Ты... фея?!

      Погнутая железная перекладина по низу вся была в крупных каплях. Я собрал их пальцем, смахнул в траву. Поморщившись, покрепче схватился за турник — ладоням всё равно было мокро, и царапала кожу облупившаяся краска.       Ладно, хрен с ним. Чо я как неженка. Погнали — этот хлам из головы нужно выбросить…       Отточенное движение получилось на автомате. Мир привычно перевернулся, «хлам» заискрился блёстками, вскипел, как взрывоопасная смесь; я притормозил, повисел спокойно, попялился в серое небо. Подтянулся и перевернулся через турник снова…       Выругался, заёбанно прикрыв глаза, про себя: блядь.       А ведь на турниках всегда думалось хорошо. Или переставало думаться вообще хоть как-то, что ещё лучше. Я просто делал то, что умел, и сам собой успокаивался, но сегодня ничего не удавалось. Выход на правую руку получился с раскачиванием — на соревнованиях прилично скостили бы баллов; болтались в развороченной земле столбы, сыпались из-под мокрых ладоней хлопья краски. И главное, не выходило ни привести мысли в порядок, ни избавиться от них полностью.       Долбаный фейка застрял там со своими розовыми крылышками и испуганными глазами — хрен выпнешь. Только я протягивал руку, чтобы схватить его за грудки и вышвырнуть, он щерился и отползал в дальний угол. Притихал ненадолго, чтобы потом опять напомнить о себе: блестящая белая кожа на лопатках, полупрозрачные крылья переливаются розовым и зелёным, бинты туго перетягивают их — и как не ломают?.. — и это умоляющее «не говори никому!»…       Да кому, блядь, я скажу. И как. И зачем. И вообще… Это же новость какая! Я, может, в школе чего пропустил? Именно тот урок, на котором рассказывали, что у некоторых людей крылья из лопаток торчат… В смысле, не у людей.       У фей.       Твою ж ма-а-ать…       Капля стекла по ребру ладони в рукав. Холодная и противная; я спрыгнул и закатал рукава до локтей, сырые уже по краю и от влаги тёмные.       Вот опять. Так задумался, что и не заметил… Хотя это, может, нормально? В конце концов, крылатая мелочь — это что-то из ряда вон. И ничего странного в том, что я о нём думаю третий день, нет. Единственное, что напрягает: с каждым днём я себя чувствую всё ближе к тому, чтобы сидеть караулить его у подъезда и, поймав… а что, кстати, потом?..       «Потом» в мыслях нарисовалось с его недовольным шипением, задранной кофтой, с тёплой пыльцой на пальцах, и я снова схватился за турник. Но не успел прозаниматься и минуты — кусты за спиной зашелестели, хрустнуло битое стекло под чьей-то ногой. Я обернулся, готовый послать нежданного гостя куда подальше: ну кого принесло, спецом же к заброшкам свалил, чтобы повисеть на турниках одному!..       И закрыл рот, не успев и слова сказать. Потому что принесло фейку. Как по заказу — хватай и делай что хочешь, никто не смотрит.       Крутанувшись через турник, я спрыгнул на землю. Вытер ладони о штаны, пихнул сжатые кулаки в карманы — руки всё-таки лучше не распускать… Уставился на мелкого — ну, мол, я тебя заметил, что дальше? Он постоял ещё в стороне, но потом вздохнул и ко мне побрёл. Медленно так и глядя куда-то вниз, точно пытался изобразить, что мимо проходит.       Ага, конечно. Куда тут мимо, в глухом дворе недостроя… Я взъерошил волосы и снова убрал руки в карманы. Хмыкнул: хорошо, что фейка под ноги пялится. Так можно пялиться на него: снова в толстовке ниже задницы, только тощие ноги в чёрных джинсах торчат, чёлка растрёпанная пол-лица закрывает, мажет по губам, и он сдувает её в сторону — не особо успешно. Руки прячет в кармане на животе.       Обычный такой малолетка. И не скажешь, что под этой одеждой…       Заживший уже укус на запястье вдруг начал зудеть почти до боли. Я потёр его через повязку — так и таскал её для прикрытия, хотя завязывать уже было нечего. Мелкий как раз подошёл, встал у границы разбитого асфальта. В траву не попёр, мокро ему, видимо, там, но на меня взгляд наконец-то поднял. Молчал только: губы поджал, пальцы, кажется, сцепил со всей силы в замок — шевельнулся карман на кофте, и через ткань отчётливо проступили острые костяшки.       У меня от волнения мурашки по шее забегали. Но бросил я ему спокойно:       — Ну и?       Малой как от пощёчины дёрнулся. Отвернулся резко; я заметил, что ссадина у него на скуле совсем зажила. Ещё с другой стороны наклонился и рассмотрел, вдруг забыл, какой щекой об гараж приложил, но нет, и там всё было белое такое и чистое.       — Я искал тебя, — подал голос мелкий. Потёр бритый висок, нос сморщил, чёлку заправил за ухо… Зажатый, напоминает воробья нахохлившегося, мокрый чутка — плечи и волосы на концах, — кажется, давно по улицам шляется… Джинсы на бёдрах тоже в тёмных каплях — ну это от кустов, наверное.       — Ну нашёл, — процедил я, опомнившись и поднимая глаза на его кислое лицо. — И чего?       Он скривился ещё недовольнее. Задрал кофту, полез в карман…       — Вот, — буркнул, вытаскивая сложенные вдвое голубые бумажки. — Мне родители подарили сегодня, тут пять тысяч. Столько хватит?       И протянул их мне. Упрямо так, руку от себя подальше вытянул и на меня посмотрел исподлобья. Я аж растерялся сперва: ну и глазищи, тёмные такие в тени ресниц, будто совсем чёрные…       Но в себя пришёл быстро.       — Я тебе что за гаражами сказал? — рявкнул на мелкого.       Грубовато, кажется, вышло: он отшатнулся даже и деньги чуть не выронил, пальцы дрогнули.       — Ты сказал, чтобы я мелочь убрал, — проговорил медленно, точно припоминая. И неуверенно добавил: — Ну я и подумал, что ты хочешь не мелочь…       Порыв ветра заглушил его слова — они слились с шелестом листьев. Я прислушался, наклонив голову: так вот какой у него нормальный голос, когда не кричит, не цедит слова сквозь зубы и не шипит рассерженно.       Надо же. Даже заткнуть его желания не возникает.       — Убери. — Я проследил, как фейка, всё ещё с недоверием на меня поглядывая, запихивает деньги обратно в карман, и неожиданно для себя ляпнул: — Так у тебя днюха сегодня? Сколько исполнилось?       Прозвучало как-то не к месту вообще. Мелкий замер неудобно — полшага и пол-оборота назад, нелепая картина «хотел смыться, а не дали».       — Шестнадцать, — всё же буркнул он мне, неохотно повернувшись, и я с улыбкой размял пальцы:       — А. Больше под статью не попадаешь.       Руки в кармане снова заметно дёрнулись. Малой напрягся, губы поджал, прищурился, да что же за наказание, как к нему подъехать-то!..       — Эй, я шучу, — поспешил заверить я, на всякий случай руки пряча в карманы, а то он на них коситься стал как-то опасливо. Как дикий, совсем, что ли, с людьми не общается?.. — Сдался ты мне…       Судя по настороженному выражению лица, он задумался, можно ли расценивать эту фразу как разрешение свалить уже наконец. Решил, видимо, что как бы ни хотелось, но вряд ли; нахмурился, посмотрел на меня сердито: то ли шутка не понравилась, то ли последняя фраза задела. Не важно, я, получается, в любом случае делал что-то не так. А как надо «так», чтобы он от меня не шугался, в упор не понимал. Так что смотрел на него просто, лихорадочно соображая, что делать, и моргнуть лишний раз боясь: ещё исчезнет, рассыпавшись блестяшками в воздухе, и точно у подъезда караулить придётся.       Фейка этого пристального взгляда долго не выдержал. Голову опустил, чёлкой завесился, пнул кусок асфальта и растоптал отвалившиеся от него серые крошки. Маялся — видно было, что хочет уйти поскорей, но не знает теперь как.       А я не знал, как его отпустить — такого вредного, не покидающего мысли который день. И — рехнуться можно! — с крыльями за спиной.       — Как отметил?       Очередной идиотский вопрос фейка встретил совсем уж с недоумением. Даже скрывать его не пытался — плечами пожал, глянул на меня странно:       — Ну, с родителями посидели…       — И с друзьями-феями?       — У меня нет друзей-фей.       Ветер сдул ему чёлку с лица, но он тут же тряхнул головой и спрятался за ней снова. Я едва успел взгляд поймать — кажется, у него глаза заблестели сильней? злится на меня? или что?..       — А кто там у тебя? — спросил, подходя ближе. — Гномы, драконы…       Фейка сразу на шаг отступил, фыркнул на меня с высоты своего на полголовы меня ниже роста:       — Не важно. Раз тебе деньги не нужны, я пошёл…       — Стоять.       Схватил я его в этот раз осторожно — что-то вздрогнуло в рёбрах и не позволило поймать так, чтобы руку сжать под кофтой или тем более плеч коснуться, только ткань рукава смог стиснуть в пальцах. Присмотрелся, когда малой обернулся на меня, и вздохнул про себя — ну точно. Глаза красные, и круги вокруг них ещё темнее, чем обычно.       Мда. Дерьмово это, наверное, в свой день рождения прореветь всю ночь.       — Ну чего тебе ещё от меня надо? — Фейка подёргал на себя руку, но, когда я не отпустил, смирился и расслабил её. Она так и повисла на рукаве, лёгкая такая, что захотелось пощупать — есть там что вообще на этих костях? хоть намёк на мышцы?..       Но трогать его так, конечно, нельзя.       — Пять минут. — Подумав, я и рукав отпустил, хоть и разжал пальцы с трудом. — Подожди меня здесь.       Фейка руку к животу сразу прижал и обхватил, придерживая, за запястье, будто я ему переломал там всё и больно теперь. Посмотрите, недотрога какой…       — Пять минут.       Для наглядности я ладонь с растопыренными пальцами показал — вот столько ждать, — а то он на меня совсем потерянно пялился. Потом подождал немного от него, что скажет, но он лишь настороженного взгляда с меня не сводил и молчал. Только отвернувшись уже и отойдя на пару шагов, я услышал за спиной тихое:       — А если не дождусь?       Но сделал вид, что слова унёс ветер.       А на самом деле они привязались ко мне. Крутились в мыслях, пока шёл до магазина через дорогу, пока бродил между полок в поисках необходимого и топтался в очереди на кассе. Передо мной было всего пару человек, а казалось, что вечность жду. Приходилось успокаивать себя: да фейка не ослушается. Не сбежит, что бы там ни говорил. Он, получается, от меня зависит сейчас, даже сам искал меня, чтобы деньги отдать…       Если так посудить, он обо мне, наверно, тоже все эти дни думал. Как и я — о нём.       И тоже совсем этому не рад.       Он же думал, что я буду его шантажировать. Что придётся отдать мне подаренные родителями деньги. Что я буду караулить его со школы, а он и сделать ничего мне не сможет… Я ведь, если так честно, не выгляжу как человек, от которого можно ждать чего-то хорошего. Я и сам от себя ничего хорошего не жду, и от этого то, что собираюсь выкинуть сейчас, выглядит ещё ненормальнее.       Идиотский способ побыть с фейкой чуть дольше в надежде понять, зачем мне вообще это надо. Но другого я не придумал, так что…       На обратном пути от моей выдержки ни хрена не осталось. Сам не заметил, как перешёл на бег, и только свернув к заброшке замедлил шаг. Старался идти тихо, но пакет шуршал на ветру, как ни прячь его за собой; я был уверен, что, зайдя за угол, наткнусь на хмурый взгляд фейки: ну, и чего тебе от меня надо?..       Но мелкий даже головы на меня не поднял. Мыслями где-то не здесь был вообще, крутил на палец провод наушников. Я притормозил невольно — вдруг показалось, что нельзя в чужой мирок вот так нагло врываться. Лучше присмотреться, пока возможность есть.       Понять, например, что фейка вообще-то спокойный вроде бы, если не хватать и за крылья не дёргать. По виду не скажешь, что кусается. Стоит вот неподвижно почти, скользит взглядом по пустым бетонным сотам недостроенной девятиэтажки, а вокруг ласточки низко над землёй летают, проносятся от него так близко…       От меня они разлетелись, как от пугала. Фейка по этому, наверно, и понял, что я подошёл, и, сдёрнув наушники, обернулся. Но ничего так и не сказал.       Пришлось опять говорить самому:       — Давай за мной.       Он покосился на пакет, потом на меня. Помешкав, смотал проводки в карман. «За мной», видимо, понял совсем буквально, потому что держался за спиной и намеренно отставал. Я на него обернулся пару раз — раздражало!.. — но что сказать, так и не придумал.       По крайней мере, по двору он за мной хотя бы шёл. А вот за трансформаторную будку, в тенистое и по-нехорошему уединённое место, ему явно не хотелось: фейка остановился, едва увидев, куда я его веду. Мы постояли немного так, пялясь: я — на него, он — на сырые кирпичные стены, утоптанную землю, окурки и трубу в ободранной изоляции. Но когда я позвал:       — Иди давай, не обижу.       …всё-таки шагнул в траву; его тряпичные кеды тут же намокли и потемнели.       — Отвернись, — бросил я, рассматривая их, — и глаза закрой. — А когда осмелился взгляд поднять, мелкий уже спиной ко мне стоял. Нервничал, видно: потёр бритый затылок, плечами повёл, покачнулся… Интересно стало, правда, что ли, глаза закрыл, и хотелось подкрасться и посмотреть, но я заставил себя не отвлекаться на неважное.       Лучше побыстрее закончить со всем этим, пока мозги на место не встали — если они у меня вообще есть и есть для них место. Так что вперёд, Славик: из пакета всё достать, упаковку разорвать, теперь это сюда…       От щелчка зажигалки фейка вздрогнул, и я почему-то дёрнулся вместе с ним. Окинул то, что сотворил, взглядом. Мда. Идиотизм полнейший.       Но поздно давать задний ход.       — Можешь смотреть.       Мой голос прозвучал неуверенно. Фейка, кажется, почувствовал это, повернулся так же нерешительно, глаза открыл только встав ко мне лицом. Поморгал, привыкая к свету — надо же, и правда закрыл их, какой послушный…       А потом распахнул их так, что я засмотрелся на яркое отражение огонька в его зрачках. Огромных таких — ещё бы, не каждый день такое увидишь: розовая поздравительная свечка, воткнутая в завёрнутый в промасленную бумагу эклер.       — С шестнадцатилетием тебя, щастья-здоровья, все дела, — буркнул я, не зная, куда деть руки (и вообще всего себя разом), и, когда мелкий пирожное всё же забрал, сунул их в карманы олимпийки.       Там мелочь позвякивала — я нервно перебирал монеты. Мы с фейкой сели на обмотанную изорванной изоляцией трубу, узкое сухое место под козырьком. Впереди, в заросшем кустами овраге, шумели листья, машины проезжали за ним, пищали в вышине птицы, и от этого тут, у нас, казалось ещё тише. Мелкий ел аккуратно, умудряясь не развалить всё и не обляпаться — вот точно фея, такие чудеса творит; догорающую свечку держал в пальцах, за пластмассовое основание, и глаз от неё не поднимал.       Я тоже смотрел на пламя, краем взгляда цепляя выглядывающее из растянутого рукава запястье, чёрную фенечку на нём, вцепившиеся в свечку тонкие пальцы… Фейка посмотрел на меня, когда она догорела. Грустно так, что я ему тут же всю оставшуюся пачку отдал — куда мне её, а этот пусть радуется.       — А кто ещё есть, кроме фей? — спросил ни с того ни с сего — ну не умею я так, чтоб аккуратно издалека, не моё это. Но на этот раз фейка отреагировал поспокойнее.       — Да много кто, — сказал, дёрнув плечом. — Папа вот у меня вампир.       — Эээ… И это как это так?       — Вот так. Папа — вампир, мама — фея, генетика — бессердечная сука.       Он слез с трубы. Сел возле неё, стал свечки в землю тыкать. Спину неестественно ровно держал; я смотрел на неё, на лопатки, потом ниже, где кофта обтянула рёбра — и не видно ничего так, если не знать… Коснулся языком зуба, потрогал острый край. А всё-таки едва верится до сих пор. Вот когда кофту ему задирал — верилось, ещё как верилось, аж сердце билось сильнее. А теперь хочется ещё раз посмотреть на крылья.       Но снова просить одежду задрать как-то… не очень.       — Так значит, фея, — проговорил я вслух. Не то чтобы ему, больше, кажется, для себя, но он ответил, вдохнув:       — Да, фея.       …это же можно считать за «я не против поговорить»?..       — И что ты умеешь, фея? — продолжил я, понадеявшись, что всё же можно. — Исполнишь три моих желания?       Мелкий ткнул в меня не глядя свечкой.       — Ты меня с рыбкой попутал.       — А ты объясни, и я не буду путать.       — Да ничего особенно интересного. — Он повернулся ко мне в профиль, вырвал пару травинок рядом с моими кроссовками. Стал пальцы загибать: — Сны навевать, цветочки выращивать, лечить немного. И ещё это… кхм…       А последнее пробормотал, отвернувшись, под нос себе. Пришлось наклониться к нему пониже:       — Чего сказал?       — Я сказал, что ещё умею… очаровывать.       Это слово, произнесённое его голосом, получилось каким-то… неудобным? Я его как будто не услышал, а подслушал; повертел его в мыслях, медленно выпрямился. Странное ощущение не покидало, но это… ладно. Понятно. Про такое просто странно с другим парнем говорить. Да ещё и тоном таким, тихим шёпотом — очаровывать…       Не важно. Мне в любом случае больше другое интересно.       — Лечить, значит… — Я подождал, пока мелкий кивнёт, и задрал рукав. — У меня твой укус так быстро прошёл, получается, потому, что я его твоими блестяшками испачкал?       Повязка разболталась, нетрудно было стянуть её ниже — кожа под бинтом открылась чистая, даже синяков не осталось. Хотя вот маленькие, на тех местах, где клыки впились…       Рассматривая запястье, я не сразу заметил, как фейка замер. Только когда понял, что он что-то слишком долго не отвечает, поднял на него глаза.       — Эй, — пихнул его легонько коленом. — Ты чего?       Но он лишь сжался ещё сильнее и спросил, не оборачиваясь:       — Пыльца с моих крыльев попала тебе в кровь?       Прозвучало опять как-то… или это у него голос просто такой? Слишком тихий и мягкий, никто из моих знакомых парней так не говорит, вот и кажется всё неправильным… Что он вообще там спросил?..       — Пыльца, — точно прочитав мои мысли, повторил фейка. Развернулся ко мне: — Она тебе в кровь попала?       По запястью словно снова то непонятное, почти пугающее ощущение разлилось — успокаивающее тепло и как будто чувствуется пульсация крови по венам… А ведь действительно, боль прошла тогда, стоило только дотронуться той рукой, которой я схватил его за крыло, и вода потом в сливе закручивалась красная и блестящая…       — Похоже, что так, — проговорил я, возвращая бинты на место, а то фейка на запястье странно уставился. — И что, это плохо? Ты ядовитый какой-то?       — Да нет, ничего такого… — нервно усмехнулся он, тут же отведя взгляд. — Там чуть-чуть попало, наверное, да?       — Я почти всё об штаны вытер.       — Хорошо…       Фейка открыл было рот что-то ещё сказать, но промолчал. Глянул на меня цепко, точно пытался что-то в глазах увидеть; правда, когда я ему головой мотнул — чего, мол, надо? — сделал вид, что вовсе и ничего. Отвернулся, и резко так, аж равновесие потерял. Упёрся рукой о землю:       — Ссс!       — Чего ты? — присел я на корты рядом. — На стекло напоролся? — Руку его хапнул и чуть не ругнулся уже — ну бля, ну смотреть же надо, куда руками лезешь!..       Но, увидев ладонь, хмыкнул — ничего не торчит нигде. Не кровит. Просто холодная, грязная ладонь.       — Не стекло. — Нездорово побледневший фейка как раз в себя пришёл, когда я на него недоуменно уставился. — Это просто… — Руку свою у меня отнял, отряхнул об джинсы. И отмахнулся, поведя плечами: — Из-за крыльев, короче. У меня сейчас возраст такой, что они быстро растут, поэтому болят сильно. Я даже таблетки пью иногда.       Просто так это сказал. Как будто и предположить не мог, что меня от этих слов совестью раздавит на хрен. А мне стыдно так стало за то, что схватил его тогда, — больно же, наверное, было, раз он даже кусаться полез… Наверняка ужасно больно, но фейка вроде не обижался ни капли. Ел себе спокойно пирожное, воткнул, примерившись, в землю очередную свечку — стало вырисовываться, что пентаграмму изображает.       Прикольный малый, я бы вот слово из трёх букв. Или, так сказать, образ.       — Чо это ты тут натыкал? Дьявола собрался вызывать?       Порешав, норм ли будет, я так и остался сидеть рядом. Фейка вроде не против был. Запихав в рот последний кусок, он слизнул крем с пальца, бумажку смял; я забрал её у него, засунул в щель между кирпичами, к фантикам, упаковкам от чипсов и презервативов.       — Не хочу дьявола. Ещё в пять лет пытался ему душу продать, чтобы он меня сделал не-феей. Не взял. Он правда зло.       Тыкнув последнюю свечку, мелкий окинул свою работу взглядом. Вздохнул… Я порылся в карманах: ну на зажигалку, чо. Зря старался, что ли.       — А что, феей быть как-то… это… непрестижно?       Ответа пришлось подождать — фейка, довольный, поджигал свечки. Прикрывал ладонью пламя от ветра, обжигался об него, тряс пальцами. Я у него зажигалку отобрал и огонь прикрутил.       — Спасибо, — кивнул он, забирая её. Дело пошло менее травматично. — Не то чтобы непрестижно, просто, ну… — Он вздохнул и пощёлкал зажигалкой просто так. Погрел над огнём пальцы. — Просто я парень, — сказал наконец, — и у меня торчат розовые крылья из спины. В блёстках. В подростковой среде, где юноши начинают активно бороться за лидерство, кто-то вроде меня стоит в заранее невыгодной позиции.       Я слушал, думая, что он точно вычитал это в какой-то книжке — и что у него слишком длинные ресницы, тощее тело, патлатая причёска, узкие запястья и ладони, стрёмный голос… Всё вообще в нём какое-то не такое, не то, что я привык видеть у пацанов, и с такими данными ему только пассивно за пидерство побороться. Вот для этого позиция что надо.       Наверно, был бы я помладше и варись во всей этой мистической каше с рождения, тоже бы поржал. А так ржать не хочется. Дыхание перехватывает, как представлю, что у него там, под кофтой…       Прикрыв на секунду глаза, я сделал глубокий вдох — и правда дышалось отчего-то тревожно. Порадовался, что сел чуть позади, потому что так удобно незаметно смотреть на фейку. А смотреть очень хотелось: он обхватил руками колени, мешковатая кофта обтянула его плечи, и он был так близко… Хотелось коснуться, провести от плеч до лопаток — почувствуются ли крылья? как высоко они сегодня перевязаны?.. Ещё бы разок посмотреть. И, может, дотронуться не через одежду. Они на ощупь такие были… Это нормально будет, если я попрошу?..       Гром прогремел далеко, но этот звук будто вздрогнул в груди, разогнал замельтешившие навязчиво мысли, и ничего сказать у меня так и не получилось. Облизав пересохшие губы, я отвёл взгляд от мелкого. Задрал голову: тучи темнели, сбивались в клубящийся мутный ком; внизу было тихо, но уже смутно.       На язык почему-то больше не шло ничего, и руки хотелось держать в карманах. Я перебирал там мелочь, смотрел, как оплывают разноцветные свечки. Недолго, правда: скоро заморосило, и они погасли. Фейка потерял к ним всякий интерес.       Ко мне, видимо, тоже.       — Мне домой пора, — сказал он, вставая. Накинул капюшон. Переступил с ноги на ногу… — Так тебе что от меня надо-то?       Пальцы в кармане сжались на монете, рёбра впились почти до боли, а я сначала и не понял, что за херня. Просто как-то вдруг заледенело внутри всё. Но потом дошло — страшно. Страшно, что он заметил всё это странное внимание — хотя оно не странное, это ты, блин, странный, с крыльями и пыльцой!..       — В смысле? — ровно проговорил я, взглядом уткнувшись в землю. Щекам стало горячо. А фейка, как назло, медлил ещё.       — Эм… — Было слышно, как он облизывается, подбирая слова. — В смысле, за молчание. Чем тебе заплатить?       — Ничего не надо, — сумев наконец разжать пальцы, выпалил я. И лишь потом подумал — а если бы крылья попросил потрогать, он дал бы?..       Ну да ладно. Стрёмно такое всё-таки как-то.       Да и дождь зарядил сильнее.       — Спасибо. — Фейка моих метаний явно не замечал. — Я всё думал, как плохо будет объяснять родителям, что я потерял деньги, которые они подарили, а ты… Меня, кстати, Влад зовут. А тебя?       — Славик, — на автомате ответил я и лишь потом понял, как это прозвучало. Надо было повзрослее как-то назваться, хотя бы Славой, а то он даже… улыбнулся? Серьёзно? Его мрачная мина это умеет?..       — Хм. Ну тогда пока, Славик.       Уголки бледных губ, кажется, и правда впервые за всё это время немного скользнули вверх, но я не успел этого рассмотреть — фейка ушёл, махнув на прощанье рукой. Гром прогремел ближе, и мне бы тоже пора было убраться, но я сел на трубу, вцепился в неё и заставил себя не рыпаться с места. И тем более не рыпаться в сторону… Влада. Сложно было пиздец — жгло внутри неприятное чувство, типа идиотского восторга и раздражения сразу. Бесило жутко: я такое не чувствовал никогда, не понимал, не хотел понимать и вообще сомневался, что мог.       Зато ясно понял другое: кажется, никакой турник мне от этой херни не поможет…