***
Ты просыпаешься и ловишь себя на мысли, что наконец выспалась впервые за Мерлин знает сколько времени. Может, зелья Малфоя и правда помогают? Мысли о том, как глупо ты просрала лучшие годы жизни, всё ещё с тобой, как неотъемлемая часть сознания, но в остальном всё не так уж и плохо. Ты пробуешь встать с постели, и, если не учитывать того, что в глазах потемнело на добрых полминуты, тебе удаётся это на ура. Вялость, что последнее время так тянула тебя к полу, мешая держать голову высоко, отступила, и ты ощущаешь необычайную лёгкость. Наверное, сегодня можно сходить в душ без посторонней помощи, а затем переодеться. Есть не хочется от слова «совсем». Самоудовлетворения тоже. Пытаешься вспомнить, когда мастурбировала последний раз, и не можешь. Как и вспомнить последний ваш с Роном секс. Тебе всегда больше нравилось принимать ванну, нежели душ, но сейчас слишком опасно это делать. Не то чтобы руки тянулись к электрическому фену или бритве, просто не хочешь растерять крохи непривычной бодрости, с которыми проснулась. Горячая вода неравномерно течёт по телу, и от контраста температур кожа покрывается мурашками. Шум воды больше не сводит с ума. Хочется солнышка и свежего воздуха. Интересно, можно ли тебе выходить из дома? На заднем дворе, где вечность назад твой отец посадил для тебя персиковое дерево, находятся сделанные Роном качели. Можно было бы просто посидеть там с чашкой чая, пытаясь ощутить, как ветер касается волос… Руки намыливают густые спутанные завитушки шампунем. Кто знает, сколько бальзама понадобится, чтобы удалось расчесать образовавшееся гнездо… когда последний раз ты причёсывалась? Даже смотреть, как это выглядит, не хочется. А хочется ли тебе вообще смотреть на себя? Не без труда расчесав волосы, ты ищешь, что бы надеть. На глаза попадается подаренная бывшим мужем длинная шёлковая сорочка. Кажется, тебе жалко было спать в ней, а ходить по дому ты привыкла в просторных пижамах. Обижало ли Рона, что ты пренебрегала его подарком? Почему-то до сих пор ты даже не задумывалась об этом. Снимаешь с плечиков практически новую вещь и надеваешь, дабы с интересом изучить себя в зеркале. Напугает ли тебя то, что ты увидишь? Длинный чёрный подол струится по ногам, скрывая излишнюю худобу, а белый кружевной лиф аккуратно прикрывает грудь. Ночнушка выглядит скорее красиво, нежели вызывающе, а консервативные цвета не станут бесить Малфоя. Когда он придёт? Заметит ли он перемены в твоём состоянии? Как бы то ни было, его зелье действительно помогает телу противостоять общей хандре, так сильно захватившей мысли. Неужто всё действительно настолько просто? Неужели уровень определённых гормонов в крови определяет твоё поведение? Захочет ли твой персональный мучитель продолжать эти глупые беседы сегодня или отложит их на потом? Судя по первому вашему разговору, ему тоже не по себе от такой терапии. Когда ты осознала, что его проблемы с матерью и правда серьёзны, стало немного противно от самой себя. Тебе нужна была гарантия, что он никому не расскажет об услышанном, но в то же время вынуждать его говорить о личном, выворачивая перед тобой семейные драмы, — так… низко. И совсем на тебя не похоже. Даже несмотря на то, что это ненавистный Малфой. А ещё было стыдно оттого, что ему по силам ежедневно бороться с окружающим дерьмом в жизни, а тебе нет. Ему, трусливому слизеринцу, что-то удаётся лучше тебя. Кажется, он сказал, что овдовел. На ком он вообще был женат? После смерти Люциуса о Малфоях совсем ничего не было слышно. Ал упоминал, что дружит со Скорпиусом, но тебя никогда не волновало, кем была его мать. Руки слегка дрожат, но палочка слушается, и чайник с чашками левитируют из кухни. Отчего-то сиделки нигде не видно, но дом кажется убранным, а значит, возможно она отправилась за продуктами. Поблизости совсем нет магазинов, так что вернётся она нескоро. Вы с Роном долгие годы прожили в доме твоих родителей в маггловском пригороде Лондона, за неимением лучшей перспективы. Интересно, родительский дом негативно сказался на состоянии твоей психики или наоборот? Лечили ли в трудных ситуациях родные стены или напротив давили напоминанием о том, что ты сделала? Почему-то ты никогда не задумывалась об этом до сих пор. Малфой возникает из ниоткуда с гулким хлопком. Он удивлённо смотрит на тебя, разливающую по чашкам чай. Должно быть, непривычно видеть тебя на ногах. — Ты принёс мне зелье? — Сначала разговор, мы же договорились. Осталось как минимум две сферы… — он тянется к палочке, чтобы начертать свою глупую схему, но ты жестом останавливаешь его порыв. — Не стоит, и так помню. Я бы хотела поговорить на заднем дворе, если это так необходимо. Можем взять с собой чай. Там есть качели под персиковым деревом и небольшое плетёное кресло. — Х-хорошо, — его настороженность выглядит забавно. Ты никогда не видела его столь неуверенным. Он словно ожидает от тебя подвоха в любой момент. — Работа в Мунго научила тебя не доверять пациентам? — тебе почти хочется улыбнуться. Почти. — Жизнь научила меня не доверять никому, — его улыбка кажется неприятной, но отчего-то тебе скорее жаль его, нежели обидно за себя. Жаль Малфоя? Это какой-то очередной побочный эффект?***
Ты понятия не имеешь, который час, но солнце словно застыло высоко в голубом безоблачном небе, а ветер играет с волосами именно так, как ты мечтала об этом в душе. — Работа или бывший муж? Сегодня я даю тебе выбрать. Чай слегка остыл, и ты с удовольствием потягиваешь его из тонкого маминого фарфора. — Не думай, что, раз не стала вчера расспрашивать тебя об отце, я продолжу в том же духе, — сбрасываешь мягкие домашние тапочки, с ногами забравшись на качели. Если б не подол неглиже, ты бы с удовольствием села по-турецки. Малфой в спешке отрывает взгляд от твоих ступней и демонстративно закатывает глаза. — Магический контракт всё равно не даст мне утаить от тебя то, что ты захочешь узнать. Уизел или карьера? Или я выберу сам. — Обе темы не кажутся мне приятными, — честно признаёшься ему, мысленно недоумевая, которое из зол будет меньшим. — Так как вышло, что столь амбициозная отличница, изрядно бесившая не только меня, но и добрую половину Хогвартса, осела в неприметном отделишке Министерства без любых перспектив карьерного роста? Он справки, что ли, наводил? Если бы ты сама знала ответ на этот вопрос, возможно, вы не сидели бы сейчас под скрывающим вас от глаз соседей-магглов магическим щитом. Во дворе дома, который так и не стал вашим с Роном, навсегда оставшись бывшим домом родителей, которых ты потеряла по собственной вине. — Очевидно, работа в Отделе регулирования магических популяций и контроля над ними не предполагает карьерного роста. — Не уверен, что смогу повторить столь замысловатое название, но отчего ты не перешла куда-то, где были перспективы? — Ты помнишь четвёртый курс? Он вскидывает светлую бровь, но затем заставляет себя ответить: — Затишье перед бурей. Турнир… Что конкретно ты имеешь в виду? — Я организовала тогда Гражданскую Ассоциацию… — Ты про эти дебильные значки? Блевотня или ссанина… — Г.А.В.Н.Э.! — тебе самой почти смешно от этой аббревиатуры, но надменность в его тоне бесит всё равно. — Ты пыталась мне что-то поведать? — напоминает Малфой, действительно сделав усилие, чтобы звучать и выглядеть серьёзным. — На четвёртом курсе я поняла, чем хотела бы заниматься по жизни. А после смерти Добби только утвердилась во мнении. Так глупо, Мерлин! После победы мне казалось, я способна изменить мир. — Юношеский максимализм на самом деле лучше отчаянья. Он часто ведёт к кризису среднего возраста, но так гораздо больше шансов до этого самого возраста дожить. — Спасибо за эту бесполезную ремарку, доктор Малфой. — Всегда пожалуйста, — шутливость вмиг сменяется болезненной серьёзностью. — Он ведь был и моим эльфом когда-то. Ты никогда не думала, от кого он действительно узнал о Поттере? Но то, как он закончил, научило меня не вмешиваться. Домовым эльфам хорошо на кухне, а кентаврам — в лесах. Когда работа начала расстраивать тебя? — Когда я поняла, что ты прав. День ото дня отслеживая случаи ужасного обращения с магическими существами, я подвергалась нападкам со всех сторон. Со стороны руководства за то, что действую не по протоколу. Со стороны моральных уродов, являющихся «хозяевами» тех несчастных существ, чьи права были нарушены. И со стороны самих этих существ. Ни один домовой эльф, кроме Добби, за все годы моей практики не пожелал свободы. Рабство настолько укоренилось в их сознании, что им проще было вымещать недовольство на мне, нежели на ущемляющих их господах. Кентавры и оборотни в большинстве своём также не желали вмешательства со стороны магов и тем более Министерства. Люпин, Флоренц — все они были исключениями из общих правил. — И ты сдалась, но при этом не сменила место работы? — Когда к огромному списку критикующих меня присоединился и мой муж тоже, я решилась уйти в декрет. Сейчас-то я признаю, что это было от бессилия, нежели от желания создать семью, но тогда это казалось неплохим оправданием. — Неужели помимо спасения неблагодарных существ тебя больше ничто не занимало? — Малфой, кажется, искренне недоумевал. — Мне нравилось читать, проводить социальные исследования, но в то время самым важным для меня было помогать. Насколько это возможно. Лишь с годами до меня дошла простая истина — нельзя спасти того, кто не желает быть спасённым. Я всё смотрела на Добби, когда перед самым моим носом был Кикимер. И вот последнего я не желала замечать. За что и поплатилась в итоге. — Чем ты поплатилась, Грейнджер? — Своим местом в этом мире, — грустная улыбка смирения касается твоих губ, но тебе всё равно, что Малфой видит её. — Во-первых, твоя жизнь не закончилась, — Малфой лениво откидывается в плетёном кресле, но эта его поза просто кричит об уверенности. Его взгляд холоден и по-деловому серьёзен. Он продолжает убедительным тоном, отдалённо напомнившим голос Снейпа на лекциях по ЗОТИ: — Знаешь, по всем правилам я должен сказать тебе о необходимости взглянуть на вещи, которые нельзя изменить, под другим углом. — Снова? — Снова. Но все эти основы позитивного мышления — полная херня. Жизнь действительно не закончилась, Грейнджер. Тебе и правда не стоит ставить на себе крест, как на нереализовавшейся в профессиональной сфере ведьме. Ты действительно можешь изменить свою точку зрения на собственную карьеру, чтобы простить себя и принять, но ты также можешь сделать больше. И это уже «во-вторых». Перед тобой миллионы других возможностей. Банально сменить работу куда проще, чем люди привыкли думать. Переквалифицироваться или уйти в предпринимательскую деятельность никогда не поздно. Но если ты всё ещё хочешь помогать, почему бы действительно не начать это делать? — Ты вообще меня слушал? Руководство… — Нахрен руководство! Открой собственный фонд помощи вне Министерства с его глупыми названиями отделов и бюрократией. Занимайся тем процентом дел, где пострадавшие желают быть спасёнными. Стань сама себе начальницей. — Где ты предлагаешь мне взять финансирование, гений? — Грейнджер, кто из нас героиня войны? У кого есть главный любимчик прессы и публики в целом среди лучших друзей? — Ты предлагаешь спекулировать… — Реклама не есть спекуляция. Банальный сбор средств. Да вся Британия ринется жертвовать свои кровные галлеоны ради правого дела сильной и независимой героини войны. А уж если её лохматый друг поддержит её в прессе… — Ты в курсе, что повёл себя сейчас не как психотерапевт? — А ты в курсе, что всерьёз обдумываешь мою идею уже почти пять минут? — Кстати об этом. Мой черёд задавать тебе вопросы. — Только о моей профессиональной сфере деятельности. — Да. Я чувствую, да ты и сам заметил, должно быть, что мне легче. Это значит, я иду на поправку? — Под «легче» ты подразумеваешь?.. — Чувство, словно я неделю страдала мигренью и внезапно она ушла. Это словно эйфория на пустом месте, хотя внутреннее моё состояние… — Не изменилось. Окружающий мир и факторы, что тебя в нём не устраивали, остались прежними. Но препарат действует, гормон «счастья» накапливается, и трава кажется тебе зеленее. Это нормально. Но это лишь первый шаг на пути к тому, чтобы чувствовать себя лучше. Для того, чтоб ты смогла вернуться к нормальной жизни, нам с тобой необходимо разобраться со всем тем ворохом проблем, которые всё ещё никуда не делись. Я приду завтра, а сейчас пей.