***
Любезно поблагодарив таксиста, юноша побежал в дом. Вместо двери в здании зияла огромная дыра, поэтому проникнуть внутрь труда не составило. Посадить бы всех акуматизированных на счётчик. — Отец! — позвал Адриан. Но отец не отозвался. Нагнетающий запах жжёных покрышек вызывал в юном теле тревогу, и ноги сами понесли его к зловеще величественной двери кабинета. За которой никого не оказалось. Тогда молодой Агрест позвал ещё раз. Но и этот возглас утонул в белёсом дыме, съедающем пол и стремительно пробирающемся вверх. Дым шёл от сдвоенной, мало похожей на людей фигуры в обеденном зале, стремительно растворяющейся подобно пене. Месье Агрест всегда исчезал, стоило появиться опасности. «Блестящий инстинкт самосохранения», — подумал Адриан, внутренне прибавив, что ему впору приобрести похожий. — Отец?.. Каждая комната отзывалось на его зов слишком одинаково — молчанием. Тихим, гробовым молчанием, изредка прерывающимся громкими (по сравнению с едва уловимым шелестом дыма) стонами боли. Адриан зажал себе рот, — слишком много раз за сегодняшний день он показал себя жалким, — и продолжил своё путешествие по пустому особняку. Точно последний выживший во всём мире. Впрочем, его мир на самом деле ограничивался стенами поместья до приобретения талисмана. Не больше и не меньше: густо озеленённый двор, который так любила мама, заменял ему парк, бетонные стены и многочисленные комнаты — нормальные для человека локации вроде школы и развлекательных центров, где можно было отдохнуть. А живых людей ему заменяли картины. Он снова остановился в кабинете отца, украдкой оглядывая красный след, оставленный после себя. Если отцу удалось спастись, он обязательно найдёт его по алой дорожке точно по хлебным крошкам. С портрета на самом видном месте заодно с ним на его следы смотрела мама. Её лицо едва улыбалось волей кисти художника, в то время как в реальности она всегда улыбалась в точности как он: слегка жмуря глаза и растягивая сомкнутые губы. Между ними и правда было слишком много общего. Может, поэтому и без того далёкий отец отстранился от него? Тонкие пальцы касаются масляного изображения. — Я бы отдал всё, чтобы ты вернулась. Сказал он и ещё раз улыбнулся. Хруст. Тяжёлое падение. В картину добавляется ярко-красный цвет, стекая из глаз улыбающейся женщины подобно счастливым слезам и румяня мертвенно бледные губы. В интерьере особняка, в дизайнах его хозяина всегда отсутствовал этот цвет. Но мода не стоит на месте, и юный сын именитого маэстро вносит новые краски в консервативное решение пола, собственного худи и стены с изображением его матери. В алом бесформенном платье, ожившем и стекающем на пол, Эмили Агрест всё ещё была прекрасна.***
Возможно, если бы принесённые городу убытки не восстанавливались с помощью Супер Шанса, героям тоже пришлось бы заводить банковскую карту. Хлоя резко вздрогнула от громкого разбивания стекла, быстро притянув к себе затихшую Сабрину и накрыв их одеялом. Разразившиеся шаги были едва слышимыми и спокойными, точно не принадлежащими злодею. — Мадемуазель Буржуа, вам угрожает опасность. — Вдруг раздалось точно над её головой. Голос говорившего был ей не знаком, и это немного пугало. Она выглянула из-под укрытия и уставилась перед собой: дурацкий чёрный костюм с зелёными висючками на руках и ногах, кошачьи уши. Но… его волосы… чёрные, ближе к кончикам окрашенные в зелёный, свидетельствовали о совершенно другом человеке, скрывающимся под маской «шестёрки Ледибаг». — Ты не Кот Нуар. — Подозрительно отозвалась она, окончательно выбираясь из-под укрытия. — Нет, — парень вмиг оказался рядом с кроватью, — я Бродяга, — и галантно улыбнулся. — Бродяга?.. Никто и никогда не улыбался ей так же открыто и искренне, как этот… парень с помойки. С киберпанковой такой помойки. — Бродяга. В мгновение ока дочь мэра перестала чувствовать почву под ногами, оказываясь подхваченной слишком сильными руками. Непривычное и завораживающее чувство затмило разум, забирая все умения и навыки. Хлоя не могла ничего кроме как обвивать руками светлую шею с по-щегольски расстёгнутым воротником и во все глаза глядя на хищные зелёные радужки с слегка расширившимся вертикальным зрачком. Игнорируя печально упавший с ноги красный в чёрную точку тапок. — Мне нужно спрятать Вас в безопасном месте.***
— Я — Витилиго! И бла-бла-бла. Бражник смиренно опустил голову, не собираясь разглядывать как Кот и Леди реагируют на пафосные речи злодейки. Пора бы уже завязывать. Новые злодеи не приносили ничего кроме скуки. Его сын попросту теряет время, которое вполне мог потратить на что-нибудь полезное. — Может быть, стоит признаться, что я знаю его личность? Никто не мог слышать его, пока он находился в режиме «автопилота», и мужчина вовсю этим пользовался. Изредка в таком положении его вроде как слышали злодеи, но стоило ли заботы такая ничтожная мелочь? При очищении человек напрочь забывал всё сущее, свои действия и слёзно прощал всех недругов. Впрочем, отношение злодеев отличалось взаимностью: им было глубоко наплевать на его реплики и просьбы, настолько разум застилала всепоглощающая (зачастую по абсурднейшей причине) ненависть. В этот момент Бражник даже признал, что его план — действительно полная чушь. Кот был прав. От начала до конца. — Нет, не до конца, — перебил Габриэль сам себя.— Самой нежной любовью, что ты можешь себе вообразить. Прям тащусь по нему. И он по мне.
Наотмашь и без раздумий брошенная Адрианом фраза въелась в голову и всплыла в столь неподходящий момент. Он же просто так это ляпнул? Просто так? Габриэлю хотелось верить в это. И всё же… противная мысль о том, что Адриан испытывал влечение к месье Агресту-старшему… подсекала со всех сторон. Но, может, именно поэтому он без раздумий… ох… Вдруг разум сотрясает совершенно чужой голос. Не то, чтобы это волновало, но всё же мужчина поднял голову. И тут же замер. Осознание не приходит мгновенно. Совершенно другой костюм. Другая причёска. Кот Нуар эволюционировал? Или же… Злоебучая магия сокрытия личности едва позволяла разобрать происходящее, но Бражник на подкорке сознания ощутил, что этот парень — точно не его сын. — Адриан?.. — сорвалось с его губ. — Отдал талисман… другому человеку?.. Мужчина протянул руки, будто собирался коснуться изображения. Бродяга… Бродяга ринулся прочь с той противной блондинкой на руках, уступая право на битву Леди. Но впервые в его злодейской жизни девка в крапчатом костюме и уж тем более её волшебная бижутерия не интересовали его. Через глаза злодейки он проводил убегающего героя взглядом, как в замедленной съёмке уносящего с собой не только какую-то девчонку, но и его последнюю надежду. Когда талисманы были в такой близости от его носа, единственное, что представляло для него интерес, — это его сын. Но Адриан никогда не отдал бы свою единственную возможность на свободу другому человеку. Слишком ценным для него было это абстрактное и временное понятие, слишком он дорожил этим эфемерным сгустком событий и людей, чтобы так просто кинуть его в небытие. Что-то случилось. Злодейка ведь не так сильна, чтобы серьёзно навредить? — Адриан. На этот раз вышло более уверенно. Интерес к злодейке был исчерпан, и месье решительно направился к выходу. Но перед самым выходом подошвы ботинок будто приклеились к армированному полу, заставляя мужчину упасть на колени. Сама собой перед глазами возникла маска, через которую он зачастую, ради спортивного интереса, иногда подглядывал за происходящим. Будто не принадлежащие ему глаза уставились на скривившееся лицо с остервенело оскалившимися зубами в попытке убрать руку злодейки с своего хвостика. Попытка подняться или прогнать видение не увенчались успехом. Бражнику всё ещё нужны талисманы.