***
Шумы извне заставляли насторожиться. Казалось бы, как люди будут реагировать на частичное обрушение кровли в новом корпусе, где буквально всё оборудовано по последнему писку техники? Да Адриан бы в первых рядах начал травить неиссякаемые шуточки на тему обрушений и прорывных (во многих смыслах, дайте только слово удачнее подобрать) технологий современного строительства — предварительно отбежав на безопасное расстояние, разумеется. Потому что после акум, с незавидной регулярностью захаживающих именно к ним в лицей, в том числе — и в их класс, небольшое обрушение смотрелось не так впечатляюще. Вот она, беда выросших при Моле подростков — напрочь атрофированный инстинкт сохранения своей безопасности. Ещё бы, возможно, расстроилась миз Менделеева — очень громко и очень нецензурно — из-за того, что такие долгожданные лаборатории вновь закроют на неопределённый срок, и ей снова придётся терпеть толпы невыносимо громких детёнышей помладше. Вместе с ней опечалился бы и мсье Дамокл, погребённый под новой волной бумажной волокиты — объяснять всем инстанциям и важным людям-родителям, как произошедшее допустили, кто разбирается, кто во всём виноват и как школе вообще можно доверять детей… Странно, что он не ушёл на пенсию раньше, во второй же год мольего террора. А что людям делать, если под завалом — как он вообще не коснулся остальных присутствующих, оставалось загадкой и оседало мерзким предчувствием — оказались твои друзья-товарищи? И это никакая не магия, и волшебного избавления от проблем не ожидалось. Очевидно же — тут уже можно паниковать. Паника почему-то увязла на корню — слышимые звуки мало напоминали полномасштабную истерику. Слышно было ворчание в исполнении двух хорошо ему знакомых пробивных барышень. Значит, происходящее действительно было следствием не гнилых опор и кретинизма проектировщиков — что-то менее объяснимое, но более привычное их чокнутому лицею. Дело было в чём-то сверхъестественном — и это самое оно было наглядным и демонстративным. Адриан устало прикрыл глаза — а он-то уже обрадовался. Но он был не против на правах дряхлого деда, уставшего от жизни, полежать в сторонке — ещё бы бетон на плечи не давил. — Я, конечно, понимаю, что у вас там романтиш-ш-шненько, — прерываемый треском, писком и сбившимся дыханием, глухой голос Хлои мёдом просачивался сквозь преграду и источал убийственный яд. — Но от твоей помощи мы бы не отказались. Сам вылезешь аль помочь? Маринетт под ним — чёрт, мерзко звучит! — возмущённо прикрыла глаза, но предпочла не проявлять самодеятельности, послушно замерев в, очевидно, не самой удобной позе. Видимо, не видать ему отпуска как собственных ушей.***
Маринетт ощутимо вздрогнула, наблюдая, как опасно расположенную железку пожирает чёрное пламя, и быстро зажмурилась, защищая глаза от едкого, ещё горячего пепла. Нет. Нет-нет, она отказывается в этом всём участвовать! С неё хватит. Никакой Баг. Баг несёт боль, кровь и смерть. Маринетт лишь почувствовала, как её, слегка дезориентированную, быстро поставили на ноги и лёгким толчком отправили кому-то за спину. И она даже не сопротивлялась — была слишком ошарашена внезапным поворотом событий. Маринетт хотелось надавать себе ощутимых оплеух, а ещё лучше — побиться головой об стену, но она продолжала беспомощно стоять памятником самой себе за вооружившимся тяжёлым куском бетона Нино. Она стояла и просто смотрела, как — чтоб его — Кот Нуар плавными, слегка ленивыми и чуточку позёрскими движениями рубит на неравные части каких-то странных дымящихся птиц, почему-то напоминающих жутких самовоспламеняющихся ворон. Нуар, кажется, почти не изменился, и свалился ей как снег на голову именно тогда, когда она была совсем к этому не готова. Почти в лучших, смутно забытых традициях. И когда все эти тушки рассыпа́лись прахом, словно уничтоженные в компьютерной игре монстрики, девушка всё равно смотрела не на них. Она смотрела на это облачённое в чёрное существо, невольно заглядываясь на — к его чести — восхитительное тело, и, словно кролик перед удавом, не могла оторваться от этих флуоресцентно-зелёных глаз с слегка вытянутыми, совсем не по-человечески, зрачками. Почему именно сейчас? Почему именно так и здесь, почему именно он (опомнись, одёрнула Маринетт саму себя, в этом нет практически ничего удивительного)? Маринетт энергично тряхнула головой, стремясь сосредоточиться по делу (а потолок, упавший прицельно на неё, и посланные следом стервятники определённо заслуживали внимания), но перед глазами предательски поплыло, а ноги на какую-то секунду перестали чувствовать в полу надёжную опору. Из-за опрометчивого движения ещё больше разболелась голова, которой она всё же, несмотря на всю аккуратность и предусмотрительность Адриана (Нуара, Маринетт, Нуара), ощутимо приложилась при падении. Всего лишь секунда слабости, но этой секунды было вполне достаточно для того, чтобы хрупкое хвалёное самообладание полетело к чертям. — Всё хорошо? Нуар поддерживал её под локоть (сердце потеряло свою ритмичность, бешено заколотившись о рёбра — догадывается ли?), за его спиной маячила Рена Руж, находящаяся слегка на взводе, а избавляющаяся от досадных мелкомасштабных разрушений КвинБи продолжала приглушённо ругаться, недовольно осматривая дыру в потолке, примериваясь, как она вообще появилась и что с ней сделать. Судя по её гримасе — чем-то этот обвал ей совсем не нравился. Может, и не привиделась Маринетт эта тень-существо на потолке. Сквозь зудящий звон в ушах начали пробиваться шепотки и выдохи учеников, вываливших из соседних аудиторий. Кто-то пытался выяснить, что произошло, кто-то доставал заныканный телефон, чтобы заснять сторис в соцсети, кто-то начал паниковать. Маринетт, чувствуя, как болит и кружится голова, пошатнулась в неловкой попытке устоять на ногах и малодушно примкнула к последним. Дышать стало трудно — почти невозможно. — Всё хорошо? — Что происходит? — Надо отправить её в медпункт. — Эй, Маринетт, идти-то можешь? «Можешь?» Маринетт иронично усмехнулась — ничего она не может, отстаньте от неё, пожалуйста. Ей нужен, ей просто необходим покой — она так устала. Адриан — НУАР — снова возник в поле зрения совершенно случайно, будто из ниоткуда. Кажется, кто-то спросил, куда подевался Агрест, и он почти дёрнулся от неожиданности. Дёрнулась и Маринетт, потому что Нуар — тема больная лично для них двоих, а боль уже осточертела. Нуар — это бронебойная толстенная стена проблем, секретов и недосказанности, в чём-то и смертельно опасная — но делать с ней что-то у Маринетт пока не хватало сил и смелости. А Маринетт больше не хочет. Ничего, в общем-то не хочет, но её не спрашивали. Зазнобило. Она неловко обняла себя руками, сквозь плотную ткань рубашки ощущая, как покрывается мурашками кожа, и на всякий случай одёрнула манжеты. И как заворожённая смотрела в эти светящиеся зелёные глаза, потому что не хотелось видеть ни толпу людей, ни гору обломков, ничего. — Я не хочу. Каким-то невнятным образом все это услышали. Человеческий улей замолк и снова загудел, а Рена Руж досадливо тряхнула волосами и принялась этому улью вталдычивать: всё под контролем, но людей надо вывести. Да, лучше распустить по домам. Зачем вам Ким? Нет, этих мы не отпустим, потому что… Кот, что делать с этими? — Разговаривать, — откликнулся Нуар. Убедительно, профессионально-безэмоционально, но взгляд послушно не отводил, и Маринетт не могла понять, с какого перепуга такая честь. — Узнаем детали, отыщем отбившихся и отведём в безопасное место. В ответственность самого Кота Нуара поверили безоговорочно и смотивировались хоть как-то действовать. Маринетт послушно качнулась в сторону одноклассников, которые подозрительно мирно топтались в стороне от общей массы народа, и отчаянно провела ладонью по щеке. Струйка пота, которую она намеревалась смахнуть, оказалась кровью, поэтому головная боль вдруг приобрела новые смыслы и значения. — Может, к врачу всё-таки? — мирно уточнил Нуар, слегка склоняя голову. Звучало предложение заманчиво. Свалить от всего этого дерьма в объятья медика и активированного угля и безынициативно ждать, пока всё образуется. Дрожь колотила нещадно, а соображать, является ли озноб нормальной реакцией организма на шок и кровопотерю, было больно. Нуар скептически посмотрел на то, как Маринетт сжалась в попытке стать меньше, решительно сдёрнул свою толстовку со спинки рабочего стула и так же решительно в неё завернул — Маринетт даже не смогла возмутиться. Толстовка пахла въевшимся парфюмом и дождём, была слишком велика для миниатюрной девушки и уютно грела. Маринетт покорно засунула руки в рукава. Откуда-то в плечи вцепилась сухая рука мадам Менделеевой, слегка хрипловатым голосом утверждающей, что в состоянии проследить за тем, чтобы ученица получила необходимую помощь. Нуар спорить не стал, отступил в сторону, освобождая проход, и вообще переключился на КвинБи. — Спасибо, — Маринетт резко остановилась в дверях, чтобы посмотреть на него ещё раз. — Я серьёзно, спасибо тебе за… Она не договорила — надеялась, что он и так всё поймёт. Впрочем, это чуть туманное состояние не помешало ей заметить, как довольно расплывается в улыбке Нино (почему-то — ничуть ничем не удивлённый, в отличие от остальных одноклассников), как ехидно щурится КвинБи, а Руж с нечитаемым лицом сверлит взглядом своего старшего напарника и как этот самый напарник всем своим видом показывает, что один комментарий на крайне щекотливую тему — и прольётся чья-то кровь. А Маринетт сбегала.***
— Ну давай, вещай. Довольная лыба на лице Нино была похожа на арбузную корку, друг даже не думал скрывать своё духоподъёмное состояние. В отличие от девчонок: для них Кот по-прежнему был странноватым и злопамятным придурком, которого, конечно, подстебнуть — святое дело, но иногда лучше игнорировать — во избежание. Ляиф глубоко вздохнул, ошалело сверкнул тёмными глазами, многозначительно вытаращился на Нуара. Факт, означавший то, что сейчас между ним и другом просто громадная социальная пропасть, его абсолютно не смущал — бро есть бро при любых обстоятельствах. Зато смущал остальных одноклассников, притихших и послушно семенящих следом. — Ты залипаешь на ясноглазых брюнеточек с восточными корнями! — выпалил Нино на резком выдохе, продолжая многозначительно таращиться на друга. — Нет. Ответ прозвучал быстрее, чем следовало бы, что заставило Нино улыбнуться ещё шире. Нет, конечно, где-то в глубине души даже Руж была с ним согласна, но всем своим независимым видом сообщала, что личная жизнь Кота Нуара её не касается, а мысли о его фетишах вообще вызывают несварение и нервный тик. — Это называется типажом, — жеманно растянула КвинБи, которую не смущало ничто и никогда. — И у Адриана он есть. — Нет. Руж захотелось смеяться и плакать одновременно. Но она молча засунула руки в карманы рыжей куртки-кожуха и всем своим видом показывала, что это всё всё ещё не их дело. — Бро, ты буквально светился. — Я не… — Да ты отреагировал на обрушение секундами раньше, — сей факт доставлял Нино особое садистское наслаждение, поэтому он самым бесстыжим образом смаковал каждое слово своей обличительной речи, — чем следовало бы! Маринетт заставляет тебя неровно дышать! Просто признай — и я отстану. К чести Нуара — он держал лицо профессиональным кирпичом, и лишь ближайшие друзья знали, насколько глубокую яму он собирается им копать. Для трупов, разумеется. Придушит — и избавится, в ближайшем же саду. — Ты отдал ей свою драгоценную толстовку. Ни одна девушка на моей памяти при всей твоей воспитанности не удостаивалась твоей одежды. Не, конечно, ты хоть раз у кого-то забывал свои… — Просто завались, чувак. — Именно, — тут Руж не смогла молчать, ведь дело касалось уже её девочки (она же хочет хотя бы попытаться жить как ни в чём не бывало, верно?) — Ты действительно хочешь подсунуть Маринетт… — …Кота в мешке, — самодовольно пропела Би, придерживая дверь спортзала, чтобы ещё раз пересчитать всех одноклассников. На всякий случай, люди с ними учатся весьма креативные. Рена, собиравшаяся сказать что-то про жабу или ещё что похлеще, захлебнулась метафорами, но согласно кивнула. Нуар очень любил своих друзей. Но временами их хотелось поубивать особенно жестокими методами. — Бро, её жизнь для тебя настолько важна, что ты включил свою сверхъестественную чуйку на исключительные опасности, — Нино был абсолютно уверен в своей правоте, поэтому продолжал без зазрения совести подстёбывать такого неуязвимого обычно друга. Всё ещё надеялся найти бро нормальную, реально существующую девушку-партию для дальнейшего долго и счастливо. Чтобы стал смотреть на мир позитивнее, остепенился и успокоился. — Я тебе ещё раз повторяю — я не могу управлять этой фигнёй, потому что даже понятия не имею о том, как она работает. — Но подсознательно Маринетт для тебя очень важна, я ведь прав? Ты, конечно, отличаешься героизмом, граничащим с придурковатостью и глупостью, но от завалов людей предпочитаешь избавлять Катаклизмом… Кот глубоко вздохнул, глотая едкие слова, и, задержав дыхание, терпеливо замолчал. — Ты тоже очень важен, — буркнул он в ответ и отвернулся, сворачивая тему. Повернулся к одноклассникам. Глубоко вздохнул. Посмотрел на их перепуганные и ничего не понимающие лица. Зацепился за относительное спокойствие Кюбдель и напомнил себе, что всё правильно — нельзя же перевоплощаться в супергероев и кидать толпу без разъяснений и клятвы о неразглашении. Всё идёт так, как дóлжно. — Итак, у вас всех слишком много вопросов и эмоций, чтобы я мог быть уверенным в том, что вы все спокойно будете сидеть в безопасном месте, когда это понадобится. Я прав? Нино насупился, но неловкую тему про любовные и не совсем мытарства друга продолжать не стал. А очень хотелось — тот разговор нравился ему куда больше, чем наверняка следующая за ним лекция по технике безопасности, напоминающая о не самых приятных временах его жизни. Поэтому, когда усевшийся прямо на пол друг с залихватской дерзостью ляпнул что-то в духе «я Кот Нуар, и с этим надо просто смириться», Ляиф простодушно — слегка переигрывая — приложил руку ко лбу и, схватившись другой за сердце (но вместо него прикрыв печень), почти прокричал: — Все видели?! Мой братан — супергерой! А девушка — супергероиня! Я так овдовею раньше времени, говорю вам! И чёрта с два Рена Руж ему сейчас что-то сделает — он сейчас гражданский, своё инкогнито не раскрыл, а неловкие высказывания этим не ограничатся. Не будет же она колотить каждого второго, верно?***
Маринетт разрывалась. Нет, она, конечно, всё ещё покорно следовала за миз Менделеевой, но в душе… В самых глубинах, куда не достать без особого умения и знания, происходило действо, ничем не уступающее в эпичности какой-нибудь французской революции. В голове металось, мешалось и путалось множество мыслей, которые зачастую имели диаметрально противоположный друг другу смысл. Казалось, что на левом плече у неё восседала циничная и практичная Мариэнн, в ленивой манере сообщающая, что в воздухе пахнет жареным, палёным, керосином и ещё каким-то дерьмищем сверху и пора бы валить отсюдова подальше, пока не залило по саму макушку. Ведь не хотят же они влипать в неприятности, верно? Неприятности — это Баг, а ещё утром они все дружненько решили, что Баг пора уходить на покой — всё равно все уверены, что она мертва, так что её появления никто не ждёт и никому она не обязана. Справа ей противостояла неожиданно пробудившаяся где-то в глубинах души добрячка, которой некогда задурили голову и маленькой девочкой кинули в абсолютно не её проблемы. И она дралась, действительно билась едва ли не насмерть, до последнего веря в великое добро и несённую ею справедливость в последней инстанции. Та Маринетт была жутко ответственная и уверяла, что где-то сзади них происходит беспредел и это — как раз тот случай, когда следует вмешаться. Слева на неё шикали нецензурными словами, не без основания уверяя, что им там делать нечего. Чем они помогут? Швабру кому-нибудь в темечко метнут? Ведь если бы Баг хотела явить себя миру — явила бы ещё под завалами, как минимум. Да и как-то не очень хочется снова умирать не пойми за что и по новой проходить — и это если получится снова выкарабкаться с самого дна, что вот вообще не факт! — тяжелейший курс реабилитации и восстановление памяти. С этой бы разобраться для начала! На контраргумент, призванный воззвать к совести и идти на помощь хотя бы Алье с Хлоей, злобно рявкнули — Сезар никто не просил рваться в гущу событий, а если и просил — надо было быть умной девочкой и оставить за собой право уйти из всего этого тогда, когда ей вздумается. Буржуа вообще выросла в крайне расчётливую стерву — уж она-то точно рассчитала все риски и держит всё под контролем. В крайнем случае вызовет национальные войска — никогда не стеснялась привилегий, теперь тем более не будет. И вообще, насколько им троим известно, то магия Камней основана на доб-ро-воль-ном с ней взаимодействии. Взаимодействуют же с Талисманами? Значит, всё полюбовно! Следовательно, ей в это лезть не обязательно и надо не выпендриваться, пользоваться возможностью и валить… …в безопасность? Сидеть сложа лапки и ждать спасения? Раз уж она такая сильная и независимая, то, может, не следует позволять вершить её судьбу кому-то со стороны? Сама себе не поможешь — никто не поможет, помнишь, Мариэнн? Истина, писанная кровью, шрамами вычерченная на её теле, заплетённая в тщательно закрашенных утром седых прядях. Поэтому и не хочется возвращаться в тот кошмар. Заново проходить через боль и смерть ради чего-то абстрактного. Но — абстрактного ли? Друзья у неё здесь и сейчас, их можно потрогать, можно почувствовать поддержку с их стороны. А дома её ждут родители — разве не о любящей семье она мечтала во время очередного осадного положения, боясь лишний раз моргнуть, чтобы не подставиться? Во время очередной засады на нового монстра? Тогда, когда её против воли закрутили в плотную паутину мелочных человеческих интриг ради наследства Жаохуи? Драться ради них? Ради близких? Хорошо, допустим, она согласна, но как? Она почти также слаба, как и любой из них, и единственный по-настоящему полезный в этой заварухе человек есть Кот Нуар. Может, не стоит мешаться у него под ногами? «Кажется, это зовётся биполярочкой… Или раздвоением личности? А есть разница? Наверно, да». Маринетт тихо зашипела, когда медсестра приложила к ране какую-то ватку. Миз Менделеева дёрнулась, но продолжала что-то частить, явно вознамерившись успокоить свою протеже и как-нибудь вывести её — а заодно и себя — из состояния шока. Маринетт даже не удивилась, когда справа раздался треск стекла, приглушаемый разве что пронзительным верещанием. Даже не вздрогнула, когда в оконный проём полезло что-то несуразное, но очень голодное — что-то, неприятно похожее на акум последнего эшелона, битвы с которыми велись почти насмерть. Эти были не людьми, больше напоминая легендарные сенти Павлина — и не напоминая одновременно. И именно после такой акумы они с Нуаром крупно поссорились, а потом… На таких акум здорово смахивали китайские демоны — значит ли это, что бабочки Моля совершенно не участвовали в их создании? Ногти впились в ладони, оставляя на коже розовые следы. Кулак в профессиональном замахе направился в предположительно слабое место существа, чтобы ослепить, оглушить или хотя бы дезориентировать его на несколько драгоценных секунд, для привычного анализа природы противника на наличие уязвимостей. Маринетт продолжала бояться. Жестоко боялась, боялась до дрожи в коленках и панического удушья, только чего-то более неясного и размытого. Но она же имела право хотя бы попытаться отказаться от очередной беспощадной бойни? Жаль, что не вышло. Когда спустя разбитую губу, два сломанных ногтя и очень не хороший удар по спине девушка сильными ногами таки свернула существу шею, она уже была уверена в том, что способна чем-то пригодиться. Это было почти не страшно — таких она валила за крупные деньги в китайских полях. Может, стоит поговорить с мэром о фиксированной зарплате за принесённые головы? Осталось только прийти в равновесие с Баг — потому что она по-прежнему отказывалась являться. Когда Маринетт резким ударом по красной кнопке активировала тревогу в лицее — в голове созрел план. Общие черты, но уже что-то, верно? Когда коридор озарили яркие лампы тревоги, она уже ясно осознавала, что Нуар отнюдь не всемогущ и не сможет помочь всем и сразу. Видимо, держать оборону ей придётся самостоятельно. Сама себе не поможешь — никто не поможет. Когда из какого-то класса высунулась Кагами, Дюпен-Чен словно невзначай кинула взгляд на дверь школьного музея. Она точно знала, что там сейчас находится экспозиция оружия, и некоторые экспонаты ещё небесполезны. А хороших фехтовальщиков тут действительно не так уж и мало: можно будет обороняться, пока людей уводят в безопасное место. Для обороны, конечно, надо знать методы борьбы — но разве не этим занималась Маринетт всю свою двойную жизнь и, в частности, последние года два? Смогла научить всему Вейжа и Яу, самые основы — вбить даже брезгующей оружием Роу. С фехтовальщиками д’Аржакура будет гораздо проще — языческий ужас в них искоренил хоть тот же Тёмный рыцарь. Когда по лицею засеменили толпы людей, повинующиеся правилам эвакуации, ей удалось убедить саму себя в своём же мужестве. Баг в глубоком нутре не подавала признаков жизни. А была бы весьма кстати — но приходилось работать с тем, что имелось.***
— Почему, когда я совершаю какую-то дичь, никто не говорит мне, что я творю полную херню?! — Потому что ты всегда творишь какую-то херню и в девяноста восьми случаях из ста это действительно верный выход из задницы! — В которую я затаскиваю нас в оставшихся двух случаях! Самокритично — с этим не поспоришь, но когда прямо в стене открывается какой-то мутного происхождения портал в мирок со всякими гадами, которые едва ли не с криками «Хеллоу!» лезут как тараканы из… В общем, как тараканы, да. Так вот, именно в этой ситуации Нуар пытался понять: а) какого чёрта происходит; б) как всё это остановить; в) как при этом не дать другим и самому случайно не прикончить дражайших беззащитных одноклассников. Последний пункт этой программы можно было бы не выполнять, не поступи он очень необдуманно полчаса назад, но сделанного, увы, не воротишь. А ведь всё казалось таким правильным… Поэтому выход из всего этого дерьма приходилось искать в ускоренном режиме, чтобы ограничиться малой кровью и отсутствием трупов. У этой дырки вообще есть какой-нибудь рубильник, а? Наверное, такая привычная и недостойная отдельного внимания резня со стороны производила достаточно сильное впечатление. Откуда-то сзади, со стороны зажавшейся в самый угол компании подростков, раздался испуганный визг: КвинБи сорвалась в пике из-под самого потолка и выровняла свой полёт только над самыми полом. Хрипящий вздох повторился: Рена в последний момент увернулась от копья. Копьё с треском застряло между половицами. Руж ловко перекатилась и напала на неудачливого метателя со спины. Монстр, чуть не обезглавивший Нуара метким движением конечности, довольно оскалился. Но ненадолго — с противным хрустом у него разломился панцирь, не выдержавший удара подобранного откуда-то с пола кола. — Ты говорил, что они тупые! — Руж раздражённо сдула со лба чёлку. Но расслабляться не стремилась. — Не стоит верить всему — прыжок, — что я — удар — говорю! — и, противореча самому себе, Нуар выдвинул досадливое предположение: — Эволюционировали как покемоны, значит! В менее напряжённый момент Рена бы захлебнулась в возмущениях, справедливо сетуя на непостоянство негласного лидера и противоречие в его распоряжениях, театрально бы размахивала руками, а под занавес гордо-истерично удалилась бы в никуда (часто — в соседнюю комнату). К счастью — обстоятельства этому не благоприятствовали. — А меня больше интересует, где этот чёртов черепаший суп шатается! Но я же не спрашиваю! Нино ещё утром снял с руки Талисман — по старой привычке — и положил его в карман рюкзака. Но никто же не говорил, что они будут бежать, наплевав на вещи, да? А о браслете в рюкзаке он даже и не вспомнил — до открытия портала. И теперь всем своим видом показывал, насколько сильно раскаивается в содеянном, не позволяя зубастой мелочи дотянуться до перепуганных одноклассников. Одна такая кикимора с визгом отправилась в полёт ударом теннисной ракеткой. Её собратья и сосёстры до смены тактики пока не додумались, поэтому следом полетели ещё четверо разом. Пятого битой размазала Аликс, и Нино слегка воспрянул духом. А потом послышалась экспрессивная нецензурная брань КвинБи. Из воронки строевым шагом вышли занятные экземпляры — очень сильно напоминающие людей, сделанных из угля. Они покрывались сеткой жутко светящихся трещин, и смотрели в мир абсолютно пустыми глазами. Нет, серьёзно, если у их предшественников было явное, нескрываемое в горящем взгляде желание нажраться и умереть от переедания, то эти безвольные куклы мотивации не имели совсем. Весьма недурно вооруженные куклы, следует признать, а это не сулило ничего хорошего: чутьё подсказывало, что это всё отнюдь не просто так. Би зарычала и метнула парочку ножей. Те отскочили и звонко покатились по полу, а кукла даже не повернулась. Руж в ту же секунду рубанула со всей силы секирой, целясь в одну из светящихся трещинок. Номер не прошёл: кукла резво увернулась, а потом ударом в живот повалила Рену на пол, лишая свободы движения. Вслед за новоявленным батальоном из портала вышла Маринетт Дюпен-Чен собственной персоной. Персона довольно скалилась, заметив, как растерялся Кот Нуар, и трепала по загривку огромного — мать его — волка-оборотня с воодушевляющего размера клыками. Взмахнула рукой — Рена рухнула на пол, накрепко оплетённая какими-то сверхпрочными стеблями. Смущённо, словно извиняясь, улыбнулась в сторону упавшей КвинБи, зажимая каблуком-шпилькой шуршащую по полу леску юлы. Кивнула кукле, приказывая унести трепыхающийся кокон с Руж куда-то в портал. Отчаянно матерясь, Би напоследок метнула последний нож прямо в виновницу командного системного сбоя. От которого Маринетт, разумеется, даже уворачиваться не стала, а лезвие услужливо перехватила её собачка. Потом энергично сопротивляющуюся блондинку хорошенько ударили в живот, выбивая дух, и обездвижили связыванием и приставленным к горлу клинком. Кот Нуар, которого развлекали остатки «дикого» зверинца, повернулся слишком поздно. Впрочем, помочь он точно бы уже не смог — слишком сильно любил своих первых друзей, чтобы вот так вот быстро и качественно отбросить свои привязанности во имя долга и далее по списку. Даже если Маринетт проворачивала такое уже во второй раз — Нуар хорошо помнил её взгляд, и лицо и вообще — её в дождливом школьном дворе, и два разных впечатления как-то совсем друг с другом не складывались. От души скрипнув почти неприлично обтягивающим латексом — когда только переодеться успела? — Маринетт в очередной раз доказала, что доверие есть зло. И что тогда, в ночном лесу, уж ей-то точно ничего не угрожало, ведь она была там на своём месте. Да и не выглядела она, любовно поглаживавшая одну из своих кукол, забитой или несчастной. А поступала так явно по каким-то личным соображениям — даже интересно, почему? Уж не за Моля ли мстила?..