***
Но несмотря на всю красоту этой девушки, Джон влюбляется в неё не сразу. В отличие от ослеплённых её внеземным очарованием докторов, медсестёр и других полицейских, каждый из которых пытается лучше других услужить ей, принести что-нибудь или убедить, что теперь всё будет хорошо. Не то чтобы она когда-то в этом сомневалась. Пока доктора возятся с девушкой, пытаясь понять, ранена ли она (нет), понижена ли у неё температура (да, и сильно, но для неё это, похоже, норма), где её семья (никто не объявляется) или хотя бы как её зовут, она продолжает смотреть в плотно занавешенное окно, не пропускающее в комнату ни единого солнечного лучика. Иногда её лицо омрачается печалью, а иногда — тревогой, но стоит ей только попытаться встать с кровати, так сразу же кто-нибудь прибегает и суёт воду, которую она не пьёт, или еду, которую она не ест, или ещё одеял с подушками, или вообще зовёт докторов. Ну а Джон старается держаться от неё подальше. Составляет отчёт по происшествию. Расследует пропажи кошек. Проведывает одиноких старушек, которые кокетничают с ним и угощают обедом. Но наконец три дня спустя он всё-таки приходит её навестить. Незнакомка всё ещё бледна, но теперь эта бледность выглядит нездоровой, а сияние пропало. Волосы безжизненно свисают и больше не блестят. Глаза помутнели, а грудь вздымается еле-еле, будто ей сложно дышать. Она увядает. Застывший в дверях Джон нахмуривается, ведь ей должно становиться лучше, а не хуже. — Ты не ешь, — начинает он, и девушка медленно, с осторожностью поворачивает к нему голову и молча моргает, — и ни с кем не разговариваешь. Но ты говорила в лесу, так что я знаю, что ты умеешь. Доктора не выпишут тебя, если ты не можешь сама о себе позаботиться или не найдётся кто-то, кто поможет тебе с выздоровлением, — мягко пытается убедить её он. Она облизывает пересохшие губы и без единого слова вновь отворачивается к окну. В комнате так темно и тоскливо, что это начинает давить на Джона. Незнакомка стала слишком тихой, слишком блёклой и будто бы уменьшилась по сравнению с их первой встречей в лесу. Душу грызут вина и тревога, и в попытке скрыть свои эмоции он подходит к окну и распахивает занавески, впуская в комнату яркий солнечный свет. Девушка за его спиной делает глубокий вдох, как будто всё это время она медленно задыхалась, но теперь наконец-то добралась до кислорода, и Джон тут же к ней поворачивается. Она купается в солнечном свете, откинув голову и прикрыв веки. За считанные секунды её мертвенно-бледная кожа теплеет, безжизненные волосы начинают блестеть, а грудь вздымается и опадает, как будто ей вновь стало легко дышать. В голове у Джона звенит ещё один тревожный звоночек, но он напоминает себе, что все легенды о лесе — это просто сказки. Перед ним обычная девушка, которая каким-то образом потерялась в лесу голая и заснула. Она абсолютно точно не питается солнечным светом. Её глаза медленно открываются, снова ярко-зелёные. — Воды? — просит незнакомка слегка осипшим, но приятным голосом с нотками акцента, которого Джон раньше не замечал. Он подаёт ей стакан, который она осушает залпом. Отставив пустой стакан в сторону, девушка пытается подняться с кровати, и Джон помогает ей в этом, не зная точно, можно ли ей уже вставать. Теперь она выглядит уже почти как раньше — здоровой и сияющей. Девушка делает два шага вперёд, но колени предательски подгибаются, и она оседает на пол ворохом из спутанных золотистых волос и больничной робы. Джон подхватывает её на руки и укладывает обратно в кровать, пока доктора не успели прибежать и отчитать его. — Я голодна, — жалобно говорит незнакомка, и он с намёком указывает взглядом на подсохший сэндвич с индейкой и банку желе у неё на прикроватной тумбочке. Она прикрывает глаза, но Джон всё равно успевает заметить в них слёзы разочарования. Он прочищает горло. — Может, тебе нужно… тебе хочется поесть чего-нибудь другого? Девушка окидывает его взволнованным взглядом и тихо просит: — Мёда. И Джон уходит искать мёд. Всё в порядке, всё нормально. Очень многие человеческие девушки любят есть мёд без ничего и обретают цветущее здоровье и сияние в лучах солнечного света. Всё хорошо.***
Принеся незнакомке банку мёда в форме медвежонка и пластиковую ложку, он не решается пока что оставить её одну, раз она так беспомощна. Девушка торопливо ест как можно больше мёда и постоянно оглядывается на дверь, словно боится, что её поймают. Чтобы немного поразвлечь её, Джон присаживается на кресло у кровати, достаёт книжку, которую держит в машине на случай долгой и скучной засады, и начинает читать вслух. Глаза девушки распахиваются всё сильнее и сильнее с каждой новой страницей «Гарри Поттера».***
Оказывается, её зовут Клаудия, но где живёт и как потерялась в лесу, рассказывать она не собирается. Чем больше дней проходит, тем меньше Джона интересуют ответы на эти вопросы, ведь это совсем неважно. Как и то, что она увядает без солнечного света, питается только водой и мёдом и во время прогулки сад вокруг них расцветает. Как Джон может винить в чём-то сад, если и сам расцветает рядом с ней? После выписки из больницы оказывается, что Клаудии некуда идти, но у него на участке есть подруга с пустующей спальней, куда та и заселяется, пока не найдёт свою семью. Джон наведывается в гости каждый день и следит, чтобы в холодильнике было достаточно мёда, а в квартире — солнечного света, а также приглашает её с собой на прогулки — она буквально светится от счастья, когда скидывает туфли и ходит по траве босая. А он светится от счастья, когда идёт рядом с ней. Дни превращаются в недели, а недели — в месяцы; Клаудия переезжает от подруги Джона к самому Джону, и он никогда ещё не был так счастлив и полон решимости свернуть горы, лишь бы она продолжала сиять и улыбаться. Однажды его незнакомка пропадает. На целую неделю. Эта неделя оказывается самой долгой в жизни Джона, но раз она оставила записку, что решила наконец разобраться со своей семьёй, то у него нет оснований заводить дело о пропаже человека. Неделя проходит абсолютно ужасно. Он не знает, вернётся ли Клаудия, захочет ли вообще вернуться и что делать, если им больше никогда не суждено увидеться. Кусок не лезет ему в горло, и сон отказывается приходить. Джон с головой погружается в работу, потому что без неё работа — это всё, что у него осталось. Но вот Клаудия возвращается пасмурным вечером, и дождю почти удаётся скрыть текущие у неё по щекам слёзы. Она стучится в дверь и больше не сияет. Ну, по крайней мере, не сияет тем внеземным блеском, а скорее чем-то другим — любовью, возможно. — Я всё сделала, — сообщает Клаудия немного приглушённым голосом из-за того, что зарывается лицом ему в грудь, пока он прижимает её к себе как можно сильней. — Я всё сделала и освободилась. Я вернулась, всё хорошо. Я теперь с тобой. Я с тобой. После она рассказывает ему о своей матери, Королеве эльфов, и о том, как обменяла свою вечную жизнь на жизнь земную вместе с ним. Что любит его очень, очень, очень сильно, и что он скоро станет отцом, и что они будут счастливей всех на свете. В первый раз с тех пор как Джон нашёл её спящей в терновом кусте, он начинает верить в сказки. И какое-то время они действительно живут «долго и счастливо».***
Коробка передач в джипе снова начала барахлить, а у Стайлза сейчас вообще нет лишних денег. Он старается подлатать машину изолентой и молитвами, но двигатель всё равно продолжает вырубаться в самое неподходящее время. Методом проб и ошибок Стайлз выясняет, что лучше не тормозить резко, не переключать скорости лишний раз и вообще не дышать в сторону коробки передач. Именно поэтому он и едет домой длинным путём, даже несмотря на то, что дорога петляет через лес. Папе это точно не понравится. Ну и пусть дорога петляет, зато на ней нет перекрёстков, светофоров и не нужно внезапно переключать передачи, а это, по мнению Стайлза, перевешивает все возможные риски. Он готов бросить вызов страшному-престрашному лесу, только бы довезти свой джип до дома в целости и сохранности. А папе об этом знать необязательно. Шериф Стилински со всеми своими бесконечными предупреждениями не ходить в лес так ни разу и не объяснил, чего именно так сильно опасается, однако Стайлз слышал легенды о происходящих там странностях. Но если не заезжать в заповедник посреди ночи, то всё должно быть в порядке, так ведь? Кроме того, сейчас же середина солнечного осеннего дня. Листва на деревьях пестрит разными красками, а вокруг — покой и умиротворение. Что плохого может случиться? Но где-то за пять минут до дома двигатель опять вырубается, освещение и радио начинают включаться и выключаться сами по себе, и потом машина отходит в мир иной. Стайлзу даже не удаётся съехать на обочину — в одну секунду всё было нормально, а уже в следующую джип по инерции доехал последние несколько метров и заглох прямо посреди дороги. И проблема тут не в коробке передач. — Что за херня, — возмущается Стайлз, пытаясь завести двигатель снова и снова, но без особых успехов. Папа его точно прибьёт. И что бы ни сгорело в джипе, починить это сейчас точно средств не хватит. Он вылезает из машины и заглядывает под капот, но там всё выглядит в порядке: дыма нет, очевидных поломок тоже, даже изолентой замотать нечего. Джип просто отбросил коньки. Ворча себе под нос, Стайлз вытаскивает телефон, чтобы позвонить папе или в службу эвакуации, или вообще хоть кому-нибудь, кто мог бы его забрать, но при виде экрана ещё больше нахмуривается. Батарея разряжена, хотя в начале пути совершенно точно оставалась ещё как минимум половина зарядки. Стайлз со вздохом переключает рычаг передач на нейтралку, доталкивает джип до обочины и запирает его. Поразмыслив несколько секунд, он переходит дорогу и направляется в заповедник. Потому что если срезать там путь, то можно добраться домой в два раза быстрее. А папе необязательно об этом знать. И только Стайлз делает первый шаг в лес, как поднимается ветер, кружа красные и жёлтые листочки вокруг его ног.***
В этом лесу Стайлзу довелось побывать всего лишь раз — спустя несколько часов после смерти мамы. Его папа, всё ещё бледный и потрясённый, будто даже окоченевший, с темными кругами под безжизненными глазами, довёз их обоих как раз до того места, где сейчас остался джип, и припарковался. Он взял ладошку Стайлза в свою руку и повёл его в лес, пока вокруг них не осталось никаких звуков, кроме шуршания листвы и песен птиц, прячущихся где-то среди веток. И когда ножки у Стайлза так устали, что он больше не мог сделать ни шага вперёд, папа остановился, огляделся и произнёс: — Её больше нет. — Он подождал немного, надеясь на ответ, но его не последовало. — Клаудия. Она умерла. Сегодня. Я думал, что вы придёте, но нет. Может, выйдете сейчас. Я не знаю…. Ничего больше не знаю. Стайлз сжал папину ладонь и сказал: — Здесь никого нет, пап. Только мы с тобой. Потому что теперь мама умерла, и она увядала уже долгое время. С каждым шагом по лесу под ногами Стайлза пробивались бледные росточки, слишком слабые, чтобы тянуться к солнцу. Он уже привык. Это началось с тех пор, как мама заболела. Но папа всё равно ждал, затаив дыхание, пока наконец его плечи не поникли и он не подхватил Стайлза на руки, крепко прижимая к себе. — Наверное, ты прав, — приглушённо сказал папа ему в волосы. — Остались только мы с тобой. И с тех пор Стайлзу было запрещено ходить в лес. Но вот в чём соль — Стайлз совсем не глуп. Сколько бы небылиц ни ходило о сказочных тварях из заповедника, он точно знает, что в каждой сказке есть доля правды. Как, например, его мама, увядавшая без солнечного света и питавшаяся исключительно медовыми хлопьями, чаем с мёдом или простым мёдом, который ей никогда не надоедал. Или как с тех пор, как Стайлз научился ходить, под его ногами проклёвывались ростки клевера, дикой пшеницы и сои, стоило ему не сдержать эмоций. Его мама не была человеком, и сам Стайлз тоже до человека не дотягивает. Поэтому он прекрасно понимает, что отец не просто так запретил ему ходить в лес, хоть полная история и остаётся загадкой. Стайлз знает, как познакомились родители. Знает, что мама была не человеком — эльфом, скорей всего. А ещё знает, как пользоваться гуглом, и стоило ему осознать, что скелеты в шкафу его семьи… не совсем похожи на секреты других людей, так он сразу же перерыл весь интернет в поисках ответов. Так что понятно, что лучше было не сходить с дороги и убраться отсюда как можно скорее. Но, с другой стороны, папа начнёт волноваться, если Стайлз не вернётся домой в ближайшее время, а тропинка через лес позволит сильно сократить путь. И он точно не заблудится — ориентироваться на местности всегда удавалось ему на ура. Однако стоило джипу скрыться из виду, как Стайлз всё-таки теряется вопреки всем законам логики. Он двигался точно по прямой — солнце всегда было позади. Но вот час спустя он уже в двенадцатый раз проходит мимо одних и тех же зарослей (ну, или хотя бы очень похожих, с одинаковыми терновыми кустами и берёзами, а также камнем в форме ромба, выступающим у корней одного из деревьев… да, похоже, это те же самые заросли) и начинает паниковать. После каждого шага из земли проклёвываются скрученные пугливые лозы, которые он не может контролировать, но к которым давно уже привык из-за частых приступов тревожности. — Вы не помогаете, — шипит Стайлз на тёмные ростки, дорожкой следующие за ним. Но сердце уже срывается в бешеный ритм, дыхание сбивается, а перед глазами начинают мелькать чёрные точки. А что если он никогда не сможет выбраться отсюда? Так что Стайлз решает разорвать круг, в который попался, и резко сворачивает налево в надежде, что где-то там Бикон Хиллз. Деревья по пути сгущаются и пропускают всё меньше света, птицы замолкают, и становится ясно, что он уходит ещё дальше от города. Ему никогда отсюда не выбраться. И только Стайлз уже собрался сдаться и повернуть назад, как из-за деревьев невдалеке доносится какой-то сладковатый и непреодолимый аромат. Так что он продолжает шагать вперёд, не в силах устоять перед любопытством и этим ароматом, который напоминает ему о маме и тех медовых сладостях, которые она пекла ему в детстве. Сердцебиение Стайлза начинает замедляться, но он даже не замечает. Дышать становится легче, но его это не волнует. Когда Стайлз наконец выходит из чащи на заросшую жимолостью поляну, то уже находится в полудрёме, погружаясь в самый сладкий сон. Он падает ничком, будто в его теле больше не осталось ни одной кости, и тут же засыпает на ковре цветов, позволяя ветру тихонько перебирать свои волосы. — О, — разочарованно произносит приятный резковатый голос. Это последнее, что Стайлз слышит. — Ну ладно, и он сойдёт. И потом он проваливается в туманный сон из воспоминаний о маме, не волнуясь больше ни о чём.***
Стайлз приходит в себя в странной комнате с закруглёнными стенами, выточенными из выгоревшей на солнце мягкой древесины и покрашенными в цвет золотистой листвы, а также перевитыми плющом и ветками настоящих деревьев. Всё вокруг подсвечено изнутри тем же слабым приятным сиянием, которое напоминает ему о волосах мамы в солнечный день. Он не может сдержать стона — папа точно его прибьёт. Если, конечно, Стайлзу доведётся его когда-нибудь снова увидеть. Честно говоря, мама никогда напрямую не рассказывала ему, кто она и почему исчезла на неделю до его рождения и вернулась назад практически человеком. Никогда не упоминала, откуда её семья и из-за чего они никогда не приезжают в гости. Но у Стайлза были свои теории, одна другой хуже. — Ну что ж… — говорит кто-то, открывая дверь в комнату бедром. Этим кем-то оказывается миниатюрная темноволосая девушка с целым ворохом воздушных тканей в руках, которые она опускает у изножья кровати. — Тебе, наверное, стоит одеться, — она старается смотреть в сторону и густо краснеет. Потому что Стайлз полностью голый. Да и полупрозрачная простыня, наброшенная на него сверху, ничего не скрывает. Он вскрикивает, пытаясь нашарить где-нибудь свою одежду, но тщетно. Приходится перерыть ворох вещей, принесённых девушкой, и отыскать там шёлковые шаровары и некое подобие ниспадающей просвечивающей рубашки. Стайлз быстро натягивает их, несмотря на то, что шаровары так и норовят соскользнуть вниз по ногам, а рубашка сваливается с плеч, но выбирать не приходится — любая одежда лучше наготы. — Меня зовут Кира, — представляется девушка, когда он заканчивает одеваться. — Ты голоден? Скорее всего, да. Мама говорит, что человеческие мальчики всегда хотят есть. Стайлз обвиняюще указывает на неё пальцем и заявляет: — Не буду я есть вашу еду! Я знаю, как это работает. Один кусочек — и вы обретёте надо мной вечную власть, или как там. Она нахмуривается. — Стайлз, ты наполовину эльф, а значит, уже в нашей власти. Раз с этим ничего уже не поделаешь, то можно и поесть. Пойдём, кухня в той стороне. Стайлз следует за Кирой через лабиринт из коридоров и лестниц мимо закруглённых углов и бесчисленных залов, и на всём пути им не встречается ни единого существа, человеческого или нет. Когда они наконец добираются до кухни, она тоже пуста, но кто-то успел оставить на столе тарелку с аппетитно выглядящими фруктами и хлебом. Кира выдвигает ему стул, а сама усаживается напротив, опёршись подбородком на руки и внимательно разглядывая его лицо. После минутной неловкости Стайлз всё-таки поддаётся зову своего урчащего живота и начинает осторожно кушать. Еда сладкая на вкус, что неудивительно. — Получается… — говорит он с набитым ртом. — Получается, я наполовину фея? — Эльф, — поправляет Кира. — Но в целом — да. — И мы с тобой… родственники? — Я же китцунэ, Стайлз, — замечает она со смехом, будто это всё объясняет. Стайлз непонимающе моргает в ответ, заставляя её вздохнуть. — Ты и вправду ничего о нас не знаешь? Есть много разных видов эльфов, но я не подхожу ни под один из них. Я дух лисы. В чём-то похожа на эльфа, а в чём-то — кардинально отличаюсь. А ещё я из Японии, просто сейчас… гощу при дворе, — и тут Кира морщит нос. — Без особого желания. — Дух лисы, — повторяет он. — Хорошо. А я… — Эльф. Такой же, как и твоя мама, только со смешанной кровью. Ну, оно и понятно, — она вздрагивает. — Прости. Наверное, невежливо об этом упоминать. Стайлз нахмуривается, беря с тарелки какой-то неизвестный фрукт. — И зачем я здесь? У меня же смешанная кровь, раньше я был никому и даром не нужен. — Раньше от тебя не было пользы, — с виноватым видом оправдывается она. — А теперь появилась возможность тебя использовать. — А если я пошлю всех нахер? — Нельзя просто так послать Королеву нахер, — отвечает Кира. — Она найдёт способ заставить тебя согласиться на свои условия. Именно так я здесь и оказалась — если бы я не позволила забрать себя в служение на два столетия, Королева пошла бы войной на мой народ. — Кира пожимает плечами. — Но это не так уж и плохо. Два столетия пролетают быстро, уже почти половина срока прошла. — Два столетия? — ошеломлённо повторяет он. Но прежде чем она успевает ответить, на кухню заходит бледный худощавый мужчина с ледяным взглядом — тоже эльф, но какого-то другого вида — и провозглашает: — Королева готова вас принять. — Скажи своей королеве пойти на… Кира перебивает его с милой улыбкой: — Мы уже идём.***
Кровь под длинными и острыми ногтями Королевы отвлекает Стайлза от её безупречно неземной ледяной красоты. Она высока и стройна, и её золотые волосы ниспадают за спину перевитой струящейся волной. Глаза у неё такого же зелёного цвета, что и у мамы Стайлза, а недобрая улыбка открывает ряд заострённых зубов. Их окружает странное подобие сада: Королева отделяет от чьих-то костей кусочки разорванной плоти и осторожно скармливает мясо плотоядным растениям, которые тут обитают. — А вот и он, — говорит она елейным голосом, притягивая Стайлза ногтями за рубашку и рассматривая поближе. — Только посмотрите, он ведь смог бы сойти за одного из нас. — Королева с изяществом сморщивает нос. — Если бы не был таким… загрязнённым. — Я самый настоящий грязнокровка, — поддакивает Стайлз. — Вам, должно быть, неприятно находиться со мной рядом. Просто скажите мне, где дверь, и я уберусь с ваших глаз долой. Смех Королевы похож на звон бьющегося стекла. — Ещё и забавный, — отмечает она. — Духи свидетели, это тебе не от матери досталось. — Её губы искривляются в ухмылке. — Тебе вообще ничего от неё не досталось. Бедный мышонок. — Слушайте, — начинает Стайлз, — вам всегда было наплевать на меня и на маму, так почему… Королева впивается ногтями ему в загривок и дёргает на себя. Черты её лица искажаются и заостряются, на глаза падает тень, и она шипит: — Даже и думать не смей, что знаешь, чего я хотела или не хотела от своей дочери. Ты не понимаешь, о чём говоришь, дитя, так что держи рот на замке, пока я не вырвала тебе язык. Стайлз пытается отпрянуть и не дать волю панике, но в её хватке не может сделать и шага. Наконец Королева разжимает ногти, и он тут же отпрыгивает на нетвёрдых ногах, пытаясь выровнять дыхание. Паника тут точно не поможет, да и дерзость, похоже, тоже. Потирая загривок, Стайлз оглядывается в поисках помощи, но Кира не поднимает глаз от пола, а больше в саду никого нет. — От вашей дочери, — осторожно повторяет он, чувствуя, как кровь на загривке начинает подсыхать. — Значит, вы — моя… бабушка. Королева презрительно усмехается. — Моя дочь отказалась от любой связи с нашей семьёй, когда решила обменять вечную жизнь на земную, и всё ради любви к человеку. — Ну ладно, — тяжело сглатывает Стайлз, — я вам никто, хорошо. Я не против. Но зачем я здесь? — Потому что я нашла, как тебя использовать, — изящно пожимает плечами Королева, будто и не выходила из себя. — Когда я заключила мир с врагами моего двора, то в обмен предложила им наследника престола, чтобы скрепить нашу договорённость. — С этими словами она вновь начинает отрывать кусочки мяса и подкармливать жадно клацающие растения у своих ног. — Вы не можете просто так… Королева бросает на него пронзительный взгляд из-за плеча, поэтому он затыкается, обдумывает свои слова и наконец спрашивает: — Наследника престола? — Да. И технически это ты. Возможно, пришло время паниковать. Её голос снова становится приятным, как будто они обсуждают погоду. — Конечно, я бы никогда не признала кровную связь, если бы не нашла для неё применения. Но мне внушает отвращение одна мысль о том, чтобы ради мира, едва ли влияющего на нашу оборону, отправить свою внучку жить среди животных. — Она изящно вздрагивает. — Такая досадная обуза, что приходится сдерживать этих тварей, но что поделать. После потери дочери у меня нет совершенно никакого желания отдавать ещё кого-то от своей крови, чтобы удовлетворить прихоти низших рас. — Её губы растягиваются в ледяной улыбке. — Но мне и не придётся. Я пошлю тебя. — Вы не можете меня отдать, — восклицает Стайлз, в отчаянии отступая назад. — Я вам не принадлежу! Королева поворачивается к нему, прелестно дуя губы. Её пальцы всё ещё испачканы кровью и ошмётками плоти. — Не пойдёшь по-хорошему? — говорит она. — Жаль. Но это не так уж и важно. Твоя мать отдала свою жизнь ради Джона Стилински. Я уверена, ты поступишь так же. Стайлз даже не успевает потребовать от неё объяснений, как по взмаху её руки двое стражников втаскивают в сад его отбивающегося папу. Он бледен, морщины на его лице проступили сильнее прежнего, а в глазах плещется страх, но напряжение слегка слабеет при виде живого и здорового Стайлза. Стражники швыряют его на землю к ногам Королевы. — Стайлз, — торопливо выдыхает папа с облегчением. Его голос срывается. — Ты в порядке. Стайлз падает на колени рядом с ним и изо всех сил обнимает, даже не дав ему восстановить дыхание. — Конечно, в порядке, — успокаивает он. — Зачем ты сюда пришёл? — Ты не вернулся домой, — отвечает папа, так же крепко прижимая его к себе, — а твой джип остался в заповеднике. Я… я сразу понял, где тебя искать. — Он поворачивается к Королеве и требует: — Отпустите его. Та лишь смеётся. — Боюсь, это невозможно. Я заключила перемирие и хочу, чтобы Стайлз его скрепил. Если он откажется, ты умрёшь. Такая простая сделка, не правда ли? И справедливая. — Такая же справедливая, как когда вы обещали своей дочери земную жизнь? — шипит шериф. — И дали ей всего десять лет? Королева удивлённо моргает, словно она — сама невинность, и отвечает: — Ты знаешь лучше других, Джон, что человеческий век ужасно короток. Я пыталась её предупредить. Стайлз вздрагивает, прижимаясь к отцу и пытаясь что-нибудь придумать. Но не то чтобы у него был какой-то выбор. Не тогда, когда речь заходит о папиной жизни. — Пап, — тихо начинает он. — Нет. Не нужно ничего делать. Возвращайся домой, Стайлз. Стайлз поднимает глаза на Королеву, весь дрожа и сжимая пальцами такую знакомую ткань папиной форменной рубашки. — Пап, — снова шепчет он. — Нет. — Не забывай... есть овощи. Доктор сказал, что тебе полезно, пап. Для сердца. И не позволяй Рите угощать тебя сладостями во время дежурства… ну, если только раз в месяц. Думаю, раз в месяц можно. Еды в морозилке хватит минимум на две недели, а потом попроси миссис Флемминг, может, она научит тебя готовить что-нибудь простенькое. И передай мистеру Талботу, что я больше не смогу приходить на работу и мне очень жаль. — Стайлз. Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, Стайлз поднимается на ноги. — Если я соглашусь, то вы его отпускаете, — говорит он. — Не затягиваете, не ищете обходных путей и не причиняете ему боли. Отпускаете его домой и позволяете прожить свою жизнь — естественную человеческую жизнь — и никогда его больше не беспокоите. Королева отвечает ему с безмятежной улыбкой: — Даже обидно, что ты ожидаешь от меня подвоха. — Пообещайте. Она единожды кивает и даёт знак стражникам, которые подхватывают его папу под руки и тащат из комнаты. Стайлз и хотел бы отвести взгляд или закрыть глаза, но не может, даже когда из них проливаются слёзы. — Я люблю тебя, — вместо этого говорит он, пока папа выкрикивает его имя, ругается и вырывается из рук стражников, которые без видимых усилий продолжают его тащить. — Я люблю тебя. Прости, пожалуйста. Мне не стоило заходить в лес. И когда папа совсем пропадает из вида, а его крики стихают, что-то у него в груди ломается и начинает истекать кровью. Стайлз поворачивается к Королеве. — Это навсегда? — дрожащим голосом спрашивает он, ведь Киру забрали всего на два столетия, верно? — О, мышонок, — ласково отвечает она. — Брак — это навсегда. В этом-то и весь смысл. А затем Королева заливается своим пронзительным, трескучим, резким смехом, и внезапно мир вокруг проваливается в темноту.***
Стайлзу уже порядком надоело приходить в себя в непонятных местах: в этот раз он проснулся от того, что его укачивает. — Сочувствую, — шёпотом говорит Кира и протягивает ему бокал с какой-то слабо светящейся жидкостью. — Это поможет. Стайлз выпивает его залпом, потому что если только это не яд, то хуже этот день стать уже не может, а потом садится и осматривается по сторонам. — Мы что, серьёзно едем в карете? — удивляется он. — Запряжённой лошадьми? — Самих лошадей не видно, но зато слышится стук копыт по земле, так что это вполне логичный вывод. — Это уже «Золушка» какая-то. Кира вымученно улыбается. — Королева выделила для тебя свой любимый паланкин, — объясняет она. — И нас несут кентавры, не лошади. Не может же она доставить тебя к алтарю верхом на осле, а то будет казаться, что она не воспринимает ситуацию с должной серьёзностью. — А разве это не так? — замечает Стайлз. — Она решила расплатиться мной, только потому что ей на меня плевать. Похоже, что для неё это всё — одна грандиозная шутка. — Так и есть, — вздыхает Кира, — и эту шутку Королева хочет довести до конца. — Она откидывается на сидение. — Мы почти приехали. Ты… готов? Стайлз бросает на неё быстрый взгляд и отводит глаза. — Ну, — язвит он в ответ, потому что сарказм ещё ни разу его не подводил, — никто не предупредил меня, что речь идёт о браке, так что могу и передумать. — А разве бы это что-то поменяло? Ради папы? Конечно нет. Стайлз прикрывает глаза и спрашивает: — Кстати, а за кого именно… Она сказала «животные». Неужто высокомерные принцы-говнюки, проклятые на жизнь в обличии козлов до тех пор, пока не научатся любить или не упадёт последний лепесток? В ответ Кира смотрит на него так, как будто именно он тут сумасшедший. — Оборотни, — объясняет она. — Понятное дело. Эльфийское королевство постоянно… скажем так, посягает на чужие земли, а стая Хейлов просто так за свои границы никого не пускает. Так что в отместку они начали охотиться на любимцев Королевы и довели её до белого каления. Война продолжалась несколько столетий, но потом ей это наскучило, и она заключила перемирие, скреплённое согласно обычаям. То есть браком, слиянием кровей. Потому что для эльфов нет ничего важнее крови. Стайлз фыркает себе под нос, заставляя её виновато вздрогнуть. — Ну и кто из волков достанется мне… — он проглатывает рвущийся наружу истерический смешок, — в супруги? Все эти эльфы, китцуне, кентавры, оборотни, а ему сложно смириться именно с мыслью о браке? — Не знаю, — отвечает Кира, — но я останусь с тобой и… помогу подготовиться. Прослежу, чтобы церемония прошла как обговорено, а потом доложу Королеве. Поэтому делай всё так, как я тебе говорю, и твоему папе ничего больше не будет угрожать. — Она вздыхает. — Кстати, прости насчёт этого… Я ничего не могла поделать. Он бродил по лесу вслепую и звал тебя, пока Королева не устала от шума и не забрала его. Эта тема пока причиняет ещё слишком много боли, поэтому Стайлз погружается в угрюмое молчание. Несколько минут спустя паланкин — или что бы это ни было — останавливается и аккуратно опускается на землю. Стоит двери только открыться, как Стайлз вываливается наружу вперёд Киры, горя желанием как можно скорее встать ногами на твёрдую землю. Они оказываются у магистрали, на обочине которой их поджидает древний автофургон, держащийся, похоже, только на изоленте и ржавчине. Парнишка с тёмными волосами и искренним лицом перепрыгивает через канаву и машет им рукой, а за его спиной только начинает всходить солнце. — Эй! — начинает тараторить он. — Привет! Я Скотт. Я вас целый час ждал! Кира продолжает вытаскивать сумки из паланкина без колёс, кентавры откровенно скучают, и даже Стайлз, который до этого никогда не видел оборотней, решает, что их сопровождающий не особо внушает страх. Отдав Стайлзу его вещи, Кира заправляет за ухо выбившуюся прядь и торжественно объявляет: — Представляю Стайлза Стилински, первого внука и по праву крови наследника престола её величества Королевы Исадоры из рода Эоландов. С этими словами она изящно кланяется, указывая рукой на Стайлза, в то время как оборотень просто на них таращится. — О, — выдыхает Скотт, оглядывая долгожданного наследника престола. — О! А я думал… — Он моргает и снова расплывается в улыбке. — Ладно, не моё дело, пусть кто-нибудь другой с этим разбирается. Всё в порядке, пойдёмте. Скотт забирает багаж у Киры и, распахнув двери фургона, закидывает его внутрь, после чего машет рукой им обоим: — Давайте быстрей! Если выедем сейчас, то можем успеть домой к обеду! Под его слишком радостный голос Стайлз с тоской провожает взглядом паланкин, который кентавры поднимают себе на плечи и уносят в лес, даже не оглянувшись. — Пошли, — мрачно говорит ему Кира, и он в молчании заходит за ней в фургон.***
Скотт, оказывается, любит поболтать. За те несколько часов, которые занимает дорога чёрт знает куда, он успевает поведать Стайлзу и Кире об отношениях в стае и о её истории, а также некоторые важные моменты о королевской семье, включая сведения об аллергиях и оценках в школе. На половине рассказа о трагическом расставании с любовью своей жизни три года назад Скотт притормаживает около огромного высоченного особняка, уютно расположившегося среди семейных коттеджей поменьше на живописной лесной поляне вокруг большого кострища. Этот особняк выглядит как совершенно обычный жилой дом: просторная терраса, три этажа, дымящая каминная труба, а во дворе — раскидистое дерево с привязанной на верёвке шиной-качелью и штук шесть детских велосипедов в одной куче. Но в воздухе висит мёртвая тишина, будто весь дом затаил дыхание. Скотт осматривает особняк внимательным взглядом и, уперев руки в бока, объявляет: — Ну, вот мы и приехали. Стая в лесу — готовятся к церемонии. Ну, понимаете, волчьи обычаи. — Он взмахивает руками, как будто это должно что-то объяснить. — Наверное, вам нужно отдохнуть и переодеться. У вас есть несколько часов, тратьте их на своё усмотрение. Талия решила, что церемония пройдёт сегодня до восхода луны. Оно и понятно, полнолуние же. Так что проходите, располагайтесь, сейчас вам всё покажу. А потом мне нужно будет вернуться к стае. — Скотт пожимает плечами. — Ну, сами знаете. Хотя Стайлз ничего не знает. Даже и малейшего представления не имеет. По дороге в особняк за каждым его шагом из гравия выпрыгивают пугливые росточки сои. Скотт оставляет их на небольшом чердаке, который, кажется, старались поскорей расчистить для проживания: под окошком втиснута узкая кровать, потолки скошены, а одна стена полностью заставлена самым различным хламом. Но Стайлза это не беспокоит. Через окна в крыше комната озарена солнечным светом, а больше ему ничего и не надо. После ухода Скотта Кира даёт ему пару минут, чтобы осмотреть чердак получше, открыть окошко, взбить подушку, а потом говорит: — Быстрее начнём — быстрее закончим. Её голос звучит мрачно, и Стайлз чувствует себя так же. Ох, не такой он представлял свою свадьбу.***
Кира помогает Стайлзу облачиться в летящий эльфийский наряд, только теперь из ещё более мягкой и просвечивающей ткани, которая колышется от любого вздоха или даже намёка на движение. Каждый слой окрашен в свой оттенок синего, создавая ощущение бегущей воды. Закончив с одеждой, она накидывает ему на голову и плечи полупрозрачную шёлковую вуаль и опускает сверху венок из плюща. Стайлз осматривает себя в зеркало, но даже тонкая ткань вуали не способна скрасить его нелепый вид. — Я как будто в дешёвом костюме привидения на Хэллоуин, — вздыхает он. — Ну, знаешь, простыня с дырками для глаз. — Это традиционный наряд, — отвечает Кира. — Волки возвращаются. Готов? Вообще-то нет. Но не то чтобы он когда-нибудь будет готов.***
Кто-то успел разжечь огромный костёр посреди поляны; до Стайлза доносятся запах горящих поленьев и восторженные крики детей вперемешку с рычанием, а небо расцвечивается глубоко-синим и ярко-оранжевым. Все внутренности будто завязываются узлом. Через несколько минут ему предстоит жениться, но никому и в голову не пришло познакомить его с невестой. — Всё будет хорошо, — как мантру шёпотом повторяет Кира. Со своего места на террасе они наблюдают за нечёткими силуэтами людей вокруг костра, и всё, чего хочется Стайлзу — это убежать оттуда сломя голову. Как будто угадав его мысли, Скотт запрыгивает на террасу. — Хей, — говорит он, — отлично выглядишь! Всё почти готово, ждём только Питера и его проклятую волынку… В ту же секунду воздух разрезает заунывный звук из волынки, прерывая добродушную болтовню всех собравшихся. Оборотни замолкают, освобождая дорогу от дома к костру, рядом с которым застыли в ожидании несколько силуэтов. — Королевская семья, — тихо объясняет Скотт. — Готов? — Нет, — выдыхает Стайлз. Кира сжимает его ладонь. — Всё будет хорошо, — успокаивает она. — Ты в порядке. Но паническая атака всё ближе и ближе. Скотт встаёт перед ним, закрывая спиной костёр и оборотней с королевской семьёй, и тихо, но уверенно говорит: — Послушай, Стайлз, никто здесь не причинит тебе боли. Никогда. Ни в коем случае. Даже Дерек. Они могут рычать и скалить зубы сколько угодно, но после церемонии ты… ты станешь членом стаи. Не нужно нас бояться. Честное слово. И Стайлз верит ему. Он делает глубокий вдох, вспоминая папу, маму и то, скольким она пожертвовала ради их семьи. По той же самой причине Стайлз сейчас и готов принести свою жертву. — Хорошо, — отвечает он. Скотт кивает и освобождает ему дорогу; Стайлз уверенно шагает вперёд, притворяясь, будто всё его тело не дрожит, как осиновый лист на ветру. Он устремляет взгляд на силуэты королевской семьи и приближается к ним с высоко поднятой головой, не обращая внимания на перешёптывания оборотней вокруг. Потихоньку силуэты становятся всё более различимы: мужчина с волынкой, высокая серьёзная женщина с длинными волосами цвета воронова крыла, в которые вплетён золотой обруч, а рядом с ней — парень со сцепленными зубами и напряжёнными плечами, сердито уставившийся куда-то в даль. Также там стоят две девушки, одна постарше, а другая помладше — лет двадцать, примерно ровесница Стайлза, — с любопытством разглядывающая его широко распахнутыми глазами. Наверное, это и есть невеста. Она не выглядит такой уж пугающей. Рядом с ней ещё двое мальчиков-близнецов, которым едва удаётся стоять спокойно: они постоянно хихикают и пихают друг друга локтями; у Стайлза складывается ощущение, что ещё полминуты — и хорошее поведение будет позабыто без каких-либо злых намерений. Так что он сосредотачивает взгляд на своей ровеснице и молится всем богам, чтобы его не вырвало. Но только Стайлзу кажется, что всё идёт неплохо, как он наступает на подол своих же шаровар и на полной скорости влетает в… в того самого сердитого парня, который выглядит так, будто с радостью откусил бы ему голову. Ну, тот хотя бы его ловит. Стайлз благодарит богов за небольшие снисхождения — по крайней мере, ему не пришлось буквально упасть в грязь лицом перед королевской семьёй, но тут женщина в центре с золотым обручем говорит: — Не самый плохой способ познакомиться со своей наречённой, Дерек. Её слова, прозвучавшие с холодной иронией, доходят до Стайлза не сразу — сначала он осознаёт, что распластался на широкой мускулистой груди одного из членов семьи Альфы — Дерека? — который сжимает его запястья, словно тисками, и прижимает к себе. А потом проскакивает мысль — неужели эта женщина только что назвала их двоих наречёнными?! Стайлз в шоке отскакивает назад, и от резкого движения венок слетает с его головы вместе с фатой. Все присутствующие как один ошарашенно втягивают в себя воздух, а пение волынки обрывается на неблагозвучной ноте. Стайлз не сводит глаз с Дерека, осознавая, что вот она — концовка Королевской шутки. Ради закрепления мира она не только послала того внука, которого раньше отказывалась даже признавать, — она послала парня. Разве весь смысл этой церемонии не состоял в смешении кровей? Каким образом Стайлз может быть полезен в этой ситуации? — Это что, розыгрыш? — рычит Дерек, заставляя Стайлза содрогнуться от того, как его глаза вспыхивают голубым. — Ты, блядь, кто вообще? — Дерек, — негромко, но твёрдо осаждает его женщина. Однако её глаза горят красным — похоже, она не настолько спокойна, какой старается казаться. Альфа поворачивается к Кире, стоящей в напряжении с краю толпы. — Ваша Королева должна была послать наследницу. Она не собирается выполнять свою часть договора? Кира вздёргивает подбородок и объявляет: — Альфа Талия, позвольте мне представить вам Стайлза Стилински, первого внука её величества Королевы Исадоры из рода Эоландов и… — следует секундная заминка, — технически, наследника её престола, — она звучит слегка виновато и не встречается со Стайлзом глазами. — Королева нарушает договор, — ощеривается Дерек. — Она обещала послать Райзу. — Она намекнула на это, — беспомощно объясняет Кира, — но если вы внимательно перечитаете договор, то там не указано… — Кто… Кто такая Райза? — тихонько спрашивает Стайлз. Дерек поворачивается к нему со сверкающими голубыми глазами, и по его лицу проходят волны, будто он едва сдерживает зверя внутри. — Твоя двоюродная сестра. — Я… я не знал, — оправдывается Стайлз. —Я… Мой папа… — Даже если Королева и соблюла наше соглашение на бумаге, — отзывается Талия ледяным голосом, — она всё равно нарушила его суть. Кира лишь пожимает плечами. — Таковы эльфы. Несколько мгновений Талия внимательно осматривает Стайлза, а потом переводит взгляд на Дерека, говоря: — Ты не обязан доводить церемонию до конца. Ты же понимаешь? Никто тебя не заставляет. — Если я откажусь, — отвечает Дерек, хватая Стайлза за запястье так крепко, что тот беспокоится о возможных синяках, — то договор будет нарушен и она уничтожит нас всех. Давайте покончим с этим. Талия кивает, и дыхание у Стайлза перехватывает: самое время для панической атаки — прямо перед свадьбой с самым сексуальным и пугающим парнем, которого он когда-либо встречал. Против его воли. Кому вообще нужно дышать в такой ситуации? Раньше у Стайлза была хоть толика надежды, что всё закончится хорошо, что они смогут построить хотя бы немного счастливую жизнь даже при таких идиотских обстоятельствах. Оборотни звучали неплохо — по крайней мере, лучше, чем вампиры или кентавры, или чёрт знает, что ещё. Был шанс, что он найдёт своё место среди них, как никогда не мог найти в Бикон Хиллз. А ещё — Стайлзу совсем не важно, какого пола человек. В теории у него нет никаких проблем насчёт секса с парнем. Только хорошо бы с тем парнем, который этого хочет. А что если Дерек — натурал, вынужденный выйти замуж, чтобы спасти свою стаю? Стайлз всхлипывает и закрывает глаза, нетвёрдо держась на ногах. Талия что-то говорит, но он не может расслышать слов, представляя различные кровавые исходы этой ситуации: как его растерзывает разъярённый оборотень-гомофоб, как его пытают до конца жизни, как отправляют подальше с глаз долой и забывают, из-за чего эльфы злятся и устраивают охоту на папу. Стайлз не может найти ни единого выхода из своего положения. Он сейчас расплачется или упадёт в обморок к своему жгучему стыду. Талия с Дереком переводят на него недвусмысленные взгляды, и последнему приходится встряхнуть Стайлза, чтобы тот повторил нужные слова, после чего потемневшее небо вокруг наполняется волчьим воем. Они даже и не думают целоваться. Конец церемонии наступает, когда Дерек наконец разжимает сокрушительную хватку на запястье своего новоявленного мужа. Стайлз не уверен, что ему делать дальше, но времени на решение ему не оставляют — Дерек бросает Скотту: — Отведи его в подвал и запри дверь. Потом с ним разберусь. — Но… — начинает тот, однако замолкает, стоит Дереку только ощерить заострившиеся клыки. — Я приложу все силы, чтобы он жалел об этом до конца своих дней, — презрительно рычит он и уходит вместе с остальными. Королевская семья ни разу не оборачивается, и вся стая идёт за ними вслед. Их силуэты меняются, искажаются в ночной темноте, и вскоре не остаётся ни единого человека, только волки, с воем уносящиеся в глубину леса. — Обычно под первой луной после свадьбы молодожёны бегут вместе, — тихо сообщает Скотт, провожая их взглядом, — но Дерек решил провести эту луну со своей новой женой здесь. Он приготовил целый пир из сладостей и выпечки, ну, потому что эльфы их любят, хотел её угостить… — он умолкает. — Мне очень жаль. Когда Скотт ведёт Стайлза в дом и вниз по лестнице в подвал, Киры нигде не видно. Перед ними предстаёт клетка с каменными стенами и тяжёлой армированной дверью — для сдерживания потерявших контроль оборотней, если верить Скотту. Принеся туда все подушки и одеяла, которые только получается найти, чтобы Стайлзу было удобнее, он с виноватым видом закрывает дверь и запирает замки. В углу обнаруживаются маленькая раковина и унитаз. Но здесь нет ни единого окна, и сгустившийся мрак удушает. — О боже, — шепчет Стайлз, но темнота быстро поглощает его голос. Он устраивает себе норку из одеял и забирается туда. — Господи боже. Отсюда не слышно даже волчьего воя. Тишина стискивает его лёгкие не хуже панической атаки, вызывая настоящий ужас. Эта ночь длится очень долго, и Стайлз не имеет ни малейшего понятия, когда она подходит к концу. Лучи рассвета не могут проникнуть туда, где нет окон.***
Когда бессчётное количество часов спустя дверь открывается, Стайлз весь дрожит. Его кожа истончилась, как пергамент, а всё горло изодрано непрекращающимися паническими атаками. Скотт заходит к нему, держа в руках тёплую пижаму с начёсом и тарелку, на которой горкой возвышаются яичница и тосты, а также огромную бутылку воды и фонарик. — Завтрак! — радостно объявляет он, хоть его голос немного и вздрагивает. — Кира вернулась домой, но я успел переговорить с ней перед уходом. Она сказала, ты наполовину человек? Замёрз, наверное. И проголодался. Не волнуйся, я хорошо о тебе позабочусь. Пока Скотт опускает весь свой груз на пол, Стайлз просто трясётся в углу, свернувшись клубочком. Однако внутри, где-то на грани сознания, он кричит от отчаянья и превращается в пыль, будто засыхая посреди палящего жара. Скотт включает фонарик и крутит рукой, заставляя маленький лучик побегать по стенам. — Я понимаю, что здесь ужасно, но обещаю, это всего лишь на время, пока Дерек не успокоится. И… пока не вернётся домой. Сегодня утром его ещё не было. Но в его отсутствие я буду о тебе заботиться, ладно? А потом, когда он перестанет сердиться, то выпустит тебя, и… и всё будет хорошо. Зубы Стайлза стучат друг о друга, и он весь содрогается. Скотт сдаётся и просто оставляет все вещи, включая фонарик, у двери. Часы спустя свет начинает мигать, а потом и вовсе затухает. Когда темнота вновь обрушивается на Стайлза, он не выдерживает и начинает плакать. Из каждой упавшей слезинки вырастают лозы, поглаживая его щёки своими крохотными ссохшимися листиками и увядая, потому что здесь нет солнечного света, ни единого лучика. И Стайлз увядает вместе с ними.