутри становилось все холоднее, потому что только так он мог сдержать собственную жажду крови и не вырвать трахею у своей матери. Нужно сдержаться и не начать плеваться ядом, иначе потом все взлетит на воздух. Фабрицио холодно улыбнулся, когда заметил, что женщина в его руках старается не двигаться и даже не всегда дышит. Надо же, какие жертвы ради него. Мужчина показательно спокойно убрал свои руки с ее талии и сделал шаг назад, не спуская с нее ядовитого взгляда. Он видел ее страх и растерянность, потому что она, как и ее обожаемый сынок, не ожидала его появления здесь. Как иронично. Похоже он костью поперек горла не только своим врагам встал. Семья. Как много гнилости в этом слове, если смотреть на ее обратную сторону. Фабрицио мрачно глянул на Марко, без слов говоря ему убраться отсюда, но брат каменной статуей замер на месте. — Вижу, ты, как обычно, тянешь всякое дерьмо на поверхность? — не смог сдержать едкого комментария мужчина, опираясь бедрами на комод, не пытаясь скрыть своего пренебрежения младшим. — Фабрицио! — не смогла сдержать гневного вскрика Марселена, невольно дернувшись в его сторону. — Не говори так о своем брате! Фабрицио хлестнул ее стальным взглядом, заставив ее вздрогнуть и отступить назад, и проговорил сквозь сжатые зубы: — Мой брат — Сантино, и только он, а этот выродок — лишь кусок дерьма, которое рано или поздно будет плавать в реке. Трупом. Женщина замерла на месте, пораженная его словами, но сын отнюдь не шутил, когда говорил так. Тем более сейчас, когда маска притворного спокойствия слетела с его лица и явила взбешенного монстра. Ни капли не изменился, все такой же жестокий и беспринципный ублюдок. Марселена не смогла сдержать гримасы отвращения, чем вызвала сухую усмешку сына. — Не морщься так, мама, тебе не пойдут морщины, — проговорил Фабрицио и запустил ладонь в свои волосы, слегка взлохматив пряди, — к вашему большому сожалению, глава семьи теперь — я, и я не советую вам слишком расправлять крылья. Их быстро можно подрезать. Мама, через час в кабинете, есть один разговор по поводу твоих фондов. Марселена сжала зубы и едко процедила: — Посмеешь отнять мой бизнес? Фабрицио медленно опустил руку вдоль тела и приподнял бровь, смотря так остро, будто хотел содрать с женщины кожу. — Твой? А ничего, что в нем инвестиции глав нескольких семей, которые участвовали в заговоре против отца? Интересно, как так вышло, не так ли, мама? Фабрицио не стал слушать ее ответ. Мелькнувшая в глазах паника сказали больше, чем все слова вместе взятые. Дьявол. Даже руки жалко пачкать в этой гнили, а придется, потому что семья пойдет на дно, если не решить проблему с финансовыми махинациями и внутренними заговорами. — Через час в кабинете. Посмеешь ускользнуть — тебе же хуже будет. Голос металлический, а взгляд настолько холодный, что озеро Коцит* по сравнению с ним, так, просто дождевая лужа. Но внутренний лед все сильнее расползался по душе и замораживал многие эмоции. Не обращая внимания на ее едва слышный лепет, мужчина резко развернулся и зашагал в сторону второго этажа, планируя навестить Катарину. Но почти сразу изменил направление и пошел к отцу, думая, обсудить с ним предстоящую встречу с главами других семей. — Главные твои противники — семьи Фальконе и Реджисто, они - крупные поставщики героина и оружия в Нью-Йорк и на Кубу, — проговорил Карло, стараясь не морщиться от боли, которую причиняла капельница. — Их представители, Франческо и Диего, попытаются тебя укусить, но не ведись на их провокации. Сохраняй трезвую голову, Фабри, здесь нельзя действовать в лоб. Фабрицио вздохнул, откидывая голову на спинку кресла и прикрывая глаза. — Папа, ты же знаешь, если я вхожу в режим холодной головы, чаще всего летят чужие конечности в стороны, — глухо проговорил он и потер виски, пытаясь унять в них звон. — Какие у них есть слабости? Карло несколько минут молчал, раздумывая, следует ли говорить сыну о некоторых деталях, касательных этих глав, но потом понял, что будет намного хуже, если он сам узнает. — Франческо сидит на коксе, а Диего любит молодых девочек. — Отлично, значит одному подсунем паленый наркотик, а второго пришьем в борделе, — сразу же загорелся Фабрицио, но после того, как он посмотрел на лицо отца, его сердце ухнуло вниз. — Только не говори мне… Карло тяжело вздохнул и серьезно проговорил: — Ты все правильно понял, Фабри. Они любят развлекаться на пару, только вот девочки не всегда из борделя. Фабрицио на миг замер, а затем холодно улыбнулся и вздернул бровь. — Вот значит как… — протянул он и мрачно хохотнул, — учтем. Значит, так просто не отделаются. Кстати. У них есть дети? Карло обреченно закрыл глаза. Как он и опасался, сын решил действовать радикально, используя детей, как приманку. А может быть и не только так, с учетом его ненависти и жажды крови. — Фабри. Не стоит впутывать сюда детей. Это ничего не даст. Фабрицио притворно ласково улыбнулся. — Значит, все-таки, есть. Чудесно, немного поиграем с их помощью и отпустим. А насчет того, что это ничего не даст… Папа, человеческая психология устроена так, что мы обязаны защищать тех, кто нам дорог, и в первую очередь своих детей. Они выползут из своих нор, как миленькие, стоит только напеть паре птичек, у кого могут быть дети этих ублюдков. А там и мы их встретим, со всем гостеприимством нашей семьи. — Это слишком, Фабрицио. — А подсаживать малолетних детей на кокаин не слишком?! — не сдержавшись, зло рявкнул мужчина, невольно встав из кресла. — Я бы и пальцем этих мелких сопляков не тронул бы, если бы речь шла о шлюхах. На них мне плевать, ты знаешь. Но здесь… Дьявол, отец! А если бы наша Катарина оказалась бы на месте одной из этих девочек, ты бы тоже отговаривал меня играть на отцовских чувствах этих выродков?! — Фабрицио, успокойся, — тон Карло заметно похолодел и резанул металлом, напоминая об его истинном статусе даже в подобном состоянии, — я не прошу тебя бездействовать. Просто не заходи слишком далеко. Ни один ребенок не виноват в поступках своих родителей и не должен за них отвечать. — Интересно, мог бы ты такое сказать о моем сыне, если бы Милана не сделала аборт? — тихо хмыкнул Фабрицио и сжал зубы, сдерживая крик в груди. — Она придерживалась мнения, что моя гнилая кровь может передаться мальчику, так что милосердней будет его убить еще до рождения. Карло задержал дыхание и сглотнул ком в горле. Он и подумать не мог, что сын до сих пор помнит этот поступок своей жены. Измена, это не единственное, что его сломало пять лет назад. Вернее, она стала уже последней каплей. Гораздо сильнее его ударил аборт, и заявление о том, что Милана больше не собирается носить детей подобного монстра. — Фабри… — Хватит, папа, это все в прошлом, — резко отчеканил мужчина и направился к двери, глухо добавив: — слишком далеко заходить не буду, хорошо. После он молча вышел из спальни отца и зашагал в сторону лестницы, чтобы поскорее спуститься на первый этаж и выйти на улицу. Ему необходим свежий воздух, не отравляющий своим дыханием. Проходя между густых зарослей деревьев и кустарников цветов, Фабрицио дышал полной грудью, не утруждая себя лишней маской. Внутри было уже не так гадко и ему больше не хотелось вскрыть чью-то голову. Слишком много за последние сутки вскрытых душевных ран, которые продолжают трепать ему нервы. Мужчина прошел по алее дальше и присел на поваленный ствол дерева. Он любил этот сад. Прежде всего за то, что в нем легко было затеряться и никто не мог тебя найти, если ты сам не выходил из него. Только несколько человек знали, по каким тропам он ходит: его ангелы, Катарина и Сантино, по большей части из-за того, что только им он мог доверять. В юности он здесь очищал голову от всякой чепухи и тяжелых мыслей. Одиночество было его спасением и проклятием одновременно. Находясь наедине с собой, он мог просто расслабиться и не опасаться причинить кому-то боль из-за собственного взрывного нрава. Но с другой стороны, он сильнее погружался в себя и начинал мариноваться воспоминаниями. Да, может быть, другие правы, и он, действительно, просто жестокий монстр, но даже такой монстр хочет и может любить. Фабрицио закурил, отстраненно уставившись на одинокую синюю розу, которая гордо царствовала среди буйства бордовых и белых сестер. Продукт селекции, искусственно созданный глубокий синий цвет притягивал к себе взгляд и зачаровывал своей красотой, заставляя забыть об острых шипах. Их так легко вычеркнуть из восприятия, залюбовавшись цветком, но это не означает, что они исчезнут. С ранами на душе точно так же. Их можно закрыть красивой картинкой, замаскировать другими, более яркими эмоциями и чувствами, но они все равно останутся на месте, и шрамами будут всплывать каждый раз, стоит только сбросить очередную маску. Внезапный шорох листьев заставил его замереть на месте, но затем, узнав шаги, он расслабился. Его первый ангел, который пал в его бездну, не раздумывая. Габриэль Лавори. Забавно, пятнадцать лет прошло, а сердце почему-то продолжает ускорять свой ритм при его появлении. — Какая сигарета по счету, Фабри? — негромко и тепло спросил он, присаживаясь рядом с мужчиной, слабо улыбнувшись. — Зрелость тебе к лицу. Кто подумает, что этот спокойный и теплый мужчина превращается в настоящего берсерка, стоит только отдать приказ уничтожать? Габриэль красив, с его резкими и четкими чертами лица впору блистать на экранах кинотеатров, а не прислуживать кому-то вроде него вместо охотника за головами. И все-таки, он был его ищейкой и якорем, который не давал уйти на дно в прошлом. Именно он вытащил его из тяжелой наркотической зависимости и не дал наложить на себя руки, когда отчаяние и темнота внутри захлестнули с головой. Друг, понимающий его с полуслова, бывший любовник, ночи с которым возвращали к жизни, и просто человек, который видел его в самом худшем состоянии и не испугался вытащить из пропасти. Фабрицио выдохнул дым в сторону и пожал плечами. — Черт его знает, какая по счету, Габб. Да и какое это теперь имеет значение? — Голос твой имеет значение, так что отдай мне пачку, — жестко, но с улыбкой проговорил Габриэль и протянул раскрытую ладонь к нему, — Фабри, я же за тебя беспокоюсь. Фабрицио закатил глаза и, все-таки, достал пачку сигарет, без возражений отдавая ее другу, и вдруг дернул мужчину за руку, притягивая его ближе. Уткнувшись лбом в его плечо, он закрыл глаза и с тихим стоном вздохнул: — Габб. Я снова плаваю. Слова давались с трудом, а тело вздрагивало крупной дрожью. Потому что больно внутри, больно все это снова чувствовать и опять ломать себя. Габриэль уткнулся подбородком в его макушку и обнял, крепче прижимая к своей груди. — Я держу тебя, Фабри, я держу тебя. Только шепот, только так — на грани с рваным криком. Только крепкие объятия, защищающие спину и знакомый запах кардамона и арабики. И никаких «ты справишься, потому что ты — мой сын», «я рада тебя видеть», «ты жив»… Так просто, но так легко сразу на душе. Словно он разом сбросил весь тяжелый груз с плеч и теперь может идти дальше. Временный эффект, но Фабрицио был благодарен другу за него, потому что внутри, наконец, воцарился штиль и не так кипела кровь.