Non pensa, senti

Когда Габриэль вышел из душа, то даже не удивился, увидев Фабрицио сидящего на своей постели. Он даже делал предположения, как Моро может себя повести, ведь он, по сути, сорвался на Михаэле ни за что, потому что тот случай давно уже в прошлом, но все равно это мучает его по сей день. Дон мог, как и рвануть от злости, так и уйти в собственные воспоминания, чего не мог допустить уже сам Габриэль. Уж лучше пусть орет и отчитывает, чем варится в своих мыслях. Мужчина передернул плечами, пытаясь избавиться от напряжения в мышцах и неприятного тянущего ощущения на коже в местах незначительных ушибов и ран. Он закатил глаза. Все-таки, у Михаэля тоже тяжелая рука, и одним слабеньким синяком или ссадиной не получилось отделаться. — Долго будешь стоять в проходе? — голос тихий и низкий, но от него бежит стадо мурашек по коже, и хочется сбежать подальше, потому что приходит осознание: Фабрицио не отпустит, пока не узнает всего. — Иди сюда, буду тебя латать. Только сейчас Габриэль заметил стоящий перед мужчиной стул, а на нем пузырек антисептика, ватные диски и мазь от ушибов. Сейчас проявление заботы почему-то начало нервировать — может, он хочет чувствовать эту боль, чтобы не уплывать за грань, может, ему нужна эта боль, чтобы помнить о границах, которые сам же и поставил, — но он ничего не говорит, только поджимает губы и подходит ближе. От Фабрицио тянет горькой уверенностью и терпким запахом костра. Хотя Лавори прекрасно понимает, что это — выверты психики, потому что Моро не мог слишком долго находиться рядом с камином, чтобы запах горящих дров впитался в его одежду и кожу. — Думаешь, это так необходимо? — против воли, едко произнес Габриэль, наблюдая, как Моро убирает все поближе к себе, чтобы он мог сесть верхом на стул. — На мне все, как на собаке, заживает. — Габриэль Лавори, будь так любезен, закрой свой рот и сядь! — гаркнул Фабрицио, вскинув на него чернеющий от ярости взгляд, а для самого Габриэля это рявканье отозвалось пульсацией внутри. Он знал, что Моро пребывает в бешенстве, но впервые не делал попыток его успокоить, потому что сам был нестабилен, и сумасшедшее нутро требовало пощекотать нервы. Ведь зачастую именно в подобном настроении они срывались со всех цепей и просто вбивали друг друга в пол или в стол, в стену или в постель… но это зависело от того, насколько хватало у них выдержки. Габриэль ломано усмехнулся, подумав о том, что сейчас опасно уплывать в подобные воспоминания, особенно, с учетом того, что на нем только одни домашние штаны, а Фабрицио так непозволительно близко. Запах костра становится сильнее, когда он садится-таки на стул, но верхом и спиной к Моро, потому что даже ему нужно время, чтобы взять бушующие эмоции под контроль. — Не выходи из себя, я сейчас не смогу тебя успокоить, — озвучивает свои мысли и утыкается лицом в свои сложенные на спинке стула руки, а у самого голос играет с тональностью, то резко понижаясь, то вновь становясь ровным. — Тебя забыл спросить, что мне делать, — едко шипит, но руки с удивительной осторожностью и трепетностью касаются ушибов и синяков. — Ну вот что ты за создание, а? Просил же, сильно не расходиться, нет, черти тебя задери, обязательно надо довести до избитого тела. — Я — Ангел, — слабо усмехнулся мужчина и чуть поморщился, когда пальцы Моро стали с силой втирать мазь в синяки, — и к чему трагедия, Фабри? Как будто в первый раз мы так заигрываемся. — Дать бы тебе по морде, игрок хренов, — зло проговорил Фабрицио и сильнее, чем следовало бы, нажал на гематому, вызывая сдавленное шипение сквозь зубы, — а то, что я чувствую, когда тебя избивают, это ничего. Подумаешь, хочу разорвать на части сначала противника твоего, а потом и тебя самого за то, что так относишься к своему состоянию. — Уж кто бы говорил, Моро, — скалится дико, не поворачивая головы, а сам давит стоны от боли и пульсацию внутри, — ты тоже не шибко задумываешься над тем, какое будет состояние твоего организма, когда позволяешь себе сорваться. Фабрицио на его слова лишь закатывает глаза, понимая, что он драконит его специально для того, чтобы хоть немного облегчить внутреннее напряжение, и продолжает скользить широкими линиями по мускулистой спине. Под пальцами чувствуются крепкие мышцы, шрамы от ножевых и огнестрельных ранений, гладкое оперение татуированных крыльев и холодящая сталь клинка на позвоночнике. Фабрицио немного приглушает свою злость, потому что знает, Габбу в этот момент вдвойне хуже, потому что ушибы болью отзываются в каждой клетке, а в мыслях самая натуральная черная воронка из отчаяния. — Дурак, — тихо говорит Моро, проходясь по спине единым плавным движением ладони, разминая каменные мышцы, — я же беспокоюсь за тебя, пускай, это и была тренировка. Но когда ты подставляешься до такой степени, что потом тебе несколько дней приходится вылеживаться, если вовремя не расслабить твое тело, я готов прибить всех и каждого. Габриэль покачал головой, легко усмехаясь, и вытянул шею, когда по ней прошлась рука Фабрицио и зарылась во влажные пряди волос. Пальцы проходятся по коже головы, плавно следуя вниз, на шейные позвонки и напряженные плечи. Гладят, разминают и вводят в обманчивое расслабление, чтобы потом напасть. Резко сжав свою ладонь на затылке Лавори, Моро рванул Габриэля на себя, заставляя его прогнуться в спине и рефлекторно облизнуть пересохшие губы. Внутри все сильнее было ощутима пружина напряжения, которая стягивала каждую клетку нитью, прошитой током. Схлестнувшись с коньячными глазами Фабрицио, Габриэль невольно выдохнул, понимая, в каком бешенстве дьявол на самом деле. Запах костра становится сильнее, как и удар тока, который проходится по коже. — Я бы тебя сам вбил в пол, если бы не знал, для чего ты так рискуешь даже на чертовом спарринге, — едко прошипел Фабрицио и сильнее, но не до боли, сжал свои пальцы на основании черепа Лавори, — какого дьявола ты не сказал мне о своих кошмарах? — А я — не девочка, чтобы плакаться тебе о том, что плохо сплю по ночам из-за этого дерьма в мыслях, — против воли прорычал Габриэль, все также перевернуто смотря на Моро и видя вспыхивающую ярость в его глазах, — да и потом, тебе тогда только моих душевных метаний не хватало. Хотелось шарахнуть его головой об стену за подобные слова, потому что он прекрасно знал, что Моро всегда волновало его моральное состояние, даже если у самого был полный бардак в голове. Скользил пронзительным взглядом по его резко очерченному лицу, а сам думал, чего хочет больше: расквасить нос из-за непомерной дерзости самостоятельно или же поцеловать упрямо сжатые губы, чтобы наконец перестал держать все в себе. — Бестолочь, — внезапно с удивительным спокойствием и едва заметной усталостью проговорил Фабрицио, резко возвращая Лавори в вертикальное положение и поднимаясь на ноги, — если бы мне было бы наплевать на тебя, я бы не вытаскивал тебя каждый раз из себя. Но ты же гордый, черти тебя задери, будешь сдыхать от боли, но хрен что и кому скажешь, потому что всегда считаешь, что справишься сам. Только вот, фишка в том, что ты сам пойдешь на дно, если тебя вовремя не схватить за шкирку и не вытащить наверх. Нравится тебе это или нет, но я буду вытаскивать тебя каждый раз, когда ты снова надумаешь поиграть в стального героя. Габриэль ломано улыбнулся и обреченно закрыл глаза, вновь утыкаясь лбом в свои руки. Что он мог ему ответить? Что не смог загнать эмоции под привычную маску спокойствия и позволил им влиять на себя? Что позорно сломался из-за одной единственной мысли о прошлом? Что вновь пережил внутри тот первый страх потерять навсегда? Что проклял в который раз решение уйти в тень и не мешать жить нормальной жизнью? Лавори закусил губу, когда услышал щелчок двери. Ушел… конечно, ушел, потому что не пристало лидеру сопли своему бойцу вытирать. Упавшая на спину кофта заставила рефлекторно вздрогнуть и вскинуть голову вверх, изумленным взглядом впиваясь в спокойное лицо Фабрицио. — Ну и чего смотришь так удивленно? — негромко спросил он и присел на широкий подоконник, упираясь затылком в раму окна. — Реально думал, что я тебя брошу в таком состоянии? Кофту-то одень, не хватало, чтобы ты еще заболел у меня тут. Лавори невольно поежился от прохладного ветерка, гуляющего по комнате. Надо же… а ведь он этого не заметил, распаленный злостью и прикосновениями Моро. Габриэль опустил глаза, никак не отвечая на вопросы мужчины и спешно закутываясь в теплую ткань. Почему-то весь запал гнева иссяк, словно кто-то щелкнул рубильником и переключил его эмоции на сожаление и вину. Взглянув на себя со стороны, он ни раз захотел переехать себя катком, потому что выглядел слишком жалко, словно побитый щенок. Разве таким должен быть Первый Ангел Дьявола Моро? Разве может он себе позволить снова чувствовать на полную, бросаясь в омут с головой? Разве такая поддержка нужна Фабрицио, если ему самому приходиться вытаскивать его из собственной черной дыры? Нет, далеко не это… — Прекрати сейчас же, — жестко отчеканил Моро, впиваясь в него пронзительным взглядом, и сухо добавил на непонимающий взгляд Лавори: — у тебя мысли красной бегущей строкой на лбу транслируются. Сколько можно гнобить себя, Габб? Мне казалось, мы с тобой прошли этот период, и ты перестал видеть в себе изъяны и недостатки. — Казалось… — обреченно выдохнул Габриэль и рухнул на кровать, слегка поморщившись из-за ушибленной спины. — Как много можно скрыть за маской, не так ли, Фабри? В течение жизни мы все работаем на образ, чтобы потом он работал на нас. Только вот одна загвоздка в этой схеме есть, не всегда мы можем этот образ контролировать. И тогда уже он начинает нами управлять, диктовать условия, как себя вести, как подавать, с кем общаться и кого любить… Репутация, мнения людей, мнение собственной семьи в первую очередь… Все это делает нас заложниками нашего образа, потому что от нас ожидают соответствующего поведения. Если у тебя образ диктатора и убийцы, ты и будешь играть диктатора, потому что людям не нужен настоящий ты, только лишь удачно спланированный персонаж, чтобы остальные боялись и уважали тебя. А если, к примеру, ты был бы мальчиком из борделя? Тебя бы презирали и унижали при каждом удобном случае. И всем плевать, что ты в легкую можешь перерезать глотку, все будут воспринимать тебя, как шлюху, потому что это — твой начальный образ и чертов исток. И вот скажи мне, Фабри, при таком раскладе легко ли перестать гнобить себя, если одна только мысль поднимает тонну дерьма со дна? — Лавори закрыл глаза и закусил губу, сглатывая ком в горле, — тогда… в то время, когда ты распустил братство, я ведь честно пытался жить по-нормальному, даже начал строить отношения, потому что ты был под запретом из-за своей женитьбы… но не смог, не выдержал такой жизни, сбежал в Берлин. Я ведь и ушел в тень, чтобы не мешать, наивно полагал, что ты будешь счастлив, если я не буду светиться у тебя перед глазами. На деле же нужно было прирезать твою жену и обеспечить тебе покой. А потом на сходке тебя чуть не застрелили, потому что Годесса проморгал снайпера… У меня до сих пор звук выстрела в ушах стоит, как и осознание того, что я это допустил. Плевать на Михаэля, он не смог бы охватить весь периметр территории, потому что это было нереально. Но были мы все, был я, и все равно, ничего не смог сделать, потому что находился на другом конце площади. И вот как мне об этом не думать, как мне это не вспоминать, если несколько лишних минут медлительности могли стоит тебе жизни? Если бы не успели вовремя оказать помощь, ты бы погиб, так беспечно и глупо, потому что твои генералы — слепые кроты. Я тебя, наверное, удивлю, но я много чего боюсь, но в тот момент… все мои страхи померкли перед главным — увидеть твою смерть, допустить ее, и ничего не сделать, чтобы предотвратить ее. Это сводило меня с ума, да и продолжает сводить, если говорить откровенно. Я хочу вновь доверять Михаэлю и всем остальным, но не могу, что говорить за других, если я сам себе не доверяю? — Глупый, — тихий выдох на ухо заставил вздрогнуть и распахнуть глаза, тут же натыкаясь на лицо Фабрицио, который все это время лежал рядом, опираясь головой на согнутую руку, — если бы не ты, меня бы не было намного раньше. Кто был со мной во время моих ломок? Кто тащил меня обратно, когда я плавал в наркотическом бреде? Кто вытаскивал меня, когда я с головой уходил в кровавый кураж? Только ты. Насчет образа ты прав, маска зачастую диктует нам правила поведения, но, что если мой «образ» — это настоящее лицо? Я просто подстроил его под окружающих меня людей. Твой же… не знаю, Бри, если бы не твоя ситуация, мы могли бы и не познакомиться, просто, когда я тебя увидел танцующим на этой сцене, понял, что сделаю все, чтобы вытащить тебя оттуда. А потом ты оказался еще и чертовски хорошим убийцей, но главное, человеком, на которого я могу положиться и не ожидать удара в спину, — Фабрицио грустно улыбнулся, оставляя легкий поцелуй на виске Габриэля. — И моя женитьба, будь она неладна, повлекла за собой цепную реакцию, но эта реакция была нужна мне, чтобы сохранить жизнь и вовремя залечь на дно, чтобы на меня не напали любезные цепные песики моей матери. Твоей вины в том нападении нет, как и остальных, потому что вся ответственность лежит на Михаэле и Даниэле. — Но… — Габриэль изумленно моргнул, удивленный его словами, но больше всего поразили его последние. — Разве имеет значение, кто виноват? Важен сам результат… — Без но, — отчеканил Фабрицио и лег на спину, впиваясь пристальным взглядом в потолок, — у них были обязанности, которые они не выполнили. Я поручил им свою защиту, но они проморгали противников. За что и получили. У тебя была другая задача, и ты ее выполнил. Ну, а то, что я оказался раненым… Дерьмо, конечно, то еще, но вполне ожидаемое, потому что наши партнеры благородством не отличались. — Почему ты наказал только Михаэля в таком случае? — спросил Лавори, скользя цепким взглядом по лицу мужчины и не решаясь прикоснуться к острым чертам. — Ведь только ему подрезали крыло. Фабрицио мрачно и зло усмехнулся и посмотрел на него, приподнимая бровь. — Разве сила крыльев только в лопатках? Если их переломать пополам, тоже ведь не особо полетаешь, — проговорил он и уже серьезно вздохнул, убирая из глаз любую насмешливость. — Скажем так, Даниэль отделался легким испугом, разрыв на одном крыле послужит ему уроком. А Михаэль получил такое наказание, потому что выше рангом. Чем ближе к власти, тем выше риск сгореть, об этом надо всегда помнить. И вам, и мне. Габриэль подавил шумный вздох и прикрыл глаза, положив голову на грудь Моро, вслушиваясь в его равномерное сердцебиение. — Значит, будем гореть вместе. Хрен я тебя оставлю одного в этом пекле лицемеров. Фабрицио тихо рассмеялся, обнимая его за талию и коротко целуя в макушку. — А потом меня люди спрашивают, почему я зависим от тебя, — проговорил он и сильнее прижал его к своему боку, — спи, Габб, сегодня кошмары не будут мучить тебя. Габриэль на это лишь слабо улыбнулся, окончательно закрывая глаза и погружаясь в спокойный сон. Неприметный дом на окраине Рима не сильно привлекал внимание посторонних людей, а на деле хранил в себе осиное гнездо криминального альянса. В данный момент этот дом стоял на ушах, потому что главы местных семей судорожно пытались придумать, как защитить свою территорию от бойцов Россо Респиро, но пока не преуспели в этом деле. Всех сбивала с толку внезапная масштабность семьи, которую она обрела за последние дни. Ведь почти каждый представитель был уверен, что Красные Дьяволы, как называли этот клан в народе, уже давно ослаблены и не представляют угрозы. Но на самом деле этот клан хранит в себе тысячи человек, и это лишь на территории Италии, а ведь есть еще центры в Германии, Японии и Мексике, что добавляет еще несколько сотен тысяч человек и море влияния. Как они так проморгали момент, когда вражеская семья разрослась до такой степени, что захватила основные криминальные точки? Слишком беспечно и глупо с их стороны. Сидящий во главе стола Марио качает головой и досадливо хмурится, понимая, что их легко могут загнать в ловушку, если не обезопасить себя. Сейчас он мало напоминал добродушного старика из кофейни. Было ли дело в его излишне деловом виде, или в том, что от него шла холодная и острая энергетика, но мало кто решался посмотреть в его металлические и серьезные глаза. Все же он не просто так стал главой альянса, и в свое время тоже прилично умылся в крови. Сейчас его раздражал шум галдящих вокруг людей, потому что мешал ему думать. Хлопнув по столу ладонью, он обвел всех цепким взглядом, и старательно спокойно проговорил: — Займитесь своими делами. Проблему с Моро я решу сам. Оставьте меня одного, мне нужно подумать, как нам следует поступить, — голос звучит холодно и бесстрастно, но под ним чувствуются всполохи злости, — разойдитесь. Главы, к его удивлению, без возражения поднялись и покинули зал советов. Надо же… а ведь он думал, что придется выслушивать их треп еще несколько часов подряд. Но это даже к лучшему, значит, ничего не будет его отвлекать. Итак, что он имеет на данный момент? Моро находиться на Сицилии уже почти три недели, и скорей всего, пробудет там вплоть до смерти старого дона. Его резня в Палермо — это лишь начало, и если он узнал о подставных утках албанцев, то в первую очередь будет уничтожать их, а уже потом пойдет на захват Рима. Это хорошо, потому что есть время выставить защиту и отстоять свою территорию. Сейчас он стягивает свои силы, и вопрос лишь во времени, когда все его легионы будут готовы вступить в бой. Но теперь возникает другой вопрос. Для чего наркобарон Витто стравил сицилийские кланы через своего щенка и приказал ему организовать нападение на старшего Мобричи через другие руки? Неужели он не понимал, чем чревато это действие? Или наивно полагал, что ему удастся остаться в тени? Если это так, то почему он пошел на попятную? Трусость была не свойственна Фредерико Витто, о чем Марио знал не понаслышке, потому что приходилось сталкиваться с ним в прошлом. Тогда в чем причина его действий? Спокойно жить надоело, или очередная сумасшедшая идея нагрянула в его голову? Хотя, что может быть более сумасшедшим действием, чем усыновление выродка агента ФБР? Как он смог это провернуть, не раскрывая своего настоящего рода занятий, Марио не знал. Внезапный стук в дверь вырвал его из задумчивости и заставил посмотреть на вход. Через мгновение там показался его советник — Анри, и еще один мужчина, которого он рад бы не видеть в своей резиденции, но без которого не провернуть предстоящее дело. Этот человек был бельмом на глазу римского альянса, но устранить его не спешили, ибо слишком он был ценен, как информатор и как наркодилер. Анри бросил короткий взгляд на дона и после его кивка пропустил мужчину вперед себя, тут же покидая зал и закрывая двери. — Люциан, рад тебя видеть в добром здравии, — притворно добро улыбнулся Марио, вставая и пожимая руку подошедшего ближе мужчины, — как супруга и ваш малыш? — Не сказал бы, что я тоже рад встречи, но для приличия, сделаю вид, что мне тоже отрадно видеть вас, дон Марио, — едко отозвался Люциан и обреченно вздохнул, когда понял, что уже с первых секунд этого разговора был на мушке у старика, — они здоровы, спасибо за беспокойство. — Вот чтобы они и продолжали быть здоровыми, поменьше дерзости в разговоре проявляй, Мармор, — вмиг сбросив маску спокойствия и доброты, проговорил Марио и откинулся на спинку своего кресла, — я тоже не в восторге от нашей встречи, но выхода другого нет. Люциан сдержал ядовитый плевок и смог лишь согласно кивнуть, потому что рисковать своими родными не собирался. Марио ответил ему тоже кивком и, сложив руки в замок, начал сосредоточенным тоном: — Как ты, наверное, уже знаешь, твой старый друг вновь вышел на игровую арену и настроен весьма серьезно в плане своих действий. Нам это не нравится, и мы не желаем, чтобы он начинал бойню еще и здесь. Тебе это тоже будет не выгодно, у вас с ним, насколько я знаю, свои личные счеты. Нехорошо будет, если он найдет тебя и узнает о том, что ты все еще используешь его связи. Помоги нам избавиться от него и сможешь спокойно жить со своей семьей, никто вас трогать не будет. Даю слово. — Слово дона для предателя другой семьи это все равно, что пустой звук, — горько усмехнулся Люциан и покачал головой, — вы не избавитесь от Фабрицио так просто. Он же не за красивые глаза называет себя Дьяволом, чтобы победить его нужно стать им, а это никому не под силу. Он — умный и расчетливый ублюдок, а уж за его Ангелов я вообще молчу, они скорее в порошок себя сотрут, чем позволят ему навредить. — Ты ведь тоже был его Ангелом, — едко напомнил Марио, чем заставил Люциана болезненно поморщиться и рефлекторно передернуть плечами: два шрама на лопатках и четыре на остальной площади крыльев отозвались фантомной болью, — и наверняка знаешь, в чем их слабое место. — Это было черти когда и сейчас не имеет значения, — сипло проговорил Люциан и устало вздохнул, — в том-то и проблема, у них нет слабостей. — Вздор! — гневно воскликнул Марио и раздраженно посмотрел на него. — Слабости есть у всех! И сборище этих сектантов-ублюдков не исключение! — Сектанты… — мрачно усмехнулся Люциан и ощутил, как по спине побежал холодный пот, от одной только мысли о бывших друзьях. — Ангелы — это не секта, это единый организм, а во главе этого организма Дьявол Моро. Они думают, как один, и так же действуют, потому что идеология Фабрицио слишком сильна и слишком пропитала всех бойцов, чтобы быть обычной словесной чепухой. Их преданность Моро сильнее, чем у собаки к своему хозяину, потому что он переродил их в новых людей. Быть может, вы посчитайте это глупостью, но это так, они с ним уже долгие годы и успели изучить от и до. Я же не могу называться Ангелом, потому что меня изгнали, и вычеркнули любое напоминание обо мне из жизни братства. Тот факт, что некоторые из них все еще общаются со мной, неважен, потому что Фабрицио все равно не воспримет меня, как раньше. — Чем он промывает мозги до такой степени, что вызывает такую преданность? — недовольно буркнул Марио и нахмурился еще сильнее. — На наркотики подсаживает, что ли? Люциан горько усмехнулся и покачал головой, ощущая, как горечь растекается по нутру. Еще вначале, как только он познакомился с Фабрицио, он тоже задавался этим вопросом. А потом сам пришел к выводу, что сила Моро в том, что к своим Ангелам он относится, как к семье. Да и то, его собственная семья не может похвастаться подобным отношением, потому что некоторые личности слишком стараются, чтобы любым способом испортить их. Подумав о проколе Марселены и Марко, Люциан в который раз задался вопросом: почему Моро их не убил, ведь сейчас у него явно больше доказательств, чем в прошлом? Благородство Фабрицио рано или поздно сыграет с ним злую шутку. Внезапно Марио встрепенулся и хлопнул в ладоши, придумав явно что-то грандиозное, что уже не понравилось Люциану. — У него ведь есть сестра, не так ли? — с азартом спросил старик и презрительно усмехнулся. — Слышал, он наделил ее статусом Мадонны? Ну что за дурень будет доверять женщине права младшего босса… — Даже не думайте об этом, — вмиг заледеневшим тоном проговорил Люциан, похолодев изнутри, — вы не знаете, с чем хотите столкнуться. Не впутывайте в это Катарину, и, быть может, останетесь живы. — Ой ли? — удивленно усмехнулся Марио и поднял седые брови, — А что это ты так за нее распереживался? Тайная влюбленность за спиной жены? — Вы, правда, идиот или прикидывайтесь им, чтобы потрепать мне нервы? — ядовито спросил Люциан и закатил глаза, когда понял, что дон, правда, не видит опасности в нападении на Мадонну. — Если Фабрицио действительно наделил ее этим статусом, то автоматически передал ей права на использование своих Ангелов. И, если вы хоть пальцем тронете Катарину, бойцы, состоящие в легионах, сметут с лица земли весь Рим, а вам выпотрошат кишки и развесят их по городу вместо гирлянд. Они не оставят тут ничего и никого, потому что Мадонна для братства священна. И мне плевать, что вы считаете это просто выдумкой и пустыми словами, я не хочу, чтобы мою семью уничтожили из-за вашей дурости. — Предложи тогда что-то получше, раз ты такой умный, — процедил сквозь зубы Марио и сухо фыркнул, — и все-таки, из-за какой-то… сучки делать такое?.. Нет, я однозначно, никогда не пойму Моро. — А вам и понимать его не надо, главное, держитесь подальше и тогда, может быть, вас не зацепит, когда он пойдет в атаку, — тихо проговорил Люциан и вздохнул, — нужно действовать через того, кто ему нравится, кого он любит, и кто дорог ему. Тогда, может, что-то и выйдет, и то, не факт. — Мне-то откуда это знать? — недовольно воскликнул Марио и сплюнул в сторону, — он же гребаный frocio*… Что, прикажешь мне, искать каждую дырку, которую он трахал? Люциан мрачно рассмеялся и покачал головой, все еще смеясь, но скорей, уже больше истеричным смехом. — Ахах, дон Марио, как вы меня насмешили… — он вытер глаза от слез и пару раз вздохнул, успокаивая истерику, — Фабрицио — бисексуал, а не гей, это во-первых, и он куда более разборчив в связях, чем можно подумать на первый взгляд, это во-вторых, а насчет дырок вы слишком грубо загнули… Я говорил о симпатии, об интересе, который можно использовать против него, а не о банальном желании получить разрядку. Вы же общались с ним в последнее время, может, что-то успели заметить? — Можно подумать, я следил за ним… — начал было недовольно Марио, но потом осекся и внезапно зло усмехнулся. — Был у него интерес к одному щенку… только что-то за последнее время он не шибко лелеет свой интерес. — Поставьте себя на его место, на него свалились обязанности дона, плюс нужно решить проблему с заговором и покарать предателей… при таком раскладе не слишком будешь думать даже об объекте своей симпатии. — Что-то ты слишком печешься о нем… — подозрительно спросил Марио и сжал зубы, — уж не спелся ты снова с ним за моей спиной? Люциан закатил глаза, окончательно убеждаясь в том, что дон — тот еще старый маразматик, раз думает, что он способен на такое. — Я всего лишь рассуждаю логически и реально смотрю на вещи. Вы же озлоблены на него, но вас понять можно, потому что вы опасаетесь за свой альянс и своих людей. Но с другой стороны, вы хотите стереть в порошок его семью, что не получится, потому что у него в три раза больше людей и возможностей. — Предлагаешь мне сдаться на милость этому ублюдку?! — яростно воскликнул Марио и ударил кулаком по столу. — Да никогда! — Тогда не войте, когда он придет в город и начнет потрошить людей, — едко прошипел Люциан и поднялся на ноги, направляясь к двери, — всего доброго, дон Марио. После он спокойно вышел, а старик продолжил исходить желчью и судорожно перебирать в голове свои возможности. Единственная реальная надежда была на Эрмаля, и то, что слова этой вшивой шавки насчет симпатии окажутся правдивы. Иначе ему придется вступать в бой, из которого он не уверен, что выйдет живым.