Ты... фея?!

      Вот это я, конечно, дал маху.       Вот это я не подумав — или подумав не тем местом, не о том и не туда. Ночь с фейкой в отеле — ага, отлично, всё будет нормально, казалось; но господи, мы будем в номере всего через каких-нибудь полчаса, и Влад там развяжет свои крылья, будет крутиться рядом, тянуться за поцелуями и прижиматься всем своим горячим-горячим телом, и никто нас не потревожит до самого утра…       Камушек из-под ног улетел в кусты с такой силой, что чирикавшие там воробьи разлетелись во все стороны. Я им вслед только руками развёл, мол, сорри, ребят, у меня нервы.       Я так, как перед ночью наедине с Владом, не волновался, даже когда Ленка, с которой мы сосались весь выпускной, пригласила меня на чай. А ведь это был мой первый чай в жизни!..       А ведь с Владом я ничего и краешком мысли… Нет, ладно, краешком я с ним немного чего, но потом бахнул для смелости стакан винца из домашних запасов, загрузил пару видео на телефон, закрылся в ванной, чтобы никто, не дай бог, не помешал просвещаться, — и уже через пять минут вылетел оттуда горящий до кончиков ушей и с прилипшим к языку бесконечным «бля, нет, нет!..». Потому что бля, ну нет. Я с Владом такое…       Да даже подумать об этом страшно.       Так что номер я забронировал с двумя кроватями. Теснющий, судя по фоткам, зато лишённый всякого налёта романтики: пустые белые стены, древние железные кровати, минимум мебели. Такое, чисто переночевать с коллегой в командировке. Дёшево и без слов показывает: вот, смотри, фейка. Я ничего с тобой сделать не замышляю.       Фейка, впрочем, про номер вообще ничего и не пикнул. Ссылку посмотрел, прислал улыбающийся смайлик и попросил в пятницу перед всем этим делом зайти к нему. «Я родителям сказал, что останусь у тебя ночевать, — написал он. А потом без объявления войны сообщил: — Папа хочет сначала тебя увидеть».       Я аж чаем, которым после тех видео отпаивал себя, поперхнулся. И тоже смайлик прислал. Какой первый под руку подвернулся — видно было плохо, перед глазами почему-то возникли кадры из тех фильмов про вампиров, где с жертвами расправлялись особо кровавым образом.       До сих пор мурашки по коже от одной мысли. Но деваться некуда, да? Фух, Слава, давай. Остатки смелости в кулак — и на съедение кровожадному фейкиному отцу.       Главное, почаще повторять себе, что номер с двумя кроватями взял. Тогда глаза не так сильно бегать будут — я ж ничего, ни краешком мысли!..       В прохладе подъезда запылавшие от смущения щёки, к счастью, перестали гореть. На пятый этаж я прокрался как вор — на цыпочках, прислушиваясь на каждом пролёте, чтоб, не дай бох, не запалил никто. Особенно Санёк — у него на глазах фейку из отчего дома красть ну совсем безумие. Не поймёт. Если уж я сам до сих пор не понимаю.       Странно всё это, наверное. На ночь в отеле — с парнем, недавно справившей шестнадцатилетие школотой, который едва целоваться научился, только-только распробовал, как это, когда прикасаешься к кому-то и позволяешь прикасаться к себе… Да и тьфу, блин, ну просто — с парнем! И всё у него там как у парня. Я ведь чувствовал, я даже сам трогал, прижимался поближе, зная, как это приятно, если там потереться…       Блин, вот опять. И о чём думаю… Под такие мысли и кнопку звонка нажать стыдно, не то что в глаза фейкиному отцу посмотреть. Но медлить нельзя; под трель звонка сердце забилось быстрее, звук приближающихся шагов показался оглушительным, щелчок замка — как выстрел в тишине!..       Дверь открыл, конечно же, фейкин папа. И взгляд у него был явно не дружелюбный.       — Я сейчас! — крикнул из ванной Влад. Зашумел феном.       Его отец молча пропустил меня в квартиру. Дверь у меня за спиной закрыл — резко так повернул защёлку, меня аж всего передёрнуло. И сложил руки на груди, встав так близко, что ноздри мне защекотал странный медицинский запах.       Так близко, что я вжался лопатками в дверь, сам того не заметив.       — Ну ты понял, Слава, — тихо, без лишних прелюдий начал он. — Не пить, не курить, с девушками далеко не заходить…       — Да что вы, какие девушки!..       — Хочешь сказать, вы действительно будете только вдвоём? — Он поднял бровь, недоверчиво наклонив голову. — И это не одна из тех вечеринок, когда вся молодёжь округи набивается в одну квартиру и творит там всякий беспредел?       Мозг напряжённо забарахлил, выискивая правильный ответ, но чуйка подсказывала: оба возможных ответа неправильные. Можно лишь слегка сгладить последствия, если выбрать тот, который фейкиному отцу не понравится чуть меньше. Так что я поглубже вздохнул и проговорил:       — Н-нет? В смысле… мы просто у меня посидим, в комп поиграем…       — Слав. Головой отвечаешь.       Я готов был поклясться, мне не показалось, что на долю секунды у него на пальцах появились длинные холодные когти. На одно короткое прикосновение к моей беззащитной шее — и исчезли, когда он, царапнув по бьющейся под кожей артерии, снова сложил руки на груди.       Не отрывая от них глаз, я спешно покивал. В горле пересохло — ха-ха, у него, наверное, тоже, от жажды моей испуганно бегущей по венам крови… Он выглядел так, словно на самом деле на это способен — бледный, с впалыми сероватыми щеками, нечеловечески острыми скулами и почти чёрными от расширившихся зрачков глазами. Впечатление не смягчала ни домашняя одежда, ни далёкая от готических замков обстановка. Больших трудов стоило убедить себя, что всё дело в палящем который день подряд солнце и что в обычных квартирах обычных панельных пятиэтажек вампиры никого не кусают.       Впрочем, волшебные феи в таких квартирах тоже не живут. Ну, так я думал когда-то, но вот же как ошибался, оказывается…       Звонок в дверь раздался, когда молчание между мной и фейкиным папой можно было ложкой черпать. Резануло по нервам — вздрогнув, я отскочил в сторону за мгновение до того, как бледная рука метнулась к замку. Причём с такой скоростью, что сразу стало ясно: в случае чего никакая воспитанная спортом реакция мне не поможет.       — Здра… — Я запнулся и, окинув вошедшую взглядом, неуверенно договорил: — …вствуйте?       Просто она на «здравствуйте» не тянула. Тоненькая, с чистой белой кожей, в длинном сиреневом платье, разлетающемся от каждого движения, вся такая лёгкая и светлая, как из детской книжки про…       Про фей. Ах, ну да, точно.       — Привет. — Она улыбнулась мне, и весь нагнанный фейкиным папой страх вмиг рассеялся. — А ты у нас Слава, да?       — Ага, — только и смог вымолвить я, сбитый с толку таким контрастом. Надо же, и как они вообще сошлись-то, ведь две противоположности, точно! — Рад знакомству.       — И я. Можешь звать меня просто Ирой.       Рука у фейкиной мамы оказалась тёплая. Хрупкая — страшно дотронуться, и я своей грубой лапой пожал её совсем легонько, почувствовав в ответ такое же невесомое прикосновение.       — Хорошо там повеселитесь, но сильно не шалите. — Ира усмехнулась, но вдруг нахмурилась. — Что это тут у тебя?       Уже было отпустив мою руку, она поймала её за кончики пальцев и развернула ладонью вверх. Запястье кольнуло болью под её цепким взглядом: это же то, за которое Влад меня цапнул… Но укус ведь зажил, никаких следов не осталось. Неужели она всё равно что-то почувствовала?..       Впрочем, в следующую секунду её глаза снова стали светлыми и беззаботными.       — Хмм… Показалось, наверное. Не бери в голову, — пожала она плечами. Потом наконец повернулась к мужу: — А как твоё самочувствие?       Тот лишь отмахнулся и забрал у неё пакет. Через целлофан смутно угадывались макароны, пакет молока, йогурты и всякие овощи… Обычный набор, никаких кровоточащих свиных сердец или ещё каких ужасов.       Обычная семья, живущая, наверно, обычной жизнью. По крайней мере, выглядело всё так: фейкин папа ушёл на кухню, разбирал там пакет, хлопала дверца холодильника; мама скинула туфли и прошла в комнату, что-то напевая себе под нос. Фейка притих за дверью ванной, фен у него больше не гудел. Скоро выйдет, значит.       — Влад? — шёпотом позвал я, надеясь, что он тоже прислушивается ко мне.       Не прогадал.       — Я скоро. — Он вздохнул. Потом послышался шелестящий звук, который я теперь узнаю всегда — это он встряхнул крыльями и сложил их ровненько за спиной. — Я уже бандаж наматываю.       — Угу. Не торопись там…       — Тебе, может, чаю пока налить?       На голос фейкиной мамы я обернулся — и затаил дыхание. Замер, во все глаза глядя на то, как плавно двигаются у неё за спиной золотистые крылья, выпущенные через вырез на домашнем платье. Они были длиннее, чем у Влада, переливались и сверкали, и да, это было очень красиво, но сердце замирало не от этого — оттого, как сжало его чувством, что эти люди доверились мне. Мне, какому-то незнакомому парню с девятью классами образования, который пару часов назад гайки в шараге крутил, руки еле отмыл от масла и стоит тут, два слова нормально связать не может.       — Да не стоит, спасибо, — пробормотал я; голос прозвучал неожиданно вежливо, будто не мой вовсе. — Влад сказал, что он уже скоро.       В ответ получил «как хочешь» и ещё одну улыбку, от которой расправились плечи и легче стало дышать. Незнакомое ощущение — хочется быть лучше, когда такое происходит. Быть честнее, добрее, правильнее. И хоть мне нельзя многое сказать этой семье открыто, но хотя бы про себя я должен пообещать: я вашего сына ни за что не обижу.       Влад вышел, когда это обещание, повторенное несколько раз, прочно отпечаталось в мыслях.       — Привет, — сказал, старательно поправляя чёлку.       Волосы у него распушились от фена, щёки покраснели. Глаза блестели — он отводил взгляд и опускал голову, и чёлка снова падала на лицо, и снова её приходилось смахивать нервными пальцами…       Ну хоть не один я тут разволновался. Аж полегчало как-то: фейка, вон, тоже переминается с ноги на ногу, джинсовые нитки вытягивает из прорези на бедре, на меня не смотрит совсем.       — Уже уходите?       Его отец словно из пустоты появился рядом. Хлопнул меня по плечу — воздух вышибло из лёгких, и холодком так ощутимо повеяло, как это называется… могильным?..       К счастью, фейкина мама быстро разрядила обстановку.       — Повеселитесь там. — Поправив недовольно простонавшему Владу капюшон, она бросила взгляд на часы. — Отзвонись мне в… А что, в часах батарейки сели? — И, цокнув языком, вдруг расправила крылья, поднялась на цыпочки, оттолкнулась…       — Я так тоже смогу. Когда они дорастут, — фыркнул Влад, проследив мой наверняка охреневший взгляд. — Чуть-чуть подлетать все феи умеют.       А его мама, зависнув в воздухе на пару взмахов крыльями, сняла часы со стены и унесла их на кухню. В лёгком ветерке от её полёта кружилась золотая пыльца.       Пока я офигевал, Влад подхватил свой рюкзак, грозно глянул на папу, за футболку дёргая меня к себе, и решительно пошёл к двери.       — В десять позвоню, — сказал, выпихивая меня в подъезд. — Всё, пока.       И в подъезде, между пролётами, там, где никто не увидит, прижался губами к моим губам.       …В себя пришёл я только уже в автобусе. Очухался от строгости фейкиного папы, тёплой приветливости его мамы. От того, как открыто они показали мне, кто они есть: у него острые когти и ледяной чёрный взгляд; у неё золотые крылья, блестящие, сильные…       Голова перестала кружиться от внезапного поцелуя. Такого требовательного, обещающего — и такого, вот блин, короткого!       — Нам минут пятнадцать ехать, — шепнул я Владу, наклонившись на повороте. Как можно ближе, чтобы носом в пахнущие шампунем волосы ткнуться — и будто бы ни при чём, это по инерции занесло.       — Ага. — Влад поёжился, вжимая голову в плечи. — Я посмотрел по карте. Ну щекотно же, Слав!       В почти пустом салоне его смех заглушило шумом двигателя. Никто на нас не смотрел — съехав по сиденьям как можно ниже, чтобы укрыться за спинками впереди, мы тискались совершенно бессовестно и безнаказанно.       Совсем тормоза срывало это особенное чувство — когда не дотерпеть, даже если знаешь, что всего через какую-то четверть часа мы останемся наедине.       — В магазин уже там зайдём, хорошо? Чтобы знакомых не встретить. — Я поймал руку Влада, и он, немного повредничав, раскрыл ладонь. — Там всё необходимое купим.       — А что нам надо купить?       Пальцы у него были влажные и прохладные — ну точно нервничает, хоть и пытается не палиться. Сжав их и легонько погладив, я принялся загибать их по одному.       — Еду какую-нибудь. Что-нибудь попить. И, может, настолку возьмём? Я вчера подхалтурил немного с Саньком на складе, так что пара тыщ на развлечения у нас есть…       — Слава.       — А?       На очередном повороте Влад прижался ко мне плечом. На свои загнутые пальцы придирчиво посмотрел — и, закусив губу, взял меня за руку.       — Ты думаешь, нам надо настолку? — Несмело так взял, медленно переплетая пальцы с моими. Добавляя безобидным на первый взгляд словам чего-то такого, что я, облизнувшись, приоткрыл рот — воздуха стало не хватать.       — Нам всё-таки весь вечер нужно чем-то заниматься, — прошептал, стараясь говорить как можно спокойнее. Но голос просел, и сбивчивые объяснения, кажется, сделали всё лишь хуже: — В смысле, и ночью тоже. И утром. То есть я имею в виду всё время, пока мы не будем спать…       — Хм…       Ответить Влад не успел — на остановке в салон ввалилась шумная компашка, рассредоточилась по всему автобусу, и нам пришлось отлепиться друг от друга до самого конца поездки.       Что значило это «хм», я понял в магазине. Мимо островка с играми Влад меня протащил на буксире, вцепился в лямку моего рюкзака и втопил к продуктовому — никакие возражения не помогли.       Там с умным видом завис перед полками с алкоголем.       — Не-а. — Видимо, детские развлечения его этим вечером не устраивали. Его тянуло к взрослым — благо у меня на этот счёт были крайне доходчивые инструкции. — Не-не-не, даже не думай.       — Ну почему?       — Потому что твой папа откусит мне голову.       — Прям совсем-совсем нельзя ничего алкогольного?       — Выбирай: квас, кефир, кумыс.       Пока я раздумывал, как бы так его оттащить, чтобы не задеть болящие плечи, он надулся и сложил руки на груди. Один в один его папа-вампир, разве что желание вызывал не смотаться подальше в ужасе, а подойти поближе и обнять со спины.       — Тебя с бутылки пива тогда унесло, так что и не проси. — Схватив в итоге за капюшон, я потянул фейку к фруктам. — Вот, давай лучше здесь что-нибудь возьмём. Что хочешь?       Но в ответ имел счастье наблюдать лишь поджатые губы и насупленный взгляд. Побуравив меня им, Влад принялся ковырять носком кеда стыки между плиток. Еле заметно пожал плечами, мол, что хочешь, то покупай, и перспектива остаться без головы, только бы не видеть этого, разом стала не такой уж пугающей.       — И зачем тебе алкоголь, а?       — Хочется. Я же напиваться не буду. Просто немного, чтобы, ну, знаешь, расслабиться…       — В смысле расслабиться? А просто так ты со мной, значит, не расслабленный? — ляпнул я — и в ту же секунду прикусил язык. Потому что Влад залился таким румянцем, так резко отвернулся, завесившись чёлкой, что у меня аж самого румянцем по щекам полыхнуло.       Неужели он до сих пор настолько меня стесняется?       — Ладно, ладно, чего ты, — прошептал я, подходя к нему ближе и слегка задевая по краю футболки. — Если так хочешь, возьмём что-нибудь. Но ты выпьешь буквально пару глотков, договорились?       Влад обещающе покивал. Пива на этот раз не захотел, уболтал на вино — разливное, са-а-амую маленькую бутылку, но крепкое, зараза, красное сладкое. И фруктов набрал, сладостей каких-то, газировку из холодильника и замотанные в целлофан бутеры…       Пакет внушительный набрался на кассе. И время, когда мы подошли к отелю, незаметно подвалило к девяти: небо порозовело, солнце только-только закатилось за крышу, и обычное панельное здание казалось волшебным под золочённой последними лучами черепицей.       Влад на него во все глаза смотрел, не решаясь ступить на подъездную дорожку.       — Фей? — Ветер трепал ему чёлку, вокруг шелестели высокие клёны, и вечернее тепло просачивалось в грудь с каждым вдохом. Я поймал тёмную прядь между пальцев, подёргал слегка: — Ну чего ты. Я же ничего страшного с тобой там не сделаю.       — А я ничего и не боюсь, — фыркнул Влад. — Задумался просто.       И решительно, вперёд меня, двинул ко входу.       Перед ресепшеном, правда, притормозил и взволнованно схватил меня за рукав. Но зря нервничал — девушке куда интереснее был её телефон, чем непосредственные обязанности, и она лишнего взгляда на нас не кинула. Попросила мой паспорт, пощёлкала что-то на мониторе и отправила нас в номер.       Он на последнем этаже оказался, окнами на закат. Комната под крышей нагрелась, душный воздух замер в ней вязким киселём, и шторы, тёмные и плотно задёрнутые, превратили и без того тесное пространство в угрюмый склеп.       Я смотрел на Влада и совершенно не понимал, отчего при виде этой комнатушки у него так заблестели глаза.       — Мне нравится! — с восторженным шёпотом повернулся он ко мне, когда за нами захлопнулась дверь. — Слав, спасибо.       — Перестань, не за…       Закончить фразу не получилось. Да не очень-то и хотелось — губы Влада прижались к моим, и всё, чего не хватило там, в подъезде, он охотно мне отдавал. Он как будто долго-долго терпел и теперь, дорвавшись, спешил сделать всё и сразу. Мягко прихватывал мои губы, лизал их прохладным от быстрого дыхания языком, лез им внутрь и, торопливо попробовав там всё, снова впивался в губы, всё настойчивей и упрямей. На загривке моём руки сцепил, наклоняя к себе, сам вытянулся весь, притёрся, и в духоте закружилась голова, а тело хотело одного — прижать фейку к ближайшей поверхности, вдавиться в него как можно сильнее и целовать, целовать, целовать; я подхватил его под удобно прогнутую поясницу, притиснул ближе, шагнул к стене, чтобы уж точно ни одной частью тела не отстранился, и лишь в последний момент опомнился — крылья!..       — Блин, прости! — От растерянности дёрнув Влада к себе, я обхватил его лицо ладонями и заглянул в глаза: — Больно?       Но не увидел ни набежавших от боли слёз, ни морщинок, собравшихся от попытки её стерпеть. Влад медленно моргнул, размазывая по блестящим радужкам мутную пелену, и глотнул воздуха широко распахнутым ртом.       — Жарко…       Даже через все слои бинтов и одежду чувствовалось, как колотится у него сердце. А когда он снова потянулся к моим губам…       — Хэй, Влад… — Я коротко чмокнул его, мазнул поцелуем по щеке, стараясь поласковей отстраниться. — Вла-а-ад. Подожди.       — Почему?       — Ну зачем же вот так, у двери… У нас впереди вся ночь, и весь номер в нашем распоряжении.       Щёки под моими ладонями полыхнули — в полумраке я не видел, но хорошо чувствовал, как прилила кровь к лицу Влада. И тогда запоздало понял, как прозвучала моя последняя фраза.       — То есть… — Руки я отдёрнул так, словно обжёгся. Мне, впрочем, так и казалось: жаром пробрало до кончиков пальцев. — Я не имел в виду…       — Да, ты прав. — Влад зажато усмехнулся, кажется вовсе не слушая мои оправдания. — Ха-а, как же жарко…       Убрав прилипшие ко лбу волосы, он прошёл в номер. Скинул рюкзак у ближней кровати, плюхнулся на неё и стал качаться, отталкиваясь ногами, — матрас тихо, но отчётливо заскрипел.       — Откроешь окно, Слав?       Это был безобидный звук, лёгкий, как когда ребёнок прыгает на кровати, но слушать его было так неловко… Слышалось в нём другое, совсем не детское, и, тряхнув головой, я поспешил к окну. Глоток свежего воздуха был как нельзя кстати.       — И шторы раздвинь, — услышал я за спиной, и скрип сменился осторожными шагами.       — Может, не надо? Вдруг тебя кто-нибудь увидит?       — А я не буду подходить к окну. И свет мы включать не будем.       Влад остановился прямо за мной — спрятался, — лбом уткнулся в плечо.       — Надоело за шторами сидеть, — пробормотал, горячо выдыхая мне в тонкую ткань футболки. — Родители вечно перестраховываются, так хоть тут…       И я дёрнул занавески в разные стороны.       Комната покраснела. Стало светло и ярко, и Влад потёрся носом о мою шею, будто в этом было гораздо больше моей заслуги, чем на самом деле. Я открыл окно, а потом настежь распахнул балконную дверь. Вот так, пусть будет как можно больше внешнего мира, шумного и живого.       Когда я обернулся, Влад уже залез обратно на постель. Прямоугольник света упал на изножье кровати, и он, скинув под неё кеды, сел в изголовье, забравшись с ногами.       — Здесь меня не будет видно, — сказал, устраиваясь в синеватой тени. — Развяжешь мне крылья?       Он прекрасно справился бы и сам, но попросил меня, и хотя я и раньше трогал его бандаж, сейчас эта просьба казалась такой интимной. То, как он стянул футболку и положил на колени, как подвинулся, освобождая мне место рядом, как доверчиво повернулся спиной и замер, спокойно опустив плечи… Всё это нагоняло волнения, и, пока пальцы привычно возились с его бинтами, у меня впервые появилось ощущение, словно я его раздеваю.       А Влада ничего не смущало. Влад благодарно выдохнул, когда я закончил с его повязкой. Со стоном пошевелил крыльями, упал на постель и потянулся, поворачиваясь набок; крылья с шелестом смялись о простынь.       Я встал с кровати, давая ему больше свободы.       — Не опасно оставлять здесь твою пыльцу?       — Осыпавшись с крыльев, она скоро потускнеет и развеется пылью. Волшебство не вечное. — Влад странно улыбнулся мне, словно ребёнку рассказывал прописные истины, но тут же легкомысленно дёрнул плечом: — Ничего, если я не буду одеваться? Так жарко…       И потянулся, перевернулся на живот, закрыл глаза… Все эти шорохи постели, его разморённое дыхание, ленивые движения его крыльев пришибли меня к месту и заставили в растерянности кусать губы. Потому что… и вот как теперь? Что с ним делать-то? Почему он валяется передо мной так, словно на прочность проверяет?!       Господи, ну зачем я согласился…       — Слава. А почему ты в последнее время замороченный стал?       От неожиданности в голове вмиг наступила тишина. Я похлопал глазами и вымолвить смог лишь:       — А?       — Ну, тот твой друг, который мой сосед, — объяснил Влад, — он сказал, что ты стал замороченным. Когда я в крапиве прятался, помнишь? И про Аню ещё говорил, — привстав на локтях и подняв на меня взгляд, добавил он. — Тебе нравится она, да?       Так просто это сказал. И голову ещё наклонил, с любопытством рассматривая меня… Он совсем ничего не понимает, что ли?!       — Нравилась.       Собственный голос резанул по ушам, и, поморщившись, я подсел к неуверенно заломившему брови Владу.       — Она мне нравилась. Раньше, — сказал. — Сейчас уже нет.       — Совсем не нравится?       — Да всё равно мне на неё как-то. Анька и Анька. Я о ней просто не думаю.       — А о ком?       Влад ровно две секунды моего взгляда выдержал — и уткнулся лицом в подушку. Кровать тихо скрипнула, когда я наклонился к нему, чтобы шепнуть на ухо:       — Ну, понимаешь… О тебе думаю.       Он замер и затих, ни слова в ответ не пискнул. Только крылья слегка раскрылись, медленно так, будто он это не нарочно. Как раз достаточно, чтобы ладонь прижать между лопаток, провести ниже, по тонкой линии позвоночника до места, где по обе стороны от него ямочки, и снова вверх, заводя руку под крыло, и какая же бархатистая его кожа в пыльце…       И как же приятно он отзывается, вздыхает глубоко, пальцами наволочку комкает. Вот так сидеть с ним хорошо. По спинке гладить — это безобидное, это можно. Особенно исполосовавшие рёбра красные отпечатки бинтов; я провёл по ним пальцами, словно разглаживая, и Влад приподнял крылья, и нечеловеческие мышцы шевельнулись на его лопатках, странные и красивые.       Им я тоже внимание уделил. Как только мог осторожно: сперва, чуть прикоснувшись, сразу отдёрнул руку, но фейка ничего не сказал, и тогда тронул смелее. Дольше, аккуратно массируя ту часть, где непривычные сильные жгуты вплетались в гладкую спину…       — У тебя пальцы такие шершавые.       — Ну уж какие есть, — усмехнулся я, круговым движением обрисовывая основание крыла, — работа в мастерской, извини уж…       — Нет, мне нравится. Приятно.       Он улыбнулся мне, наконец перестав прятать лицо в подушке, лёг на неё щекой и стал следить за мной из-под прикрытых век. Не скрываясь, окинул внимательным взглядом всего и уставился на плечо.       Там татуировка выглядывала из-под рукава, и вдруг очень захотелось натянуть его пониже.       — Это ты для неё сделал, да? — Влад забрался пальцами под него, обвёл сердце по контуру, слегка царапая. — Для Ани? — И, не дожидаясь ответа, полез ладонью выше. — Смотри, у тебя тут уже граница загара появилась…       Что-то интересное нашёл в этом контрасте светлой и смуглой кожи, видимо, потому что даже поднялся и сел, подобрав под себя ноги. Придвинулся близко, лицом к лицу — сразу захотелось целоваться, но я собрал все остатки сил и оторвал взгляд от его губ.       В глаза посмотрел — и потерялся. Ни дешёвого номера не осталось, ни скрипящей кровати, только потемневшие серые радужки и в широких зрачках блики горящего за окном неба.       — Можно?       Влад будто держал меня этим взглядом, неуверенно нащупывая подол моей футболки. Держал, когда смял его в пальцах. Неотрывно, не моргая смотрел, пока тянул его вверх, медленно, осторожно, и тёплый ветер коснулся моего живота, коснулся груди, рассыпая мурашки по вспотевшей коже…       Я поднял руки, чтобы Влад мог стащить футболку полностью. Если ему хочется, то можно, конечно. Главное, не стушеваться совсем от внезапно нахлынувшего стеснения.       — У тебя красивые мышцы.       Только вот он успокоиться ни капли не помогал. Положил раскрытую ладонь мне на живот, горячую такую и лёгкую; мышцы пресса рефлекторно поджались. Засмеялся надломленно:       — У меня таких нет совсем, да?       — Тебе и без них хорошо.       Я правда так думал. Смотрел на его совершенно плоскую грудь, с рельефом рёбер посередине, на руки тонкие, на поджатый, с еле заметным прессом живот и думал, что это всё очень так, как он говорил… эстетично. В башке при взгляде на это всё сразу появлялись какие-то цветы белые и первые весенние бабочки — ха, понимание красоты на уровне дошкольника, но мне было плевать. Мне нравилось.       Мне так нравилось, что руки при себе держать невозможно было. Хотелось касаться, хотя бы чуть-чуть, несерьёзно, и я провёл костяшкой по вздрогнувшему от этого животу. Он такой твёрдый был, горячий-горячий, а Владу, наверное, было щекотно — он рассмеялся и перехватил меня за запястье. Потом взял за руку. Вдруг посерьёзнев, крепче вцепился…       — Слава, — прошептал, уставившись себе в коленки, — а тебе парни раньше нравились?       Его пальцы ослабли, и уже я приложил усилие, чтобы не отпустить его руку. Слово, которое было честным, отчего-то казалось неправильным:       — Нет.       Влад на него вдумчиво покивал. Набрал побольше воздуха в грудь, но лишь выпустил его бесшумно, словно сдулся, так ничего и не произнеся. А я никак не мог понять, что нужно сделать: что-то сказать? обнять его? пощекотать, чтобы рассмеялся? почему он такой… как те выпавшие из гнезда едва оперившиеся птенцы, которых так жалко, но так страшно к ним прикоснуться, и совсем не знаешь, как им помочь?..       Так и не решил ничего. А потом прозвенел будильник.       — Ох. — Влад сразу засуетился, отнял у меня свою руку, полез в рюкзак, свесившись с кровати. — Надо позвонить маме. Блин, ну почему я должен отчитываться…       Матрас закачался от его возни, и приятно было чувствовать её, даже не трогая фейку. Приятно видеть, как он парится из-за обычных подростковых проблем, а не молчит из-за чего-то, что и сам, кажется, не понимает.       — Мам? Да, привет. Всё в порядке, я… не забуду поесть, ну что ты со мной как с маленьким!..       Мелкий он ещё всё-таки. Это ворчание напускное, из-за такой ерунды, звонок этот контрольный — ну мило же. У мальчиков вообще с этим вроде проще, быстрее проходит стадия вездесущей опеки, я вот сказал, что ушёл на ночь, и мать рукой махнула, иди, мол, и мусор выброси по дороге. А его ещё контролируют.       А я его в отель привёл, блин. Да, пускай по его просьбе, но… Чем мы тут вообще будем заниматься? Настолку он не захотел, вина захотел, боже, это точно наказание мне за то, что сам в его возрасте выбор делал в пользу второго!..       — …да, да, конечно. Пока, мам.       Договорив, Влад ещё немного посидел с телефоном в руках. Неосознанно, кажется, понажимал на кнопку блокировки, то освещая свои коленки голубоватым светом, то снова прячась в тень. Лишь потом убрал его в рюкзак и поднял взгляд на меня.       — Вот и всё, — усмехнулся тревожно. — Мы на всю ночь одни.       Долго, правда, в глаза мне смотреть не смог. Опустил голову, плечи ссутулил, руками себя обхватил, словно только сейчас осознал, что сидит передо мной полуголый.       Свет соскользнул с края кровати и растаял, но тепло не ушло; лёгкий тюль надувался пузырём на ветру. Там, у распахнутого балкона, солнце ещё светило, прямо на брошенный под окном пакет — Влад попросил вина, и бутылка, когда я коснулся её, была теплее, чем следовало бы.       Тёплое вино быстрее пьянит. А это ещё оказалось сладким, приятно греющим горло; сделав небольшой глоток, я плеснул в стакан и, подумав, закрутил крышку. Пить не хотелось. Хотелось быть трезвым и полностью отдавать себе отчёт.       — Вот, не пей просто так, — сказал я Владу, отдавая стакан вместе с пачкой печенья. — Закусывай, ага?       А он взял и хапнул разом пару больших глотков, вытер губы рукой и уставился на меня. Зачем, мол, мне и так хорошо.       — Вкусно, — улыбнулся, прижимая стакан к губам. — А ты не будешь?       Многовато я ему, походу, налил… Но переигрывать было поздно — стоило мне потянуться к стакану, как фейка прижал его к себе, едва не облившись. Представив, как выглядело бы красное вино, стекающее по его бледному животу, я решил, что ладно. Пускай допивает уж, там ещё максимум пару раз приложиться осталось.       — Ну хотя бы не куришь больше, на том спасибо, — вздохнул я, подсаживаясь к нему. — Не куришь ведь?       Фейка помотал головой. Даже от пары глотков его щёки раскраснелись, глаза заблестели, и, когда он вместо того, чтобы растянуть остаток вина и похрустеть печеньками, допил всё залпом, я возмутился:       — Эй, куда так быстро?!       Только что толку уже. Стакан опустел, фейка отставил его на тумбу возле кровати.       — Я не напьюсь с полстакана, — отмахнулся он от меня. Нервно усмехнувшись, добавил: — Разве что самую малость.       Но злиться на него было невозможно.       — Ладно, до дома протрезвеешь, — попытался я успокоить себя. Закрыл глаза, массируя пальцами переносицу, да так и замер, потому что кровать скрипнула, качнулся матрас… Влад вдруг почувствовался совсем рядом, тёплое, шумно дышащее создание, а потом его руки робко опустились мне на бедро. Обе ладони сразу, одна рядом с другой, припечатали к постели и несмело потёрли в безопасной зоне чуть выше колена.       Под веками сразу звёздочки заметались и, когда я открыл глаза, сверкнули в потемневшем воздухе — ха, ну вот, в голову и без всякого алкоголя дало… Влад всё ещё ёжился немного, сводил локти перед собой, закрываясь, и его ключицы выпирали так, что их очень хотелось потрогать. Я потянулся к одной, стёр налипшую пыльцу большим пальцем; ладони на моей ноге дрогнули.       Мы с фейкой замерли. Я знал, нужно сказать что-нибудь типа «хэй, чем займёмся?» или ещё какой разговор завести, потому что каждая секунда молчания приближала нас к тому, в чём слова не нужны и к чему я, честно, вовсе не хотел сводить этот вечер. Но Влад молчал, и я молчал, и мы оба ждали, когда кто-то нарушит либо молчание, либо оберегающую от глупостей неподвижность.       Ну и, что ж. Глупости — это всё-таки по моей части…       Влад подался вперёд, стоило слегка к нему наклониться. От него пахло ягодами, губы его были влажные от вина, язык — сладкий; мы целовались неглубоко, мягко, подолгу прижимаясь друг к другу губами, и лишь начавшее сбиваться дыхание Влада заставило меня притормозить.       Отстранившись, я во все глаза уставился на него. Он больше не закрывался, его руки расслабленно устроились у меня на плечах, колени разъехались для лучшей опоры. Я убрал волосы с его лица, прочёсывая гладкие пряди, улыбнулся в ответ на разнеженный стон, коснулся сомкнутых век, приоткрытых губ… Он был такой красивый…       …а как он выглядит, когда ему совсем хорошо?..       И нетерпеливый — следующий поцелуй потребовал, прикусив мою нижнюю губу. Темнота и уединённость, кажется, сорвали ему тормоза, и мне ничего не оставалось, кроме как позволять ему делать всё, что ему захочется. Давать ему вести, разве что отвечать на укусы и поцелуи, иначе это точно вышло бы из-под контроля.       И так чуть не вышло, когда он, наигравшись с моими губами, вдруг жадно облизнулся — и впился зубами мне в шею.       — Ха… Вампирская сущность проснулась? — хрипло посмеялся я, но тут же осёкся, потому что… Чёрт! А острые у него зубки — он не укусил больно, лишь скользкие от слюны клыки царапнули кожу, и меня повело на инстинкте: схватить, повалить, под себя подмять!.. Только нельзя — у него крылья болят, так что вот так, аккуратно, на себя его затащить, упав на спину, и спутаться ногами, стонами, притереться кожа к коже… Обнаглеть и сунуть руки ему в задние карманы джинсов, сжать пальцы на напрягшихся ягодицах, подтягивая его выше, чтобы удобнее было целоваться… чтобы проехался твёрдым уже членом по моему…       От такой близости Влад хныкнул мне в шею и… назвал моё имя? Показалось, он так просит перестать, но влажное прикосновение языка к коже, долгое, чувственное… Это ведь значит «да»? Влад шептал что-то, неразборчиво и оборванно, но не пытался ни вырваться, ни слезть с меня.       Ну и как вести себя хорошо, когда ему так хочется, чтобы я вёл себя плохо?       — Хэй, Влад. Всё в порядке? — Когда он едва слышит меня, потерявшийся в ощущениях, и невозможно перестать прикасаться к нему, целовать его, подставляться ему под укусы. Когда он шепчет только:       — Ещё… — И уже сам движет бёдрами, чутко уловив темп, каждым толчком притискивает меня внизу к кровати так сильно. И ничто, кроме этого удовольствия, не волнует, бесит лишь, что пуговицы на джинсах цепляются друг за друга, что плотная ткань на ширинках давит больно…       Да на хер всё!..       — Так. Только не пугайся, — шепнул я — и Влад, конечно же, испугался. Насторожился, замер на мне, в плечи мои вцепился. И вот я хотел втихаря, чтобы всё как-нибудь само собой, но почувствовал, что лучше предупредить: — Я тебе штаны сейчас расстегну, хорошо?       Хватка на моих плечах стала крепче; член у Влада в штанах как будто бы тоже, и дёрнулся так плавно и сладко, наверняка потёк вязкой мутной каплей… Влад не сказал мне ни «да», не кивнул даже, но стоило просунуть руки между нашими телами, приподнялся немного и смиренно ждал, пока я трясущимися пальцами расстегну ему ширинку.       Ну и себе тоже тогда заодно.       И штаны с трусами спущу.       И, по-хорошему, на фиг вообще штаны — какой от них толк уже, только мешаются!..       Из своих джинсов я кое-как выпутался, целуясь, потом Владу стянул побыстрее, чтобы он засмущаться не успел, и шептал ему я не смотрю, не бойся. Не смотрю-не смотрю-не смотрю; вспышкой мигнул мир вокруг — прогретый солнцем воздух, влажный ветер, синие сумерки, далёкий шум города… — но снова исчез, когда фейка обнял меня и потянул к себе. Я лёг на бок, он устроился рядом со мной, такой невероятно голый, прилип ко мне близко-близко, крылья прижал к спине.       — Всё хорошо. — Я погладил его по ним, приласкал судорожно напряжённые мышцы у основания — не волнуйся, ты ничего плохого не делаешь, и я не сделаю тебе больно.       Я готов был хоть вечность так лежать, успокаивая его и расслабляя, но он первый сделал следующий шаг. Шумно глотнув воздуха, отодвинулся — и юркнул рукой между нашими животами.       — Охх… Большой, — выдохнул нервно, положив ладонь мне на… Блядь, Влад! Я стиснул зубы, охреневая и очень жалея, что фейка, в отличие от меня, о своих действиях не предупреждает.       — Да не такой уж…       Мой голос прозвучал хрипло. Я отчётливо чувствовал, как запястьем Влад стирает с головки смазку, как кончиками пальцев прихватывает ствол по бокам и скользит к основанию, и снова выше, привыкая к ощущению чужого члена в своей руке. Он почти не касался меня, чуть задевал и сразу отдёргивал руку, дразня и возбуждая ещё сильнее, но даже затуманенным разумом я осознавал: нужно дать ему время. И терпел, хотя казалось, что скоро я и от таких робких прикосновений кончу, и так тянуло уже просто подрочить и себе, и ему, что пришлось убрать руки ему за спину — подальше от опасной зоны, вот, лучше под крылья их запустить, и ни-и-иже…       — Охх… Я… — Влад вдруг дёрнулся и убрал руку. Вывернулся из объятий. — Подожди!       И резко сел на кровати, закрыл лицо руками. Его прошибло мелкой дрожью, но, когда я подорвался его успокаивать, он лишь головой помотал и заговорил сбивчиво в ладони:       — Я думал, что выпью и стану смелее, но все мысли спутались… Слав. Я тут купил… И, наверное, надо…       А потом прикрылся одеялом и подполз к краю кровати. В рюкзак свой полез, завозился там и через несколько секунд положил на одеяло передо мной… то, что я был бы рад не разглядеть в темноте. Но зажёгшийся за окном фонарь не оставил шансов.       Смазка и презервативы. Ага. Так…       — Капец как стыдно было покупать это всё. — Влад громко и резко рассмеялся. — Думал, сквозь землю провалюсь прямо там, в аптеке…       Он явно храбрился передо мной, сам схватил пачку презиков, попытался содрать с неё плёнку — уронил и снова принялся вертеть в плохо слушающихся пальцах…       — Влад. — Подсев ближе, я накрыл его руки ладонями. Подержал их в горсти, пока он не затих. И, кашлянув, осторожно спросил: — Зачем ты всё это купил?       Шелест ветра за окном не скрыл тревожный звук, с которым Влад сглотнул.       — Ну, чтобы ты мог меня…       Шелест крыльев заменил окончания фразы. Влад повёл плечами, голову опустил, так, что было видно только его макушку. Я прижался к ней губами и выдохнул в растрепавшиеся волосы, и он замер, едва дыша. Маленький комочек неуверенности и страха.       — Иди ко мне, — шепнул я, притягивая его к себе. Усадил на колени; одеяло по-прежнему прикрывало ему бёдра, и я поправил его, чтобы меня прикрывало тоже.       Мне отчего-то казалось, что, несмотря на все слова, секс Владу сейчас нужен в последнюю очередь.       — Не надо заходить так далеко. — Я отпустил его руки. Забрал презервативы из одеревеневших пальцев. — Ты же… недавно только поцеловался в первый раз.       — Ты не хочешь меня?       — Хочу. Но не обязательно делать это… так… Господи, да тебя же трясёт всего!       — Но я хочу так! — горячо шепнул Влад, подняв на меня взгляд. Долго-долго смотрел мне в глаза, рвано вдыхал, словно после каждого вдоха собирался что-то сказать, но всё не хватало смелости, и, когда всё же заговорил, кажется, сам не поверил, что произнёс это: — Слав, я… Мне кажется, я гей.       Это прозвучало так, будто он в чём-то провинился. Как будто всё это время не он легко улыбался мне и целовал меня, не он обнимал меня и охотно ластился первым — с ума сойти, сколько всего страшного в эти моменты творилось у него голове? И как сказать ему теперь, что всё в порядке, всё хорошо; я лишь обнимать его мог, гладить по волосам, слушать внимательно, целуя в висок каждый раз, как у него срывается голос.       — Я, знаешь… в ванной сегодня подготовился. Это было неприятно и очень стыдно, но я так хотел, чтобы ты со мной… Я кучу раз это представлял, и мне нравятся твои мышцы, и как ты пахнешь, и как сильно обнимаешь меня, и… — Он положил руку на одеяло, там, где под ним был мой уже упавший член. — Здесь тоже нравится. Всё мужское в тебе нравится, Слав. А тебе в моём теле что? Только мои крылья девчачье-розовые, да?       Фейкин смех больше напомнил всхлип. Он сам был уязвимый такой, ранимый и то ли пьяный, то ли от осознания собственных слов ошалевший. Жесты его стали дёрганые — шмыгнув носом, он натянул одеяло себе чуть ли не до груди и улыбнулся, точно извиняясь за это.       Ну вот куда он, а. Зачем торопится, когда у самого зуб на зуб не попадает? У него не так всё должно быть — не в дешёвом номере, после так и не придавшего смелости вина…       — Нет.       Я взял Влада за руку. Крылья его, суетливо шевелящиеся, опустил за спиной, зная, как успокаивает его, если пригладить их аккуратно и бережно.       — Не только это.       Угловатое плечо дрогнуло, когда я сухо прижался к нему губами. Но совсем отстраниться фейке я не позволил, не скрываясь окинул его всего взглядом. А за взглядом не спеша повёл кончиками пальцев — по длинным узким стопам, по худым икрам, покрытым тонкими тёмными волосками. На бёдрах они ещё не ощущались почти, но зато если повести руками выше, под одеяло…       Напряжение гудело в теле Влада, словно он очень хотел свести ноги и терпел изо всех сил, и оттуда, где волосы становились гуще и жёстче, я руки убрал. Положил их ему на талию, тягуче сжал её пальцами — тонкая, но это не девичья стройность, а пацанячья худоба. И кости на узких бёдрах торчали совсем не как у девушек, и эти маленькие соски на плоской груди — мне в самом деле ведь никогда такое не нравилось, а теперь вот.       И крылья тут совершенно ни при чём.       — Прости, я словами не очень умею, но… — пробормотал я. — Ты мне от макушки до пяток нравишься. Весь. Целиком. Честно.       — И мой… тоже?       Произнести это простое слово у Влада смелости не хватило, но по тому, как он поёрзал на мне, всё без слов стало ясно. И на этот раз, стоило мне скользнуть ладонями под одеяло, он не стал сводить ноги. Он зажмурился и раздвинул их шире, давая мне доступ к тому, что вслух назвать постеснялся.       Если бы я сказал, что совершенно не трушу, это было бы наглым враньём. Особенно вот так, когда мы не целуемся уже и не трёмся друг о друга, дурея от возбуждения, а делаем всё осознанно. Так что руки у меня под одеялом потряхивало, ладони вспотели в жаркой темноте, и испуганный взгляд Влада, точно готового в любой момент спорхнуть с моих колен, ни капли не помогал сосредоточиться.       Меня штормило между внешней порочностью происходящего — и тем, какой чистый, невинный в нём был смысл. И я прикасался к Владу, прямо глядя ему в глаза, чтобы он ни в коем случае не подумал, что то, что мы делаем, грязно. Безмолвно умолял его не сомневаться: да, я зарываюсь пальцами в короткие волосы у тебя на лобке, я трогаю твой член и руки у меня грубые, мужские, но всё это хорошо и правильно.       Влад впитывал это, вдыхал, кажется, и с каждым вдохом постепенно расслаблялся. После короткой вспышки истерики его член стал совсем мягким. Я полностью накрыл его ладонью, вместе с перекатывающимися в мошонке яичками, и это знакомое-незнакомое ощущение волнующими искрами пробежалось по венам.       — Ты очень милый, — прошептал я, наклоняясь к Владу и прикасаясь к его лбу своим. — Хм… везде.       Он потёрся об меня в ответ, мазнул по щеке губами, коротко поцеловал. Напрягся было, когда его член начал вставать, толчками приливающей крови пульсируя мне в ладонь, но успокоился от пары движений. Не видя, что делаю, только на ощупь, я словно чувствовал всё интенсивнее — отодвинул нежную кожу, открыл головку и даже огрубевшими подушечками пальцев ощутил, какая она скользкая от натёкшей смазки.       У меня тоже встал, одеяло топорщилось между ног. Одно на двоих с Владом — разделённые и прикрытые сверху, под ним мы соприкасались голыми бёдрами, и эта иллюзия тайности, видимо, делала Влада смелее. Я лишь слегка его приласкал, а он уже опять в атаку пошёл: подсел выше, начал тереться о мой член, потянулся к смазке, приподнимаясь над ним — снова торопливый, снова с твёрдыми узлами в мышцах и упрямо нахмуренными бровями…       — Не надо, — с нажимом проговорил я, перехватывая его руку. Силой на себя усадил — на колени, а не туда, куда он собирался. Одного взгляда на его поджатые губы хватило, чтобы убедиться: ему не секс нужен, ему чашка какао нужна и долгий разговор по душам. Но какой-то чисто мужской частью своего мозга я понимал: всё это станет возможным лишь после того, как он всё-таки кончит.       И, глубоко вздохнув, я попросил его:       — Встань на коленки.       Услышав это, Влад ещё сильнее испугался. Но в то же время словно скинул огромную тяжесть с плеч. Пробормотал «да, конечно, сейчас», запутался в одеяле, торопливо слезая с меня. Кажется, он сам боялся передумать, и оттого так спешил, даже про своё смущение позабыл — впрочем, я был уверен, опёршись передо мной на колени и локти, оставшись без спасительного одеяла, он жалобно зажмурился, и в груди у него грохотало так, что дышать было тяжело.       Я погладил его по бокам, поцеловал между поджатых крыльев. Там, где странные мышцы бугрятся под обсыпанной пыльцой кожей, лизнул — в солоноватом вкусе пота чувствовалось что-то сладкое, покалывающее язык, как тёплая газировка.       — Слава, нельзя! — Фейка мгновенно прикрылся крыльями. — Я сейчас вообще чары не могу контролировать…       — Хорошо. Больше не буду. Не прячься.       И я ладонью скользнул под них. Гладя по спинке, другой рукой смазку открыл — от громкого щелчка крышки бросило в жар, а Влад вцепился в простыни так, что ткань заскрипела. Шепнул, слегка повернув голову:       — Я не боюсь, если будет больно. — Но даже за занавесью волос было видно: ещё как боится.       Смазка ощущалась ужасно холодной в контрасте с кожей; я растёр её в пальцах, согревая. Фейка прятал лицо в подушке, но всё же искоса поглядывал на меня, с каждым разом всё заметнее зажимаясь. И когда я смазал себя и устроился между его ног, мне показалось, что больше всего на свете ему сейчас хочется замотаться в одеяло с головой и не вылезать из этого кокона до самого утра. Никаких сомнений не оставалось: он до сих пор возбуждён лишь потому, что возраст такой, когда гормоны особенно сильно бьют в голову.       Меня странно возбуждала мысль о том, что я не сделаю, как он хочет, не причиню ему боли, которую он пока не сможет вынести, но доведу до оргазма по-своему, бережно и мягко.       — Сведи бёдра. — Я огладил его ноги, помогая сдвинуть их. — Вот так…       И, не дав ему времени опомниться, втолкнулся между них членом; Влад охнул, приподнялся на слабых руках, оборачиваясь ко мне, и ещё сильнее прижался бедром к бедру, ещё жарче…       — Ты не… ты не будешь в меня?.. — попытался спросить он, но я поцеловал его, не позволяя договорить. Я старался не давить на него, навис над ним, касаясь лишь снизу, и крылья задрожали в узком пространстве между его спиной и моим торсом.       — Не больно?       Влад часто дышал, губами задевая мои губы, и ничего не ответил. В одночасье воздух, успевший наполниться вечерней прохладой, стал жарким и влажным. Мы вспотели и перепачкались, смазка разогрелась и потекла по ногам, сочилась между моих сомкнутых на члене пальцев. Он у Влада был такой… я едва успел его рассмотреть, и теперь, трогая, пытался представить — чуть вздёрнутая головка, некрупный, ладонью негде особо размахнуться, но как же чутко Влад отзывается даже на совсем лёгкие поглаживания…       — Как ты делаешь это сам? Как тебе больше нравится?       Он то ли не услышал меня, то ли сил не нашёл ответить. Потянулся рукой вниз, потрогал мой член, втискивающийся ему между бёдер; я сжал пальцы покрепче, провёл ими по всей длине и медленно, в такт с осторожными толчками между его бёдер, стал надрачивать ему. Прикусил его ушко, привлекая внимание:       — Так хорошо, фей?       И снова лишь стон получил в ответ. Влад, наверно, стеснялся говорить, да и совсем растерялся: лизнул меня в подбородок, сбивчиво прихватил нижнюю губу, прикусил, а потом простонал громко и уткнулся лбом в подушку. Прогнулся пошло так, вызывающе, но я продолжал делать с ним всё медленно; долго сдерживаемое возбуждение подстёгивало, и обычно в постели меня тянуло на жёсткость, но с Владом хотелось быть заботливым и аккуратным.       Хотелось сохранить контроль, чтобы запомнить всё. Запомнить, как он плавно толкается мне в руку, слегка покачиваясь. Как пытается двигаться в такт и перебирает слабеющими ногами, стараясь сжать их плотнее, сделать мне ещё приятнее. Как вдруг пугается, стонет сдавленно, силится отстраниться — и как его крылья резко расправляются, полоснув меня по животу, как сладко они дрожат, пока я прикрываю ладонью его головку, не давая густой сперме пролиться на постель, утыкаясь лбом ему между лопаток, потому что кончаю вместе с ним, и так хорошо, так долго и горячо…       …Грубое ощущение, когда после оргазма проясняются мысли и всё начинает казаться грязным, рядом с Владом едва задело меня. Все следы того, что случилось между нами, остались трогательными — и всклокоченная постель, и наши голые потные тела, и то, как липко у него между ляжками. Ветер стих, и запах густо разлился в воздухе, казалось, он ощущается на языке — тяжёлый запах чужой спермы, смешанной с моей, но даже это казалось приятным.       — Влад… — выдохнул я, потираясь носом о короткие волосы у него на затылке. Погладил чистой ладонью его по груди, по нежной горячей шее; та, что была испачкана, осталась на его обмякающем члене, и я не спеша перебирал пальцами, дожимая последние остатки чувствительности. Влад словно плавился в моих руках, крыльями шевелил, откровенно нежился, но длилось это недолго — скоро он почему-то вздохнул и вывернулся из объятий. Метнулся к окну, откопал в пакете упаковку салфеток, вернулся с ней на кровать — вытираться самому и меня вытирать.       — Чистюля, — улыбнулся я, глядя, как старательно он отчищает мою руку. — Мы могли бы просто сходить в душ.       От этого предложения он отказался, помотав головой. Губы поджал, спрятался за чёлкой. Я нахмурился — что-то было не так, но что?       — Эй, тебе плохо?       Влад отрицательно промычал, и это было совершенно не похоже на правду. Это было похоже на то, что я провалился по всем фронтам.       — Ну же, если тревожно, расскажи. — Мой голос прозвучал так, что впору было успокоительное глотать. — Чёрт… я всё ужасно сделал, да?       А вот голос Влада, наоборот, звучал уверенно и спокойно:       — Нет. Ты хороший. Это я… Прости, что так со мной получилось.       Его улыбка насквозь была пропитана болью и сожалением. Так улыбаются прощаясь, и сотни вопросов заметались у меня в голове, но всё, что я успел, — это спросить:       — За что извиняешься?       А потом Влад взмахнул крыльями, и пыльца, заискрившаяся в темноте так, словно на неё попало солнце, затуманила мне взгляд и разум.

***

      …В номере было темно, когда я открыл глаза. Кромешная темень, в которой не видно даже собственных рук. Только силуэт на балконе, смазанный белым полупрозрачным тюлем, выделялся в этой черноте.       Влад стоял там. В одних джинсах, мокрые волосы зачёсаны назад; крылья его были расправлены и медленно покачивались за спиной. Полная луна делала их серебряными.       — Тебе же нельзя выходить, — прошептал я, подходя к нему.       Но почему-то не было страха. Собственные чувства доносились приглушённо, как сквозь толщу воды, а всё вокруг ощущалось остро и ясно: ночная прохлада, яркий лунный свет, шелест листвы. Спокойствие Влада, такого расслабленного и открытого у всех на виду — город за его спиной переливался огнями фонарей и высоток.       — Да-а-а, мне нельзя… — Фейка потянулся, вздохнул и взмахнул крыльями. Моё лицо омыл поток потревоженного им воздуха. — Мне многое нельзя, но так сильно хочется. Наверное, теперь я научусь бороться с этим и больше не буду совершать таких эгоистичных глупостей.       Пока на его лице была улыбка, пока его глаза оставались сухими, в его голосе звучали слёзы. А я мог лишь стоять и слушать — тело окаменело, малейшее движение стоило таких усилий, словно я увяз в зыбучих песках.       — Я не нравлюсь тебе, Слава, — говорил Влад, обнимая себя за плечи. — Тебе лишь кажется. Я сам хотел в это верить, цеплялся за каждое твоё ласковое прикосновение, но всё-таки… Это неправильно.       Город темнел за его спиной с каждым словом. Луна, нежно очерчивающая его плечи, скрывалась за облаками.       — Мама в тот вечер, когда ты поймал меня, сказала, что от меня издалека несёт использованными чарами. А я отговорился тем, что это из-за растущих крыльев. Я такой трус… Иногда мне кажется, что я носитель страшной болезни, которая передаётся через кровь. Я тебя заразил, хоть и не специально, и мне не хватило духу признаться вовремя, чтобы ты поскорее вылечился. Так что…       Картинка мигнула и смазалась на мгновение; будто где-то вдалеке послышался всхлип. Влад передо мной не переставая сверкал улыбкой.       — Я стёр из твоего телефона все наши переписки, — сказал он, делая шаг ко мне. — И пришлю папу, чтобы он стёр тебе память. Не сопротивляйся ему, пожалуйста. Так для всех будет лучше.       Он остановился на расстоянии вытянутой руки, и мне хотелось шагнуть к нему, обнять его, только ничего не получалось. Я стоял и смотрел, как сгущается вокруг него темнота, как гаснет луна и как весь мир, точно чернилами, заливает тьмой…       …Стук в дверь, казалось, раздался в ту же секунду, как всё окончательно потемнело. Я распахнул глаза — они заслезились от света раннего утра, — подорвался с кровати и натянул джинсы на голое тело.       Влада в номере не было, но я даже не удивился. Память на удивление чётко сработала, и воспоминание о том, что феи умеют насылать сновидения, сразу вспыхнуло в голове.       Снова постучали — два резких удара костяшками пальцев, и голос послышался у меня в мыслях, а не из-за двери. «Доброе утро», — банальная фраза знакомым усталым тоном.       Когда я открыл, отец Влада сказал мне уже нормально:       — Пригласи-ка меня войти.