Chaos Reigns

Тень потихоньку убегала от покрывала, на котором Мирон и Пепел нежились, укрываясь от нестерпимого зноя. Когда они легли, солнце освещало только самый краешек фиолетового пледа, теперь же оно добралось почти до горбинки Миронового носа. Мирон вообще-то сразу хотел лечь на самое пекло, загорать, но тут всполошился Слава: куда этой бледной поганочке столько солнца сразу, он сгорит, а это вообще-то вредно, провоцирует рак и потом кто будет короля русского рэпа обмазывать сметаной, чтоб ожог сошёл. Так что легли под раскидистой кроной дерева, наверно, под плакучей ивой, потому что на них время от времени капало мокрым. Ветер с реки приятно холодил, Мирон лежал на спине, по пояс голый, так что можно было рассмотреть все татуировки. И Пепел смотрел, надеясь запомнить все как следует. Это смешно и нелепо, даже дома Мирон ходил в безразмерных футболках, пряча свои все ещё острые ребра и рыхлые бочка, а в темноте спальни татуировки и вовсе были сплошными чернильными пятнами. Не разобрать где татуха, а где засос, где след от укуса, а где синяк от жадных прикосновений. Вот, например, неспокойный Гойя на плече со сном разума, часть ее хотя бы обычно можно увидеть и днем, если обнимать старательнее. «Это в честь меня, да? Я ведь твое чудовище?» — уже спрашивал он как-то, но ответа не получил. Вот, словно детский рисунок, угловатый Колфилд, который ловил кого-то над пропастью во ржи. Пока Пепел тихонько выводил кончиком пальца следом за «Делай, что изволишь», Слава смотрел на длинные ресницы Мирона, ставшие совсем медными под солнцем. — Я с закрытыми глазами чувствую, что ты на меня пялишься! — сказал Мирон не открывая глаз, но в его интонациях было столько самодовольства, что Пепел сразу перевёл себе: мне нравится твоё внимание, продолжай в том же духе. — У тебя одна сторона лица загорела, а другая нет. — А, это пока в тачке ехали, наверно. Принеси воды, а? — хрипло попросил Мирон. Когда он врубал такие повелительные интонации, ни Пепел, ни Слава, да никто на этой земле, должно быть, отказать ему не мог. Пепел подскочил на ноги, двинулся к нагревшейся на солнце машине. Они её взяли в аренду, настроили навигатор на какое-то «то самое место с озером», которое себе придумал Мирон, но потерялись. Поругались и помирились пару раз, а потом свернули на заросшую травой проселочную дорогу. Слава, который, как оказалось, умел водить, ругался, что им не вернут деньги за страховку, если они сейчас разобьют подвеску, но дорога их вывела к безлюдному берегу реки. Купаться в ней было тяжело — стоило спуститься к усеянному острыми камнями берегу и войти в воду, ноги так начинало ломить от холода, что Мирон выскакивал, так и не окунувшись. Пепел же только хохотал, ему-то что: он плавал, нырял, задерживал дыхание на 15 минут и выныривал, умиляясь побледневшему от страха Мирону. «Долбоеб, я думал ты утонул!» — такого злящегося и волнующегося Мирона он в тайне обожал еще больше, впрочем, кажется, Слава был с ним солидарен. Так что стыдиться нечего. Пепел взял бутылку тёплой воды из машины и принёс Мирону. — Фу, она почти кипяток! Иди в реку опусти, пусть немного остынет. Он поцеловал Мирона в руку с колесом сансары на тыльной стороне и глотнул сам тёплой минералки. — После меня пить будешь, надеюсь? Мирон закатил глаза и перевернулся на живот. Пепел заставил себя оторваться от спины с колко выступающими позвонками и медленно спустился к реке, опустил пластиковую полторашку в воду. «Подоткни камнями, а то течение сильное, унесёт» — подсказал Слава. Пепел послушался. Мутная зеленовато-бурая вода поблескивала на ярком солнце вдали, маня, но была странной и опасной вблизи — дна не было видно даже у самого берега. Но неизведанное всегда манило. Пепел нырнул, пустив кучу брызг, раскрыл глаза, погружаясь вглубь. Цветные камни мелькали перед глазами, быстрое течение несло его вперед. Он вынырнул, встал на большой гладкий валун на дне. Белая спина на берегу была уже едва видна. Он плюхнулся в воду еще раз, наслаждаясь холодом. Нырнул глубже, коснувшись дна ладонью. Фыркая от набежавшей в нос воды и отряхиваясь, словно пес, выбрался на берег. Мирон, почувствовав его приближение, перевернулся, открыл один глаз, поднял голову, прикрыв глаза ладонью, держа её козырьком. — Не вздумай сейчас на меня прыгать, ты ледяной! Пепел тут же расшифровал это как: немедленно иди сюда, я уже перегрелся. Прыгнул сверху, остужая, обтекая каплями. Мирон, нагревшийся на солнце, был горячим и пах летним днем: травой, горячей кожей, солью и потом. Невыносимо приятно. Прижатый холодным телом, тут же поддался, расслабился, начал целовать холодные губы, слизывать ручейки воды со щёк, шеи. — Там деревня рядом, нас могут увидеть, давай до ночи потерпим, — шумно дыша сказал Мирон, но по его тёмным глазам сразу стало видно: нет, не потерпит. Так что Пепел стал яростнее жалить шею поцелуями. И через минуту Мирон уже сам взобрался сверху, сухой, горячий, начал резко двигать тазом, от чего всегда лишался рассудка Слава, да и сам Пепел едва себя контролировал теперь. — Там в машине смазка и резинки, сходи сам, раз тебе не терпится, — до последнего старался казаться невозмутимым он. — И с каких пор мы с резинкой трахаемся, что-то пропустил этот момент! — Мирон читал его только так, поэтому изогнул алые искусанные губы в ухмылке, хоть и ухмылка эта не выглядела такой уничижительной в компании с его же твердым членом, упирающимся Пеплу в живот. Пепел на всякий случай обнял покрепче, чтоб действительно не побежал никуда, привлёк к себе, положил ладонь на загривок, чуть сжал шею, опустился по позвоночнику, замедляясь на талии. Когда Мирон начал раздувать ноздри, спустился еще ниже, больно сжал ягодицы, ожидая ответных стонов, но Мирон только крепко зажмурился. От его глаз расползлись морщинки, Пепел немедленно начал целовать и их. Внезапно за кустами раздался треск, фырканье, кряхтение. Мирона как ветром сдуло. Слава, оглядевшись, начал громко хохотать. Ах ты, Пепел, тоже мне инфернальное существо, испугался лошадей! Ладно уж Оксимирон из Лондона, ему простительно. Табун лошадей, топая и отфыркиваясь, спускался к реке. Одна особенно красивая белоснежная лошадь с длинной нечесаной гривой не торопилась присоединиться к остальным, щипала мягкую траву у берега. Слава же все не мог перестать смеяться: как же умилительно округлились Мироновы глаза, как он быстро кинулся к машине! — Не бойся, деточка, лошадки тебя не тронут! — издевательски протянул он, — Куда ты? А как же мы? Бросишь нас на растерзание страшным парнокопытным. — Бля, у меня аж все упало. Че они тут забыли? — Мирон, осознав что опасность была и не опасностью вовсе, с опаской вернулся к берегу. — Пошли на запах течной сучки. Мирон осуждающе посмотрел на Славу и сильно хлопнул его скрученным полотенцем. Слава шутя завопил. — Тут спуск к реке удобный, дальше везде берег крутой, — ответил он серьёзно, — ты, кстати, накинул бы это полотенце, у тебя плечи красные, сгорят вот-вот. — А где Пепел? — Я за него. Испугался, бедненький. Понял, что я эффективнее защищу нашу принцессу. Его же в детстве не учили, что коровка говорит «му-у-у», а лошадка «иго-го». Я тут носитель этого знания. Мирон разулыбался, присел на покрывало, погладил Славу по ноге. — Ты же говорил, что эту вылазку на природу в гробу видал. — Я бы, раз у тебя снова хиатус, лучше дома посидел, рядом с компом. Тут мошки кусаются и жарко, но вид твоего голого бледного тельца вроде как все искупает. А Пепел тащится, конечно. Он бы тут жить остался. Слава лежал на покрывале лицом вниз: видимо, пригревшись, уснул. Мирон заскучал. Без Славы и Пепла, без их настойчивого внимания, без вечно голодных, будто ощупывающих взглядов, лежать вот так и нежиться на солнышке стало вдруг не интересно, но и будить их не хотелось. Мирон встал, натянул футболку, хоть пекло стояло страшное. От реки дул легкий холодный ветерок и пахло сырой рыбой. Мирон взобрался на большой валун, притопленный водой. Около этого огромного камня течение образовывало небольшие водовороты. Потоки воды сталкивались и формировали воронку, которая, упади ты туда, утянула бы на самое дно. Мирон с каким-то тянущим ощущением интимности трогал пальцами мокрый мох камня, росший внутри трещин, размышляя о том, сколько, должно быть, этой породе лет. И не было на земле ни его, ни Славы, ни даже Пепла, а этот камень уже был, обрастал мхом, его ласкали, обтачивали потоки воды с гор. Сейчас тоже волны били сильно и неистово, словно на море, докатываясь до Мирона, стараясь увлечь его за собой. Холодная вода намочила кромку спортивных штанов. В воде что-то блеснуло. Ярко-ярко, русалочьей чешуей. Мирон, влекомый этим загадочным чем-то, сидевший до этого на корточках, резко приподнялся, но вдруг потерял равновесие на скользком от ила камне и неловко упал на задницу. Ещё бы чуть-чуть и в воду, а там сразу в объятья водоворотов, и они-то немедленно покажут что такое настоящее дно. Он решил уйти подальше от коварной реки и побрел к небольшому леску поблизости. Природа не давала Мирону вдохновения, потому что не злила, но блаженная пустота — тоже неплохо. В прострации он дошёл до лиственного леса, который был сразу за поляной со сладко спящими Пеплом и Славой. В лесу не было такой духоты, но стояла странная тишина. Гулко ломались сухие ветки под ногами, Мирон шёл дальше, в самую чащу, словно тогда, давно, в тех видениях, что на него насылал Пепел. Возле редкой поросли кустарника, в траве, среди папоротника что-то зашевелилось. Или это просто чудится? Мирон наклонился проверить, раздвинул листву. Прямо в траве сидела ободранная бурая лисица и смотрела прямо на него человеческими глазами, неприятно и зло. Ее бок и морда были окровавлены. Мирону на секунду показалось даже, что лиса сама от себя откусывала куски до того как он ее обнаружил. Он отшатнулся. Лисица медленно моргнула и морда ее странно задвигалась — как если бы она что-то сказала, но Мирон слышал лишь как в ушах у него бьётся пульс. Он поднял взгляд вверх, стараясь не смотреть больше на лису, как вдруг обнаружил, что лес вокруг него стал другим, более мрачным и тёмным. Он шагнул назад, споткнулся о корни дерева и повалился спиной на валежник. Кроны деревьев кружились над ним, быстро и пугающе, он слышал мягкую поступь лисы, приближающуюся к нему. Его парализовал страх. Все тело свело судорогой, он не мог ни встать, ни поднять голову, ни толком вдохнуть воздуха. Лес словно обступал его со всех сторон, деревья задевали ветками, трава тянулась ближе, а лиса положила невероятно тяжелую для такого тщедушного тела лапу ему на грудь. В глазах темнело. Как из сна Мирон услышал в глубине чащи голос Пепла. Он громко кричал что-то на своем скрипуче-охающем языке. Эхо лениво отзывалось, но невнятно, будто шепотом. Мирон крупно задрожал и почувствовал, что тонет в траве. Земля медленно засасывала его вглубь, туда, в сырость и мрак. Он закрыл глаза и отключился. — Ты как? Можешь встать? — послышался нервный голос Пепла, на русском, на человеческом, это обрадовало, — Не бойся, теперь тебя никто не тронет. Мирон открыл глаза и увидел, что лес стал снова совсем обычным леском ленинградской области. Он попробовал пошевелить ногами — получилось, попробовал сесть — Пепел подхватил его под руку, подставил плечо, помог приподняться. — Кто это был? — Мирон услышал свой голос словно со стороны. — Они тебя больше не тронут, ты не бойся! — Так кто? Пепел потупился, взъерошил волосы, темные глаза стали матовыми и непроницаемыми, как у покойника, — Родственники пришли познакомиться, можно и так сказать, — он помолчал немного, а потом тихо добавил, — Слава мне теперь устроит, он ведь сразу говорил не соваться на природу. Мирон встал, придерживаясь за дерево, и изумился тому, какое белое и испуганное лицо было у Пепла. — Поехали домой, я что-то накупался, — выдохнул Мирон. Пепел снова метнулся к нему, стиснул в объятиях, стер пот со лба, а потом внезапно подхватил Мирона на руки, казалось, без особых усилий, и понёс к машине. Не как добычу понёс, скорее как ребенка, которого безопаснее было перемещать именно так. Мирон решил даже не ругаться, хоть это и было унизительно. Взрослый мужик, а его таскают аки деву в беде. Но, во-первых, ему самому стало любопытно, получится ли у Пепла донести его, во-вторых, это было действительно очень приятно, он чувствовал заботу и любовь. В Питер они вернулись глубокой ночью. Мирон уже спал на ходу, Пепел брякал ключами. После ночной прохлады города, духота нагревшейся квартиры была невыносима. В душ первым пошел Пепел, а вышел злющий Слава. — Так! Если тебя снова потянут на природу, да даже на ебучий пикничок в парке, ты отвечаешь нет! Ясно? Мирону не хотелось ругаться, ему хотелось лечь в мягкую постель, укрыться простынкой и уснуть, желательно без сновидений. Но такому встревоженному Славе нельзя было просто сказать: «Отъебись, все будет норм». Мирон вздохнул. — Я уверен, что Пепел не мог бы спрогнозировать того, что случилось. — Нам нужно быть постоянно начеку из-за него! Мало ли кто в очередной раз решит тебя навестить. Ты бы, будь у тебя волосы, поседел сегодня! — Слава говорил громко, почти кричал, размахивал руками, не замечая, что сметает вещи с полок, — Пепел, я, блять, что много прошу, ты пообещал мне, что это твое место силы будет безопасно для Окси, и что мы видим! — Слав, Слав, не мельтеши, пусть сам расскажет кто такая эта лисичка. Мне тоже интересно. На свет вышел Пепел. — Как не трудно догадаться, мои меня потеряли, а когда выяснили чем я занят, поняли что дотянуться до меня никак. В том лесу энергетика сильная, я поэтому туда вас увел, немного подзарядиться хотел. Кто ж знал, что тебя в самую чащу понесет. — Что за лиса ободранная? — Ну она когда лиса, а когда вроде меня, со щупальцами. Можно сказать сам хаос, тебе повезло, что я сразу проснулся, как почувствовал неладное. — Чем мне грозит следующая встреча с ней? — ровно спросил Мирон, присев на кровать. Ноги что-то не держали. — Ничем, мы поговорили, — Пепел слабо улыбнулся, — сказала, что в этом мире и посмазливее можно найти. Потом, правда, добавила, что ты аж сияешь издалека, столько в тебе энергии. Пепел замолчал. Тревожно посмотрел в зеркало на стене, а потом прилег на кровать, положил голову Мирону на колени и продолжил умоляюще тихо. — Она тебя прощупала просто, ей интересно стало. Больше лезть не станет, мы поговорили. — То есть твоя мамочка теперь не станет прибегать при первой нашей ссоре, я все правильно понял? — Мирон водил рукой по волосам, но это движение было не ласковым, а скорее механическим. — Не все в ее силах. Ей просто интересно стало, ты для нас как маячок. Притягиваешь. Я же помню тебя ребенком. Это как длинный тусклый коридор бесцветных лиц, один ты в нем цветной и горячий. Если заметил, идешь следом, тянет. — Почему Слава так волнуется? Он что-то знает, чего я не знаю? — Славе лишь бы поволноваться! — бессильно вскрикнул Пепел. Потянулся к Мирону, стиснул его талию, будто щупальцами, крепко, на грани боли, — Я обещаю, обещаю, Мирон, тебе ничего не угрожает, не волнуйся! — Мне ничего не угрожает, — тупо повторил Мирон.