В пустыне времени

- Ты ему завтра ответишь? - Что? - Послезавтра? Я бы просто – ну, я ничо в этом не понимаю, естественно… ну просто если долго нагнетать, вдруг он соскочит или они еще кого-нибудь найдут? Похуже, ясное дело, но это же пиздец обидно будет? Пока шел скайп с Мироном, Антон отсидел задницу, в горле першило, он не мог дождаться, когда ж это кончится, а Денис сидел с ногами на табуретке и за три часа даже не сменил позу. Он слушал. Глядя, как Денис слушает, Антон твердо понял: больше разговаривать с Мироном Федоровым он не хочет. - Да бога ради. Антон размял ноги, поставил чайник. Денис таскался за ним по квартире, не отлипая. У него на скулах горели яркие, лихорадочные пятна. Антон очень давно не видел, чтобы он так сильно чего-то хотел. Тем более – от него. - Слушай, я не в том смысле, что… - Ты что себе в голову вбил? - Я не лезу, все. Договаривайся, как считаешь нужным, ты у нас юрист, в конце концов. Так же? Он нервно, заискивающе улыбнулся. Антона передернуло. - С кем я должен договариваться, я не понимаю? - Я если что-то не так сказал, я… - Ничего не будет. Можешь не стелиться. Подробно объяснив Антону, на восьмом году его стажа, как писать баттловые текста, Мирон перешел к советам о том, как организовывать мероприятия. Антон занимался ими третий год. Мирон планировал начать. А под конец беседы он сообщил шикарные новости. Они на одной волне, у них общее мышление. Антон отлично подходит: чтобы вести настоящий баттловый проект, первый в России. Слово было запущено полтора месяца назад. Антон бы послал его нахуй, но он звучал так уверенно и незамутненно, что Антон невольно впал в растерянность. - В смысле?.. - Ты бы видел свое лицо. - Ты гонишь, что ли? - Я никуда не еду. И эти бредни меня не впечатлили ни разу. - Мирон сказал, у них есть деньги, Мирон сказал – - Мне совершенно наплевать, что сказал Мирон. За пределами вашей секты маленькой, знаешь, хватает людей, которые не млеют от его пиздежа и как-то соотносятся с реальностью. - Ты прости, конечно… - Я вообще не понимаю, почему мы это обсуждаем, я из вежливости только скайп не выключил на втором часу. - Ну пока все его бредни как-то выруливали куда-то, знаешь... - Я не понял, нахуй чувак рэпом занялся, мог бы просто свою мудрость на диктофон записывать, монологами по часику. И дрочить потом на них, вместо порева. - Он тебе предложил же место в проекте, вполне с уважением – Предложил, да. Скраешку у трона, и колпак с бубенцами в довесок. - Низкий поклон. У меня свой проект есть, ты же в курсе еще? - Здесь. Заискивающий тон слетел окончательно. Антон не сразу заметил, как крепко Денис уперся. - Вот именно. Существующий, что не мало важно. - Речь про Питер. - Центр вселенной, ага. - Я ничего не хочу сказать – - Я слышу. - Но вообще-то он поближе. Ну, к центру вселенной типа. Чем Кубань обоссанная. - Ух ты ж какие новости подоспели. А полгода назад, помнится, это вроде твой дом был. - Никогда не был. Не то, чтобы Антон удивился таким соображением. Странно было, что Денис их высказал. Прямо, без оправданий и экивоков. - Красиво переобуваешься, аж дух захватывает. Антон огрызнулся сходу, но в действительности понятия не имел, как с этим быть. Стояли на кухне, друг против друга. Антон с опозданием понял, что Денис загородил выход. - Он сказал, там будут все. - …кто с ним еще разговаривает. - А их типа меньше, чем у тебя? - Вот это уже пошло на правду что-то похожее, ну-ка, вперед, так его, бей его, я его знаю! - Неужели тебе самому – ну – неужели ты сам не хочешь попробовать? - А мы пробуем. Я больше скажу, ты вроде как месяц назад кипятком ссался, от того, как мы пробовали. - Это другое. - Ну разумеется. - Это классное начало – вон, не даром он тебе звонил же – - Вот это повезло мне, на обоссанной Кубани. - Ты бы мог переехать, мы бы снова вместе жили, ты был бы в самом центре – ты же слышал, что он говорил, там сейчас что-то будет происходить, что-то очень большое… - А того, что здесь происходит, тебе мало, да, Ди? - Не в этом дело… - И сюда – чтоб мы вместе были – ты чего-то не переехал. - Ты же все понимаешь сам… - Чо, откуда там, еще раз, у Мирона бабки? Ему друг займет, на годик? - Это важно? - Не, конечно, не важно. Оксимирон позвал. Какие бабки, какие планы, какие два раза подумать. Нахуй работу мою, нахуй хату, нахуй студию, нахуй всю мою жизнь, с Кубани обоссаной. - Ну перестань… - Пф, ерунда какая. - Ну когда это твоя жизнь – конечно, не ерунда. Он сказал это очень спокойно, отодвинул стул и сел. Закурил: во время нагорной проповеди святого Мирона не кощунствовал и не дымил, надо же. - Это что-то значить должно или что? - Нет, ничего. - Ну вперед, теперь пидовку включим, чтоб побегали вокруг нас… - Да нет, просто сколько крика было, когда я чо-то такое говорил, пиздец. У тебя жизнь есть, которую не подвинешь, у тебя серьезно все. Это у меня так, хуйня какая-то. - Это уже бред больной – - Давай, да, инвалидку мне оформи. - Ди – малыш – хочешь начистоту? Да, у тебя хуйня какая-то. Когда сам себе на хлеб… Денис сложил из пальцев клюв и пощелкал. Антон ударил его по руке. Денис в ответ ударил его по лицу. Со стола слетела чашка. Антон стоял в облитых носках посреди кухни, и ему под ноги, в лужицу остывшего чая, слетела из разбитого носа тяжелая красная капля. Денис как будто подбирал слова, может, даже хотел извиниться, но не извинился и вместо этого спросил: - А вот так с тобой тоже нельзя, да? Со мной только можно? - Да кто тебя пальцем тронул – Денис молча скривился. В такие минуты казалось, что они совсем чужие. Больше того: что Денис – всерьез – его ненавидит. - И что ж ты забыл-то, на Кубани обоссанной? Если тут так хуево – - Ты же сам это все не выносишь - -…обидели тебя – - Нет, ты скажешь? - …и я на Окси не тяну? Ну давай, раз начал, поддакивай, я слушаю. - Это не честно. - Честно? Серьезно? Ты и честно – это понятия из параллельных реальностей двух – - Я здесь полгода проторчал. - Ты, дрянь неблагодарная, спал в моем доме, жрал мою еду – - Еду я твою жрал, блядь? Посчитаемся? А ничо что я ебашил без зарплаты в две ставки, нет? - Две ставки могут быть у тех, кого на работу примут. Ты кому нужен был – - И еще друзьям твоим уебищным улыбался, хуй тебе отсасывал и постамент твой, блядь, полировал. Надгробный. - В край обнаглел, у меня просто слов нет – - Это не Мирон тебя просит. Это я тебя прошу. - Пошел вон. - И ты меня в ответ нахер шлешь. Ты сколько плакался - - Вон. - Что вас никто не знает, что ты не нужен никому – - Жестокий выродок мелкий. - …что все впустую – заткнись, блядь, я договорю, - ты ж только на коленях не ползал, чтоб я остался, и вот пожалуйста, когда все с неба падает – только возьми, ты все просрешь опять? Ты сколько еще будешь бухать, выебываться и себя жалеть? До тридцати? До пятидесяти? Чо как, готов подохнуть ебаным клерком с кредитной тачкой и пивком по выходным? - Забирай манатки, вали за дверь и больше чтобы я тебя не видел. Сейчас же. Иначе я тебе обещаю, мы оба очень сильно пожалеем. - У меня билет не завтра… - На свои поменяешь, мразь охуевшая! Антона подвел голос, когда он кричал. Денис замер в проходе, потом схватил со стола сигареты, и через пару минут хлопнула дверь. Билет в Питер ему купил Сережа: Денис не вдавался в подробности, просто сказал, что дозвониться до Антона не может, а ему срочно нужно уехать. Сережа занял ему денег без разговоров и никогда не получил их назад. Антон узнал об этом поздно, и был уверен, что он придет ночевать. Продолжал в голове начатый спор, готовился к атаке, собирал доводы. Не мог успокоиться. Жалел, что слишком мягок с ним, что уже готов – при должном усердии со стороны Дениса – махнуть на все рукой. Прикидывал, чего это Денису будет стоить. Старался не думать о том, что это слабость, что об него вытирают ноги, что он слишком много стал позволять. Волновался, как бы с Денисом чего не случилось: дошло до глубокой ночи, телефон был выключен. Ругал себя за то, что волновался. Немного – если уж совсем честно – увяз в том, какой он молодец, и как Денису повезло с ним, таким взрослым и великодушным. Сорвался на студию, надеясь, что он там. Накрутил себя так, что кровь шумела в висках. На студии было пусто. Антон, не зажигая свет, сел на диван, и слушал, как гудит радиатор, пока не задремал. Эта генеральная репетиция их прощания что-то разрушила в нем. Когда расходились всерьез, расходились с грохотом, Антон никак не мог до конца погрузиться в свою правоту, в свою злость. Он уже знал, как неутолимо будет жалеть. Знал, как потянутся дни, неубедительные, скудные, один за другим. Упущенное время, не наступившее завтра. Он знал, как непомерно много потеряет. Чувствовал всем собой. И не было сил воевать, до первого боя – он уже себе казался увечным. Обескровленным. - О чем он думает вообще, я не понял? С ним как-то очень хорошо жизнь обошлась – он привык, что любая хуйня с рук сходит, я его разбаловал, по ходу, до безобразия. Ну удачи найти второго такого идиота, что я могу сказать. Мои ему соболезнования. Ты чего молчишь? - Я слушаю. - Что ты слушаешь? - Тебя слушаю. - Ну ты издеваешься надо мной или что? Регистрировали компанию, заебались бегать. У Антона в руках была папка с документами. Очень хотелось отпустить ее, чтобы упала в слякоть, наступить сверху и пусть все летит к чертовой матери. Сережа курил перед дорогой. Антон старался продышаться от канцелярской духоты. Вдыхал глубоко. И запах табачного дыма рождал неуместное, ложное чувство уюта: как будто все собрались дома и наконец все будет хорошо. - Не, без вопросов. - Ты, между прочим, мой друг – ну, вроде как. Какая-то поддержка моральная могла бы последовать. Взгляд, я не знаю, со стороны. - Ага. Я сейчас соглашусь с тобой, скажу, что Денис уебок последний. Потом вы помиритесь, а я буду в очень неловком положении. - Не помиримся. - В смысле не хочешь или не веришь? - Сереж, мы три года этой херней маялись – три года, ты понимаешь, что это? – он жил у меня дома, крутился в моем бизнесе, спал в моей кровати, и нате вам в ебло все, что вы мне дали, каждый шаг не тот, каждый момент какой-то….каждое лыко в строку, ничо не забыл. Я, знаешь, подсчитал немного. Это развлечение мне за три года четыреста тысяч стоило. Я уже тачку поменять мог бы. Хорошо было то, что любой другой на месте Сережи сказал бы: - Ну не в этом же дело, наверное? А Сережа ответил: - Пиздец. - И эта дрянь непуганая мне говорит, что чо-то как-то для нее я не величина. Что малость у меня не задалась дорога к славе – да? - и вообще так себе карьерка вырисовывается, а, между прочим, мне скоро тридцать лет. Это ж пиздец-пиздец: когда ты только школу кончил-то. Кто б его блядь по имени знал, до того, как мы встретились. Еще месяц пройдет – здесь никто не вспомнит, где он и кто он был вообще. Сережа покладисто кивал, глядя в сторону. Ему было неудобно. Антон прервал сам себя. - А хуже всего знаешь, что? Сережа повернулся к нему. Падал мокрый снег. Хотелось закрыться на два оборота замка и не смотреть в окна. Мир расслаивался, отпадали сырые тяжелые куски большого Ничего. Невозможно было убедить себя, что однажды перестанет от себя тошнить. - Это все мои слова. Он просто аккуратненько их подобрал, когда я позволил. Сережа наступил на окурок. - Знаешь, чо? Поехали к нам. - Прекрати… - Поехали-поехали! Поехали, огонь разведем, шашлычков ебнем на участке, выспишься нормально, завтра вечером к себе вернешься. Ну? Алинка рада будет - Антон почувствовал смесь тоски и брезгливости. Сережина жалость казалась унизительной, Сережино счастье – навязчивым. Дело, конечно, было не в том, что он упомянул Алинку. Не в том, что Антон ему завидовал, даже не в невольном сопоставлении и подсчете очков, который Антон провел автоматически. В Сережиных словах он слышал нравоучение, которого там никогда не было. Антон знал, что не было. И все равно подспудно звучало: если бы Антон выбрал женщину – если бы мог выбрать женщину, выбрать, как все они, выбрать, как положено, - его, может быть, тоже ждали бы свой коттедж, и огонь на участке, и яркая улыбка на ярких губах, и дальние планы, ссоры были бы не всерьез, ошибки – в порядке вещей, поток не разнес бы их в разные стороны, все были бы заранее готовы к тому, что следует сделать, что непременно ждет в итоге, и он бы влился в теплое море, легко и гладко, и не о чем было бы жалеть. Антон поехал к себе, один. Время текло в никуда, его повысили, он «отметил» сам с собой дома и в итоге нажрался до рвоты. Ловил себя на том, что бюджет планирует на двоих. Психанул, купил себе новую стереосистему и часы за полтинник, не почувствовал ничего. Обмывали рождение Big Music, официальное. Алинка была в Москве по работе, звонила, Сережа показывал ей тусняк, ворковал по фейстайму, потом ушел на улицу, на полчаса, разговаривать в студии было шумно, и он стоял под снегом на черном крыльце во дворе, отмахивался, когда его звали выпить в открытое окошко. А к концу вечера он поднимал на руки девчонку-фанатку и не верил, что ей восемнадцать, она визжала, он щекотал ее, было лайтово, и весело, и вполне в его стиле, и поскольку запираться в туалете было плохой идеей - в дверь стучали каждую минуту, - он вышел на улицу снова, туда же, где говорил с Алинкой, и эта девочка целовала его на холоде, а потом села у его ног на корточки, расстегнула ему ширинку, и три взрослых уебана пялились на них в окно и свистели, и Сережа опять смеялся, отвечал им, чтоб угомонились, гладил ее волосы, и Антон сидел в самом центре вечеринки, она казалось чужой, а он думал о том, что, возможно, Сережа прав в чем-то, не сейчас, а вообще, и на свете нет никого исключительного, исключительность – это отсутствие вариантов, там, где они в избытке, все настолько проще и бескровней, настолько беспечней, что не мешает и не держит даже любовь женщины, которой ты уже купил кольцо, и Антону новые варианты нужны отчаянно, иначе от него ничего не останется. - Это пидорство. Это не гомосексуальность, это пидорство. Вот то, что называется пидорством, именно так и выглядит, в точности. Так мало того, что это пидорство, там еще трансухи оголтелые из кошмара девяностых – каждый день, каждый день, такая фишка у ребят. Нормально. У кого-то массовый суицид, у кого-то копрофагия, у них шоу уродов каждый день на неделе. Их если поджечь всех скопом, знаешь, я и то не уверен, что мы таким образом как-то очистим душу от стыда. Не знаю. Не берусь судить. Есть ощущение, что придется здание снести и все-таки позвать попа, чтоб пол кропил. Сережа в ответ на такие спичи угарал – и разумно помалкивал, от греха подальше. Антон был в «Помаде» трижды с момента открытия и больше старался не заходить. Шутки шутками, но в местной пестрой, нелепой, насквозь фриканутой среде он сам себе казался пародией на человека. Все, что он видел, слышал, ощущал, было гротескно. Вместо веселья он испытывал отчаянье. Вызов – в общем поведении, в фальшивых кривляньях травести-шоу, даже в названиях из коктейльной карты, - казался ему истеричным и жалким. Всю свою жизнь Антон провел, стараясь уйти как можно дальше от них, от всех них, и как-то бесконечно тоскливо было сознавать, что им – всем им – дорога в итоге в один и тот же душный загон. Это был самый большой клуб в городе. Антон еще дважды терпеливо туда наведался. Он даже успешно забрал оттуда гаврика лет двадцати, тот представился киношным английским именем, которое Антон тут же забыл, потом проговорился, что «С Пятигорска». Он принял душ. Антон выпил виски: из своего стакана – и из его. Его запах раздражал и казался одновременно слишком острым и слишком невнятным. Когда занимались сексом, Антон слышал, как тикают новые часы. Потом спросил: - Я не выгоняю, если что, но тебе есть, куда поехать? Он надел трусы, но толком не подтянул резинку, и Антон смотрел на жесткие, редкие завитки его лобковых волос. Хотелось почистить зубы, чтобы избавиться от его вкуса, но делать это при нем было как-то неловко. - А утром что, жена твоя вернется? Как выяснилось, ярко голубую рубашку Дениса с цветными нашивками он принял за женскую блузку. Когда он уехал, Антон взял ее, чтобы убрать, и залип с ней в руках. Она хранила совсем другой запах: запах дыма и дома. Это было так банально и так низкопробно, что Антон подумал ее выкинуть, но, конечно, не поднялась рука. Эту рубашку Денису сшила мама, он был в ней на снимках в школьный альбом, затаскал ее так, что из швов внизу лезли нитки, и Антон помнил ее расстегнутой, помнил, как теплый ветер поднимал ее в Анапе, помнил как прижимался губами к впалому животу. Кожа у Дениса была соленой от морской воды, и он запускал пальцы Антону в волосы. В Красе он совсем перестал носить цветные вещи: чувствовал, что выбивается из общего стиля. Рубашка стала домашней. Иногда он спал в ней, когда не мог согреться. Слезливая, карикатурная, пидорастическая драма. Остаток ночи стерся из памяти. Выпустили ЕP. Провели самый первый, тощий и куцый, баттловый сезон, сразу за ним запустили второй. Только заявок пришло на сто штук больше. Сэт решил попробовать, вместе с ним и с Сережей. Был Хасан, был Ив, потекли сплетенки, что БигМьюзик для других участников наверху не оставит места. Начали снимать выступления, кто-то даже это посмотрел, сделали серьезное судейство вместо шума от зала. На хип-хоп.ру вокруг проекта вспыхнул долгоиграющий срач. Антону казалось, он смотрит кино по старому телику: и ничего не может разобрать из-за помех. Наступил февраль, Антон понял, что никакого шага от Дениса не будет. Поразительно было, что он вообще ждал: и ждал постоянно, самозабвенно, ждал до последнего. Мысленно послал его, остро почувствовал, что остановиться на этом не сможет. Они взаимно по-детски перебанили друг друга в контаче. Его телефон молчал. Его семья на расспросы не ответила ничего. Антон запретил себе за него волноваться. Антон трижды видел во сне его похороны. Антон соврал его матери: - Допустим, он больше со мной не заговорит, пускай. Я просто беспокоюсь, все ли с ним в порядке. Но себе врать не получалось. Антон скучал по нему так, что это чувство вгрызалось в кости. Долго ругал себя, потом все-таки поздравил его с днем рождения. Смс-ка упала в тишину. Проводить этот вечер наедине с – еще одним – его отказом было невыносимо. Антон предпринял последнюю военную вылазку. Выбор на «обоссанной Кубани», в общем, был не велик: три гей-клуба и доски. В «нормальной» среде Антон не знакомился, не мог позволить себе риск. Если клубная среда вызывала у него презрение, Краснодарская «доска объявлений» для знакомств казалось чем-то хтоническим. Антон обращался к ней в свое время достаточно часто и все-таки – как и с клубом – не хотелось верить, что вот это – про него. NEW: Устал бояться, что не встанет? | Дженерики помогут | 8-8005550295 NEW: Poppers, Fist, K-Lube | Курьер | 15% скидка по коду BBS15 NEW: Ищем постоянного любовника 401808017 / 301908019 -- reindeers -- NEW: Сначала хочу сосать 2 члена сразу -- -- NEW: Дам в рот. Семеново. 27мне -- Парень27 NEW: Выебу в жопу толстым хуем -- Димон – NEW: кто придет в гости и трахнет меня в тугую попку,олимпийский место есть – NEW: юг молод Симп заеду, отсосу. Можно экстрим *ПУСТО* -- Нам авто NEW: 25лет,симпа,извращенец,хочу обслюнявить подмышки,можем друг другу -- izvras4enezzz -- NEW: Кто завтра к пассу на группу вечером? Место -- Макс -- NEW: Не спит кто-нибудь? Приеду на ночь -- Олег На фоне общего трэшака ткнул в последнее объявление. Почудилось в нем что-то человеческое. Списались. Антон кинул номер. Ему позвонили откуда-то с улицы. Принятый, с хрипотцой голос спутанно и смущенно объяснял, что телефон садится, а он может подъехать, но тогда сразу. Антон чувствовал разводку – и именно поэтому зачем-то заказал парню такси. Тот отчитался, что будет через полчаса. Попросил встретить: Антон не назвал квартиру. Уже вышел в ночь, когда кольнула неприятная мысль: а если все-таки подвох? А если гость приедет не один? С самого начала Антон как будто упорно искал неприятностей: и нашел все, что хотел. Выяснилось, что Олегу двадцать лет, что он приехал из части в увольнительную, ночевать ему здесь негде. Поднялись в квартиру, парень замерз, Антон согрел ему чаю, потом выпили. Выпили еще. Он совершенно неуклюже хлопнул себя по коленям и, бодрясь, спросил: - Так. Ну а дальше что? Антон честно признался: - Ты извини, я чего-то не в настроении, разобранный совсем. Парень ощутимо расслабился. Его быстро развезло, он признался, что пьет на пустой желудок, ничего не ел с утра. Антон показал ему, где холодильник. Он спросил внезапно, что у Антона случилось. И они были настолько никем, что Антон рассказал. - У человека… - У твоего? Прозвучало как будто грубо, но было не подкопаться, а Антон неожиданно для себя ответил: - Да. У моего. Сегодня двадцатый день рождения, можно сказать, совсем взрослый уже человек… - А был не взрослый? Это было сказано еще враждебней. Антон не понял посыла. - Ну тебе сейчас кажется, что ты взрослее всех, тебе еще и автомат в руки дают. Но вообще еще много всего такого, не малозначимого, впереди ожидает… - А со мной ты тут чо забыл? У Антона был флип на это счет, не один, было пространное объяснение: на тему того, что взрослый человек из Дениса так себе, была пара вопросов без ответов, но вместо этого он сказал: - Если б я знал. И добавил: - Три года в помойку. Это все глупо ужасно, звучу, как телочка, но я уверен был, что не придется смотреть на то – как это все кончится. Парень активно, настойчиво закивал. - Суки слова не держат. Допил Антонову рюмку. - Вообще ничо не стоит им. Заказали осетинских пирогов, он жадно ел, Антон смотрел на него, внезапно парень поднял на его взгляд, полный такого неприкрытой, густой неприязни, что Антон передернуло. Парень громко отодвинул стул. Антон не двигался с места. Какой-то своей частью, он уже понял, что происходит, понял давно, и боялся спугнуть. - Родной. А ты зачем ко мне приехал? У него были сильные, загорелые руки, мощная челюсть и мягкая, розовая нижняя губа. Его резкое, раскрасневшееся от водки лицо хотелось взять в ладони. Впервые за все время, что он провел на этой кухне, Антон ощутил к нему влечение. И этот парень смотрел на него один в один, как Денис, в их последнюю встречу. - Кошелек клади сюда. - Обойдешься. - Я те хребет сломаю. Он тяжело опирался на стол. Ему трудно было сфокусировать взгляд, голова покачивалась на мощной шее. Под кожей вздулась вена. Антон видел порез от плохой бритвы. Парень через силу добавил: - Глиномес ебаный. Он двинулся вперед, прямо на стол, с силой толкнул его, упала рюмка. - Ты чем меня напоил? Антон поднялся, подошел к нему, взял за локоть. - Ты лыка не вяжешь, пошли, проспишься. Парень дернулся, стряхивая его руки, и локтем как следует врезал Антону в челюсть. Это, скорей всего, было случайно. В первый момент он сам, кажется, растерялся. А потом несколько раз добавил, упрямо работая непослушным вялым кулаком. Антон быстро оказался на полу. Настоящую боль он пока не чувствовал, она пришла утром, глубокая, неутихающая, а сами удары приносили острый, белоснежный шок. Он мгновенно протрезвел. В голове было ясно: казалось, очень давно – может быть, никогда, - он так ясно не мыслил, так полно не присутствовал. И в то же время не было ни одной мысли, никаких побуждений, ни досады, ни злости, ни плана действий. Парень вроде удовлетворился – тем, что он на полу и дело вроде как доведено до логического завершения. Он тяжело дышал. Шагнул – и споткнулся об Антона. Пытался удержать равновесие, схватился за мойку, грохнулся, распахнув дверь шкафчика. Сидели совсем рядом. Про кошелек он забыл. Мучительно путаясь в словах и подробностях, рассказал, какое это небывалое чудо – выбить увольнительную, заранее, на день советской армии. Никто не верил, а он сумел. Говорил, что из части приехал к своей девушке. Что больше девушки у него нет. Что блядина, что обидно, что уехать должен завтра, но денег нет вообще, даже на батон сраный, хотел у нее занять, потом вернул бы, ну чо, не вернул бы, блядь? Сразу же. В городе у него никого, сам из Ростова. В общем, ситуация – хоть побирайся, хоть нахуй иди, хоть на гоп-стоп. Людей жалко, полдня думал, кого не жалко, доску нашел в интернете, первой же ссылкой на «геи краснодар», чуть не блеванул с того, что там пишут, это ж пиздец. И все как-то само решилось. Антон слушал. Кивал даже. Аккуратно расспрашивал. Когда парень срубился, уткнувшись потным лбом в колени, Антон позвонил Сереже, для страховки. Вдвоем вытащили его из квартиры, спустили во двор. Ночью похолодало, Антон засомневался, изо рта валил пар. - Как думаешь, не замерзнет здесь? Сережа посмотрел на его разбитое лицо, на спящего мертвым сном парня, которого они посадили на лавочку. Потом спихнул парня на землю и со всей дури вмазал ногой в живот. Бил с остервенением, парень что-то покорно мычал, потом совсем по-детски вскрикнул. Чистый, высокий звук разнесся по двору. Антон придержал Сережу за плечо. - Не надо, бог с ним. - Давай-ка знаешь что? Давай-ка мы его оттащим куда-нибудь за гаражи или в соседний двор. Чтоб он тебя не ждал тут с утреца. Долго возились, запарились, тело было тяжелое, норовило выскользнуть из рук. - Интересно, это можно считать, что у меня есть друг, который мне поможет прятать труп? - Ты сомневался еще что ли? Звонила Алинка. - Нет, я у Антона, я ж сказал. В смысле ну прямо – ну прямо у Антона. Тох, поговори с ней? Меня это честно говоря заебало уже. Ну убедилась? Все? Алин, мы в аптеку вышли, у Антона неприятности случились, ты более подходящее время выбрать не могла для этой паранойи ублюдочной? Ну сама смотри. Включил видеозвонок, Антону было неприятно, он поднес руку к лицу. Алинка очень растревожилась, спрашивала, как так вышло. Антон быстро не придумал, что врать, отмахнулся: - Так, житейское. Сережа спросил, когда звонок кончился: - Если без шуток, как – так-то? Ты чего? На замерзшей луже выделялось белое пятно тонкого льда, и Антон раздавил его носком ботинка, как в детстве, под тонкий карамельный хруст. - Сейчас, неверно выразился. Я понимаю, что ты бы иначе провел вечер и эта скотина бухая напрочь берега спутала. Но ты ж... ты всегда осторожный такой. Больше всех нас, если вдуматься. - Допьешь со мной бутылку? Наплевав на то, как это бесполезно и унизительно, Антон позвонил из квартиры Денису – и снова никто не ответил. Гудки шли долго, потом закончились. Сережа мягко забрал у него трубку и, не зная, что делать, приобнял его за плечи. - А вот прикинь – ну вдруг – а если я не прав? Вообще, во всем, короче, в том, что он сказал, тогда, раньше, во всем? И это я просрал все действительно? Вернулись за стол. На всю кухню пахло разлитой водкой. Сережа промокал ее губкой для посуды. - Слушай, я тебе не советчик вот совершенно. Но у вас по-моему что-то такое все время почти происходит. В последние года два точно. Антон неопределенно помахал ладонь в воздухе. - Не суть. Скажи, вам вдвоем было хорошо вообще? А когда, можешь вспомнить? Антон хотел бы ответить, что нет, конечно, что он прозрел, что все к лучшему. Сережа посмотрел на него с сожалением. Оставил в покое губку. - Тогда другой разговор. Тогда вообще хуй знает, что тут скажешь. За неделю до звонка Мирона решили съездить покататься. Выдвинулись в Розу с семиминутным опозданием, но быстро нагнали, оба проснулись и развеселились, когда на трассе увидели Сережину тачку, подстерегли ее, обогнали, Антон триумфально помигал аварийкой. Сережа написал: «щас я тебя схаваю», Денис до упора опустил свою спинку, занял наблюдательную позицию и через заднее стекло отслеживал обстановку. Сочинял Сереже ответное послание с телефона Антона, но все время отвлекался, обоих взял азарт. Играли в догонялки с полчаса, пока их от Сережи не отрезала большая фура. Траффик рос, Сережина машина пропала за кормой надолго, и стало ясно, что победа за ними. Денис набрал и показал Антону экран: «Чо ты там схавал, еще раз?». Антон посмеялся, покивал, чтоб отправлял. В ответ пришло: «Давай-давай, на горе посмотрим, чо ты можешь». Летели на сотке. Ярко, празднично светило солнце. Искрился снег, сияла тонкая корка льда на обочине, блики на стеклах. Диск на торпеде ловил то и дело солнечные лучи, и радужный отсвет падал на потолок. Антон никак не мог заставить себя сказать Денису, чтобы убрал диск в коробку. Радуга исчезала. Радуга расцветала. Денис перебирал болванки. Он много тогда записывал музыки, дисциплинированно разложил по папкам и переписал на диски все Антоново скромное достоянии, Антон ворчал и говорил, что это перевод сырья, что лучше бы записал Кендрика, что он не будет слушать в тачке свою хуйню, но Денис ответил: - Я буду. И Антон еще немного помандел для порядка, но чувство было, как в теплой постели утром воскресенья, ленивое, избыточное, ничем не нарушаемое довольство заполнило его, и иногда он улыбался между делом, когда ездил один и натыкался на подписи «Хайд, 6 оф», «Хайд, 3 оф», «True, 6 ком», вороша бардачок. Денис включил восьмерку, он наизусть знал Зов природы, даже слегка пританцовывал сидя, пока слушал, жмурился на солнце, улыбался до ушей, и Антон думал о том, как вот лично он в такие моменты похож на игрушку-собаку, которую щелкают по голове, а она ей качает, как это потешно и уморительно, и еще думал о том, какая у Дениса неугасимая улыбка, какая живительная, всепобеждающая радость в нем зарождается и расцветает, будто радуга на потолке, и как же охуенно, что два года назад Антон сидел на кухне до поздней ночи, искал двустрочник, уродовал лист, а Денис встал в сортир, увидел, что он не спит, сварил ему кофе, сунул клюв ему в текст, ладони скользнули ласковой волной по затекшей спине. Полчаса они гоняли друг другу мусорные панчи, один хуевее другого, и Антон швырнул ручку, она улетела за батарею, Денис сказал: - Я не полезу доставать. А Антон впал в обычную меланхолию дедлайна, мол, это все бесполезное мертворожденное дрочево: - Да все это. Тема уебищная, на старте турнирки – толпа уебанов, как в московском метро, никто не вспомнит потом, кроме трех твоих кентов, чо ты там выкладывал и за что жопой потел. Щас же главное я не один сижу, ничего не могу из себя выдавить, щас этот деятель тоже там где-то корячится, оппонент мой, тоже породит сейчас безобразие какое-нибудь, будет опять борьба равна, на ринге два говна… а я тут через голову три раза прыгнуть должен. Это давно все сдохло уже и нуждается в эвтаназии, я бы первый приз честно отдал тому, кто придет, возьмет так и наебнет форум с концами. Вот это будет новое слово, это будет перфоманс. Не то, чтобы Денис прямо придумал ему ударный панч. Он вообще, вроде бы, ничего не придумал, он сказал: - А чо ты вот про это не напишешь, вон какой огонь кипит? - Потрясающе придумано, охуенно, нобелевскую премию мира тебе за такие советы полезные. Ты тему раунда смотрел вообще? Но еще через полчаса Антон сползал за ручкой под батарею, и ебался до утра, переписывая текст в чистую. Розовело небо за окном, когда он добил последний двустрочник. Антон не помнил, может, Денис предложил заготовку какую-то, прежде, чем ушел на боковую, может, нет, но вообще Денису удачные строчки давались так редко, что Антон бы запомнил, наверное? В общем, ударный панч столько цитировали в комментах, что Антон прошел на новый левел и включил его во второй трек подряд, как коронный ход. «Зов природы» на новом левеле получился уже не горький, не диссовый, а наполненный счастливой свободной придурью. На трассе по пути в Розу, подражая его кривлянию, Денис читал: - «Хайд прошел в четвертый?» - «О, кто бы мог предположить»! Вот это новость, это как Самюэль Это‘о в Анжи. Он приоткрыл один глаз и глянул на Антона украдкой, и Антон пока не подпевал, но они оба знали, что он сейчас ворвется на: - Ваш сервер хип-хоп.ру давно пора перепрошить, Случайно удалив все данные с шифтом – - КРИСПА: ДЕРЖИ! Солнце падало Денису на волосы, и когда Антон протянул руку, чтобы заправить прядь Денису за ухо, она была совсем горячей. Денис сменил поборку Восьмого Официального на подборку Девятого. Щелкал по трекам. Это сбивало настрой. - Ну сколько можно прыгать? - Хочу Этюд в багровых тонах найти. - Ты издеваешься, что ли? Денис как-то мгновенно притих. Потом осторожно повернулся к нему. - Нет. Диск торчал из магнитолы. Антон почувствовал смесь вины и досады, но не смог тормознуть. - А то ты не помнишь, да, что его нет? Что я слетел на пятом раунде? И Денис так же осторожно повторил: - Нет. Потом добавил – нечитаемым, отвлеченным голосом: - Извини. Он рассеянно поправил ремень, неуклюже, с заминкой повернулся к окну. Антон проехал еще с десяток километров, прежде чем до него дошло, где Денис был год назад, пока шел полуфинал. Невозможно было поверить, что это так быстро, так запросто стерлось из памяти. Что в голове просто закрылась дверца, а за ней остались бессонные ночи, запах больницы, его бледное легкое тело, неотвязное чувство беспомощности. Самое время было спросить уже с себя: «Ты издеваешься, что ли?», и Антон со скрипом перевел разговор: - Я вообще думал, тебе эта тема не по душе, после того, что Бабан ваш выдал про ВГБ… Денис мгновенно отвлекся и улетел на обычные рельсы. - Почему он наш? Вот почему он наш? Если – что? – если он написал там что-то из треков удачных, надо сразу быть его фанатом отбитым, чтоб ему респектнуть? Или что? Что, просто понравиться не может что-то? - То есть тебе его Этюд понравился, ты хочешь сказать? - Его – нет, о чем и речь. Я твой хотел послушать. - Ну не обижайся уже, ладно – - Я не обижаюсь – я даже когда ты «16 причин» пишешь про то, какая я истеричка и как со мной жить запарно, не обижаюсь, между прочим. - Это откуда взялось? - Я даже рядом не обижаюсь столько, сколько ты. Антон поддразнил для пущего эффекта: - А ты с чего взял вообще, что «16 причин» про тебя, подожди? - Ну еще бы он не про меня был! Вообще охуеть было бы! Лирика Антона – его чернильное сердце – была отдельным предметом ревности, самой яростной и самой искренней. Антон шутил, что Денис бы запросто смирился с кем-то другим в его постели – но не у него в тексте. Денис красноречиво и многословно объяснял ему, куда ему идти с такими вариантами. Надо же. Дениса завораживало, как незаметно и легко он оставлял свой след в потоке образов и слов, который Антон выпускал на лист. Ему казалось рукотворным чудом, что пара строчек, положенных на бесплатный бит, укореняла в реальности – его бытие, его присутствие в чужой жизни, его колеблющийся свет. При всем при этом, ему было железно похуй, каким будет этот отпечаток и что Антон сохранит о нем в скорлупке трека. «16 причин» были проходным баттловым тейком, о Денисе, по сути, там была одна строчка – «Из-за истерики по мелочи испорчен вечер» - и Антона совершенно не тянуло устраивать разборки из-за другой такой же мелочи сейчас, но язык чесался спросить: а Иллюзию Свободы, с которой Антон вылетел с девятки, Денис тоже пропустил между таблетками и дуркой, или его все устраивало? Или попросту было насрать? «Я, увы, дал сбой, поздно кричать «Растай!» Вот рецепт для убийства чувств: страдай. Я думал: я из пекла, а не из стекла, Но ты сказала, что любовь так незаметно истекла, И дела не исправить закорючкам в листиках, Ведь ты на суше, а я все так же тону в песнях и стихах…» Антон написал ее осенью того страшного, безумного года. Начал под танцы с бубнами в личке: ты по-любому возьмешь в этом году турнирку, ну и похуй, что бабан подался, на СД тем более похуй, не можешь же ты, в конце концов, ему третий раз подряд всосать, так не бывает, - закончил в призрачном молчании, когда Денис не отвечал на звонки, пил фаназепам, скупо жаловался, что засыпает на парах, и Антону снились беззвучные сны, и летящий с рельс поезд он рассмотрел и запомнил в мельчайших деталях, и казалось, что ничего и никогда уже не будет так просто, так счастливо, как он успел привыкнуть. Колеблющийся свет грозил погаснуть с концами. Нечеловечески жутко было остаться в темноте, с темнотой наедине, и Антон ободрял себя грезами о побеге. Он с этим треком слетел с шестого тейка. Сразу после задорного и лайтового Зова Природы, под который Денис пританцовывал теперь, сидя в щедром свете зимнего утра. Но ни о чем другом тогда писать не мог: а об этом не мог заговорить иначе – ни с кем – с ним тем более. Антон толкнул диск обратно в магнитолу. Нашел трек. Поставил. На всякий случай, чтобы точно не обманывать себя тем, что Денис этих слов не слышал. Когда трек открутился, Денис сказал: - Красиво все-таки получилось. Вообще, если уж до того: гораздо красивее, чем наяву было. В Розу приехали к половине третьего. Денис зевал и сонно тер глаза. - Чо, в тачке не доспал, сурок? Сэт дружелюбно пихнул его в спину так, что Дениса качнуло. В ответ он неожиданно точным движением сбил с Сэта шапку на снег. Антон напрягся, испугался, что опять будет пиздец, но Сэт только заржал, щурясь на белое яркое солнце, потом сам наклонился за шапкой. Антон переоделся, собрался на гору, Денис оставался один в номере, спать. У него это по-прежнему было главное занятие, досуг и будни. - Разбудить тебя к ужину? - Принесешь чего-нибудь? Я наверно не встану уже… но ты буди, как придешь, ладно? Он прилетел на три дня, жалел время. Антон растрогался. Солнце било сквозь легкие занавески, на покрывале была горячая полоса света, Антон уперся в нее ладонью, когда наклонился его поцеловать. Склон был роскошный, прокатались до вечера, после горы была сауна, после сауны невыносимо хотелось жрать, потом долго спорили в баре: нить дискуссии затерялась, начали с того, что в России никто не вывезет за базар и закосы под гангстеров выглядят ущербно, кончили жутким срачем про то, вывез бы за слова Эминем, в которого ни разу не стреляли, и что такое вообще этот ваш баттл-рэп. Сережа смеялся, передразнивал Сэта голосом столетнего деда. Хасан обнулил спор одной фразой: - А Эминем – чо, баттл-рэпер? Антон запоздало взял Денису остывших луковых колец. Будить его глубокой ночью было совестно, тихо пробирался по номеру, старался поменьше шуршать, пока раздевался. А когда лег в постель, Денис обнял его мгновенно, и медленно целовались в темноте, ласкали друг друга без спешки, без жадности, время стало беззубым и побежденным, невозможно было себе представить, что наступит утро, что пройдут выходные, что придется прощаться, как обычно, что опять будут встречи урывками, нервные разговоры по скайпу, бесконечные подсчеты денег и дней, нетерпение и разочарование. Его прикосновения сплетались в крепкую, бескрайнюю сеть, и Антон падал в нее, не глядя, Денис полез в сумку под кроватью, а потом Антон почувствовал его ладонь на своем бедре, его пальцы у себя внутри, и не нашел, что сказать, не захотел ему возразить. Денис поцеловал его снова. Это было впервые у них двоих – и не случалось с Антоном уже лет пять, он напрягся, но время не пошло быстрее, по-прежнему никто не торопился, он не чувствовал обычного дискомфорта, не чувствовал даже давления. Закрыв глаза, он проплывал мимо полузнакомых, неокрепших ощущений, они как будто были сами по себе, ни к чему не подводили, ничего не обещали, кончики легких пальцев скользили по его сфинктеру, едва проникали внутрь, гладили, разминали, снова ослабевали до полу-ощутимой ласки, погружались глубже, оставляли совсем. У Антона была сильная, яркая эрекция, он чувствовал, как желание копится, как растет тяжесть, но не было ни возбуждения, в полном смысле слова, ни стремления дойти до конца. Радость вспыхивала в его теле, и в полусне он видел круглые очертания пестрых планет из астрономического атласа. Денис вошел в него. Антон запомнил влажное тепло – от его губ, на своей шее. И точно такое же ощущение - влажное, теплое и бездонное, - от слез, едва-едва выступивших на глазах. Он был немного пьян, и почти сутки не спал, и это, конечно, ничего не значило, и в то же время – он словно никогда прежде не был настолько уязвим, настолько честен, настолько реален, как в ту ночь, и в нем было слишком много любви, чтобы ее выразить, и нарисованный космос был переполнен тишиной, и все-таки даже в ту секунду, когда он кончил Денису в ладонь, Антон чувствовал подвох. Он чувствовал, потерять это будет убийственно.