Я тону в эпилепсии.

      Девушка кричала и билась в истерике, не сдерживая слез, не контролируя слова. Ранила Сашу колкими фразами, в которые он даже поверить не мог. Милая, вечно тихая и нежная красавица, маленький беззащитный щеночек, ещё несколько часов назад готовый стоять перед ним на коленях, сейчас обзывал его глупым неудачником и последним дураком. — Господи, да подавись этими ебанными таблетками! – Взревела она и вдруг швырнула содержимое маленькой баночки прямо ему в лицо, отчего ему пришлось зажмурится. — Я ненавижу все это дерьмо! Всю эту жизнь! — Ты умом тронулась? – Все же не выдержал он. — В зеркало на себя посмотри. Ты как чучело сейчас. В руки себя взяла и заткнулась. – Он схватил её за волосы и, намочив руку, провёл по её лицу.       Поняв, что она размякла в его руках и уже тихо плакала, он осторожно опустился на пол и прижал её к себе. Она обхватила руками его торс, уткнулась носом в футболку и всхлипнула. Все тело неестественно содрогалось, а с губ срывался сухой режущий кашель. — Я не знаю, что на меня нашло. – Сорванным голосом прошептала она. — Я сейчас наговорила много гадостей, но не думай, что я действительно так считаю. Это срыв. Это неправда. Боже, прости. Прошу тебя, прости, я не хотела.       Плисакин молча гладил её по голове, коснувшись губами её виска, и иногда проводил пальцами вниз – по спине и обратно. Голубоволосая от этого покрывалась мурашками, но быстрее успокаивалась, так что уже через пару минут просто обнимала его.       А он все ещё прокручивал в голове её слова, хоть и слушал лишь одним ухом. Она что-то напоминала про Ксюшу, про то, что вся его жизнь – это череда разочарований, и все, что у него есть – это только группа. И если когда-то не станет группы, не станет и его самого.       Да, она была права. Чертовски права. Но она просто не имела права говорить ему это. Кричать в лицо. — Почему ты все это сказала мне? С чего у тебя появились такие мысли? — Я не знаю. Это бред. Это просто бредятина. Забудь об этом. Я несла хуйню. Прости. – Вита подняла она него жалобный взгляд, и он не смог сдержать улыбку: красный нос, растекшаяся тушь, взлохмаченные волосы и глаза, полные слез.       Какие бы обидные и отвратительные вещи она ему не говорила, он все равно не мог злиться на это создание. Хотя бы просто потому, что она раскаивалась. И снова, и снова готова была стоять на коленях, заигрывая с ним и вымаливая прощение. А ему нравилось чувствовать власть.       Чувствовать себя самым главным.

***

      Саша заметил, что девушка бросила баночку с собранными с пола таблетками в свою сумку, но решил отложить расследование до более подходящего момента.       Ведь сейчас все мысли были лишь о предстоящем прыжке с парашютом.       Она вдруг внезапно за ужином так непринуждённо предложила сделать это, что он даже опешил на первую минуту. Потом приготовился отказаться, но в последний момент передумал. Что мешало ему испытать себя, попробовать что-то новое? Он ведь обещал себе меняться. Он уже сделал что-то, чего не делал никогда. Изменил девушке, бросил некогда любимую ради малолетней красавицы-фанатки, бросил все и уехал с практически незнакомкой в другую страну. И был не готов к прыжку с парашютом? Ну не смешно ли?       Поэтому уже на утро они в быстром темпе собирались в аэропорт. Было принято решение уехать с Нью Дели в Пуне. Более яркая природа и более организованная компания по парашютному спорту. Так что пришлось ещё и договариваться о досрочном выселении из номера, собирать вещи и заказывать билеты, а выезжать надо было уже через двадцать минут.       Допивая кофе в столовой, присоединённой к отелю, Саша разглядывал голубоволосую, которая на удивление ни капли не волновалась. Она лишь довольно улыбалась, уплетая оладьи, и изредка поглядывала на него. — Вообще не боишься? – Все же спросил он. — Что, думаешь, парашют не раскроется? Именно мне так повезёт? – Приподняв бровь, она хохотнула. — А если мне? Не боишься, что мой не раскроется? — Лучше пускай это будет мой. К своей смерти я готова больше, чем к твоей.       Он затих. Внутри закралось неприятное колючее чувство, но несмотря на свою навязчивость, оно было непонятно. Как какое-то предчувствие перед чем-то плохим. Или осознание смысла жизни. Что-то такое, что на первых порах никак не воспринимается. Возможно, это был просто страх перед экстремальным развлечением. Но желание прыгать почему-то пропало. А ведь отказываться было уже поздно – как-то не по-мужски включать заднюю.

***

      На медкомиссии их, к сожалению, разделили. Саша про себя молил, чтобы хоть кого-то из них не допустили, а Вита, пусть после слова "доктор" и застыла в испуге, отказываясь идти дальше, уже через пару минут воодушевлённо отвечала на все вопросы врача и выполняла его указания.       Плисакину оказалось труднее. Он знал английский на уровне класса третьего, а все вопросы содержали сложные слова и термины, которых он и в помине не слышал. Хотя к счастью через двадцать минут бессмысленных попыток достучаться, женщина в белом халате убежала на поиски переводчика, который, как он понял из её английский слов, "должен хоть немного понять этого русского огурца".       В итоге на инструктаж они прибыли только через час, где их давно ждал улыбчивый мужчина, до трусов экипированный парашютным снаряжением. — Он мне не нравится, – шепнул блондин. — он слишком пошло на тебя смотрит. Давай уйдем, чтобы он не посмел тебя лапать? — Ты чего это, ссышь? – С трудом сдержала она смех и схватила его за руку. — Расслабься, я ж рядом. — Ничего я не ссу! Я просто... ну... просто не хочу, чтобы этот тип нам указывал. — Точно ссышь.