Доказавшая

— Нару-чан!       Наруко поморщилась, что-то пробормотала себе под нос и перевернулась на другой бок. Только-только появившиеся люди в комнате лишь тихо посмеялись и направились в сторону окна и кровати. Женщина распахнула шторы, поэтому спальня мгновенно наполнилась солнечным светом. Несколько золотых лучей попали прямо в глаза девушки, из-за чего она недовольно застонала и уткнулась лицом в подушку. — Не-а, так дело не пойдёт.       Старший из парней положил ладони на спину Наруко и несколько раз сильно надавил. Крайне недовольная Узумаки лишь махнула кулаком в сторону нарушителя своего спокойствия, но не попала. За это она получила лёгкий щелбан по макушке. После наступила короткая пауза, которая сильно напрягла Наруко. Не успела она открыть глаз, как почувствовала лёгкое щекотание над верхней губой. Девушка фыркнула и попыталась убрать назойливую руку от своего лица, но ей помешал второй человек. Безумно раздражённая, Наруко проснулась окончательно и мрачным взглядом уставилась на присутствующих в комнате. — С днём рождения!       Наруко лишь молча оглядела своих любимых родственников. Кушина, абсолютно счастливая, широко улыбалась и держала в руках фотоаппарат и завёрнутый подарок. Практически у самого лица был Изуми, который прикрыл рот рукой, чтобы не засмеяться от чересчур сонного и милого личика сестры. Чуть дальше стоял Менма, скрестив руки на груди и всем своим видом стараясь показать, что ему здесь абсолютно нечего делать. Но Наруко-то могла сказать по любому движению брата, что он был немного смущён и заинтригован. — Ага, — буркнула Узумаки, без усилий сохраняя на лице каменное раздражение.       Разобраться с эмоциями своих родных она решила позже. Девушка лишь натянула повыше одеяло и спрятала голову под подушкой. Она услышала лишь краем уха, как возмущённо вздохнула Кушина, как тихо посмеялся Изуми и как громко, на всю комнату цокнул языком Менма. — Мам, и почему мы с Изуми должны были так рано вставать? Чтобы услышать от неë… — А ну! Тихо! — женщина вскинула кулак в сторону сына, а потом вновь посмотрела на дочь, возвращая интонации былую нежность. — Нару-чан, вставай.       Девушка обречëнно простонала что-то неразборчивое, так и не выбравшись из защитной крепости собственной кровати. Поэтому она и не любила свой день рождения — мама с Изуми постоянно затевали что-то суетливое с раннего утра и не давали выспаться как следует в собственный праздник. — Я спать хочу… — Разделяю желание мелкой. Могу я…? — Менма! — Мама?       О Наруко как будто и вовсе забыли, поэтому она и сама вклинилась в разговор, показавшись из-под подушки одним полусонным слипающимся глазом. — А можно мне пять минуточек ещё поспать?.. — но ответа на вопрос не последовало, из-за чего девушка лишь вздохнула и отвернулась на другой бок в надежде поймать остатки ускользающего сна. — Так, Менма, дуй на кухню, мы с мамой её растолкаем, — строго отозвался Изуми, закатывая рукава. — Не понял… — недоверчиво переспросил парень, растрепав свои и без того торчащие во все стороны пшеничные волосы. — Я? На кухню? Я?! — Живо. — Ты не можешь мне приказы… — Могу. Иди.       Менма несколько раз возмущённо открыл и закрыл рот, громко фыркнул и направился на кухню, при этом хлопнув дверью. Изуми закатил глаза и начал слегка трясти сестру, пытаясь её окончательно разбудить. Кушина подключилась к нему почти сразу, осторожно стягивая одеяло, за которое Наруко держалась, как утопающий за соломинку. Смех матери и брата разрывал царящую до этого тишину, пока Наруко продолжала безвольно бормотать что-то нечленораздельное, жмурилась в тщетных попытках снова заснуть и недовольно морщила нос.       Одеяло оказалось где-то в стороне, подушка отправилась следом, а Изуми резко приземлился на прогнувшуюся под его весом кровать, заставив Наруко едва подпрыгнуть и съехать ближе к краю. — Давай, солнышко, у нас для тебя вкуснейший завтрак и великолепные подарки, — радостно отозвалась Кушина, вынуждая дочь сесть, и стиснула еë в объятиях. Изуми подвинулся к другому еë плечу и тоже обнял. Вот Наруко и оказалась между двух огней — матерью и братом, которые поставили себе цель довести еë до двойного убийства. — У меня выбора нет, — обречëнно прокряхтела Наруко, силясь выпутаться из крепких объятий, пока поцелуи прилетели в обе недовольно надутые щеки. Она встала до того, как мама и Изуми успели придумать ещë какую-нибудь изощрëнную пытку, и всë-таки выскользнула из кокона объятий. Первым делом глаза всë-таки обратились к подаркам, которые вручила ей семья, но Кушина подошла ближе, мягко подталкивая дочь в сторону выхода. — Умывайся и спускайся, потом посмотришь, — женщина легко улыбнулась и поцеловала дочь в макушку, наконец, вызывая на еë лице лëгкую улыбку.       Чуть позже, умывшись, причесавшись, она всë ещë в пижаме вышла из ванной комнаты и спустилась вниз. На кухне был только Менма, а стоящий там запах гари и чего-то ещë заставил поморщиться. — Чем так воняет? — недовольно выдохнула Наруко, заглядывая на кухню. Даже с футболкой было заметно, как напряжëнно держались плечи и руки брата, пока он возился с едой. Выходило откровенно говоря плохо, о чëм говорил неприятный запах горелого теста.       Девушка подошла ближе, заглядывая под локтем Менмы на их вкуснейший, как заверила мама, завтрак. На тарелке лежали несколько чëрных толстых блинов. Наруко скептически окинула Менму недоумëнным взглядом, всматриваясь в его лицо. — Отравить тебя хотел. С Днëм рождения, — недовольно отозвался он, подставляя тарелку прямо к еë носу. Наруко похлопала глазами, опасливо подцепила пальцами горячий блин и, свернув в трубочку, засунула в рот. Менма взволнованно встрепенулся, не успевая выдернуть недо-блин из еë рта. — Нет, подожди!..       Вкус был ужасным. Маслянистым, жирным и одновременно сухим, будто во рту были угли. Из-за толщины блина тесто внутри всë ещë было сырым, покрытым чëрной подгоревшей корочкой, которая осыпалась крошками на язык. У той жидкости, что стала своеобразной блинной начинкой, был странный вкус, будто тесто изначально было не сладким, а горьким. Поперхнувшись, девушка с усилием проглотила откушенный кусок и, как показалось Менме, даже слегка побледнела. — Ты как умудрился-то… — прокашлялась она, недоверчиво макнула палец в миску с остатками теста и облизнула. Вкус был сладкий, приятный, такой, каким должно быть на вкус тесто для выпечки. — Ты из целой миски теста сделал четыре блина?..       Менма недовольно покраснел, оскалился, будто его уличили за чем-то постыдным, хотя в этой семье все знали, что готовил он откровенно плохо. Казалось, что, пока Наруко не ткнула его носом в этот факт, он как-то успешно игнорировал его сам. — Это они меня на кухню отправили! — гневно пропыхтел Менма, угрожающе направляя лопатку в еë сторону. Хоть изначально он и хотел сделать блинчик в виде лисички и даже с усиками, говорить об этом он не стал: его кулинарное творение даже на блины похоже не было, чего уж говорить о каких-то формах. — Ну ты и…       Наруко прыснула в кулак, едва сдерживая слëзы ни то от смеха, ни то от мерзкого послевкусия, оставшегося на языке. Менма резко выдохнул через нос, засучивая рукава, и принялся трепать еë волосы. Наруко в долгу не осталась, заметив стоящую неподалëку муку, перепачкала в ней пальцы и дотянулась до щëк и носа брата, принявшись растирать по нему белые разводы муки. — Ах ты… мелочь! — выдал Менма, принимаясь с бóльшими усилиями спутывать еë волосы.       В облаке муки они оказались незаметно, когда Менма потянулся за ней для ответного удара, но в итоге просыпал на стол и пол, из-за чего они оба оказались с ног до головы белыми, как будто целое ведро крошки мела высыпали им на головы. Наруко рассмеялась, продолжая пачкать брата, пока тот всë ещë сжимал еë плечи одной рукой. Волосы лезли в глаза, закрывали обзор, из-за чего девушка махала руками на слух, силясь стукнуть брата хоть куда-нибудь, чтобы он, наконец, еë отпустил. — Ксо! Менма, Наруко! Вас на минуту что ли оставить нельзя?!       Гневный голос матери на пороге кухни заставил их замереть и синхронно обернуться в сторону нового звука. Девять алых хвостов Кровавой Хабанеро взлетели в воздух, пока ноздри раздувались от гнева. Менма и Наруко отскочили друг от друга, замирая плечом к плечу. Девушка сдула с лица волосы, пока брат под боком тихо чихнул, стараясь сохранять серьёзные лицо. — Что это за бардак?.. — недоумëнно спросил подоспевший на шум Изуми. — Вы тут в войнушку поиграть решили?       Менма и Наруко посмотрели друг на друга синхронно, едва сдерживая смех, но наступающая гневная мать была всë ещë страшна, навевая своей аурой тяжëлую атмосферу отчаяния и предстоящей боли от еë тумаков. Они, кстати, не заставили себя ждать, выбиваясь в два крепких подзатыльника, которые неожиданно настигли обе головы. — Менма — в магазин. Живо. Теста почти не осталось, а яиц и молока нет. Теперь ещë и муки. По вашей, между прочим, милости, — гневно пропыхтела женщина в тщетной попытке успокоиться. — Наруко… — Я с ним! — сразу же выдала девушка, потирая ноющий затылок. Оставаться в одном доме с разгневанной матерью не хотелось: перед взрывом лучше всегда оказаться подальше от его эпицентра. — Возьмёт что-то не то, ты опять разозлишься!       Кушина обречëнно выдохнула, коротко махнула рукой в сторону двери, одним взглядом говоря им свалить отсюда побыстрее, пока она не передумала, и сразу принялась собирать с пола остатки муки. — Да за что мне всë это, ттебане… Изуми, помогай. От этих двоих даже помощи ждать страшно.

***

      Всë ещë едва сдерживая смех и пихаясь плечами, Наруко и Менма уже выдвинулись в сторону рынка, чтобы закупить нужные продукты. Наруко руководила процессом издалека, с достоинством выдерживая гневные взгляды брата, который всë ещë стряхивал с волос остатки муки. Девушка же, наконец, осознав и приняв своë сегодняшнее положение именинницы, выглядела радостной и вполне довольной, гордо указывая пальцами на нужные продукты. Когда они дошли до небольшого магазинчика с товарами для выпечки, Менма зашëл первый, но негромкая приятная музыка, доносящаяся из-за приоткрытой двери одного из магазинов напротив, привлекла внимание девушки. Коротко махнув брату рукой, она выпрямилась, делая совершенно незаинтересованный вид. — Думаю, с выбором муки ты справишься без моего чуткого надзора, — нарочито надменно фыркнула она, чем заслужила лëгкий подзатыльник от брата, который в другой руке сжимал ещë и все пакеты с их продуктами. — Ой, всë. Шуруй давай.       Наруко уже отвернулась и сунула руки в карманы штанов, делая вид, что оглядывалась по сторонам. Менма закатил глаза и нахмурился, заходя в магазин. Девушка пару секунд постояла для вида, осторожно обернулась через плечо, убеждаясь, что брат точно стоял у прилавка, и двинулась к месту, что привлекло еë внимание раньше. Как оказалось, музыка доносилась из магазина одежды, что уютно расположился почти напротив, вдоль улочки. Но заходить Узумаки не спешила — не хотела в такой «опасный» для неë день оказываться в замкнутом помещении с незнакомыми людьми.       Солнце на едва скрытом облаками небе, уже дарило меньше тепла, но всë ещë оставалось частым гостем в Конохе. Его свет мелкими бликами отражался от витрины, возле которой Наруко остановилась. Сначала она увидела только себя в отражении слегка зеркального стекла. Всë такая же мелкая для своего уже четырнадцатилетнего возраста, в привычной мешковатой футболке, куртке поверх и объëмных штанах. С такими же шрамами-усиками и усталыми голубыми глазами. Короткие волосы легко колыхал ветер, а руки болтались вдоль тела. Только позже глаза привыкли к бликам на стекле, Наруко сложила руки козырьком и вскинула голову к стоящим за витриной манекенам. На одном из них красовался какой-то мрачный чëрно-бордовый мужской комплект из шорт и безрукавки, а вот второй привлëк еë внимание куда больше. Объëмная чëрная куртка с оранжевыми вставками, тянущимися вдоль молнии, выглядела почти как еë поношенная ветровка, под ней на манекене красовался чëрный топ с сеткой, который очень часто носили куноичи, а широкие бриджи такой же расцветки, как куртка, по прикидке должны были заканчиваться где-то на уровне еë колен. На полке перед манекеном лежали идущие в дополнение к костюму наколенники, налокотники и перчатки с открытыми пальцами. Глаза заблестели очень быстро, а в голове девушка мысленно прикинула, как этот костюм смотрелся бы на ней вместе с привычно болтающейся на ноге сумкой с кунаями, сюрикенами и другой всякой всячиной типичного шиноби и ремнëм на талии. Тихо присвистнула, но ничего не сказала и даже не попыталась зайти и примерить. Во-первых, еë всë ещë устраивал привычный оранжевый цвет собственной одежды, во-вторых, она не хотела тратить на него последние карманные деньги, вырученные с миссий.       Именно поэтому, стоило за спиной раздаться звону колокольчика, ознаменовавшего открытие дверей, Наруко сразу же вздрогнула и обернулась, смотря на хмурого и недовольного Менму. Сразу подбежала к нему, делая вид, что ничего не произошло. — Всë в порядке? — уточнил парень, оглядываясь по сторонам. — В полном. Пойдём скорее, а то через пару минут мама сама нас из-под земли достанет.       Парень пожал плечами и, пока сестра уже двинулась в сторону дома, оглянулся на витрину, останавливая задумчивый взгляд на одном из манекенов. Хмыкнув собственным мыслям, он двинулся следом за девушкой, покрепче сжимая пакет.       Пока они шли, Менма кидал на Наруко короткие взгляды, мысленно прикидывая что-то, чем вызывал еë недоумение и новые тычки в плечо. Сам не отвечал особо — лишь хмурился и в особо раздражающих случаях неощутимо толкался, будто широкой дороги им на двоих не хватало. Как и ожидалось, мать и Изуми уже отмыли кухню, поэтому они получили ещë одну порцию заслуженных подзатыльников и гневных комментариев насчëт их безалаберности. Поэтому сразу после Наруко слиняла в свою комнату, всë-таки возвращаясь к своим подаркам.       Маленькая коробочка, что с утра держал Изуми, согрела сердце теплотой и яркими воспоминаниями. В центре мягкой подушечки лежал кулон в виде серебряной монеты. Как новый, на другой цепочке со странным плетением, но всë такой же родной. Наруко отогнала непрошеные мысли и сразу нацепила его на шею. Также там нашлись два тонких браслета и цепочки под украшения на шею. Узумаки по-доброму улыбнулась и закатила глаза. Даже несмотря на еë «клеймо» шиноби, Изуми всегда хотелось видеть сестру хоть немного более женственной, поэтому она ничуть не была удивлена его подарку. Эта мысль заставила улыбнуться: Наруко представила, как брат очень долго выбирал что-нибудь среди вороха украшений в надежде, что сможет найти что-то ей подстать — неброское, но вполне милое, «в еë стиле». И ему на самом деле удалось. Девушке и правда понравился подарок. Жаль, что в еë жизни было мало поводов, чтобы носить лишние украшения.       Другой свëрток, который мать прижимала к груди во время еë внезапного пробуждения, был плотным, прямоугольным, с небольшим бантиком в правом верхнем углу. Наруко осторожно разорвала бумагу и слегка удивилась. Книга была большой, в рыжевато-красной обложке с оттиском трëх усиков. Узумаки недоумëнно наклонила голову, осматриваясь с лëгкой опаской и тремором на кончиках пальцев. Книга оказалась и не книгой вовсе, а фотоальбомом. Выделенные под фотографии квадратики были заполнены самыми разными снимками, заставившими сердце болезненно сжиматься.       Вот радостная Наруко сидела на качелях. Тут они с братьями крепко обнимались втроëм. Вот она, сидящая на плечах у Изуми. Мама, с радостной улыбкой сжимающая маленький свëрток в своих руках. Наруко листала дальше и дальше, предаваясь, казалось, давно потерянному теплу и ярким вспышкам в собственной голове. Половину из кадров она не помнила от слова совсем, а другую не хотела вспоминать. Потому что каждая фотография откалывала от итак маленького остатка сердца всë новые болезненные кусочки. Наруко тихо выдохнула сквозь нос, который ощутимо защипало от подступающих слëз.       Через пару же страниц фотографии закончились. Наруко озадаченно пролистала оставшиеся в альбоме пустые листы и вновь вернулась к последней. Сердце дрогнуло вновь, и девушка стиснула зубы. Последней была та самая фотография, на которой пару лет назад запечатлели их седьмую команду. Там были они с Сакурой, недовольно смотрящие друг на друга, ехидный Какаши-сенсей и он. И вновь, какая ирония. Смотрящий на неë с нескрываемой улыбкой и коротким румянцем на щеках. В глазах — странная тëплая эмоция, направленная точно на неë в границах этой фотографии. Губы сами растянулись в лëгкой улыбке, когда пальцы потянулись к фото, бережно скользнув по нему невесомо, самыми кончиками. После короткого мгновения тепла на душе снова стало холодно и пусто, а слëз в уголках глаз стало чуть больше. Наруко вздохнула глубоко, закрывая альбом, чтобы не залить своими внезапными слезами. «У меня от твоих эмоциональных качелей голова разболелась», — поспешил сообщить Курама полусонным голосом.       Наруко собралась было ответить колкостью, но лишь стëрла слëзы тыльной стороной ладони и выдавила улыбку. «Извини».       Курама замолчал. Не ответил колкостью или привычной полушуточной злостью, потому что так не сделала она. Не фыркнул и не попытался задеть больнее. Наруко отложила альбом в ящик тумбочки, выдохнула, прикрыла глаза. Да, она скучала. Действительно скучала. Не так, как по Кураме, пока он отсутствовал долгие две недели. Это было по-своему особое горькое чувство, как будто какой-то кусочек пазла потерялся и, хоть целую картинку можно понять, но нельзя было увидеть во всей еë красе. Будто цветы в вазе всë ещë были прекрасны, но один из них уже начал подгнивать и постепенно заражал все остальные, один за другим. Как будто стакан был целым, но каждый раз, когда он наполнялся, показывалась невидимая глазу брешь, что медленно выпускала из него всë содержимое. Как будто она всë ещë жила, но для того, чтобы собрать растрескавшуюся душу не хватало последнего осколка. Она ужасно сильно скучала. Не могла понять почему, ведь каждая мысль приносила боль. Не могла принять и простить. Но всë равно скучала.