Non pensa, senti

Фабрицио стоял на балконе и делал редкие затяжки сигаретой. Рядом с ним был Рафаэль, который молчал и внимательно смотрел вниз, на скопление чужих донов и снующих между ними слуг. Иногда взгляд Лавито обращался на сидящую в центре стола переговоров Катарину, но потом он перескакивал на ее собеседников и отмечал их лживые эмоции, подкрепленные страхом. Так странно видеть, как матерые главари дрожат в приступе ярости, вызванным заявлениями какой-то девчонки, но не смеют сказать или сделать что-то против нее, потому что знают: легионы Ангелов восстанут и сметут с лица земли любую их группировку. Рафаэль глубоко вздохнул и посмотрел на Моро, замечая, как он скрипит зубами, но продолжает молчать и просто наблюдать. Он опасался за сестру, но в то же время, был горд тем, что она сама не испытывает страха перед ответственностью и своими новыми обязанностями. Это было удивительно, словно долгие годы истинная сущность Катарины спала, а сейчас, наконец, обрела свободу и начала шпарить своей мощью. Но как бы она не упивалась своей обретенной властью, а подумать о ее безопасности надо, иначе слишком рискованный шаг он сделал, даря ей новый статус. — Обучи ее всему, что знаешь сам, Раф, — серьезно и сосредоточенно проговорил Фабрицио, затушив окурок сигареты об перила, — от теории до практики. Подбери ей подходящее оружие, чтобы она могла постоянно иметь его при себе и в случае чего смогла использовать. Поработай над моральным состоянием, помоги осознать, на что она согласилась, и чем ей это грозит. Также защищай ее на сходках, потому что я не думаю, что все сразу согласятся с ее назначением, но сделай все для того, чтобы ее признали. Ты меня понял? Рафаэль кривит губы в прохладной улыбке и не спускает пристального взгляда с девушки, но все же соглашается молчаливым кивком, в мыслях уже выстраивая план «обучения» их Мадонны. Однако, он умалчивает о том, что уже несколько лет подряд изредка навещал младшую Мобричи и помогал ей справиться с душевной болью, которая отравляла ее из-за постоянных унижений матери и нападок близнеца. Умалчивает, потому что не хочет, чтобы Фабрицио окончательно терял планку дозволенности, разрывая на части уже своих родственников. И плевать на то, что они этого заслуживают, гадливости этого поступка не уменьшает, а у Моро и так репутация балансирует между маньяком-психопатом и идеологичным тираном. — Будет сделано, Фаб, — говорит нейтрально, не выдавая кипящей от жажды убийства некоторых особ крови, а затем более сосредоточенно интересуется: — Что с этими кусками дерьма делать в случае их перебежки на сторону албанцев? Фабрицио переводит взгляд на суетящихся донов и поджимает губы, жалея, что нельзя выпустить им кровь всем разом. Внутри кипит едкость и острота, горьким привкусом отдавая во рту. — Хочешь, можешь освежевать им кожу или можешь некоторых поджарить, — говорит так спокойно, словно о погоде вещает, а затем мрачновато усмехается, — ты же любишь пламя и горящую плоть. Рафаэль продолжает улыбаться, но теперь в его улыбке хищность дикого зверя, а в пылающих зелено-синих глазах предвкушение, тщательно скрытое под простым интересом. Он слегка склоняет голову, принимая приказ дона, а Фабрицио не может сдержать злой усмешки, наблюдая, как друг в мыслях уже потрошит тела ненавистных старых хрычей и жарит их. Все-таки, его Ангелы стоят его в плане жестокости, и фантазия у них может работать просто отлично, если дело касается пыток. Через некоторое время простого наблюдения, Моро решает оставить его одного, а сам в это время направляется к отцу, по пути минуя охрану и любопытных личностей. Карло сильно сдал за последние дни, что сильно омрачало настроение молодого дона, но он уже привык испытывать боль и радость одновременно. Его удовольствие шло рука об руку с сильными моральными страданиями, от которых он не мог избавиться никаким способом. Поэтому приходилось смиряться с этой закономерностью и просто принимать все события, как должное. Известия из больницы тоже не радовали, Сантино продолжал существовать в тяжёлом, но стабильном состоянии без изменений, но то, что оно хотя бы не становилось хуже, малость утешало. Откровенно говоря, Фабрицио не знал, как старший брат может отреагировать на его действия, уже совершенные, и те, которые были еще в плане разработки. Моро знает наверняка, Сани не одобрил бы резни в ресторане или здесь, в их родном доме, но проблема в том, что старший в коме и не может его остановить. А это значит, что и рамок для него никаких нет. Именно поэтому он тратит несколько минут, чтобы тайно отправить бойцов в каждый центр семьи и проверить их работоспособность, и заодно напомнить им о том, что неплохо было бы приехать на поклон к новому дону. Ему нужно вычислить крысу, которая грызет семью изнутри, и нет ничего проще, чем сделать приманкой самого себя. Фабрицио задумчиво усмехается, когда видит, как несколько машин с бойцами отъезжают от особняка, и уже спокойно направляется в спальню отца. Теперь остается ждать, кто клюнет на его наживку, и затем прихлопнуть мразей одним ударом, вместе с их союзниками. Тем временем в Риме бесился Эрмаль, которого неведение и незнание ситуации порядком раздражали. Почти сутки поисков — и ничего, ни единой зацепки о том, какая очередная мафиозная мерзота вылезла из своей темной дыры. Все архивы были пусты, все записи стерты, все следы уничтожены, и в то же время, каждый второй пойманный на крючок дон заикался об этой группировке. Но, ясное дело, никаких имен или адресов не давал, ибо хотелось жить. Витто не хотел расстраивать этих стукачей и говорить о том, что с радостью вздернет каждого из них, когда придет время. Его волновало другое, почему вдруг столько криминальных точек в разных частях страны активизировались и начали контактировать между собой. Чего стоят туринский наркокартель и тосканский синдикат, которые «совершенно случайно» встретились на нейтральной территории и обсудили возможность сотрудничества под покровительством этой загадочной семьи. Витто скрипнул зубами и нервно протер барную стойку, едва не сорвавшись на раздраженный рык. Его дико злила эта таинственность и неуловимость сицилийских ублюдков, которые ловко могли уйти от его слежки. Но больше выводил его из себя тот факт, что каждая собака знает, что это за семья, но все равно все молчат. Чертова омерта, будь она не ладна! Как можно промыть мозги нескольким сотням человек на разной территории до такой степени, что они боятся рот открыть? Этого Эрмаль не мог понять, потому что не имел ни единого представления о законах семьи ранга Россо Респиро, привыкнув к разношерстной и мелочной швали, которая не играла большой роли на мировой арене. Парень не осознавал всей серьезности и масштабности влияния этой группировки, принимая их за очередных мелких сошек, занимающейся наркоторговлей и массовыми убийствами. И в этом была его ошибка, потому что нельзя недооценивать врага или считать себя выше его. Гордыня — страшный грех, и лишил он крыльев многих ангелов, в том числе и того, кого считали первым после Бога. Наблюдающий за ним Марио лишь качал головой, взывая молитвы небесам, чтобы Моро больше не появлялся на пороге его кофейни. От старика не укрылась странная нервозность парня и его выжидающие взгляды в сторону двери, словно он не мог упустить момент, когда в кофейню войдет Фабрицио. Это злило и пугало, потому что в отличие от мальчишки, Марио прекрасно знал, кем музыкант являлся на самом деле и что успел сотворить за последние полторы недели. Приходилось знать, потому что быть частью римского альянса и не следить за событиями на Сицилии нереально. Марио опасался и ожидал того момента, когда Моро пойдет с нападением на римские семьи, одновременно с этим желая, чтобы он забыл сюда дорогу, ибо не хотелось видеть трупы своих людей. Мальчишка вносил свои коррективы в его планы, и это волновало сильнее всего, потому что из-за своей ненависти к криминальному миру он мог прилично наломать дров. Марио относился к нему, как к родному сыну, хоть и знал, что парень — де-факто цепной пес спецслужб и марионетка албанского наркобарона. Но это не означало, что он не может вскрыть ему глотку, если Эрмаль вдруг решит затеять собственную игру и нарушить его планы. Но пока приходилось играть в добродушного старика и поддерживать вид простой заботы, скрывая под ней желание удержать опасную псину на привязи подле себя.

***

— Фабри, под нас копает какой-то умник, — будничным тоном проговорил Габриэль, внимательно вчитываясь в отчеты на экране своего ноутбука, — причем так рьяно, ты посмотри, не поленился даже взломать двойную защиту. Фабрицио усмехнулся на его слова и продолжил отрабатывать удары с Михаэлем на пару, который кружил вокруг него и заставлял следить за каждым своим движением. Не в первый раз на них ищут информацию, потому что слишком многим они обладают, но вот беда, никто ничего не находил, так как айтишники семьи ловко заметали следы и стирали все компрометирующие факты. Взломать архив ФБР и любезно уничтожить любопытные подробности жизни молодого дона не составляло для них особого труда. Как и оставить на месте взлома любезное предупреждение о том, что особо любопытных личностей вздернут в тот же момент, если кто-то решит и дальше рыть на них компромат. — Способный гаденыш, жаль, ничего не найдет, — проговорил он, уворачиваясь от встречного удара, тут же посылая ответку с правого стороны и задевая бок друга, — Михэль, не спать. Или ты мне решил фору дать? Не рискуй органами. Михаэль ухмыльнулся, отскакивая от него на некоторое расстояние и выставляя блок. — Да как можно, дон Фабрицио? На такую дерзость способен только ваш осеняющий, но не я. — Я все слышу, Годесса! — не отрываясь от монитора, проговорил Габриэль и мило оскалился. — Тебе крылышки мешают, Михэль? — Так, язвы мои, отставить кусать друг друга, — рассмеялся Моро и увернулся от очередного выпада, резко присев и тут же стремительно выпрямившись, ударив кулаком в грудь противника, — а то я посмотрю на вас, как вы будете плясать на горящих углях и попутно колошматить друг друга. — Пять минут, mein Herr, и я с удовольствием спляшу для тебя, — задумчиво проговорил Габриэль, в темпе выстраивая новую защиту на секретные файлы их информационной базы, — и заодно подучу нашего праведника правильно защитные блоки ставить. А то слишком расслабился и работает вполсилы. — Уж кто бы говорил, Лавори, — шикнул Михаэль, отступая от новой атаки Фабрицио и уворачиваясь от его прямого удара, — сам рад бы оказаться на моем месте. — А я этого даже не отрицаю, — глухо обронил Габриэль, шифруя код и скрывая его дополнительными туманками, — посмотрим, сучонок, как ты теперь запляшешь. Закончив с защитой, Лавори отложил ноутбук в сторону и принялся внимательно наблюдать за действиями Михаэля и Фабрицио, которые уже серьезно начали наносить друг другу внушительные удары. Движения быстрые и четкие, выпады хлесткие и несколько злые, потому что надоело сдерживать себя. Звук тяжелого дыхания отчетливо слышен в ушах и каждый вздох созвучен с пульсацией крови в висках. Фабрицио бьет прицельно, полностью уйдя в бой, а сам под кожей чувствует пламя, которое сильнее разгорается с каждым новым ударом. Взгляд Габриэля цепляется за спину Моро, а точнее за огромную татуировку демонических и ангельских крыльев, оплетенных терновой проволокой, но не потерявших своей силы, и идущего по позвоночнику клинка. Под ними шрамы, скрытые чернилами и шероховатостью чувствовавшееся на коже. Некоторые он наносил лично, потому что иначе невозможно было вернуть Фабрицио в себя. Другие делали остальные, если были уверены, что лидер ошибся и заслужил эту зарубку. У каждого из пятерки Ангелов есть такие зарубки на аналогичных татуированных крыльях — свидетельство их искупления за ошибки и шанс обрести прощение. И каждый из них прекрасно знает, если шрамы появятся на лопатках — о братстве можно сразу забыть, потому что это равносильно изгнанию. Михаэль об этом знал не понаслышке, и тем не менее, одно его «крыло» было уже подрезано за то, что он допустил, чтобы Фабрицио пострадал в передряге несколько лет назад. Не защитил, не прикрыл спину, позволил шальной пуле пробить его плечо, потому что не учел наличие снайпера на крыше. Быть может, именно поэтому, теперь он помешался на безопасности лидера, раз готов без возражения отдать за него жизнь. Габриэль поджимает губы, когда видит, как Фабрицио перекидывает Михаэля через себя, и тот с глухим стоном падает на спину. «Плохо, — думает он, неторопливо поднимаясь на ноги и направляясь к ним, — нужно усилить подготовку. А то за годы растерял концентрацию, ошибается на одном и том же». — Фабри, отдохни пару минут, пожалуйста, — утвердительно-просящее произнес он, вставая напротив Михаэля и с недовольством отмечая едкую насмешку, мелькнувшую в его распаленных глазах. — Не заигрывайся, Габб, все же Михэль — один из нас, а не враг, — прекрасно видя включенный в нем режим потрошителя, произнес Фабрицио и отошел к креслу, расслабленно присаживаясь в него. — Именно поэтому он не имеет права так халатно относиться к атакам, — тихо произнес на немецком Лавори и встал в боевую стойку, перебирая в пальцах маленькое лезвие. — Ну что, Годесса, до первой крови? Михаэль дико оскалился и склонил голову, прикрыв глаза и махнул рукой в знак согласия. Его разозлили слова друга о том, что он халатно отражает атаки, потому что сам он не считал его правым. Смысл напрягаться, если у него бой с Фабрицио, которого ни в коем случае нельзя серьезно поранить, потому что потом сам себя придушит? Другое дело — Габб, который иногда бесил его своей спесью и близким положением по отношению к Моро. Михаэль встал в боевую стойку и сконцентрировал свое внимание на Габриэле, но он даже моргнуть не успел, как получил молниеносный удар в грудную клетку. Фабрицио же облизнул губы, чувствуя привкус крови на языке и не отрывая пристального взгляда от Лавори, который методично наносил выпады во все слабые места противника, точно зная их расположение. В этот же момент в библиотеке, двумя этажами выше, возле окна стояла Катарина и внимательно наблюдала за дерущимися на улице мужчинами. Ее удивляло, с какой хладнокровностью и спокойствием брат сначала сам вбивал своего третьего Ангела в землю, а теперь и смотрел на то, как с ним сцепился Габриэль. Словно не в первый раз становился свидетелем подобной картины, словно привык к подобным вспышкам агрессии среди своих людей. Хотя… почему, собственно, «словно»? Братство существует уже больше двадцати лет и за это время можно было привыкнуть к заскокам каждого. Тихие шаги слишком громко звучат в одинокой библиотеке, и Катарина не может не напрячься, будто тот, кто подходит к ней, может ее ударить в спину. Живя в постоянном напряжении и в ожидании очередной нападки со стороны окружающих, поневоле станешь опасаться любого шороха за спиной, и плевать, что с таким же успехом можешь добровольно принять положение «жертвы». Но когда человек останавливается рядом и тоже бросает внимательный взгляд в окно, Катарина едва слышно выдыхает и расслабляется. — Рафаэль. Мужчина кротко улыбается, повернув к ней голову, и его глаза загораются ярким зеленоватым пламенем, стоит только заметить ее облегчение. — Давно не виделись, детка, — говорит тихо и так на себя не похоже, слишком тепло, а затем хлопает себя по лбу и добавляет более серьезно и остро, — прошу прощения за фамильярность, Мадонна. Катарина закатывает глаза и снова смотрит вниз. — Прекрати, Лавито, это не повод для шуток, — тон ее слишком серьезный и даже несколько холодный, заставляет хищника в нем довольно заурчать, — Фабри шокировал меня, когда провернул это посвящение. До сих пор не знаю, как должна реагировать на это. Рафаэль усмехнулся, упершись руками в подоконник, и тягуче произнес: — Спокойно должна реагировать, потому что ты заслужила этот статус и можешь полноправно им распоряжаться. А всех, кто будет отрицать это, мы уничтожим. Катарина не может сдержать нервного смешка и инстинктивно сжимает руки в кулаки, когда видит, как Габриэль хватает распаленного Михаэля за руку и впечатывает его в поверхность стены, что-то яростно рыча ему на ухо и прижимаясь к широкой спине. Энергия дикая и необузданная, лавой проносится по венам и пульсацией отзывается в груди, а ведь она только наблюдает со стороны… Что бы было бы, если бы она тоже участвовала в этом бое? Наверняка, Фабрицио не разрешил бы так расходиться и бить с такой силой, потому что до сих пор оберегает ее словно хрустальную статуэтку. Только вот загвоздка в том, что эту статуэтку давно уже раскрошили на мелкие частицы и заставили играть не свою роль. — Нравится их бой? — приглушенно спросил Рафаэль, наблюдая за сменой эмоций на ее лице и тонко улыбнулся, когда девушка едва заметно кивнула. — Я ошибусь, если скажу, что ты желаешь участвовать в нем? Катарина горько фыркнула и скосила на него острый взгляд. — Не ошибешься. Но кто мне позволит это? — с сожалением проговорила она и вздохнула, передернув плечами. — Почему они сцепились? Я не замечала такой явной вражды между ними. — Это не вражда, детка, а вправление мозгов. Михаэль уже успел забыть, как проштрафился перед Фабрицио, но наш Дьявол помнит до сих пор, как и Габриэль, — задумчиво проговорил Лавито и жестоко улыбнулся. — Очевидно, наши ангелочки не сошлись во мнении, какая у кого должна быть подготовка для исполнения прямых обязанностей. Вот сейчас выясняют это. Катарина приподняла бровь и с интересом посмотрела на него. — Почему ты здесь, а не там, внизу? Тебя ведь тоже касается все то, что происходит вокруг Фабри. — Потому что он приказал мне быть рядом с тобой, — нейтрально проговорил Рафаэль и хмыкнул, увидев, как Михаэль стесывает многострадальную скулу на лице Лавори. — Да и они — не маленькие мальчики, набьют друг другу морду, выпустят пар и успокоятся. Горькая и едкая усмешка растянулась на губах девушки, а лицо мгновенно превратилось в маску. — Значит, теперь будешь исполнять роль моей няньки? Рафаэль удивленно посмотрел на нее, а затем фыркнул, умилившись наивности ее мышления. — Зачем Мадонне нянька, Катарина? — лукаво спросил он, слегка наклоняя голову на бок и заговорщически улыбаясь. — Я буду твоим наставником во всем, что тебе необходимо знать. Катарина невольно закусила губу, но все же решилась переспросить. — Прямо-таки, во всем? Рафаэль тихо рассмеялся, замечая едва заметный румянец на ее щеках. Несносная, но, бесспорно, великолепная девчонка. — Во всем, но пока будем придерживаться пределов дозволенности. — Гад — ты, Лавито, — улыбнулась девушка, прекрасно понимая его двусмысленную реплику, но не реагируя на явную провокацию, — я сама решу, каков у меня предел дозволенного. Мужчина лишь кивнул, с довольной улыбкой на губах, и оставил последнее слово за ней, не смея возразить. А на улице в это время схватка достигла своего апогея. Оба противника могли похвастаться кровоподтеками на лицах, гематомами на телах, кипящей кровью в венах и волнами ярости под кожей. Когда появилась первая кровь — никто из них не заметил, слишком распалившись изнутри, — как и того, что через некоторое время в ход пошло все, что угодно, не считая собственных кулаков. За этим безобразием спокойно наблюдал Фабрицио, только вот его спокойствие было мнимым. Под ним пламя, пробуждающие ад нутра, но он еще каким-то чудом умудрялся его сдерживать. Но по его потемневшим глазам можно было понять: еще минута — и он придушит обоих, потому что слишком далеко они зашли. Удары хлесткие, раны глубже, бешенство сильнее кроет мозги, а в венах пекло, сжигающее все на своем пути. Внезапно Габриэль сбил Михаэля с ног и придавил к земле своим телом, прижав к его шее металлический боевой посох. Не скрывая огня бешенства в стальных глазах, мужчина наклонился к нему ближе и заставил смотреть на себя, больно надавливая посохом на шею. — Вспомни, мать твою, кто ты на самом деле, и не смей выделываться, если дело касается защиты Фабрицио! — зарычал он и сильнее надавил на судорожно дернувшийся кадык, едко добавляя: — Не открывай свою грудь, не подпускай никого к своей спине, потому что за ней — он! Упустишь момент, проморгаешь удар, а в итоге вся атака попадет в него! Ты должен быть готов отразить любое нападение, насрать, тренировочное оно или нет, ты не смеешь допускать никого к нему ближе, чем на десять метров без предварительной проверки. Ты меня понял, Михаэль?!  — Понял… — прохрипел Михаэль и судорожно закашлялся, когда Лавори, наконец, отпустил его, — ну ты и ублюдок, Габб… — Не больший ублюдок, чем кто-либо из нас, — холодно проговорил Габриэль и моментально поднялся с него, отбрасывая посох в сторону остального оружия, — и ты прекрасно знаешь, что я прав. Михаэль болезненно поморщился, отводя взгляд от его лица и с горечью соглашаясь с ним. — Ты мне до конца дней это будешь вспоминать, что ли? — А ты как думаешь? — сухо спросил Лавори и едко добавил: — Я слышу до сих пор, как пуля проходит сквозь его плечо, как он падает, а вы все носитесь по округе и ищете ублюдка с винтовкой. Я до сих пор вижу кровь и зияющую рану у себя перед глазами. А ведь прошло уже пятнадцать лет, но для меня это было будто бы вчера. И вот скажи мне на милость, могу ли я простить то, из-за чего ору по ночам, и что боюсь снова увидеть наяву? Михаэль ничего не ответил, лишь бросил виноватый взгляд на Фабрицио, который сидел, прикрыв глаза и сдерживаясь от того, чтобы не начать рычать прямо тут. Он ведь знал, что Габриэль до конца не забыл тот случай, но почему-то думал, что это не могло его серьезно зацепить. Все-таки, их совместное прошлое пестрит эпизодами побольнее и пострашнее, чем это. А оно вот как вышло… Габриэль кривит губы в болезненной усмешке и стремительно уходит в дом, потому что чувствует подкатывающую к горлу истерику, и отходняк после такого выброса ярости бьет по мозгам прилично. Моро сам не замечает, как плавно поднимается на ноги и подходит ближе к Михаэлю, который продолжает смотреть вслед Лавори. — Не держи на него зла за этот нагоняй, — собственный голос звучит глухо и надломленно, а сам Фабрицио приседает на корточки перед другом и протягивает ему бутылку воды, — с этим назначением и внезапным сбором он постоянно ожидает удара в спину, поэтому так помешался на моей безопасности. — Фаб, ты же знаешь, я больше не допущу, чтобы ты или твои близкие пострадали, костьми лягу, но не допущу, — судорожно проговорил Михаэль и сделал жадный глоток воды, — я сам себе этого простить не могу. — Я знаю, что ты больше не допустишь этого, — серьезно проговорил Фабрицио и выпрямился, — но это не отменяет того факта, что ты позволил меня ранить. И это не забудется, как бы мы не делали вид, что все прекрасно, и все счастливы. — Фаб… — Замолчи. Иди в дом, тебе нужно обработать раны. — А ты? — А что я? — Моро горько усмехнулся и посмотрел на крышу. — Я пойду вытаскивать нашего первого генерала из воспоминаний прошлого. И заодно промоет мозги на тему скрытности своих проблем связанных с ним, но этого Михаэлю знать не нужно. Хватило и того, что Габб позволил на миг увидеть свое расшатанное нутро.