Chaos Reigns

Происходило странное. Планировалось вроде бы, что Пепел займёт тело безраздельно, что это будет он, только в облике Славы. На деле же это больше походило на раздвоение личности. По квартире, в которой они теперь жили вдвоем, шифруясь от посторонних, часто ходил Слава. Их отличить было очень легко. Слава сутулился, робко улыбался, стоило им пересечься взглядами, что-то напевал под нос. Пепел же ходил прямо, чаще был не в духе, молчал, смотрел сквозь и редко ел. Слава часто готовил, разбрасывал одежду, сидел за компом, смешно кривился от прочитанных комментариев в сети, трясся всем телом, сдерживая смех, у него, видимо, часто мерзли даже летом конечности, так что то и дело на ногах красовались какие-нибудь нелепые пестрые носки. Пепел был мрачным. Он часто читал или сидел, глядя в одну точку, покачиваясь. Мирон спросил как-то у Славы в чем дело. «Тебе не понять, — вздохнул он, — каково такой громадине с такой силой оказаться здесь, да еще в таком несуразном теле. Я чувствую его тоску. А меня он выпускает так часто, потому что жалеет. Но ты не волнуйся! Мы договорились, к тебе я не полезу… Неужели у самого не было таких моментов, когда жить надоело и ты б кого-нибудь другого с удовольствием пустил пожить вместо себя?». Пепел (или Слава) часто куда-то уходил, и Мирону было лениво интересоваться куда. Вернее, возможно, он бы не хотел знать ответ. Всё совсем запуталось, когда однажды вечером Мирон сидел на диване с ноутом на коленях, а в ноги к нему сел Слава. Не Пепел. Склонил голову, по-детски потерся лицом о ногу, Мирон не удержался и запустил руку в густые волосы, на улице было жарко, плавился асфальт, хоть лето и шло к концу, а Славины волосы почему-то были прохладными и текучими, как вода. Он гладил, пропускал сквозь пальцы гладкие пряди. С высоты дивана не было видно лица — только краешек вздернутого носа. Этот кончик носа ужасно хотелось потрогать — какой он, такой же ли забавный на ощупь, как у его двоюродной сестры? Будто кисель или кусочек желе. Но Мирон останавливал себя, боялся случайно неловко дернуться и спугнуть Славу, как дикого зверька. Ноутбук давно ушел в сон, ветерок раздувал серую от пыли занавеску. Слава сидел у его ног, пока не стемнело. Это было так уютно, хоть и сюрреалистично. Мирон горел, утопал с головой в подготовке к туру — времени было мало. Он скучал по мягкой траве и шелестящим кронам деревьев, но творчество все же всегда было на первом месте. «После, все после, мой дорогой» — шептал по ночам ему Пепел и гладил Славиной теплой ладонью. Найдя друг друга снова, они много трахались, только в этом Пепел, кажется, находил успокоение. В сентябре нужно было ехать в тур. Прощание было тяжелым. Пепел закатил ему натуральную истерику, но, как ни странно, тут на его сторону встал Слава, объяснив, что Мирон не ручная собачка, не станет сидеть на привязи, не станет есть с рук. Они попрощались. Пепел искусал ему всю шею, трахнул прямо в коридоре, на весу. И все равно остался обижен. Славе достался поцелуй в лоб, но он, кажется, и этому был рад, как ребенок. «Солнце мертвых» Мирон слушал уже в туре и не мог понять чья это потусторонняя лирика и отчаяние. Славин ли это альбом? Мрачный, холодный, безутешный. Вот здесь вроде Слава, точно он, а вот тут, это же Пепел. Это замогильное, странное не на шутку его напугало, ему не понравился ни один трек. Слава в ответ разобиделся, и как итог они практически не общались: не перезванивались, не переписывались. Впрочем, пока Мирон собирал стадионы, ему было некогда. Да и что говорить, он хотел провести со своими ребятами побольше времени, утомленный такой интенсивной любовной драмой. Радовало только, что Ваня больше не смотрел на него щенячьими глазами, вроде как у него появилась девушка. «Может если и там буду игнорировать проблему, то само рассосется» — думал Мирон, глядя на пропущенные вызовы. Но в одном сибирском городке (не мог же это снова быть Барнаул?) в гостинице что-то напутали с номерами. Пока Женя ругалась, Мирон сидя уснул на кожаном диване в прокуренной гримерке, устало опустив голову на липкий подлокотник. А проснулся, когда его ласково гладил по спине Рудбой. Со сна все плыло, он смотрел расфокусировано на родное Ванино лицо, и ему не понравилось, что он увидел. Это был взгляд абсолютного обожания, того, что ближе к подобострастию. «Бля, ну не, мы же бро, почему опять…». Ваня, будто прочитав его мысли, быстро отвернулся, закрылся и сказал хрипло: — Женя там разрулила все, будем ночевать в «Сибири». Поднимайся давай! Погнали! — Да, староват я уже спать на порно-диванах. Ваня ничего не ответил, махнул рукой, дескать давай за мной, пошел быстрее. На улице было морозно, но безветренно. — Вань, — позвал он его, — без обид, ладно? Рудбой щелкнул зажигалкой. Улыбнулся, но улыбка была натянутой. — Какие уж тут обиды, Миро. Все путем! «Однажды я поебусь со всеми, и у меня уже не останется друзей» — горько подумал Мирон. Он вернулся зимой. Мокрый снег бил в лицо: ах, любимый Питер! У дома на дереве мерзко каркала ворона, снежно-водяная хлябь пропитала кроссовки и носки. «Надо купить зимние ботинки. Вот было нормально раньше, а теперь мода ебучая — в кроссовках всю зиму». Открыл дверь своим ключом, робея, чувствуя себя чужим в этой квартире. Впрочем, так оно и было. Возвращение блудного жида — уж в который раз. — Эй, Пепел! — крикнул Мирон, шагнув навстречу своим страхам, и из кухни вышел растрепанный Слава. Мирона вдруг затопило нежностью. Это простое лицо. Он даже потянул руки, чтобы обняться, но осекся. — Ты вернулся… — выдохнул он, — я думал, ты нас оставил. Слышал, что весь твой табор тусуется в Питере уже несколько дней. — К своим в Лондон слетал на недельку. Как вы тут? — он топтался у двери, не решаясь зайти. — Пепел обижен, — поджав губы ответил Слава, — но у него бывает, не волнуйся, он как ребенок. Не понимает, что у тебя своя жизнь. Пойдем, я как раз пожрать готовлю. На кухне чадило. Валялась и тут и там грязная посуда, стол был в муке. — Ты гостей ждешь? — Не… — Не ждал значит, да? — Блин, ну я видел ту твою фоточку с фанаткой из аэропорта, ладно, спалил. — Помочь? — Не, не надо. Отдыхай! Ты чего как не родной! Иди в душ, ща я… Слава утащил его небольшой чемодан в комнату, ударив пару раз о стенку на поворотах, выдал белое полотенце, которого точно не было до отъезда. Мирон стоял под теплыми струями и думал о том, как так сложилось, что вот он, а вот Гнойный. Готовит ему еду, стирает его постельное белье, покупает белоснежные полотенца. Он вылез из ванной, прислушался, как Слава на кухне подпевает какой-то глупой песенке. Улыбнулся. В комнате было относительно прибрано. Конечно, горки носков валялись под креслом, а кровать была заправлена комками, но в этом была жизнь. Мирон сел, потрогал пальцами проступающее сквозь покрывало одеяло, прилег, на секунду прикрыл уставшие глаза и мгновенно отключился. Что-то прыгнуло на него. Мирон проснулся и в панике скинул это что-то с себя. Что-то зашипело и спряталось под диван. В комнату вбежал встревоженный Славик. — Блин, кот! Ну какого хуя, приятель, мы ж с тобой договаривались императора не будить! — Слава смотрел виновато, — С ним сладу нет никакого последнее время, игручий… может еще поспишь? Мирон проморгался: Слава вытащил из-под кровати мелкого трехцветного котенка. Котенок тут же Славу начал с энтузиазмом кусать за пальцы. — Кота завел? — Нам грустно было. Я, конечно, понимаю, что хата, твоя, — Слава прижал кота поближе к груди, будто его собирались отобрать, — Но ты посмотри на него! — Как назвали? — Кот. — Очень изобретательно. Сколько он уже у вас живет? — Месяц где-то. У нас с Сашей была кошка. Ее звали Коха. — Коту нужно имя… А мне нужна еда, кстати. И чай. Сделаешь? Мирон потянулся, хрустя косточками. Славик со следами муки на лице и котиком, который мог бы поместиться на одной его ладошке, благо у него ладони большие, выглядел очень по-домашнему. Только человек без сердца не умилился бы, глядя на него сейчас. У Мирона сердце, конечно, было. — Ага, — Слава отпустил котика, тот тут же заскочил на кровать к Мирону и принялся атаковать его завязки на толстовке. — Ну что, приятель, — обратился он к коту, — был я один одинешенек, а теперь у меня целая большая семья. Вот у тебя морда грязная! Не следят за тобой да? — Мы его подобрали у мусорки, ему положено быть немного грязненьким и потасканным. — В хозяина значит, — сказал Мирон и улыбнулся Славе, ожидая потока ответной брани или отменной постиронии. Но тот только искренне рассмеялся, показав неровные зубки, будто это лучшая шутка в его жизни, и вышел на кухню. Кот не давал почистить себе глаза, царапался. На щелчок по лбу не обиделся, наоборот, кажется, после этого Мирона зауважал, позволил погладить по тощей спинке. Он взял кусающегося звереныша на руки и пошел следом за Славой на кухню, где теперь пахло вкусно. Мирон сел, поджав под себя ногу, отпустил кота, и теперь они друг с другом то и дело уморительно сталкивались: мечущийся от плиты к холодильнику и обратно Слава и желающий продемонстрировать всю свою энергию новому хозяину мелкий кошак. Слава водрузил на стол что-то очень вкусное, печеное, источающее пар. — Это точно самое вкусное, что я ел в своей жизни. — Да ладно, ты просто на дошике сидел все это время. На контрасте. — Не-не, охуенно! — Ты всем так говоришь, да? — ерничал Слава, смешно гримасничая, — жри давай, не отвлекайся. Слава светился, закатное солнце, пробивающееся сквозь занавески, золотило его волосы, от этого они казались не каштановыми, а ярко-рыжими. — Ты отощал совсем. Думал вот откормить тебя немного. Мирон смотрел на его милый профиль и улыбку в уголках рта и спросил, не подумав. — Пепел-то выйдет поздороваться? И Слава потух, будто задули свечку. Быстро встал, засобирал пустые тарелки, чуть не уронил противень. — Попробую уговорить. Не обижай его только, — он выбросил остатки своего пирога в мусорку и вышел из кухни. Мирон сидел, методично пережевывая пищу — она уже не казалась такой вкусной. Если начистоту, там было многовато соли. Солнце уже слабо освещало крыши домов, когда Мирон, домыв посуду, зашел в комнату. Слава сидел у компа на шатко качающемся кресле, что-то быстро стучал на клавиатуре. — Кого хуесочишь опять? — Да эти уебки…. — начал он было, но оборвал сам себя, повернулся к Мирону, — не хочет он говорить. Ложись спи. Или своими делами занимайся, не мешай мне, я тоже человек, у меня дела есть. Мирон решил не спорить, лег на застеленную смятую постель, погрузился в соцсети. «Вот так бы проспать всю жизнь» — на него накатывала апатия. После взрывного и веселого тура, полного впечатлений, квартира и город казались чужими. Родным был только Слава. И того он обидел. Ночью было слышно как он (или это был Пепел?) не стараясь быть потише, ходит по квартире, спотыкаясь о пороги, скрипела, закрываясь, входная дверь. Снова Мирон вынырнул из сна, когда морозный воздух из открытого окна начал холодить спину — наверно сползло одеяло, но лень было его искать, он лежал в полусне и мерз. Пока горячее тело не прижалось к нему со спины, оплетая длинными руками. Пепел терся лицом о загривок, шумно дышал. Он заговорил полушепотом. Этот голос нельзя было спутать со Славиным никогда. — Я понимаю, что тебе нужно пространство, понимаю, что ты не можешь быть всегда со мной. Но ничего с этим всем не сделать. Я хочу утащить тебя вглубь, стиснуть щупальцами, которых у меня теперь нет. Держать тебя рядом и никогда не отпускать. Жить в лесу и не соприкасаться с внешним миром. Пить твою кровь. Есть тебя по кусочку. А Слава хочет, чтоб ты был счастлив, хочет чтоб ты выпустил третий микстейп, будь он неладен. Чтобы ты горел, чтобы тебя любили. Тебе лучше быть со Славой, Мирон! Я вижу как ты на него смотришь. Мирон стиснул челюсти и ударил Пепла по ребрам. — Ты охуел совсем! Тусил бы в своей изнанке, валялся на траве, какого черта ты сюда приперся? Чтобы мне сцены устраивать? Вроде и так было понятно, что я не домохозяйка и не стану день и ночь тебе обеспечивать досуг. Я заебался! У меня были охуенно трудные два месяца, теперь ты еще в череп выебать меня хочешь. Пошел ты нахуй. И ты, и Слава. И кот ваш. Он подорвался, скинул одеяло. В квартире стоял страшный холод. Телефон куда-то делся. Пепел смотрел на него, сверкая глазами. — Куда ты собрался? К Ванечке своему? — Бля, какому Ванечке, у него телка и там свадьба, кажется, скоро. Сниму номер в отеле, отдохну хотя бы. — Никуда ты не пойдешь! — Похуй, можно и без телефона. Пепел больно схватил его за руку, потащил на себя. Мирон, в ярости от такой наглости, врезал со всей силы по лицу. Пепел, привыкший в прежней своей форме быть всегда сильнее, потерялся, рухнул на кровать. Мирон вылетел из квартиры, вскочив в кроссы и сорвав куртку с крючка. На улице шел снег. Белые хлопья мягко падали на одежду — даже не таяли. Умиротворяюще. Мирон стоял посреди своего двора, потерянно смотрел на темные окна. В кармане нашлась зажигалка и пачка с одной сигаретой. Он курил, снег облеплял ресницы. Становилось все холоднее и холоднее. Из парадной вышел Слава с огромным синяком на пол-лица. Он неуверенно двинулся в его сторону. — В окно тебя увидел. Чего ты тут стоишь? Замерзнешь. Пойдем домой… — он помолчал, — это все-таки твоя квартира. Мы с Пеплом и котом утром что-нибудь придумаем. Пепел сегодня больше не покажется, а я тебя доебывать не стану. Мирон смотрел, как Славины следы заметает снег, молчал. — Бля, ну хочешь я за него извинюсь, он из себя вышел, что ты не звонил и не писал. Хотя ты себя тоже как мудак вел, конечно... Ты вон дрожишь весь, пойдем домой, а? — Прости меня, Славик… Это я все затеял и тебя втянул. Мне не нужно было соглашаться и тащить его сюда. Теперь мы все втроем мучаемся. Ему плохо тут. Тебе плохо с ним. Слава вздрогнул, посмотрел как-то ошарашенно. — Эээ, ты чего. Он мой бро. Мы больше за тебя переживаем. Он просто… ну, все время хочет с тобой быть. Это странно. Как постоянный зуд в голове. А так нам норм! Я в принципе и раньше особо нормальным не был… А так хоть не скучно. Мы ездили месяц назад на озеро, потом на море смотрели. Знаешь, как он любит море! Не, ты чего. Ему тут нравится. Тело только неудобное, а так еда вкусная, всякие штуки интересные. Ты зря из-за этого переживаешь, он бы нашел способ убраться отсюда, если б очень захотел. Ревнует тебя просто… — К тебе? — Ко мне не очень, на самом деле. К Ване твоему придурочному. У меня аж голова начинает болеть, когда Охру вижу на фотках где-то в сети, так он злится. К фанаткам. Он тебя ко всем ревнует, я охуел, что так можно. Помнишь, до твоего отъезда мы ходили за пивом в «Дикси»? Там кассирша такая была хорошенькая… ну брюнеточка короткостриженная, как ты любишь, бучара, короче. Она даже не улыбнулась тебе, а просто посмотрела липко так, на жопу твою попялилась, когда ты развернулся. Хотя на что там особо пялиться, на тебе джинсы вечно болтаются, ой, извини… В общем, пиздец, он неделю собирался ее подкараулить после работы, кое-как его угомонил. Воспитываю его помаленьку… Говорю, что он вне конкуренции. Ты не волнуйся, я не стану лезть к тебе. Я просто иногда подглядываю, интересно же… Слава продолжал говорить, а Мирон, зачарованный то ли его болтовней, то ли тем, как красиво кружились снежинки вокруг них, пошел следом, в теплую квартиру. Слава, кряхтя будто поднимал тяжелый груз, разложил кресло и лег там, не стеля постельного белья, а Мирон долго не мог уснуть прислушиваясь к его дыханию. Они ходили как два привидения на следующее утро. Чай был как помои, еда безвкусной. Слава, грустный и молчаливый, Мирон, задумчивый и апатичный. Ближе к полудню явился Пепел. — Не стану больше тебя душить. У нас со Славой есть идеи. Будем фигачить. Он смотрел виновато, но не отводил взгляда, тревожно раздувал ноздри. Мирон вдруг понял, что им обоим есть на что злиться, но если посчитать — они вроде как квиты. Он подошел ближе, посмотрел в темные глаза. Потрогал сжатую челюсть. — Прощения просить не стану, и ты тоже, как я понимаю. Так что давай быстренько помиримся, чтобы драму не разводить, я тебе поясню почему я красавчик, а ты мудак. Мы пропускаем ту нудную часть, где признаемся друг другу в любви, а просто старательно примирительно ебемся вон там, потом я заказываю пиццу, а ты меня не доебываешь, когда я пишу. Вечером снова ебемся, только вот тут. Как тебе такой план? — Полностью поддерживаю. Где поставить подпись? — Пепел смотрел взволнованно, чудилось, что в глубине его глаз снова метались красные искры, хотя здесь их, конечно, быть не могло. Они обнялись. Пепел больно стиснул Мироновы ребра, но это было как-то сладко и приятно даже. Поцелуй вышел кусачий и слишком уж торопливый. — Ща, погоди, да погоди ты! — Пепел уже полез холодными руками под Миронову толстовку, — Еще один вопрос! Важный, блять, вопрос! — Ну что еще? — Пепел неохотно отпустил его. — Со Славой надо что-то делать, ты же понимаешь? — Понимаю. Я кое-что придумал. Пепел перевернул Мирона на спину, поцеловал бедро, укусил шею и вошел глубоко. В следующую секунду его лицо задрожало. На Мирона смотрел испуганный Слава. — Ой! — заморгал он, — это не я! Зачем это… Мирон обхватил его покрепче ногами и потянул за шею на себя — поцеловал требовательно, влажно. — Двигайся, Славик, чего застыл! — Боюсь. Я. Сейчас. Спущу, — он сильно зажмурился, вдохнул пару раз глубоко, и начал медленно работать бедрами, — Так. По-другому ощущается. Мирон не мог ничего ответить, с его стороны тоже ощущалось по-другому. Слава двигался медленно, чувственно, под нужным углом. — Нормально? — тяжело дыша спросил Слава. — Мхм… — невнятно промычал Мирон. — Не больно? — Бля, Слав, охуенно. Что за вопросы тупые, иди сюда. Целовался Слава так же несмело, Мирона это почему-то так завело, что он начал отвечать дерзко и кусаче, будто стараясь показаться опытнее и развязнее, чем на самом деле. Когда все закончилось, Мирон вырубился на пару минут, а очнувшись, увидел Славину сгорбленную фигуру на краешке кровати. Он потянулся, повел ладонью по этой широкой незагорелой спине без татуировок, Слава немного набрал вес за эти несколько месяцев, но это даже заводило. Лечь под него такого, крупного и неуклюжего, большого и ласкового, было слаще всего. Он скользнул ладонью по бокам и вверх к подмышкам, намереваясь проверить боится ли тот щекотки, но Слава отстранился. — Ну и что это был за аттракцион невиданной щедрости? Что вы придумали опять? — зло бросил он, но лицо не повернул. — Нет никаких «вас», Слава, давно пора бы это уже понять. Есть только мы… иди сюда. Ко мне.