Non pensa, senti

Кабинет дона всегда напоминал Фабрицио отдельное тайное государство, вход в которое был разрешен только узкому кругу лиц людей, и в котором вершились судьбы множества людей их семьи. Такое понимание появилось у него, когда он был еще маленьким ребенком и не осознавал того факта, что каждый, кто сюда входил, в любой момент мог выйти вперед ногами и в горизонтальном положении. Потом, когда он стал старше, он начал разбираться в тонкостях человеческих эмоций и отмечать многочисленные маски, которые видел, когда тайком пробирался ко отцу и мог наблюдать различные ситуации с его участием. Тогда юный Мобричи стал познавать науку мнимого спокойствия и лицемерного дружелюбия, которое демонстрировали многие партнеры Карло. Он видел заискивание, скрытое ложным благоговением перед доном, страх, когда отец выносил вердикт, торжество, когда партнеры узнавали про удачную сделку, уважение, с примесью опасения, и, ясное дело, размышление об выгодном расчете. Перед его глазами проносились все подводные камни манипуляций людьми и их реакции на ту или иную провокацию. Потому что никто особо не обращает внимание на ребенка, который может околачиваться где-то неподалеку, а в особенности, на ребенка, который ловко прячется в одной из ниш в стене. А потом его заметил Сантино, и на некоторое время пришлось отказаться от слежки, потому что воле старшего брата он никогда не перечил. Странным было только то, что после этого Сантино стал брать его с собой на занятия с учителями по разным предметам, которые имели далеко не только образовательный характер. Позже он стал посвящать его в дела семьи, тем самым делая из него будущего капо, увидев в нем цепкую хватку и хорошую проницательность касательно истинной сути людей. Еще брат учил его постоять за себя и не бояться отстаивать свою точку зрения любыми средствами. Однажды этот фактор спас его и определил дальнейшую жизнь, с головой окунув в изнанку мира со всей его жестокостью и несправедливостью. За свои слова и действия нужно отвечать, это Фабрицио понял давно, еще со времен слежки за отцом и его партнерами. Только вот то, что за свое происхождение и собственную суть тоже нужно нести ответственность, он узнал уже во время драк с «чистокровными» выродками, которые не желали принимать мафиозное отродье в свою компанию. Что ж… он показал, чем грозят наезды на него самого и на его семью, ломая кости высокомерной швали и заставляя их проглатывать свои языки в прямом смысле. В то время им владел неконтролируемый гнев, который мог лишить его возможности соображать и заставить просто вбивать очередного говорливого урода в бетонную стену. Тогда рядом с ним были три его ангела — Габриэль, Рафаэль и Михаэль, — которые не давали ему сходить с ума, опускаясь до крайностей, и прикрывали его тыл. Они его сдерживали и держали на поверхности, не давая уплыть вниз, когда кошмары и вид крови преследовали его во снах. Иронично то, что сами они творили далеко не «ангельские» вещи, когда исполняли его приказы. Михаэль всегда защищал его спину и в прямом, и в переносном смысле, прикрывая его на сходках и во время исполнения приговора. Он ведь даже пошел за ним в музыку, чтобы не оставлять его одного и не позволять другим атаковать его. За что он заслужил такую преданность, Фабрицио не мог понять и по сей день. Фабрицио мрачно вздохнул и отошел от окна, заметив, что по дворовой дорожке торопливо идет Роберт, зажимая несколько папок под мышкой. Еще утром он послал советника в банки, в которых хранился их капитал, и были зафиксированы легальные фонды и акции бизнеса, и настоятельно попросил проверить собственность матери. Потому что его слишком напрягал тот факт, что она якшается с конкурентами их семьи. Благотворительность — это хорошо, но не тогда, когда ею прикрываются отмывка денег и сомнительные сделки. Моро присел в кресло и по привычке потянулся в карман за сигаретами, тут же закатывая глаза и вспоминая, что отдал пачку спасительного яда Лавори. Всегда, когда он находился в сильном напряжении, ему дико хотелось курить, хотя он понимал, что это неблагополучно сказывается на его здоровье и голосе. Но душевное спокойствие было дороже. Поэтому осмотрев стол, он достал из потайного ящика небольшой футляр и довольно кивнул, увидев внутри отцовские сигары. «Если поддерживать статус, то поддерживать во всем, да, отец?», — с легкой грустной усмешкой подумал Фабрицио, обрезая сигару и подкуривая ее. Сделав глубокую затяжку, он с наслаждением выдохнул дым обратно, слегка откинув голову на спинку кресла. Но миг удовольствия быстро прервал короткий стук в дверь и заставил скосить острый взгляд на вход. Через секунду там показался Роберт и непроизвольно вскинул брови, когда увидел Фабрицио в несколько непривычном виде и состоянии. Конечно же… кто подумает, что он по собственной воле запихнет себя в ненавистные рамки и в кое-то веки согласится соблюсти правила дресс-кода и этикета их общества? Только вот он давно уяснил простой факт: если он хочет выжить в компании волков, то ему придется научиться выть по-волчьи. Справившись со своим удивлением, Роберт чуть заметно усмехнулся и приподнял одну бровь. — Вживаешься понемногу в роль? Фабрицио закатил глаза и сделал еще одну затяжку, чувствуя расслабляющие тепло, растекающееся по нутру. — А то как же. Габб забрал мои сигареты, пришлось искать альтернативу, — он провел языком по губам и уже серьезно спросил: — Нашел что-то? Роберт вздохнул и присел в кресло напротив стола. — Нашел. И я не могу понять, как я мог подобное проморгать, — с негодованием проговорил он и раскрыл первую папку перед Моро, — это распечатки со счета, на который поступило около пятнадцати лимонов зелени. Исходным адресатом является организация из Нью-Йорка, занимающаяся фармацевтикой. Но это лишь на первый взгляд. Под этим прикрытием числится создание и массовый экспорт наркотиков. — Какая прелесть, — сквозь зубы проговорил Фабрицио, внимательно читая информацию в папке и обращая внимание на даты переводов, — как мать смогла прикрыть пятнадцать лимонов? — Благотворительность, — едко процедил Роберт и передал ему вторую папку, — Марселена выгодно рассчитала, когда организовала свои центры. Никто ведь не спрашивает у меценатов, сколько они пожертвовали на благо общественности. Плюс она раскидала части суммы по счетам в разных странах. — Умно… — Протянул Фабрицио и внезапно нахмурился, тут же начав судорожно сверять цифры в документах и направление денег. Затем он с трудом подавил желание разорвать эти бумаги на части и с досадой застонал, прикрыв глаза. — Вот ведь тварь… — В чем дело, Фабрицио? — Даты и направления переводов, — севшим от злости голосом проговорил Моро и медленно поднял веки, — какого числа были нападения на отца и Сантино? — Пятнадцатого декабря прошлого года и вот, недавно, седьмого июля… — растерянно проговорил Роберт и изумленно моргнул, когда Фабрицио повернул папки к нему и пальцами указал на две даты: 15.12.17 перевод из Нью-Йорка, отправитель — Франческо Фальконе и 07.07.18 перевод с Кубы, отправитель — Диего Риджисто. — Твою мать… — Ага, мою, — мрачно заключил Моро и сухо усмехнулся, сдерживая рычание внутри, — а я все думал, чего это она резко святой решила стать, бедным и бездомным начала помогать… Возлюби ближнего своего и приобретешь верного раба, готового на все ради тебя. Умно, матушка, ничего не скажешь, заплатить безмозглым отморозкам, чтобы они сделали грязную работу, а потом спокойно позволить их убить, оставаясь в тени. — Что будем делать? — Как что? — Фабрицио нехорошо улыбнулся, хотя впору будет сказать — оскалился и захлопнул папку. — Выносить приговор. Свободен, Роб. Увидишь мать, скажи ей, что у нее есть еще двадцать минут на то, чтобы добровольно прийти ко мне. Роберт молча кивнул и без возражения покинул кабинет молодого дона. А Фабрицио откинул голову назад и закрыл глаза, сжимая зубы до яростного скрежета. Дерьмо. И как они докатились до такого? Марселена появилась на пороге кабинета принципиально через тридцать минут, чем в очередной раз продемонстрировала свою своенравность и, пожалуй, беспечную смелость. Она гордой походкой прошествовала по комнате и чинно присела в кресло, правда, толку от этой показательной значимости не было. Фабрицио стоял к ней спиной, сцепив руки сзади, и холодно смотрел во двор особняка, где находились Карло и Кастиль. Отец и друг выглядели чем-то обеспокоенными, словно напряженно ожидая какой-то бури. Что ж… они правы, буря будет, и начнется она именно сегодня. — Почему ты так ненавидишь нас? — глухо спросил он и покачал головой, горько усмехаясь своим словам. — Отца, Сани, меня? Мы же — твоя семья. Марселена поджала четко обрисованные губы. — Вы — ошибки, которые доставляли проблемы многим семьям. — Значит, ты в прямом смысле стала проституткой, которая пытается угодить всем и каждому? Причинное место не износилось от такого трудолюбия? — Что ты себе позволяешь?! — гневно воскликнула женщина, утратив свое спокойствие. — Не смей так со мной говорить, я — твоя мать, а не девочка с улицы! — Вот именно, мать, — негромко проговорил Фабрицио и неторопливо обернулся к ней лицом, — и только это спасает тебя от пули в голову или вскрытой ножом глотки. — Ты не посмеешь… Моро мрачно хохотнул и приблизился к ней, опираясь бедрами на стол. — Это я-то не посмею? Мама, да за то, что ты натворила, тебя убить мало. Поэтому я даю тебе выбор. Или ты сегодня же покидаешь этот дом и забываешь дорогу в него, или наши люди устроят тебе такую сладкую жизнь, что прогулка по кругам ада тебе покажется раем. — Я — донна! — воскликнула Марселена и тут же вжалась в кресло, когда сын резко нагнулся к ней и сжал свою руку на ее шее, — Фаб… — Ты — не донна, — с металлом в голосе проговорил Фабрицио и чуть сжал пальцы, — донна семьи Мобричи не якшается с врагами и не угождает им. Донна не предает своего мужа лишь из собственной выгоды. Донна не натравливает на своего сына разнообразную шваль, чтобы они переломали ему все кости и живого места не оставили. Ты — не донна, мама, а всего лишь - гадюка, которую впору бы убить. Но я буду благороден и не так низок, как ты. Я всего лишь изгоняю тебя, хотя имею полное право придушить. Мужчина разжал пальцы и позволил матери судорожно начать кашлять. Внутри было безразличие и едкое презрение, уже даже не злость, потому что любой эмоциональный накал скрывался подо льдом нутра. Она не стоит того, чтобы он лишний раз вскрывал себе душевные раны, в попытке понять причины ее поведения и поступков. — Вон. И чтобы духу твоего здесь не было, — холодно проговорил он, без эмоций смотря на ее бледное лицо, — посмеешь гадить из-за угла и действовать через чужие руки, я тебя из-под земли достану. Вся твоя деятельность замораживается, а если ты беспокоишься за свое материальное положение, то поступим так. Те пятнадцать миллионов, которые тебе любезно подарили ублюдки из семей Фальконе и Риджисто, ты снимешь со счетов и исчезнешь. Можешь даже сменить имя, и моли богов, чтобы я его не узнал. — Мы с Марко исчезнем… — едва слышно выдохнула Марселена, торопливо поднимаясь на ноги и направляясь к двери. — Ты о нас больше не услышишь… Фабрицио обнажил зубы в жестоком оскале. — Ты меня плохо услышала? Речь шла только о тебе. Наш ублюдочный Марко остается здесь и выполняет роль приманки для твоих друзей. Считай это своим наказанием. И вот это свершилось. Притворная маска смирения и страха слетела с ее лица, явив гримасу ненависти и отвращения. Дикое желание убить зажглось в глазах женщины, но она усилием воли сдержалась и просто бросилась прочь, в дверях столкнувшись с Габриэлем. Лавори удивлено посмотрел на Марселену, отмечая ее взбешенный вид, и слегка склонил голову. Этикет — наше все, дааа… Только самой синьоре Мобричи было на него плевать. Она окинула его обезумевшим взглядом и с трудом сдержалась от презрительного плевка, молча уносясь подальше от них. Габриэль проводил ее пристальным взглядом, мысленно гадая, что привело к такому поведению, и повернулся к Фабрицио, который преспокойно курил сигару. Лавори закатил глаза, проходя внутрь комнаты и закрывая за собой дверь. — Фабри. Ты опять за свое. Моро ломано улыбнулся и пожал плечами, с наслаждением делая еще одну затяжку. — Прости, Риуруми. Нервы шалят. Габриэль фыркнул, подойдя ближе и нагло выхватив сигару из пальцев мужчины, тоже глубоко затянувшись. — Твой отец знает толк в хороших вещах, — задумчиво проговорил он, выдыхая дым в сторону, — напряженный разговор вышел? Фабрицио неопределенно хмыкнул. Он не знал, можно ли охарактеризовать изгнание матери, как просто «напряженный разговор». И снова его отвлекали детали. Губы, обхватывающие сигару, стальные глаза, словно расплавленное серебро покрыло сетчатку, пряди волос, упавшие на лицо, и чертов шрам, пересекающий скулу, оставленный им же в припадке ломки. Моро едва заметно вздохнул, горько улыбнувшись. — Скажем так, далеко не легкий, но это уже не имеет значения, — проговорил он и серьезно добавил: — Габриэль, сегодня мне нужны твои когти. Лавори моментально поменялся в лице и уже сосредоточенно посмотрел на него, четко спросив: — Цель? — Наш многоуважаемый совет. Если они по доброй воле не подпишут соглашение на мою инициацию, тогда ты потанцуешь в зале и уберешь особо несговорчивых. Габриэль приподнял бровь. — Не будешь ждать официального признания? Фабрицио задумчиво улыбнулся, пальцами расправляя воротник его рубашки, тут же следуя дальше, по артерии вниз. — Дьявол не ждет подачек или одобрения, потому что ему заведомо откажут. Смысл тогда ждать? Тем более меня выводит из себя нахождение здесь. Я хочу вернуться в Рим, но вынужден сидеть здесь и смотреть, как разные мрази кусают мою семью, а я не могу ответить. — Рискуешь сорваться, — приглушенно проговорил Габриэль, не глядя, затушив сигару в пепельнице, — тогда будет хуже. — Да, рискую, — согласился мужчина и покачал головой, — завязка, будь она неладна, кроет сильнее. — Ну, заодно продемонстрируешь, насколько тебя хватит, — усмехнулся Лавори и едва ощутимо похлопал ладонью по его животу, — особенно, после начала наших тренировок. Тебе нужно возвращаться в форму. — Я в нормальной форме, демон, — фыркнул Фабрицио и таки отошел от него, — просто признай, что не можешь выбросить мечты уложить меня на лопатки. — Побойся богов, Фабри, а то грохот твоих костей может их потревожить, — рассмеялся Габриэль и сверкнул глазами, — тем более, так просто нашего дона на лопатки не уложишь. Фабрицио закатил глаза и показательно отряхнул свой пиджак от невидимых пылинок. — Я, как хорошее вино, с годами только лучше. Ага, а еще очень скромный. Габриэль слабо улыбнулся и убрал несколько прядей с его глаз. — Я даже спорить насчет этого не буду. Пойдем, Фабри, пора заявить о себе и воскреснуть из пепла. — Я — же херувим, а не феникс, — с улыбкой напомнил Моро, но без возражения последовал за ним, — хотя насчет пепла ты прав. Габриэль на его слова только закатил глаза и покачал головой, но говорить ничего не стал. Созыв пяти семейств был значительным событием, особенно в преддверии смены власти в одной из них. Все представители гадали, кому умирающий дон Мобричи передаст семью, ведь по слухам оба его сына были не в состоянии принять бразды правления, поскольку один был в коме, а другой — туп и труслив для такой ответственности. Поэтому многих волновал этот вопрос. Совет решили проводить в частном ресторане, принадлежащему влиятельной семье, заправляющей в Палермо. К тому времени, когда все собрались на месте, степень взбудораженности и голодного любопытства просто зашкаливала. Наконец в большой зал вошли люди семьи Россо Респиро и завезли своего дона, который в первое мгновение замер, так как в него сразу впились десятки глаз, но потом быстро взял себя в руки. Это было ожидаемо, так что не стоит так реагировать. — Карло! Как поживаешь, друг? — воскликнул подоспевший к нему глава совета Марчелло Кватро, личность довольно лживая и меркантильная. Карло натянуто улыбнулся и едко проговорил: — Твоими молитвами, Марчелло, все еще порчу воздух своим существованием. — Да ладно тебе, ты еще меня переживешь, — рассмеялся Марчелло и хотел было фамильярно хлопнуть Мобричи по плечу, но его руку перехватил стоящий рядом с ним боец. — Я бы настоятельно рекомендовал вам не распускать свои руки и уж тем более прикасаться к дону, — проговорил он и с силой сжал его запястье, — а то рискуете остаться без конечностей. — У тебя как всегда слишком зубастые псы. — Вспомни, кто их дрессировал, и поймешь, почему они такие зубастые, — вскользь проговорил Карло и вздохнул, — давай покончим с этой пустой болтовней, ты знаешь, зачем я здесь, так что не отнимай у меня время. — Имей в виду, Карло, кого-то со стороны мы не потерпим в альянсе, — уже в другом тоне, прохладно проговорил Марчелло и вырвал свою руку из захвата бойца, — мы должны знать этого человека. — О, вы его хорошо знаете, — сухо усмехнулся Карло, но вот глазами он медленно сдирал с лицемерного ублюдка кожу, — причем уже не первый год. — Чудесно. В таком случае мы можем начать. — едко и сквозь зубы ответил Марчелло и вернулся в центр зала, воссев во главе стола. Замолчав, он выждал момент, когда все присутствующие посмотрят на него и будут готовы слушать. — Приветствую вас на совете пяти семейств, благодарю за то, что вы прибыли сюда. Сегодня, наш добрый друг, Карло Мобричи, передаст власть над семьей своему преемнику, — не смог сдержать скептического хмыкания на последнем слове, чем заслужил взбешенный взгляд стоящего в тени Фабрицио, — нам предстоит решить, позволять этому перевороту свершиться или нет. «Гад, — подумал Моро, стискивая зубы, — тебе первым глотку пробьем». А Карло тем временем сделал глубокий вздох и начал свою речь. — Ни для кого не секрет, что мое здоровье сильно подорвано, и мне осталось не так уж долго жить, но моя семья не погибнет вместе со мной. К счастью, у меня есть чудесный сын, который и возьмет управление всей империей Россо Респиро на себя. Вы все его прекрасно помните и знаете, а если и нет, то это хороший повод освежить свою память, ибо он не так либерален, как я. Речь идет о моем среднем сыне, Фабрицио, который известен вам как Дьявол Моро. С этого дня я передаю ему все полномочия дона семьи и вверяю свое дело в его руки. Тишина. Гробовая тишина повисла в зале после слов Карло, нарушаемая только неторопливыми шагами Фабрицио, который появился на входе с Габриэлем и Кастилем по обе стороны. Все с изумлением и страхом смотрели на него, словно не верили своим глазам. А он лишь прохладно улыбался, проходя вдоль длинного стола и останавливаясь рядом с отцом, скрывая желание разорвать всех к чертовой матери у себя под кожей. И он подавлял одним своим присутствием любые возмущения и беспечную наглость, потому что являлся синонимом контролируемой силы и безжалостности. Перекрывал дыхание мимолетным взглядом и заставлял вздрагивать от малейшего движения. Фабрицио слегка склонил голову, дежурно улыбнувшись. — Вечер добрый, господа. Вы удивлены моим появлением? Марчелло вздрогнул от звука его голоса и с ужасом посмотрел на Карло. — Ты в своем уме, доверять семью… ему? — А ты был в своем уме, когда позволял превращать моего Сантино в поломанную куклу? — едко процедил старший Мобричи и сделал глубокий вздох, успокаивая свою вспыхнувшую ярость. — Теперь пожинай плоды своего бездействия. — Он же нас убьет всех… Бывший дон мрачно улыбнулся на это заявление. — Фабрицио просто не убивает. Он карает. И только тех, кто это заслужил. Моро на эти слова только хмыкнул. Отец прекрасно понял, что он не будет ждать неделю, пока эти индюки решат его судьбу. Что ж… проницательность всегда была сильной его стороной. Сам мужчина обманчиво мягко улыбнулся, занимая свое место за столом. — Господа, бояться нужно только тем, кто виноват перед моей семьей. Других я трогать не буду. Так что голосуйте, господа, голосуйте, вам нечего опасаться. «Сам-то в это веришь? — насмешливо спросил внутренний голос, в то время как его глаза полыхнули янтарным огнем. — Тебя нужно опасаться всегда». Фабрицио криво усмехнулся, когда понял, что голос прав, но решил не показывать этого. Марчелло же судорожно сглотнул под его пристальным взглядом и прочистил горло от комка страха. — Хорошо… можем начать голосование. Представители семей Фальконе и Риджисто не смогли сегодня быть здесь, поэтому их голоса мы засчитаем тогда, когда они прибудут сюда. «Какая жалость, а я надеялся посмотреть на их физиономии, — мрачно подумал Фабрицио и сдержано кивнул, соглашаясь с условием главы. — Кто за то, чтобы Фабрицио Мобричи, по прозвищу Моро, стал доном семьи Россо Респиро? Двенадцать поднятых рук. Вау. Он этого даже не ожидал. — Кто против? Семеро. Оу. Это было близко, но все же пронесло. — Кто воздержался? Трое. Мудаки. Фабрицио нечитаемым взглядом посмотрел на троих престарелых донов и непроизвольно сжал зубы. Сравняли счет, потому что голоса ублюдков из двух оставшихся семей будут отрицательными. Хотя можно не допустить их участия в голосовании. — Марчелло, а ты сам-то за какой вариант? — спросил один из этих стариков, посмотрев на главу. — Ты тоже еще не отдал свой голос. — Я… — начал было он, но потом сглотнул и обреченно выдохнул: — против, потому что он умоется в крови не только виновных, если ему дать власть. Фабрицио хмыкнул. Дурак, собственноручно подписал себе приговор. Он тонко улыбнулся и скосил взгляд на Габриэля, который задумчиво разминал пальцы. На них виднелся едва заметный блеск острой лески. О… он любил этот способ убийства. Смерть не мгновенная, зато мучений выше меры. Как раз достаточно времени, чтобы разъяснить, как с ним нужно говорить.  — Роб, увези отца отсюда, — негромко, но со скрытой твердостью проговорил он, мельком глянув на советника, — не надо ему видеть всего. — Фабрицио, что ты задумал? — тоже тихо произнес Роберт, но за кресло старшего Мобричи взялся. — Мы же договаривались, что ты подождешь неделю. — Люцифер тоже ждал одобрения и признания, а получил изгнание и лишился крыльев, — задумчиво проговорил Фабрицио, внимательно наблюдая за тем, как многие представители перешептываются между собой, — а я не намерен ждать, пока меня препарируют как бабочку и решают, какую подачку мне дать. Иди, Роб, не тяни время. У моих ангелков кончается терпение.