Падая и поднимаясь

I'm going back to my roots. Another day, another door, another high, another low. (Я возвращаюсь к своим корням. Новый день, новый путь, новые взлёты и новые падения. Imagine Dragons, Roots)

Нуар оказался прав, когда, увидев на востоке заходящее солнце, не предвещал ничего хорошего. Через какое-то время на деревьях снова зазеленели молоденькие листочки, потом, не осыпаясь, пропали и они, оставляя голые стволы, а напоследок ещё и снег выпал (но никто из горожан, разумеется, ничего не замечал). (По правде сказать, Алья с Хлоей тоже не поверили бы, если Адриан не заставил бы их вести дневник погоды, когда они глупо проиграли этому шарлатану в карты, а Нино опять просто молча принимал всё как должное, потому что так надо. И потому что бро явно знает, о чём говорит). Впрочем, от правоты легче не становилось. Кот Нуар устроился на одной из крыш Парижа. Отсюда открывался чудесный, со стратегической точки зрения, вид на Елисейские поля. По крайней мере, снующие туда-сюда полицейские отряды видно было даже чересчур хорошо: увешенные оружием стражи правопорядка нервировали одним своим видом, и герой раздражённо затушил сигарету, понимая, что косые взгляды в его сторону не дадут спокойно насладиться одиночеством. В конце концов, хотел бы видеть жалостливо-осуждающие лица, не улизнул бы из квартиры, пока драгоценные напарники полноправные товарищи по команде отсыпались в своих постелях. Поэтому он преспокойно спрыгнул вниз, холодно кивнув в знак приветствия, и поинтересовался причиной данного беспокойного мельтешения оперативного предприятия, которое он наблюдал не первый день (но по обоюдному соглашению не вмешивался). В принципе, он никогда не горел желанием заниматься полицейскими делами, ибо с раннего детства не питал к правоохранителям особой приязни, да и Хищного Моля с головой хватало. Но Шубоед притих, а работа всегда помогала отвлекаться от грызущих мрачных мыслей (никотин буквально заставлял дышать, когда паника совсем удушала, что не вдохнуть, но это всё равно было не то). — А ты разве не в курсе? — молоденький лейтенант настолько удивился, что забыл традиционно настороженно прищуриться. — Совсем новости не смотришь? — переспросил кто-то из его коллег, и Нуар очутился в центре всеобщего внимания. Упоминать о том, что политики и прочей общественной деятельности им с Ледибаг всегда хватало и в реальной жизни, а потому телевизора в квартирке отродясь не было, а старенький радиоприёмник, по виду своему скорее всего помнящий Вторую Мировую, всегда был настроен на жизнерадостную музыкальную частоту (и даже он был разбит его тяжёлой рукой, когда там врубили очередной некролог, посвящённый Ледибаг), он не посчитал нужным, сохранив невозмутимость. Полицейские, явно ожидавшие в ответ какую-нибудь шутку, неловко переглянулись между собой и, пропустив лезшие наружу никому не нужные соболезнования, рассказали о причине головной боли полиции славной Франции, протягивая какие-то ориентировки. С листов на Нуара смотрели Нино, Аля, Хлоя и он сам, то бишь Адриан Агрест, собственной персоной. Всеобщая суета стала оправданней. Нуар задумчиво моргнул — и где-то в его глубинах Адриан неловко поёжился. Его план был хорош — но что-то он точно упустил. Тогда это упущение казалось допустимым. В шоке и в панике, и в полнейшей апатии, в которую он тогда упал с головой, и из которой теперь его пытались вытащить друзья — вообще всё кажется очень допустимым и совершенно не достойным внимания… А ведь как можно было допустить, что отец с его легендарной гиперопекой просто не заметит отсутствие дома Адриана или сочтёт это отсутствие приемлемым? Теперь Нуар мог с уверенностью сказать — это того не стоило. Стоило бы, если Моль и впрямь открыл бы на них охоту — но Моль словно совсем забыл об их существовании. Зато родители не забыли. Какой ужас. Нуар поймал себя на мысли, что, возможно, родители Леди точно так же ищут свою дочь, что её портреты расклеены по столбам, что они ещё ждут — но не знают, что она не вернётся. Нуар поймал себя на этой мысли — и сразу же отогнал её подальше. — И как давно ищете? — как он ни старался, но голос всё равно дрогнул. Стоило бы научиться лучше скрывать внутреннюю разруху. — Да они как сквозь землю провалились! — вспылил кто-то из полицейских, а остальные горячо закивали. Им-то явно было что выслушивать от начальства последние недели три точно. А начальство выслушивало от мэра и от Агреста, и всё это из-за одного отчаянного решения. — Это тебе не акумы, при появлении орущие во всю глотку свои имя, мотив, цель, родословную и весовую категорию! Кот Нуар криво усмехнулся, зная, что даже с такой информацией устранять марионеток было не легче, чем найти иголку в стоге сена, который летает где-то в космосе. И пусть в данный момент Моль притих, не напоминая им о своём существовании, внутренний повидавший жизнь скептик упрямо твердил, что это «ж-ж-ж» неспроста. Уж очень долго Нуар очищал безвольных марионеток, с таким ожесточением стремившихся стянуть с него кольцо, чтобы вот так безоговорочно поверить в капитуляцию его заклятого врага — Нуар бы не сдался. Всё зашло слишком далеко, чтобы можно было сдаться. Даже если Молю вдруг захочется на покой — Нуар этого покоя ему не даст. Внезапно послышался грохот, и Кот интуитивно пригнулся, пропуская просвистевший над макушкой внушительный клок вырванной земли. Чертыхнувшись, он сквозь зубы припомнил поговорку о внезапных гадостях и, размахнувшись, отбил следующую атаку монстра, отслеживая краем глаза, что полицейские тем временем скрылись в каком-то более-менее монументальном здании. Механический монстр, вылезший прямо из-под земли, напоминал огромную личинку, словно ожившую из качественной компьютерной игры. Жуткая машина замерла, огляделась по сторонам, огромная голубая линза озадаченно «моргнула», и, издав пронзительный визг, кинулась прямиком на одиноко застывшего посреди поля Кота. Сложно сказать, что именно спасло самую неудачливую личность Парижа от участи быть покромсанным на кусочки: многолетняя практика или мысль о том, что жить как-то не особенно и хочется, так напугавшая его самого — однако смертоносные лезвия пронеслись буквально в миллиметре от его лица, срезая прядь волос. Бесшумно перекатившись на более удобную позицию, Нуар хладнокровно принял на шест следующий выпад в его сторону, и по улицам разнёсся противный скрежет металла. Кот Нуар мог бы с уверенностью заявить, что это проделки мерзких бабочек — он даже стал подсознательно выискивать убежище вредной акумы — если бы не заметил краем глаза ещё двух таких же монстров, выныривающих по соседству в поисках чего-нибудь съестного… И вдруг он с кристальной ясностью осознал, что привычная схема «ошарашил-отвлёк-очистил» с этими не прокатит. Здесь нужно что-то революционно новое, не использованное никогда ранее… Полицейским очень хорошо было видно, как шест Кота Нуара, продолжая сдерживать титанический натиск странного существа, под давлением начал преобразовываться, меняя форму. Минута — и вот уже бесполезная палка буквально на глазах превратилась в странный меч. Именно им с одного удара этот Котяра рассёк машины на корявые части… Нуар кивнул людям в здании, подтверждая, что опасность миновала (но рука по-прежнему сжимала рукоятку нового оружия, настолько удобную, словно сделанную специально для неё). Полицейские настороженно подошли поближе, ожидая какого-нибудь подвоха, и вопросительно уставились на него. Если честно, спроси Кота кто-нибудь о том, что это сейчас было, он бы ответить не смог — интуитивные решения были коньком ЛедиБаг, но ближний бой был именно его стихией. Ему не терпелось поподробнее расспросить о случившемся Плагга, поэтому попрощавшись, он мгновенно взобрался на крышу и умчался в сторону своего логова-убежища. Полицейские, сначала стремившиеся его задержать, чтобы впредь было неповадно укрывать от следствия важные сведения — ибо этот Кошак явно что-то знал, но промолчал! — только махнули рукой. Пусть пока погуляет на свободе, лишь бы выполнял свою работу!

***

Кажется, это был первый раз, когда Хищному Молю было неуютно в собственном убежище. Неловкость создавала гостья, вальяжно развалившаяся на любезно предложенном стуле — вот уж кто наверняка научился получать выгоду и удовольствие в любой ситуации. Мужчина не мог точно сказать, что именно его нервировало: то, что собеседница была до родинки на виске похожа на убитую им девчонку-Ледибаг (за исключением угольно-чёрных волос, никогда не знавших краски, и бездонно-чёрных глаз) или то, что за спиной этой юной особы стояло сторукое пятидесятиглавое чудовище, описанное в мифах древних греков… — Чаю? — Моль почувствовал, что надо срочно как-то начинать разговор (потому что видел способности своей гостьи, всяко превышающие его собственные раз этак в триста). Ответная улыбка была очаровательна, но мужчина на её счёт не заблуждался: демоны, тысячи лет запертые в Хаосе, теряют всё человеческое (как оказалось, кроме облика). Да и сама девушка была какая-то… не такая. Мимика, жесты, эмоции, которые она показывала, — всё было напускным, наигранным, каким-то кукольным. — О, так ты пригласил меня выпить чаю? — девушка была спокойна, как змей. Хищная Моль пожал плечами, показывая, что придерживается лишь элементарной вежливости, и девушка глубоко вздохнула (никогда не выносила этих людей и искренне не понимала, почему это все остальные так рьяно защищают их право на жизнь). — Что ж, — демонесса поставила чашку с нетронутым напитком на журнальный столик и посмотрела в его лицо. — Ты дал мне свободу и заслужил награду. Моль облизнул сухие губы, ощущая себя ничтожеством. — К Вашим услугам вся Вселенная, — тихо начал он. — Я же хочу Париж. Девушка, казалось, недоумённо подняла бровь. Ей, в общем-то, всё равно, но этот парень явно псих. Он мог потребовать хоть всю планету — ей плевать, всё равно этому миру осталось недолго. Сначала время пойдёт вспять, возвращая этот мир к началу Времён, а после реальность рассыплется в пыль (впрочем, люди умрут намного раньше) — всё это она планировала так давно, что теперь почти не верила, что дело пошло. А Промитерра — только первый шаг. Маленькой дикой планете просто не повезло, что демонессе так необходимо набраться сил. Осталось чуть-чуть. В этом человеке что-то было. Было что-то, что заставляло его, терпя поражение за поражением, упрямо идти к своей цели. И даже добиться результатов. Только вот сейчас в его душу явно закрадываются сомнения насчёт придуманных им же идеалов, а вера исходит на нет. Наверное, заголосил внутренний инстинкт самосохранения, запечатлённый в памяти предков. — А почему вы с Ледибаг на одно лицо? Это вопрос следовало ожидать: не он первый, не он последний. Но по-прежнему, как сотни, тысячи лет назад, этот вопрос вызывал… раздражение. Потому что все были уверены, что именно эта выскочка Баг была настоящей! Конечно, так оно и было, но ведь она сильнее и вообще жива, в отличие от некоторых (то, что это удалось провернуть впервые, не имело никакого значения). — Ты приняла её облик? А какой тогда настоящий? И все находящиеся в комнате понимали, что Мотылёк ходит по лезвию ножа. Но демонесса, неожиданно для присутствующих, нашла это отчаянное любопытство… весёлым, а потому, смерив мужчину своим фирменным презрительным взглядом, ответила: — К Вашему сведенью, месье Моль, этому «облику» перевалило за пять тысячелетий. Нет, эпитет «весёлый» здесь не подходит, иначе бы не было презрения во взгляде…

— Тебя беспокоит что-то помимо меня?

— Серьги отказываются подчиняться.

Демонесса мягко рассмеялась.

— О, это нормально. Ты и вправду думал, что ЛедиБаг и Кот Нуар не связаны между собой?

Ложь сорвалась с её языка также просто, как бессмысленный выдох — ей не нужно было дышать, но приходилось создавать видимость. Смертные всегда с недоверием относились к бессмертным.

***

Вокруг была темнота. А ещё тишина, давившая на девушку похуже бетонной плиты… Сколько она так пролежала? Ответа не было. Мозг выдавал одно предположение за другим с такой скоростью, что ни одна мысль не задерживалась в голове, а голова, отвыкшая от такой нагрузки, начала раскалываться от боли. Ещё нещадно ныли кости, а в левом боку невыносимо покалывало: всё тело буквально вопило о перенесённой когда-то немыслимой нагрузке на организм… А в голове было кристально чисто, словно все воспоминания услужливо стёрли, дабы не травмировать психику. Но девушка была упрямой, и подсознание нехотя предоставило ей одно предложение: Её зовут Маринетт Дюпен-Чен и она живёт в пекарне в центре Парижа — столицы Франции. Ещё почему-то вспомнилась странная металлоконструкция, называемая Башней… и всё. Пустота. Дверь скрипнула, запуская в комнату луч света. Глаза смогли различить очертания какого-то комода и другой мебели — хоть какая-то хорошая новость, она не ослепла. Но на этом хорошее заканчивалось: в дверях застыла незнакомая женщина, которая с кем-то разговаривала (кажется, речь шла о чашках), но Маринетт бы многое отдала за то, чтобы она прошла мимо. Природа этого странного желания оставалась загадкой, но когда женщина, заметив какое-то движение на кровати, зажгла свечу и начала медленно подходить ближе, девушка в панике подскочила и в один прыжок оказалась в углу комнаты. Движение, произведённое явно на рефлексах, отняло последние силы, а забинтованные ноги и руки снова взвыли от боли, отказываясь держать свою хозяйку. Женщина такой прыти от, казалось бы, безнадёжно больной никак не ожидала, а потому замерла на месте, не решаясь подойти ближе. В дверной проём просунулась чья-то голова, но из-за тёмных пятен перед глазами Маринетт не смогла бы с уверенностью назвать пол того, кого видела. Она пугливо закрыла лицо, отмечая про себя, что со стороны наверняка выглядит как восставшая из саркофага мумия — и что-то в поведении окружающих утверждало, что примерно так оно и было на самом деле. Всё её естество приготовилось к удару, который она в любом случае не сможет предотвратить или отразить, не замечая, как странная женщина со свечой повелительно качает головой и дверь тут же закрывается с противным скрежетом. Зато с удивлением посмотрела на осторожно поставленную перед ней пока что пустую миску. Женщина замерла в нескольких шагах от неё, не решаясь прикоснуться или заговорить. А когда Маринетт подняла на неё взгляд — слегка дёрнулась, но всё же налила какую-то дымящуюся субстанцию, напоминающую кашу. Маринетт поняла, что очень хочет есть, когда руки, держащие тарелку, нагрелись, а нос уловил запах чего-то съестного. А женщина уселась напротив неё, продолжая сохранять дистанцию, и показательно отпила из своей посуды… — Ты не похожа на бездомную попрошайку, — заговорила женщина, когда с едой было покончено. Маринетт дёрнулась от звука её голоса, но промолчала. Не поняла ни слова — но звучание диковинной речи казалось смутно понятным. — Меня зовут Жаохуи. Эта фраза отчего-то была знакома, Маринетт её поняла. Миска была отставлена в сторону, а чужая морщинистая рука потянулась к её волосам. — Я не причиню вреда. Ты веришь? Маринетт замерла. Она понимала через слово, но смогла уловить суть. О, как бы ей хотелось верить, но забинтованная спина противно пульсировала. Однако руки женщины страха уже не внушали, да и сама Жаохуи производила хорошее впечатление. Ей хотелось верить. — Как ты сюда попала? Маринетт тряхнула головой, убирая волосы с лица. Нахмурилась, сморщилась, чтобы через головную боль найти у себя знание нужного слова. Хотя бы базовой фразы — она же улавливает отдельные слова, значит, должна знать хоть что-то. — Я пре-плохой говорю по-китайски. Я… я не знаю ни что. Не-память. Голос осип, а в горло словно залили свинца. Маринетт жмурилась и надеялась, что понятно выражается. Ей было страшно. Короткие урывки в забытье, какая-то тревога, бинты и паника — бессмысленный, съедающий страх. Маринетт не знала, как здесь оказалась, но интуиция дурниной орала — ей надо спрятаться. Залечь на дно. Прийти в себя. — Меня зовут… Жанна. Ей надо спрятаться. Маринетт не знала, будут ли её искать, чтобы добить, но она не хотела, чтобы нашли. Она не знала, где она и насколько далеко те, кто сделал с ней всё это. Она хотела быть в безопасности. Инкогнито может дать ей безопасность — хотя бы иллюзорную. И почему первое имя, которое пришло ей в голову — Жанна? Впрочем, плевать. — Жанни́? — старательно повторила женщина. Её имя тоже было как-то на «Жа». Гул в голове совершенно выбивал все мысли. Маринетт согласно кивнула — какая, собственно, разница? — и вздрогнула, когда чужая рука прикоснулась к щеке. Но движение не было неприятным, не приносило боль, а, значит, ничего плохого в нём не было. Так ведь?

***

За сборами в маленькой квартирке Нино наблюдал молча. Аля громко возмущалась, закидывая в рюкзак свои вещи, а Хлоя молча укладывала сумку, с какой-то ненавистью впихивая в неё тёплую толстовку. То есть, как это домой, а? А как же месть, героические сражения, лавры победителей и позирование для летописей? — И как ты себе это представляешь? — Аля была готова рвать и метать. Адриан спокойно застегнул свой рюкзак, не собираясь отвечать. Нино устроился на диванчике, боясь вклиниваться в разговор. Конечно, он понимал причину возмущения девушки, но доводы, приведённые бро в защиту своего решения, казались неоспоримыми. К тому же он ясно видел, как напрягся Адриан и что сейчас не лучший момент предъявлять претензии, но разбуянившаяся Алья не замечала ничего вокруг. — А что я родителям скажу? «Прости, ма, я хотела победить мировое зло, но как-то не сложилось!»? — утешало хотя бы то, что при всех своих недовольствах Сезер продолжала собираться домой. — Увы и ах! Месяц подполья пошёл насмарку! Рядом с Нино присела Хлоя, устало сдувавшая чёлку со лба. Она молча приняла чашку с чаем и обречённо переглянулась с соседом по несчастью. — «Мамочка, меня полтора месяца искала вся полиция Парижа, но я не могу тебе всего рассказать. А сейчас прости, я жутко хочу спать, поэтому пройду, прилягу»? Под руками Адриана что-то хрустнуло, но никто этого не заметил. Агрест продолжал быть пугающе спокойным, даже не повернувшись в сторону бушевавшей девушки. Но Хлоя настороженно переглянулась с Нино: оба прекрасно знали, что он мог долго молчать, оставаясь добродушно-наивным, но стоило чаше терпения переполниться, как феноменального спокойствия, которому могли бы позавидовать буддистские монахи, словно и не бывало. Кажется, они оба начали понимать, почему произошёл такой ужасающий своими последствиями конфликт с Ледибаг: обеспокоенная и даже напуганная чем-то девушка могла наговорить такого, что, не сдержавшись, Нуар резко ответил, одной фразой попав по самому больному (и он прекрасно знает об этой своей способности, поэтому старается держать себя в руках). Ледибаг сбежала, а потом в расстроенных чувствах её нашёл Моль и… Но Адриан сдержался. Он молча закрыл свою сумку и, проверив, отключены ли бытовые приборы и не остались ли в холодильнике какие-нибудь скоропортящиеся продукты, вышел из кухни, даже не обернувшись. Аля, высказавшая всё, что хотела, рассерженно выдохнула и последовала за ним. Нино в абсолютной тишине стал мыть кружку, а Хлоя растягивала своё чаепитие — им обоим не хотелось толпиться в тесной прихожей, где сейчас сквозит напряжение в вольт двести, не меньше. Свет погас и вода вдруг стала ледяной — это выключилась электроэнергия в квартире, которую никто в ближайшее время посещать не собирался. А вскоре со всхлипом захлопнулась дверь, и замок привычно заело, грозясь выломать ключ. Возвращаться в логово абсолютно не хотелось. Никогда.