В пустыне времени

История любого расставания пишется куском лежалого говна. Через два года, сидя на подоконнике в пустой студии, Денис сказал Вере: - Есть такой ритуал у африканских туземцев, да? Когда жена рожает, ее выгоняют там в чисто поле, без помощи, без воды, без повитухи там. Да, а муж в это время в их хижине катается по полу, орет, как ебнутый, и за нее изображает родовые муки. И все стоят переживают, жалеют, там, заботятся, потом еще подарки понесут, жратву. Ну как-то так короче было, когда я умирал. Антон страдал очень. А Антон не стал отвечать, что в этом гораздо меньше абсурда, чем Денис преподносит, не стал объяснять, что ничего он не изображал, и, да, блядь, он страдал, если Денису хочется использовать такие вот слова, страдал, всерьез, не представлял, как, нахуй, дальше жить, но это все было не важно и совершенно не с кем было это разделить. Через два года у них было еще меньше шансов залатать дыры и двинуться дальше. Через два года Антон не знал, за что первым оправдываться и к какой пробоине в крепостной стене бежать обороняться. А тогда, в его квартире, в слабом запахе их тел, он сидел на постели, рука гудела от удара, и он никак не мог поверить в то, что сделал. Получилось совсем жестко, Денис упал на кровать, лицом вниз. Не двигался секунду-другую, и Антон всерьез испугался. Медленно, очень осторожно Денис приподнялся, потом сел на кровати. Потрогал кожу под носом. У него шла кровь, не сильно, но кончики пальцев стали красными. Денис смотрел на них. Не на Антона. Антон мучительно искал, что сказать, протянул к нему руку – и опустил. Денис тяжело дышал, на его лице было странное выражение, которое не удавалось идентифицировать. Он встал с кровати, подобрал трусы с футболкой. - Ди… Антон так и не придумал, как все сгладить, любые извинения звучали беспомощно и незначительно на фоне того, как Денис смотрел на свою испачканную руку, но фоне сожаления – вот что это было – в его глазах. - Ну въеби еще раз, если хочешь. Он повернулся к Антону, уже одетый, с джинсами в руках, а на его бедре еще не успела подсохнуть струйка вытекшего семени, и волосы были влажными от пота, и только-только они оторвались друг от друга. - Ди, давай – погоди, не перегибай только – - Ты ж хочешь, я же вижу. - Ты в дурке, блядь, не долежал? Денис? Он вышел из комнаты, не дожидаясь, пока Антон договорит. И стоило ему выйти, как Антон почувствовал, всем существом, что еще месяца (не месяца, он совсем уйдет, вообще) порознь не выдержит, не может допустить. Догнал его в коридоре. Денис надел джинсы и шнуровал кроссы, на босу ногу, не нашел носки. - Ди, стой, не истери – Он быстро выпрямился, сумка лежала далеко, забил на нее, сразу рванул к двери, Антон поймал его, притянул к себе. - Все. Все, тихо, успокоились – Пригнул его голову к своей груди, Денис брыкался бешено, ударил в живот, Антон не помнил, чтобы бил его в ответ, только старался сжать сильнее, повалить на пол, чтобы закончить это, чем сильней он отбивался, тем упорней Антон пытался загасить эту вспышку, тогда казалось, что это правда истерика, что он все делает правильно, что нужно просто держать покрепче – обнять его – запал иссякнет, и они оба успокоятся, они как-то договорятся. Потом Антон напоминал себе, что Денис не просил его отпустить, вообще ничего не говорил, и вроде как, значит, не было причин остановиться. Он отбивался, как в последний раз, прокусил Антону плечо до крови, в итоге двинул ему кроссом по голой лодыжке, боль была дикая, Антон потерял равновесие, ослабил хватку, Денис вырвался, толкнул его и выскочил за дверь. К тому моменту накал был такой, что Антон выскочил бы за ним, и даже сделал шаг на лестничную клетку, но голым, конечно, по подъезду не побежал. Было очень странное чувство. Жалел, что отпустил его: казалось, что это просто неразумно, не правильно было давать ему уйти, все его поведение выглядело неадекватным – невменяемым – и Антон чувствовал себя так, как будто подвел его, позволив вылететь не пойми куда, Антон-то был здоров, должен был соображать за них двоих. Его телефон был в сумке, в кармане. Там же был паспорт и немного денег. Целая аптека лекарств. Они, наверное, были ему нужны. Антон разобрал сумку и закинул в стирку его грязную одежду (грязным было все). Хотел поехать искать его. Не знал, с чего начать. Обрабатывал укус на плече перекисью, вспоминал Сережины слова о том, что любой другой на его месте давно бы слился. В противовес чувству вины испытал что-то вроде удовлетворения, гордости даже, не ушел сам, держался до сих пор, несмотря на такие вот кренделя. Наверное, странно это было со стороны, наверное, мало кто бы такой выбор сделал, но он сделал, всерьез, и стоял на нем, как мог. Заметил, что руки и грудь испачканы, стал мыть, понял, что на ладонях – его кровь. Решил ждать его час, пока не вернется сам, потом оставить на двери записку и обойти двор, покататься по району. Взял телефон, позвонить Сереже, чтобы если что разделиться. Обнаружил сообщение: «Слушай, а чо ты не сказал, что Денис откинулся? Придумали бы чо-нибудь прикольное». «Сам едешь уже или где ты?» Потом Антон про это качество Дениса говорил: «такое говно не тонет». За время, что он охуевал и собирался с мыслями, Денис пешком от Олимпийского дошел до Красной, выковырял из нычки запасной ключ, зашел на студию, умылся, видимо, и там собрался ночевать. Хассан с Сережей приехали писаться, он, не моргнув глазом, напиздел им, что только что вышел и поехал сюда, потому что Антон в конторе допоздна, образовалось пивко под пиццу, и к моменту, когда Антон туда примчался, они бухали, травили байки, ржали и глумили Хассанову дэмку. Это был один из самых странных вечеров, которые Антону выпадали. Что ребята ничего не знают, он понял сразу, остальной контекст догонял в процессе. Они сидели все вместе, как ни в чем не бывало, шутили, пиздели, Денис был от него в метре, они даже по очереди подавали реплики – но к нему Денис не обратился ни разу, и почти не смотрел на него. У Антона кончалось терпение, выяснить отношения шансов не было, он изо всех сил искал момент, одну минуту, когда они окажутся вдвоем, даже вышел в сортир ровно за ним, но Сереже приспичило попиздеть про запись епихи и про то, что Сэт опять говнится, не удалось ни поговорить, ни поссать, даже когда всерьез захотелось. Дело усугублялось вечером пятницы. Никому никуда было не надо. Сережа стал листать тусовки, на которые можно было дернуть, Антон закинул удочку на тему – слушай, у нас еще дела, Денис устал, наверное, да и вообще хотели вместе время провести. Денис тут же – неебический актерский талант в нем пропал – со смехуечками, с сияющей беззаботностью ответил, что они приедут, обязательно, полчаса и двинут следом. Сережа толкнул Антона кулаком в плечо на прощанье и ребята стали собираться. Антон даже не дождался их отъезда, тут же рванул за Денисом на мелкую тесную кухню. Денис так же беззаботно, не оглядываясь на него, отпирал пожарный выход, который сто лет как стоял закрытым. - Ты, блядь, смеешься, что ли? Он не ответил, но открыл дверь и встал рядом с ней. Сережа заглянул – забыл сигареты – увидел эту икебану, не понял, что происходит, Денис объяснил: - В окно дым нихуя не уходит, надежда русского хип-хопа ноет опять, что мы пиздец накурили. Сережа поржал и вышел. Антон хотел начать иначе, но эта демонстрация от несчастной жертвы насилия его снова вывела, и спросил он: - Ты убегать собрался от меня? Хули на мою студию тогда, прости, приперся? - Ну у меня два варианта было, сюда или в ментовку, и я чо-то подзабил. - Какая ментовка, у тебя от колес там вообще кисель? Ты кому сдался в ментовке-то? - Угу. - Не угу, серьезно – блядь – я уже терпеть стараюсь, как могу, ну ты послушай себя со стороны, приехали, все. Денис и бровью не повел. Антон завелся сильнее. Его молчание тревожило, даже при том, что опасаться было нечего, ну нечего же – - Чо б ты сказал в ментовке, потерпевший? Он ответил очень спокойно, явно успел обдумать, как следует: - Что мои документы и личные вещи у тебя на адресе. А меня оттуда увезли месяц назад с тяжелой передозировкой и полной жопой твоей спермы. И я понятия не имею, как же так вышло, ведь я не гей и ничего не принимал. Антон оперся на кухонный шкаф. - Начнем с того, что… - А в больнице, где я лежал, это с радостью подтвердят, с бумажками, со всеми зафиксированными обстоятельствами. Меня и так неделю психиатр расспрашивал, может, меня изнасиловали, может, я поэтому накидался. А может, не сам накидался. - Ты меня шантажируешь, что ли, я понять не могу? - Нет, я объясняю, какого хера я приперся, на ТВОЮ студию. Если он считал, что какое-то право на нее имеет сам, потому что покрасил две ебучих стены, стоило пересчитать. - Ты понимаешь, что это все детский лепет? Что тебе первому хуже будет, если ты что-то такое выкинешь? - А я не знаю, Антош, я проверю, не мне здесь жить. - Вот так теперь будет, да? - Ты мне ебало разбил, мудак пизданутый. - Да прекрати, почти не видно даже… - Ну тогда охуенно все, правда, так и надо? - Ну чо мне, на коленях ползать за тобой теперь? Губу не раскатал? В ответ мудацкая кривая лыба, одной стороной рта, лицо в том смысле, что с Антоном бесполезно говорить, не заслужил. - Чо ты хочешь-то? Я воплощенье зла, я понял, вали давай быстрее, пока вообще не убили, бедняжку. - У меня билет через два дня. - А денег, как обычно, нет, да? - Чтоб ты от лимфомы сдох. - А чо через два дня, откуда такие даты? - Тебя повидать решил. Сам гадаю, нахуя. - Ты знаешь – ты осознаешь же – что если правда что-то сделаешь, будет очень плохо? - Главное, что тебе тоже. За два года этот принцип окреп до абсолюта. - Малолетняя дрянь. - Уже старше, чем ты любишь. - Ты вообще слабо представляешь, что такое «любишь», у тебя на этом месте системный баг. - Ну куда мне до тебя-то. - Вот именно. - С любовью через пиздюля. - Денег хочешь? Сколько? Пятерку хватит? А через три года это был бы всем панчам панч. Антон полез за кошельком, не нашел, пошел за курткой, врубил диодные лампочки, студия выплыла из уютного сумрака, Денис за спиной ровно и деловито произнес: - Нашел. Он стоял и протягивал Антону кошелек, левой рукой, взял его с настенной полки. И в ярком белом свете Антон видел синяки у него на предплечьях и кровоподтек на его разодранной шее. Еще через пару дней, когда пересеклись вдвоем, Сережа в гражданском пафосе заявил: «Ты будешь делать что-то? Ну, в смысле, понятно, что не забьешь, но шансы есть? Я просто как увидел, охерел, это реально карательная психиатрия ведь, в смысле, если там так санитары хватают, это какой-то пиздец. Я еще думал потом – как это близко все. Вроде как знаешь в теории, что так бывает, но представить, что это с кем-то из знакомых может быть? А хорошо, а если с тобой завтра так, тогда что?». Антон никогда не врал ему, но так и не сказал, что карательная психиатрия тут не причем. На бинте у Дениса, от ладони к локтю, виднелись мелкие темные пятна, свежие, и Антон осторожно тронул их кончиками пальцев, вместо того, чтоб забрать кошелек. - Ди. Это что? Денис ответил беззлобно, и его голос звучал потеряно, один в один, как у Антона. - У меня швы разошлись, по-моему. Я не смотрел. Съездили в ночную аптеку. Над раковиной, канцелярскими ножницами, Антон разрезал бинты. Денис старался не дергаться, крепко сжимал мойку свободной рукой, зажмурился изо всех сил. - Больно? - Нормально. Он рвано, судорожно выдохнул, у Антона дрогнула рука. - Прости – - Нормально. Под бинтом было так плохо, что Антон не смог смотреть. - Мерзко, да? - Прости. Прости… Денис тронул его за плечо, теплой, здоровой рукой, Антон уткнулся ему в шею, он вздрогнул, чуть отодвинулся, Антон поцеловал следы на коже, знакомый запах окутывал лицо. - Прости меня пожалуйста. Все не то, не то хотел, я не хотел, я бы никак… Денис обнял его, крепко, потом слегка ослабил хватку, погладил по голове. Его футболка стала мокрой, мгновенно, там, где Антон прижимался к ней лицом. - Я испугался очень, боюсь все время, не могу перестать, не знаю, как остановить тебя, как сделать, чтоб… чтобы не это. Ди, я не понимаю ничего. Не понимаю, я вообще не понимаю, не понимаю, не могу, весь месяц, все время, я не понимаю, как ты… ну зачем, ну… чем… чем это? Я же очень тебя люблю, я бы пришел домой, совсем скоро пришел бы, я бы… Целовались, бегло, скомкано, руки от ночного холодного воздуха покрылись мурашками, Денис утешительными, легкими движениями перебирал волосы у него на затылке, срывались в мойку одна за другой капли с закрытого крана. Синяки и ссадины у Антона под пальцами. - Это все я, да? И уже выплыло на язык: «Давай забудем, что случилось». Резкий флэшбек, отцовские пьяные крики, мама на утро с глазами, красными от бессонницы, святая невинность, если я бухой – значит, я не причем, почему не уйдешь, в конце концов, сколько можно плакать в тихую, надеясь, что до него дойдет? Денис отшатнулся на автомате и налетел на раковину спиной, когда Антон хлопнулся на колени, всерьез, целовал его ноги через стертую джинсу, целовал пыльные кроссы с грязными шнурками. - Вставай, пожалуйста… - Больше так не будет, никогда. Вообще. Клянусь. Антон быстро поднялся, хотел смотреть на него толком. - Ты что хочешь, чтобы я сделал? Что угодно? Его разбитый нос слегка опух. Антон едва-едва прикасался к его лицу. Денис подался к его руке. Этот поцелуй был другой совсем, тревожный, бесконечный, Антон не мог от него оторваться, Денис боднул его в лоб, потом прижался к его виску. - Я думал, все. - Я тоже. Не делай так больше, мы лучше такого вот. - Я не про сейчас. За «сейчас» он сам прощения не попросил ни тогда, ни потом. Ну если к слову. - Ты не писал вообще, сам же и не писал – - Ты тоже. - …мне к тебе было не попасть – ты издеваешься? - Я в дурдоме не долежал. Едкая гримаса на его губах. Антон целовал по очереди уголки его рта. - Только скажи. Я тут, всегда. Только скажи мне что-нибудь, я не знаю, чем помогать. Ди, я не знаю, как вытерпеть. Антон в первый раз не расслышал, и пришлось переспросить. Денис повторил. - Я тоже. Он виновато, неловко пожал плечами. - Почему тогда ты злишься на меня? Он неестественно, неудобно держал на весу разбинтованную руку. Бледный, измученный, с запекшимися губами, в синяках и отметинах, он выглядел беззащитно, как никогда, и Антону хотелось спрятать его в нагрудный карман, чтобы больше ничего, никогда ему не грозило. - Я придумаю что-то. У него слипались глаза. - Я перевяжу сейчас, и поехали спать? Если хочешь, я на диван уйду, только поехали домой, договорим с утра?