***
Как давно он не посещал эти стены. — Теперь, когда я знаю, что ты чувствуешь, я наконец могу искренне тебе посочувствовать. Время идёт, мир меняется, меняются политика, устои. Адриан… растёт, и я ничего не могу с этим поделать. Красивая и безмолвная. Такой оставалась его Эмили по сей день. То, чего месье боялся весь день до дрожи в коленях, к счастью, не случилось: стерва и её недоделанная подружка не посмели отключить капусулу, сохраняя жизнь в ней. Мужчина облегчённо выдохнул. Чтобы в следующий миг лёгкие снова сжались от осознания того, что следует сказать дальше. Его ненависть, жажда убийств — дело хоть и не привычное, но не особо шокирующее. Всё меркло перед его великой и больной любовью. Увы, не к ней. Это Габриэль признать вслух страшился. Любовь Габриэля Агреста, как мы уже убедились, могла перевернуть мир. — Знаешь, Эмили, — собраться с мыслями было как никогда тяжело, — когда ко мне в руки попали камни чудес, почему-то я не думал, что когда-то ими воспользуюсь. Но вот уже три года… я не соответствую своим принципам. Я не мог даже подумать, что всё придёт к нынешнему положению вещей. Слишком мутный намёк. Ему нужно, ему необходимо признаться! Ведь страшная правда пожирает его изнутри неспособностью обрести вес. И тем не менее, он ужасно боялся, запинаясь через каждые два слова, точно боялся, что от возмущения супруга выскочит из саркофага и просто напросто задушит его. Что, в общем-то, было бы правильно. — Я должен быть с тобой честным, но я не могу. Любой, — голос предательски дрогнул, — любой человек осудит мои дальнейшие слова и в общем-то будет прав, но я больше не могу молчать. Эмили, кто-то должен об этом знать… — И снова осечка. — Натали — чёртова предательница, но она обычный человек, а ты ведь… Эмили. Она ведь Эмили. Возвышенная и прекрасная, его боль и его рассудок. Готова ли она услышать о его чувствах? Наверное, стоило перевести тему и дать себе немного времени. Собственно, что он и сделал. — Изучение книги дало мне довольно много сведений о камне чудес моли, но я никогда не думал, что смогу создать панацею. Это же… сила, подобная Богу. Но я создал её, Эмили. Она, наверное, даже сможет тебя излечить, но… Панацея могла вернуть к жизни его Эмили. Она могла излечить его от травмы, полученной от собственного сына. И всё в их жизни могло быть прекрасно. Но… Что же делать с травмами самого сына? Панацея не могла стереть ту боль и страдания, что он перенёс, и не могла вернуть его затемнённый ненавистью разум в светлое русло. Да, он сильный человек и прекрасно с этим справится. Однако в конечном итоге всё снова придёт к тому, что мы имеем на данный момент. Адриан безумен в ровной степени, что и его нерадивый отец. И с этим ничего не поделать. Ещё больше окунать мальчишку в порок он больше не хотел. — Сможем ли мы жить и быть счастливыми? Я сомневаюсь. У этой силы явно есть недостаток. И сейчас я изучаю эту силу опытным путём. Да, мы будем вместе, но что делать с травмами Адриана? На это вопрос не нашёлся. Рассуждения прервались столь внезапно, как и начались. Он ходил вокруг да около. И теперь это стало очевидно даже для него. — Когда-то я пообещал тебе остановиться. Но я не могу. Уже тогда я порядком наломал дров, а сейчас. Сейчас всё зашло настолько далеко, что, выбраться уже не представляется возможным. И он снова, снова и снова ходил вокруг да около. Подобно призрачной тени вокруг языческого костра. — С того дня, как я встретил тебя на шахматном турнире, — тут же, точно перебивая себя, он принялся оправдываться: — я был уверен, что никогда тебя не разлюблю. — Месье сделал шумный вдох. Воздух должен был разорвать его лёгкие, но Габриэль отдавал отчёт своим действиям: в противном случае ему просто не хватит воздуха, чтобы… признаться. — Я люблю тебя, Эмили, но… в-вернуть… я… спустя время… — букет шлёпнулся наземь, разлетаясь на несколько метров кряду, — вернуть я хочу уже… — дрожь от рук перешла на всё тело, настолько сильная, что сдержать её можно было только стиснув руками собственные плечи, — не тебя. А просто спокойствие. О, Эмили! Воззвал он к небу, запрокинув руки за голову. И вдруг понял, что слов не осталось. — Я… Ни одного из тех, что он говорил и ещё не сказал дважды. — Не должен его так любить… Сорвалось вдруг с порядком иссохших губ. Выстраданный максимум, на который был готов его язык. — Я люблю его и желаю как мужчину. И это убивает меня. Из-за своей глупости я даже выпал из жизни на два года. На что я надеялся, до сих пор не могу. Виной всему одиночество, наверное. Ага, ну да: а что же ещё? Впрочем, месье почувствовал, как с плеч упал тяжёлый груз. Говорить стало легче. — Но когда я увидел его, всего в белом, я почувствовал, что у моего безумия появился новый виток. Если раньше я не понимал, почему ревновал к этому проходимцу, теперь всё стало на свои места. Он слишком похож на тебя, Эмили. Слишком. От меня ему досталось только безумие. Я боюсь представить, во что оно выльется. На самом деле потаёнными уголками души мужчина жаждал этого «что». Чтобы Адриан принял его ненормальность и разделил её на двоих до конца их дней. Однако признаться он не смел. — Ради него… ради тебя, мне нужно перестать бороться. Но я не смогу смириться. — Седые растрёпанные пряди почти коснулись носа, когда мужчина сокрушённо покачал головой. — Это логично, если бы я просто жил своей жизнью, отпустил Адриана с этим… с его так называемым парнем — прожить счастливую жизнь. Но я боюсь себя. Боюсь, что смогу натворить ещё что-то более ужасное. И всё же он позволил посмотреть на её лицо, хоть и с горечью, но гордо поднимая голову. — Поэтому ради тебя, ради него… я не отступлюсь от собственной цели. — Кажется, от такой внезапной «перемены погоды» дёрнулись даже глаза висящего рядом Нууру. Волосы легли на скривившееся в надменности и скорби лицо. — Я заполучу чёртовы камни. Эта Вселенная слишком испорчена, чтобы пытаться её починить. — У рта дрогнули мускулы. — Поэтому я разрушу эту Вселенную до конца. Я убью этого ублюдка-Луку. Овладею Адрианом и камнями чудес в частности. И в новой Вселенной… не будет места… магии. — Слово выскочило буквально сквозь зубы. — Будем жить как нормальная семья. И всё у нас… — без возможности выместить накопившееся, затряслись кулаки, — будет хорошо. Удара не случилось. — Я уничтожу их. Сделаю так, чтобы ни один из них больше не отравил людям жизнь. Вдруг в затылок влетел невидимый нож. Месье схватился за голову, но не успел он даже моргнуть, как из носа фонтаном хлынула кровь. Первое моргание чуть было не лишило его зрения и точно выбило почву из ног, на которую он тут же рухнул, точно из него вытащили весь скелет целиком. Помутневшее зрение кое-как уловило разливающуюся тёмную лужу. — «А вот и недостаток Панацеи». — Подумал он, почувствовав, как жгут вновь разверзшиеся раны на лице и шее. Что ж, и правда — глупо было полагать, что эффект необратим. А это значило только одно — он сделал правильный выбор. Эмили не спасёт сила Панацеи, и ему придётся сражаться дальше без всякой магии, чтоб она трижды пропала. Через неизвестный промежуток времени зазвонил телефон. По счастливому стечению обстоятельств он вылетел из пиджака аккурат рядом с головой, так что оставалось протянуть лишь руку. — Слушаю, — на грани возможностей прохрипел он. — Боже, что у Вас с голосом?! — Ты в кабинете? На картине есть три треугольника. Нажми их. И иди вперёд. Без вопросов. Следующим, что он увидел, было голубое свечение и круглые глаза медсестры. — Моя сила… она временна… Уж сам заметил. Габриэль повёл плечами и к радости заметил, что может встать. Но дальше принятия сидячего положения дело не пошло — он вновь завалился навзничь, аккурат в собственную потемневшую кровь, окончательно ставя крест на судьбе известного белого пиджака, в котором и начал своё мракобесие. Женщина с огромным трудом снова заставила его сесть, всё время удерживая за плечи. — Что с ней? Она… — Нет, она не мертва. Она находится в подобии комы. Но дольше, чем я. Эта капсула поддерживает её жизнь. — Три года слишком глубокая кома, и если бы были какие-то показа… Руки были отброшены в сторону. Женщина в страхе отшатнулась. — Эмили будет жить. — Гортанно прохрипел он. — Завладев камнями чудес, я смогу вернуть всё как было. Достаточно благородные намерения? Впрочем, вопросы излишни: всё читалось на её лице. При всём страхе и недоверии она искренне восхищалась возвышенности его чувств. — Достаточно. — Не смею вас более задерживать. — А, — теперь женщина держала брошь Павлина, что дополнительно придало сил, — та вещь, о которой вы говорили. — Прекрасно. Совершенно проигнорировав валяющийся букет, мужчина направился к выходу. Кое-как переставляя ноги, Габриэлю удалось доползти до лифта, всё время поддерживаемый своей спутницей. Местом приземления было обозначено ближайшее к картине инвалидное кресло, в которое месье тут же осел, брезгливо стаскивая с плеч пиджак и бросая его прямо на пол. — А… эта вещь тоже даёт силу? — Да. Но у тебя и так достаточно сил. — Спасибо, месье. Спустя столько времени вы всё ещё любите её, и это вызывает восхищение. — «Я бы хотел, чтобы так было. Но моя любовь гораздо выше этого». — Проговорил он сам себе, обращая взгляд на прекрасную жену, замершую на холсте. — Не переживай, Эмили. Я дал обещание. И я его сдержу. — Но почему вы не скажите об этом Коту Нуару и Ледибаг? О том, что ваши намерения благородны… В кровь брызнуло бешенство: — Я сказал! — громогласно прокричал он, всплеснув руками. — И видишь, к чему это всё привело! Я боюсь оставаться наедине с собственным сыном! Никто не способен понять мою боль! Ни Кот Нуар, Ни Адриан, ни Ледибаг, ни чёртова секретарша. Ни тем более ты!!! Ещё одно слово, и я заберу у тебя твою способность! Да как она вообще посмела напомнить ему о его главной ошибке?! — Будь так добра, — вдох и выдох, — не раздражай меня. — Простите, месье.***
Наутро Адриан оказался прикрытый двумя пледами, но в совсем холодной постели. Он встряхнул головой и на всякий случай зашарил руками по простыне, точно предполагая, что парень мог стать невидимым. ОН явно не мог перемещаться по поместью, поэтому в руках оказался телефон. Но и он не поставил точку в поисках: на том конце провода слышались лишь гудки. Ойкнув при столкновении босых ступней о холодный пол, юноша скорее втиснул ноги в кеды и в несколько шагов достиг двери. Однако тут же замер перед ней. Что-то ему подсказывало, что здесь не обошлось без отца. Медленно выдохнув через нос, он всё же покинул свою крепость одиночества. Родитель нашёлся у себя в кабинете, утыканный катетерами и явно недовольный происходящим. Такой забавный. — Доброе утро, — как можно лучезарнее пропел Адриан, повинуясь приветственному жесту и заключая отца в некрепкие объятия. — Как спалось дома? — Одним словом — дома. — Также солнечно улыбнулся мужчина. — Комментарии излишни. Валери то и дело кидала виноватые взгляды, но юный Агрест постарался об этом не думать. Из побуждений приличия он перекинулся с мужчиной приветливыми фразами, и всё же скоро они закончились, подстёгивая трепыхающееся в груди волнение: — Ты не видел Луку? Месье изменился в лице и закатил глаза. — Я за ним не слежу. А что? — Ну, просто он… испарился и не берёт трубку. — Я ни при чём. Только его презрительные глаза говорили об обратном. — Ты точно ему ничего не говорил? — У нас состоялся с ним не особо приятный диалог ночью. Больше я его не видел. Ну, что и требовалось доказать. Юноша страдальчески запрокинул голову назад и приподнял брови: — Что за диалог? — Я спросил, куда он идёт. — Быстро фыркнул месье, отворачиваясь и глядя перед собой. — И что он ответил? — Ничего не ответил и начал мне грубить. Возможно, вышел покурить и ушёл домой. — Он не курит! Ох, отец… — не в силах выдержать этот цирк, Адриан опрокинулся на рядом стоящий диван, зарываясь одной рукой в волосы, а другой касаясь лица. — Господи, вы оба такие невозможные. Будто поделить меня не можете. Знал бы этот белокурый идеал, насколько он был близок к истине. — Пап… — юноша стыдливо перешёл на шёпот, поглядывая на медсестру. Двухлетняя шифровка от камер да папарацци не могла так бездарно издохнуть. — Лука — мой любимый человек, а ты — мой отец. И вы оба очень дороги мне. Я хочу, чтобы вы оба это поняли и… и приняли друг друга, чёрт возьми. — До встречи с ним ты не ругался. — Прости. Обычно я сдерживаюсь. И я начал делать это до него, Лука не виноват! Так вот… для меня важно, чтобы вы оба были счастливы и не испытывали негативных эмоций. И я верю, что скоро вы скоро подружитесь. Просто кому-то нужно сделать первый шаг. — Он считает меня Бражником, мне сложно простить его за это. Не будем говорить, что тот негодяй с тобой сделал. Я обещаю попытаться наладить с ним контакт, но только при условии, что он возьмёт слова назад. Ровно так, как и ожидалось. Поняв, что расхлёбывать эту кашу придётся ему самому, Адриан ещё раз выдохнул и пожал плечами, после снова одаривая родителя объятиями. После дцатой тщетной попытки наконец-то послышался родной голос: — Алло? — Лука! — воскликнул юноша, чуть было не отбросив зубную щётку. Он быстро сплюнул пену и закрыл кран. — Куда ты пропал? — Старый знакомый попал в неприятности. Нужно было срочно вернуться домой кое-что глянуть. Решил вздремнуть часок после этого и потом вернуться, но будильник не сработал. Прости, что бросил. — Джерси? — едко процедил Адриан, вытирая рот полотенцем. — Что опять? Я наивно полагал, что вы наконец-то не общаетесь. — Уже всё хорошо. Проговаривая подбадривающие слова, Куффен как мог скрывал дрожь в голосе. Адриан не мог видеть его, и парень чрезвычайно был тому рад. Тонкие пальцы добела стискивали оружие, совершенно для них инородное. Дуло то и дело касалось виска и подбородка, нервно почёсывая их, также инородно для железобетонно обыденного спокойствия. — Угу, понятно. Ты помнишь, что тебе нужно на процедуры через час? — Да? Точно, совсем забыл. Скоро буду. Я приду к тебе. Только юноша распахнул рот, как раздались монотонные гудки. Музыкант отбросил смартфон подальше и ещё раз посмотрел на недавнее приобретение. Вытащил пустой магазин, долго смотрел на него. И захлопнул назад, по стене становясь на ноги. Оказавшись в вертикальном положении, он уткнулся взглядом в одну точку и, пригладив волосы, сунул оружие в рюкзак, тут же закидывая на плечи. Путь до особняка дался как в тумане. Точно дорогу помнили только мышцы. Он несмело постучал по дорогому дереву, и дверь очень быстро открылсь. Но улыбка сползла с лица, как только он заглянул внутрь. — Кажется, в прошлый наш разговор я довольно чётко выразил своё нежелание видеть тебя на пороге этого дома. Лука готов блы поклясться, насколько явственно заныл участок спины, соприкасающийся с его страшным секретом. — Простите, месье Агрест, — что есть сил выдавил он, глядя в пол. — Я проверил полицейские сводки. Личность Бражника и правда указывает на другого человека. — Рёбра сжались от слишком частого дыхания. — Простите меня. И наконец, он поднял голову, сталкиваясь с ледяными серо-голубыми глазами. Настолько ледяными и колючими, будто могли наколоть на себя. — Я понимаю тебя, — ужасно неожиданно проговорил мужчина, касаясь большим пальцем подбородка. — Да. — будто заставляя себя уверовать, он кивнул — Мне тяжело это признавать, но я понимаю, что ты хочешь защитить того, кого любишь. Мне знакомо это чувство. Куффен потерялся в чувствах. ТО, что происходило сейчас, никак не могло быть больше, чем его сном. Но он совершенно точно не спал. Что происходит? — Я также вёл себя неразумно. — Габриэль пересел поудобнее и буквально уставился на остолбеневшего парня. — Но тебе всё же следует поставить себя на моё место: неизвестный человек пользуется моим сыном, наносит ему травму, а я при всём моём влиянии, при всех связях ничего не могу с этим сделать. И тут появляешься ты: хоть и юноша, но всё же старше моего сына, имеешь на него виды и ставишь меня в ряд с отвратительным человеком, которого мне хочется испепелить. Конечно же, я воспринял это в штыки. На самом деле мы оба заинтересованы в его защите. Поэтому, думаю, самым справедливым решением будет закопать топор войны, так? Дабы, по всей видимости, добить несчастного, Габриэль протянул ему руку через порог. Молодой человек уставился на вражескую конечность, но вскоре совладал с собой, нехотя протягивая ладонь и слабо пожимая её в ответ. И каждый думая лишь о собственном оружии. — Так. Со стороны лестницы послышались весёлые быстрые шаги. Сияющий от счастья юноша смерил взглядом обоих и всем своим видом выражал абсолютное счастье. Наконец-то два вредины нашли общий язык! Или хотя бы сделали вид ради него. Конечно, он склонялся ко второму варианту. Но ничего не сказал, подхватывая парня под руку и распрощавшись с родителем. Как только за ними закрылась дверь, он не сдержался и прижался щекой к виску Луки: на удивление всех и каждого, Адриан перерос своего возлюбленного на целых восемь сантиметров, — сжимая его плечи что есть сил. — Ты мой герой. В поместье же атмосфера царила не столь радужная. Выругавшись про себя, Габриэль вскочил на ноги, одним движением отпихнув злоебучую коляску в другой конец комнаты. Мерзкий малолетний уёбок: решил сыграть в зайку, чтобы кошернее выглядеть в глазах Адриана. А непоколебимый-упрямый-дорожащий-сыном-отец-Габриэль взял, и переиграл его, состроив такого же паиньку вопреки скверному характеру, перетягивая одеяло первенства на себя. Осталось только уничтожить. Тело снова повело, в последний момент спасшись об ныне пустующий мраморный горшок для цветов. — Как медик, что ты можешь сказать о состоянии этого… парня? И что о нём известно относительно Адриана? Валери хлопнула глазами, не сразу осознав, что вопрос обращён к ней. — Ну, он учится в какой-то музыкальной академии. Выступает там… — Ещё. — Две недели назад он упал в обморок прямо на выступлении, и ему пришлось вернуться в Париж. Ух ты, даже обморок. Прямо на сцене. Прекрасно, просто замечательно. — Относительно Адриана… ну, все знают его как близкого друга Адриана. — Кто-то знает об их отношениях? Перед медсестрой Адриан заметно ограничивался в действиях и стеснялся, но нужно быть полнейшим идиотом, чтобы не понять, что эти двое испытывают друг к другу. — Есть люди, которые подозревают, но мальчики это не комментируют. Не ответив, мужчина кивнул. Значит, тайна за семью печатями. Оно и к лучшему. Такая особенность могла знатно навредить бренду через его консервативных почитателей. И юный Агрест прекрасно это понимал, храня детище отца как зеницу ока.***
Бледная пародия на человека мужского пола с вырвиглазно-бирюзовыми волосами и чёрными, мать их, ногтями, педантично бренчала на гитаре и жмурила глаза. Какие-то считанные секунды, и чучело заваливается на сцену под оглушающе взволнованный визг зрителей. И правда, опубликовано двенадцать дней назад во всех возможных мессенджерах. Даже без указания имени, наречённый «близким другом Адриана». Он раз за заром с вниманием изучал на спущенном для сидячего положения мониторе рабочего компьютера падение и утратившее чувства лицо, представляя, как увидит их воочию. Как вдруг… — Эй, Агрессор. Носатый хер с горы с сиськами прошёл в кабинет будто у себя дома. К счастью, уёбку не удалось поймать его на лжи. Хозяин поместья, было, приготовился к проклятьям, но его вновь прервали: — Захлопни свой рот обратно и выслушай меня. Кто бы сомневался, что носатый не будет любезничать. Он нервно сжал между прочим дорогую обивку дивана и поморщился, прежде чем двинуться с места. Дёрганый и мрачный, он обходил кабинет будто свой собственный, всё время глядя на своего врага. — Мне нужно, чтобы ты акуматизировал меня.