— Я так не могу!
Баг пришлось резко затормозить, чтобы удивлённо взглянуть на напарника, остановившегося без располагающей к тому причины. Взгляд у него был настолько растерянный-растерянный, а лицо до того наивно-виноватое, что ей совсем чуть-чуть стало не по себе. — Я должен перед тобой извиниться! Он запустил пятерню в волосы, ероша от того ещё больше спутавшиеся пряди, и как-то совсем по-детски уставился куда-то себе под ноги. Баг тряхнула головой, отгоняя нехорошее предчувствие, и неуверенно шагнула ему навстречу. — Я… Пока тебя н-не было, — Нуар судорожно вздохнул и зачем-то отскочил назад, когда она попыталась взять его за руку. — Пока тебя не было, я напридумывал себе всякого п-про т-тебя и… Нехорош-шего, вот. Например, ч-что ты… Договорить он не успел, потому что холодная ладошка легонько прижалась к его губам, а серьёзные голубые глаза ловко поймали бегающий взгляд. — Это не важно, — прошептала она, сжав его руку. — Н-но… — Я об этом не знаю и знать мне не стоит. Правда, Нуар, это были только твои мысли, и меня они никак не затронули. Напарник рассерженно поджал губы, крепко зажмурился и отвернулся, дёрнув плечом. — Но затронули память о тебе. Мою память, Багабу. Я должен был… когда Моль… и я… а ты… Ледибаг всматривалась в его отчего-то бледное лицо и старалась придумать, как найти выход из этого угла, в который они себя загнали. Желания договаривать недосказанное она совершенно не ощущала. Нуар, видно, тоже — но заговорил, потому что это правильно. А такие вещи не должны происходить через силу — иначе в чём вообще смысл?
— Знаешь, — доверительно начала Ледибаг, закинув руку Нуару на шею, — мне очень-очень нужна твоя помощь. Нуар дёрнулся и весь напрягся, потянувшись к рукояти меча. — Не-не, не такая, — поспешно заверила Ледибаг и взглянула на него как-то снизу верх. — Понимаешь, у меня есть очень хороший друг. Он мне очень-очень дорог, и я даже как-то его по-своему люблю — ну, знаешь, мы с ним из такого дерьма выбирались, что — у-у-у! — вспомнить страшно. Так вот. Так получилось, что мы с ним давно не виделись. Очень давно, я почти уверена, что нам будет очень сложно вновь найти общий язык, но я хочу! И я уверена, что он тоже этого хочет, но почему-то погряз в муках совести. Я без понятия, что происходит у него в голове, но, понимаешь, хочу снова начать понимать. Только без его самоистязания. Нуар опомнился и отдёрнул руку, которой по старой привычке хотел приобнять собеседницу. Ледибаг вздохнула сама положила его ладонь себе на талию. — А он боится! — вдруг с жаром продолжила она и даже возмущённо приоткрыла рот. — Понимаешь, и я тоже боюсь! Но этот долгий разрыв произошёл и по моей вине тоже, и я всей душой надеюсь вновь наладить те прекрасные отношения. Возможно, немного другие — всё-таки, прошло достаточно времени, чтобы мы оба сумели… повзрослеть, что ли? Но наладить, понимаешь? Нуар важно кивнул, видя, как надувшаяся Ледибаг наигранно-обиженно свела брови. Боже, как же давно это всё было придумано и сколько всего с тех самых пор произошло. Кажется, именно так они вместе решали свои «гражданские» проблемы, на самостоятельное разгребание которых уже не хватало никаких сил. — Думаю, — медленно и серьёзно начал он, и Ледибаг проглотила рвущийся наружу смешок, — вам стоит извиниться друг перед другом как можно скорее. Но не затягивать вот эти все драмы, он наверняка этого не вытерпит. Потом можете обняться, потом — сесть и обо всём друг другу рассказать, вы же должны вернуть то доверие, которое помогало вам выбираться из того загадочного дерьма, упомянутого тобой, я ведь прав? Он уже хотел перевести всё в шутку, но Ледибаг вдруг как-то совсем отчаянно посмотрела на него — снова снизу верх, — и слова застряли комом в горле. — Не все вещи можно вот так просто рассказать. Не потому что не доверяю, а просто… Просто не готова что-то пока озвучивать. Не хочу этого рассказывать кому-либо — не просто же так запихнула в самые глубины. Страшно такое вытаскивать.
Она смотрела на Кота и видела, как медленно улетучивается его наигранная весёлость. Как вместо маски бесконечного балагурства выступает мягкая привычная ему скорбь. Его глаза стали спокойнее — грустнее, но хотя бы избавились от лихорадочного, насквозь фальшивого блеска.
Нуар тосковал по прежним «ним» так же сильно, как и Баг. И так же, как и она, не был готов портить этот хрупкий момент воссоединения самой тухлой едкой чернью их совместного напарничества. Так же, как напарница, понимал, что говорить рано или поздно придётся, что эта стена недосказанного не позволит себя игнорировать. И был немного смелее — потому что первым начал этот разговор, буквально прыгнул в омут, совершенно к прыжку не готовый.
Ледибаг тоже была не готова. Лучшее, что они могли сделать — обойти опасный участок и отложить его на попозже. Снова.
Авось пронесёт.
— Думаю, ему тоже страшно. — хрипло отозвался Нуар, обнимая её чуть крепче, чем если бы сознательно отслеживал этот свой порыв обнять. — Давай просто… поговорим. О лёгком и безобидном.
И как-то вдруг стало совсем не важно, что на улице моросящий дождь перерастает в самый настоящий ливень, что мимо проковыляла какая-то бабулька, уличившая их во «всяких непристойностях и всеобщем бесстыдстве развратной молодёжи», что фонарный столб неожиданно рухнул под натиском чего-то тяжёлого и что Париж, наверно, нуждается в хоть каких-нибудь супергероях.
Ведь если эти супергерои не наладят отношения между собой, то ни к чему хорошему такое напарничество не приведёт, верно?
— Значит, ты действительно жила в Китае? — Нуар удивлённо присвистнул и словно посмотрел на напарницу с новой стороны. — Без знания языка? — Зато теперь я гуру в древнекитайской нецензурщине, — Ледибаг чересчур радостно потягивала какой-то молочный коктейль, непринуждённо болтая ножкой. — И… Как? Ледибаг замерла, уставившись в одну точку. — Wàn shì kāi tóu nán, — с плавной легкомысленностью протянула она, чтобы хоть что-то сказать, и продолжила, куда тщательней подбирая слова: — Знаешь… Когда ты живёшь в этой среде, и язык тебе действительно, по-настоящему нужен, то рано или поздно ты его выучишь. А мне повезло, — она сделала новый глоток и подняла на напарника тоскливый взгляд. — Действительно повезло: меня выхаживала образованная, даже по тем меркам богатая и очень суеверная пожилая женщина. Она мигом смекнула, что к чему… но так и не рассказала всех обстоятельств, при которых меня нашли… Зато принялась за моё образование.
Извинительно развела руками и смущённо улыбнулась. — А поскольку я в точных науках разбираюсь явно лучше, чем разбирались в китайском Средневековье, то все быстренько обозвали меня ведьмой и стали обходить десятой дорогой. Были ещё разные монстры, которых просили заваливать именно Баг… У меня вообще была лавка, я в ней даже что-то вроде ателье устроила, так что я вполне трудоустроенная была — исправно платила налоги, все дела… Потом фортануло — сменилась власть, и новый Император начал сурово наводить порядки — ну, как это водится, сам понимаешь.
Кот хмыкнул — понимал он прекрасно.
— Кто-то где-то ляпнул про меня, про Баг, Император выслал отряд, чтобы проверить, — продолжала, распаляясь, Ледибаг, — а я очень скучная, демонов не вызываю, и жертвоприношениями не увлекаюсь, смертному населению только занятой лавкой мешаю, и то — строго определённым людям…
Она задумчиво покачивала ногой. — Но при этом ты ничего не помнила… — тихо резюмировал Нуар. — Ну, почти — теперь-то мне кажется, что это какой-то выверт психики был, ну, чтобы не ломанулась искать неприятности раньше времени. И знаешь — привыкла. Очень помогали сны, когда они не были кошмарами с Молью в главных ролях. Потом — какие-то случайные слова или фразы, которые когда-то играли немаловажную роль и по ассоциативной цепочке вытаскивали из подсознания какие-то образы и мысли. Ледибаг застыла, отрешённо усмехнулась, машинально перекатывая трубочку между пальцев, и осторожно продолжила: — После тебя и Исцеления всё стало проще. Были фотки на стене, история браузера и переписки — я в Китае, смешно сказать, заделалась чуть ли не жаворонком, так что проснулась в ранищу несусветную, пришлось чем-то заняться. Ещё дневники, с дневниками медленно возвращалась память. И всё равно осталось какое-то странное ощущение, будто я должна что-то знать, но не знаю. Всё равно что-то не то, понимаешь? Может, просто паранойю, а может, Моль и правда рассказал мне что-то, что могло бы нам помочь… Или было ещё что-то, что я благоразумно держала только в голове…
Она зажмурилась и тихо, но разъярённо взвыла, выплёскивая в вой своё раздражение.
— Как же это всё бесит!
— Сделай уже что-нибудь со своей девушкой, я её боюсь, — взмолился Ким, опасливо косясь на дверь. Адриан презрительно фыркнул и также тихо бросил: — Мы просто друзья. — Ты же в курсе, что «просто друзья» такую хрень не творят, да? — Аликс пришлось лечь животом на стол, чтобы дотянуться до перешёптывающихся друзей. — А твоё заблуждение просто не имеет границ. — Угу, и вы совсем не флиртуете. — Ты же сама знаешь, что просто стиль общения такой, — задумчиво проговорила Маринетт, появляясь в дверях. От неожиданности Аликс ойкнула, а заслушавшаяся Аля дёрнулась и едва не свалилась на пол вместе с стулом. — И на будущее: тут хорошая слышимость, а у меня отличный слух, — Дюпен-Чен буднично пожала плечами, пока заговорщики пытались реабилитироваться и принять самый незаинтересованный в её личной жизни вид. Она расстроенно осмотрела зажатую в руке обёртку от печенья (Хлое вдруг захотелось замимикрироваться под кухонные обои) и очень тяжко вздохнула: — Даже под кроватью ничего нет! Не питаться же теперь фасолью с укропом, запивая всё это кефиром и засыпав доверху специями для мяса! — смятая обёртка метким броском была отправлена в другой угол комнаты прямиком в ведро. — Такое ощущение, что у нас в холодильнике повесилась мышь, и вам с голодухи пришлось её сожрать! Безысходность! Маринетт плюхнулась в кресло и сердито поджала ноги. — Я видел лук и морковку, — Адриан заговорщицки подмигнул своему бро и повернулся к ней самым невинным человеком в мире. Не то, чтобы Маринетт повелась. — Восхитительный набор, — она скептически приподняла бровь и, наверно, уже представила, как шинкует этот лук в баночку с кефиром. Увиденное не впечатляло от слова совсем, и её лицо весьма красноречиво перекосилось. Адриана это не смутило. — Свари этот… как его… борсч. — Борщ, — задумчиво поправила девушка и тут же возмутилась: — Из кефира, лука и специй для мяса? — Я сгоняю в магазин! Под оценивающим взглядом было сложно излучать незамутнённый энтузиазм, но Адриан со своей ролью справился превосходно — сказались годы тренировок под дулом камеры и жаром софитов. Последовало смешливое фырканье и такое привычное закатывание глаз, что вдруг во всём происходящем появилась какая-то правильность. — И не перепутаешь редьку и свеклу? — Да такое было один раз! — Но было же! Я иду с тобой. — С мокрой головой? Чёрта с два! И они вдруг заговорили быстро-быстро, одновременно и, кажется, не на французском. Активно жестикулировали, повышали голоса в попытках перекричать друг друга и выглядели неприлично счастливыми — Але, стиснув зубы, пришлось это признать. Она их, значит, последние несколько лет сводит, а они сами собой как-то разобрались! Неблагодарные у них с Нино друзья, короче, пора им с Нино злобно уходить в романтический закат. Адриан вдруг отскочил от Маринетт на добрый метр и, окидывая её слишком уж ошарашенным взглядом, обалдело выдал: — А не повторишь ещё разок, я погуглю перевод? Маринетт не выдержала и расхохоталась, делая какие-то невербальные знаки пальцами… — Непереводимый китайский фольклор. Всё с тобой понятно, угу. …отсмеяться у неё никак и не получалось.— Ты знаешь, что Фу умер? Ледибаг метко кинула стакан, заставив крышку урны жалобно скрипеть. — Давно пора, — уныло пробормотала она.
За унылостью скрывалась накатывавшая усталость. И, хотя Нуар совсем не собирался её осуждать — лишь насмешливо покачал головой, — Ледибаг тут же яростно ощерилась:
— А что? Ему давно даже не восемьдесят было. Для человека он и так прожил долго и счастливо, а для бессмертного гуру на деле оказался слишком поверхностным. Словно в путеводитель одним глазом глянул и тут же кинулся проводить экскурсии по незнакомому городу! Общие сведения — и никакой конкретики! Про ритуальные жертвоприношения он ни черта не обмолвился! И хоть бы раз рассказал, как выживать в неизвестном мире! Ледибаг, кипя от взбурлившей внезапно обиды, свирепо пнула какой-то камешек, отправляя его прямиком в Сену. — И про бесквамивую магию он даже не заикался! Знаешь, как я испугалась, когда случайно взорвала горшок? Или когда шрамы впервые почему-то начали светиться, причём именно в полнолуние? Жуть жуткая! Пока разберёшься — самой хочется экзорцисту сдаться! — О, и как ты с этим разобралась? — вдруг оживился Нуар, и Ледибаг сердито сдула со лба выбившуюся из причёски чёлку. — Как-как, — пробурчала она, отворачивая голову. — До меня потом дошло, что это так Баг, лишённая Тикки, буянит. Методом проб и ошибок научилась с ней взаимодействовать, чтоб без посредников. Облюбовала для экспериментов небольшую полянку в лесу — там ещё речка недалеко шумела, кажется, какой-то горный приток Хуанхэ… Ну, раз из Хуанхэ меня вытащили, то её близость, как минимум, не помешает? Местные в лес соваться боялись, чтобы духов не злить, на окраине только деревья рубили, а я ж безбашенная совсем… Терять нечего было, да и от посторонних глаз спасало… В Китае знакомых не было, а жить всё-таки хотелось — Баг поэтому почти никогда не уходила. Вечное настороже и всё такое…
Пожала плечами и подняла голову, ожидая его версии развития событий. — Плагг учил, — Нуар как-то неопределённо согнул руки, и Ледибаг мстительно ткнула его в бок. — Ну что? Знаешь же, что он не расскажет, пока не припрёт, да ведь? Я комнату чуть не сжёг, когда свеча ни с того ни с сего вспыхнула и каким-то макаром подпалила штору! А он просто облизнулся и протянул что-то про пробуждение Аватара! Зла на него не хватает, чес-сло… ауч! Кольцо на какой-то миг раскалилось до бела, и Ледибаг тихо хихикнула, наблюдая, как неосторожный в выражениях напарник энергично трясёт рукой — обожжённой только слегка и от большой любви, разумеется, но, тем не менее, довольно ощутимо. — Неблагодарный, да? — прошептала она, поглаживая серебряный обод кольца-печатки, и Нуару почудилось согласное ворчание Плагга. — У него вон какая поддержка с помпонами была, а он жалуется. Правда — совсем обнаглел? Квами успокоился и буйствовать перестал, никак больше не напоминая о своём существовании. — Теперь он тебя ещё больше возлюбит, — недовольно пробормотал Нуар, и Ледибаг удивлённо подняла голову. — Ревнуешь что ли?
— Смотреть на тебя холодно! В лицо прилетело что-то тёмное и мягкое, и Маринетт принялась недовольно отплёвываться от попавшей в рот шерсти. В руках у неё оказался чёрный свитер: крупной вязки, из прошлых коллекций Габриэля. Большой для неё свитер, мужской. Адриана, если быть точнее — Нуара, который существовал в квартире с последней зимы и который Ледибаг всё время порывалась прибрать к рукам. Но до этого момента напарник был непреклонен, и она поспешила забраться в свитер как можно скорее, пока неожиданный прилив заботы не сошёл на нет и парень не запер столь вожделенную вещь назад в шкаф. К тому же в квартире и правда было прохладно, и, выйдя в рубашке и босиком, пусть и в спортивно-домашних бриджах, Маринетт явно погорячилась. А у Нуара всегда было крайне креативное проявление заботы, в свете последних открытий — явно в отца. — Как мило. Адриан в ответ сморщился, пародируя преувеличенное снисхождение и страшные мучения от такой жертвы — этот свитер он всегда защищал всеми своими кошачьими силами и теперь смутно догадывался, что никогда больше не сможет его вернуть. Но отдал добровольно, повинуясь какому-то спонтанному душевному порыву, прикрывая растерянность комичными жестами. Не поленился даже издать какой-то визг птеродактиля, скрываясь в коридоре, и, словно ничего не произошло, сразу же отвлёкся на завязывание шнурков. Макс, пребывавший последние минут десять в каком-то настораживающем воодушевлении, двинулся следом — Маринетт показалось это достаточно подозрительным, чтобы без лишних слов заслонить ему дверной проём. Она насмешливо выгнула бровь, требуя объяснений, и запрокинула голову — вытряхнуть из-под свитера длинные волосы. Макс всем своим видом скорчил крайне фальшивую непричастность. Ким раздосадовано зашипел, Роуз с Джулекой рядом с ним многозначительно захихикали, явно понимая, отчего и к чему происходит вся эта пантомима. Аликс с крайне независимым видом рассматривала свои ногти. — Нет, ну, слушай, может Адриану помощь нужна, — сдался Макс и умоляюще сложил ладошки. — Я знаю, чем отличается свекла от редьки! Ким, убито почёсывающий переносицу, заинтересованно вскинулся — уткнувшийся в скетчбук Нат скосил на глаза и всё-таки расхохотался. Максово воодушевление становилось всё понятнее. — На что вы в этот раз поспорили? — осторожно и немного устало уточнила Маринетт. Адриан, шуршащий за её спиной верхней одеждой, позабавлено фыркнул. — Ты, блин, нарушила законы физики! — встрепенулся Макс, осуждая за такое непотребство. — …и жизни… — насмешливо подхватила Аликс, лениво вскидывая голову. Эта реплика царапнула, настораживая, но лицо Кюбдель оставалось спокойным и ехидным, так что Маринетт решила это проигнорировать. — …и, возможно, Французской Республики… — хихикая, вклинился Нино в общий абсурд. — …и не только её… — прыснула следом Хлоя… Маринетт, уловив направление полёта фантазии, энергично замахала рукой — непричастные к изначальному диалогу послушно замолкли. Заскучавшие без движения одноклассники ждали, чем закончится очередное «слабо». Макс, которого теперь никто не перебивал, тут же затараторил, чтобы не перебили и впредь. — Ну, блин, ты просто увеличила объём комнаты! А как это выглядит с улицы? А почему соседи сверху не пришли жаловаться из-за поднявшегося пола? То есть как потолок не поднимался? Но я всё равно должен посмотреть на стену с улицы! А ещё засвидетельствовать, задокументировать и получить Нобелевскую премию! Или вам что, жалко, да? Довольный Ким показал большие пальцы — и тут же изобразил крайнюю незаинтересованность происходящим, уделяя всё своё внимание потолку. Маринетт закатила глаза. Сняла с пробковой доски у двери листок, складывая пополам, и, уже сдавшись напору, обречённо уточнила: — Правда свеклу и редьку различаешь? Макс энергично закивал. — А ещё рукколу с петрушкой, три вида помидоров, четыре вида лука и могу тыкнуть в пригодную к употреблению картошку с оптимальным содержанием крахма… Уже не слушая, Маринетт насмешливо закатила глаза и протянула листок Адриану. Ушла из прохода — Макс тут же рванул к своим ботинкам, боясь, что она может передумать. Адриан сделал страшные глаза — Маринетт одними губами проговорила «теперь это — твоя проблема», и тот, тяжко вздохнув, смирился и принялся отпирать замки. Маринетт была уверена, что Котяра тоже попался на любопытство. — Ну и зачем? — уточнила она у Кима, когда входная дверь за ними захлопнулась. — А со скуки, — просто ответил Ким с самым невинным видом. — Макс начал грузить математической хренью и требовал ответов, вот мы его и… послали. Пусть разбирается, раз неймётся. — Авось и впрямь обоснует подпространство, — поддакнул Айван, заползая на освободившееся место. — Не, ну а чё он так запросто бесится? Будто бы выдвинувшаяся стена панельки никого не смутила. Они с Кимом пакостно заржали, и Маринетт, перетекая на стул, решила, что и к чёрту эти их постоянные «слабо». Голова со стуком упала на стол, и волосы тёмной копной огородили её от внешнего мира. В спокойном расслабленном положении она вдруг осознала, что отправила Адриана за продуктами для ужина, справедливо полагая, что доставка на дом временно приостановила свою деятельность, что они с ним притащили толпу народу в вроде как их личную тайную квартиру, что они пререкаются друг с другом, словно живут вместе уже несколько лет — и всё вот это вот ощущалось до ужаса обычным и бытовым. Ледибаг — защитница Парижа и хлебосольная хозяйка. Одной рукой очищает акумы, другой — гладит рубашки. Причём Нуару. И не то, чтобы она против… Маринетт прервала внутренний монолог, пока он не зашёл в совсем уж далёкие дебри, и тихо завыла. — Что я творю, спрашивается?.. — Добро и справедливость, — любезно подсказал Плагг, устроившийся на столе. — Любовь, — мечтательно добавила Роуз. — Надежду на вкусно покушать, — вставила Милен под чей-то смешок. — Полную дичь, — подытожила Сезар, пристраиваясь у другого бока. Куча волос многозначительно промолчала, а Маринетт под ними дёрнулась и напряглась, когда чьи-то пальцы принялись эти волосы осторожно перебирать. Нино намёк понял и лапищи убрал, прижавшись щекой к столешнице — чтобы из солидарности быть с ней на одном уровне. — Ты злишься? — тихо спросила Маринетт, не глядя нашаривая альину руку. Она почувствовала, как вздрогнула Аля, как тряхнуло её так, что стукнула нервно поставленная чашка, и заинтересованно приподняла голову. — За что? На самом деле, Аля и впрямь не понимала, за что на Маринетт можно сердиться. Не за что ведь, а бурчит Аля просто так, чисто для проформы, потому что захотелось. По-честному, это Маринетт должна рвать и метать, но вот же, она сидит, положив на стол — почти как на плаху — голову, и внимательно следит за изменениями на её, Альи, смуглом лице — между строк читает, как и всегда. — Ты жива, — Сезар дёргано улыбнулась и заставила себя не отворачиваться от этого прямого взгляда, от которого становилось как-то непонятно на душе. — Ты вернулась сюда, ко мне, к нам. С тобой всё хорошо, — она напряжённо сглотнула, сжимая руку Маринетт в ответ, и слабо улыбнулась, когда Нино энергично закивал в знак согласия. — Ты дома, чего бы это тебе не стоило. Самое страшное уже позади. Маринетт улыбнулась — как-то совсем грустно, — но в этой улыбке было что-то от той, старой Маринетт, которая была миролюбивейшим человеком на свете, никому никогда ничего плохого не делала и с которой чёрте когда забраталась сама Аля. — Да, дома. Дюпен-Чен помолчала, долгую секунду высматривая что-то на стене, и безмятежно выдохнула, прикрыв глаза: — Здесь спокойно. — Даже спрашивать страшно, как ты жила эти — четыре, да? — года, что называешь всё это спокойствием. Сонливая безмятежность развеялась наваждением, и Маринетт приняла вертикальное положение, ехидно скалясь. — Ой, да бросьте! Этих тараканов из порталов можно отнести к житейским неурядицам. Нашли из-за чего переживать. Вот если бы выдалось жаркое лето и весь рис пересох, то было бы, да, сложно. Монголы ещё очень стрёмные, госперевороты вообще отстой. А это? Всего лишь какое-то борзое зверьё? И только? Пффф! Она замерла, когда мысленно догнала смысл ею сказанного, одними губами повторила «порталов» и нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить. Нужная мысль не приходила, и Маринетт просто махнула на неё рукой — если важно, то вспомнится потом. И поспешила вслушаться в новое обсуждение, начало которого попросту не услышала. —…боже, да у них даже квартира общая есть, им только колец обручальных для полного счастья не хватает! — проскулила Милен, воодушевлённо закусывая щёку. И Маринетт снова рухнула на стол, закопав несчастного Плагга где-то в длинных волосах. — А я-то вот думаю: какого чёрта я чувствую себя матерью семейства?.. — Слушай, — вдруг вклинилась Хлоя, когда истерический хохот затих. — Если ты его киданёшь, я тебя со свету сживу, потому что дурой будешь. И только попробуй загнаться на ровном месте, слышишь? Знаю я это твоё «я не достаточно хороша для него и бла-бла-бла», проходили уже. Плагг недовольно сверкнул своими глазищами, но молчал — Маринетт прекрасно умела скалить зубы сама, без чьей-либо помощи. — То есть, — медленно начала она, смешливо оглядывая Буржуа, — компенсировать мои убитые нервы никто не собирается? Я, значит, несколько лет бегала за этим, чтоб его, Агрестом, потом плюнула и перестала, а Ледибаг (то бишь опять я) дала шанс Коту Нуару. И всё бы ничего, будь у меня какая-то особенная тяга к зеленоглазым блондинам, пережила бы. Но не, этот… прохвост оказался тем самым Агрестом, которого я буквально только что зафрендзонила! Это вообще законно? Хлоя и Аля молчаливо переглянулись: сначала между собой, потом — с одноклассницами. Мальчишки на них как-то подозрительно покосились, а почему-то уверенный в своём бессмертии Ким даже присвистнул что-то в духе «во Агрест попа-а-а-ал». Девчонки же решили, что на дураков не обижаются, а после всей дружной компанией вынесли общий вердикт — Адриан та ещё сволочь, оказывается. Чисто из женской солидарности. Маринетт дёрнулась. На секунды застыла лицом, подозрительно поджав губы. Снова выпрямилась, отвернулась к окну, чтобы не сталкиваться ни с кем взглядами, и только тогда ошарашено вытаращила глаза — она что, правда так жила? Настолько на виду у всех? Это же кошмарно — так сильно зависеть от мнения общества, так же… …и сдохнуть недолго… Если бы это общество решило, что ей следует умереть — она что, правда бы позволила ему себя загнобить? Какой кошмар. — Не, всё не настолько плачевно, поверь, — сочувственно пробормотал Нино, потягивая чай. Кажется, он единственный правильно понял, в чём плачевность ситуации состояла. Но у девчонок, конечно же, были свои мысли по этому поводу. Разумеется — исключительно единственно-верные.***
Эти двое создавали много шума. Они спорили, ругались самозабвенно и непонятно, смеялись и громко стучали посудой. Нино, человеку, долгое время жившему бок о бок со спокойным и неслышным, даже в какой-то степени бесстрастным Адрианом, вся эта возня была не то чтобы нова, но непривычна — точно. Нуар завалился в квартиру где-то через час, затаскивая в коридор просто огромные пакеты со всяческой едой. Нино видел, как позеленела Аля, только взглянувшая на огромное количество немытой-нечищеной картошки, а Маринетт озадаченно посмотрела на пакет, потом — на набегавшегося и теперь пытающегося отдышаться Макса, и смерила жутко довольного собой Адриана насмешливым взглядом. — А теперь почисти. Позеленел уже Агрест, и Нино решил, что с такими друзьями кино ему нафиг не нужно. Маринетт тем временем сунулась к жирному свёртку и, развернув его, удивлённо присвистнула. Выглядывая из-за её плеча, Ляиф в очередной раз убедился, что его бро то ли никогда не знал финансовых трудностей и прочих лишений, а оттого имеет весьма смутное представление о том, какое мясо пускают на суп, а какое подают маринованным и изысканно пожаренным в мишленовских ресторанах, то ли просто исключительно щедр душой. Удивлённо подняв брови, Аля предположила, что он слишком наивен для энергичных продавцов с профессиональным нюхом на подобную наживу. Впрочем, Маринетт быстренько пожала плечами, заявив, что и из этого можно наваять бульона (Нино горько вздохнул, и она одними губами пообещала заныкать шматок на жарку), и деловито принялась греметь кастрюлями в поисках подходящей. — Да объясните мне наконец, что такое ваше бо… бор… брос… Вот это ваше вот? Хлоя тоже принялась перекладывать покупки (правда, просто из пакета в пакет и исключительно ради любопытства), и теперь вертела в руках баночку с томатной пастой. Маринетт, поставив гигантскую кастрюлющу греться на плите, повернулась к ней и, сложив пальцы щепоткой, тщательно проговорила: — Бо-орщ. Борщ, понимаешь? — Борсч? — Не «сч», а «щ», борщ. Суп такой. Украинский. Нам было скучно, ну, мы и тыкнули в гугловское «Мне повезёт». А там пошаговый рецепт борща. Ну, мы и решили, что это знак свыше и всё такое… Ввалившийся в кухню с тазиком мытой, но пока не чищеной картошки Адриан заявил, что это вообще самое вкусное, что можно придумать. И что быть ему, борщу, любимым блюдом, только вот бы этого адского овоща поменьше. Мужественно выстояв против самого разнесчастного взгляда на свете, Маринетт милостиво разрешила отсыпать треть («но только треть, слышишь?») в какой-то сундук, и Агрест едва ли не галопом понёсся это дело исполнять. Аля смеялась ровно до того момента, пока ей настойчиво не порекомендовали начать чистить лук — дальше хотелось только плакать. Остальные благоразумно молчали и делали вид, что их не существует. А то вдруг вспомнят и припрягут готовить. Добросовестно пристраиваясь рядом с бро, который зачем-то только что мыл дрель и теперь радостно тащил её на кухню, Нино вдруг понял, почему сама Маринетт принялась чистить морковь (дальновидно подвернув рукава и обнажая исчерченные штрихами рубцов и шрамов руки до локтя) — с её стороны уже доносилось тихое, но довольное хрумкание. Когда Адриан зажужжал дрелью, бешено вращая подопытную картошенку на сверле, и Маринетт, подняв брови, попросила кого-нибудь подтвердить реальность происходящего, Нино подумал, что бро наступил конец. А, ну и ещё — что он, Адриан, виртуозно снимает тончайшую кожицу, спиралями скидывая её в мусорку, а не открамсывает, как от него ожидалось, добрую половину съедобного в утиль. Когда Маринетт подкинула нож, перехватывая его поудобней, и прямо в воздухе разрубила брошенный ей клубень на идеальные — ИДЕАЛЬНЫЕ, мать вашу! — четвертинки, позволяя им упасть в оставленную у ног кастрюльку поменьше, Нино окончательно уверился в том, что его друзья — долбанутые гении, с которыми спорить опасно для жизни. И что с такими друзьями цирк ему нафиг не нужен.***
Был, пожалуй, всего один предмет, способный заткнуть Хлою Буржуа собственной персоной. Это была гитара. Гитара в руках Маринетт Дюпен-Чен, если быть точнее. Адриан природу этого феномена понимал не до конца, это было строго личное, сугубо между Хлоей и Маринетт. Адриан это личное всегда свято уважал, удушая собственническую ревность ещё на подлётах, и факт оставался фактом: стоило Маринетт прикоснуться к струнам, как вся ядовитая слизь в Буржуа словно испарялась. Она садилась прямо у ног у возвышающейся на стуле Маринетт, и смотрела на неё каким-то бесконечно нежным взглядом, и Маринетт даже отвечала ей чем-то похожим. Объяснение этому феномену никто дать не мог — разве что Нино, но он поспешил спрятаться от выпытывающего взгляда за кружкой с чаем. Феномен этот открылся Адриану в канун его семнадцатилетия, когда Маринетт впервые взяла в руки гитару. Вернее, это не она впервые её взяла, а он впервые увидел подругу играющую. И одноклассники в тот вечер были невероятно оживлены — знали об этой её стороне, но, почему-то, не распространялись. До того вечера Адриан считал Маринетт невероятно далёкой от всей этой музыкальной чепухи и никогда ещё так не ошибался. Теперь же они все уговаривали сыграть её. Маринетт отнекивалась, отмахивалась и отмалчивалась. Убеждала, что уже и не вспомнит, как правильно взять аккорд, да и вообще — давненько она не практиковалась. А когда всё-таки согласилась, Аля рванула в её спаленку, пробуксовывая на повороте в скользких носках, и вынырнула оттуда, вцепившись в пыльный чёрный чехол. Гитара у Маринетт была акустическая, шестиструнная. Цвета сдержанного бордо, который идеально подошёл бы к её теперешнему ледибажьему костюму, не сиди она здесь в домашних бриджах и в его, Адриана, чёрном свитере. На корпусе красовался автограф Джагета Стоуна и акриловые узоры, созданные Маринетт собственноручно. Ледибаг притащила сюда инструмент когда-то невыносимо давно, озверев от бесконечных уговоров Нуара сыграть что-нибудь и сетуя на свою болтливость и его слишком хорошую память на всякий бред. Гитара могла бы стать причиной снятия масок, задайся сам Нуар такой целью, но он не хотел. Хотел лишь слушать её приятный голос и наблюдать, как тонкие пальцы скользят по струнам. Маринетт крутила колки, недовольно качая головой. Она что-то тихо напевала, а потом совершила какую-то несложную комбинацию, проверяя чистоту звучания. — Кар-ма за-берёт сво-и гре-хииии, — каркающей вороной завыл Ким, и Маринетт извинительно покачала головой. И она запела. Запела что-то про лето, соседние кресла и остановившееся сердце. И Хлоя подпевала ей, выделяясь из нестройного хора дилетантов-любителей своим профессионализмом. Таким, какой был и у Маринетт, и это было их маленькой то ли тайной, то ли игрой, в которую остальные не были посвящены. Никто не спрашивал, а потому не спрашивал и сам Адриан — просто наблюдал. Песни сменяли друг друга, Маринетт всё увереннее зажимала струны, и Адриан в который раз убедился в её абсолютном слухе — ведь нельзя же столько времени помнить такое количество разнообразных последовательностей, верно? А подбирала она их безошибочно. Про вахтёров, кукушку, гулять по воде — коллективный разум фонтанировал идеями, и под это дело даже нагуглили слова из заставки «Друзей» под громкие литьеновские возмущения. В конце концов, Маринетт смилостивилась и поручила Киму найти текст, раз уж ему так неймётся, и он не придумал ничего лучше, чем отжать смартфон у вопящего Макса. — Если нас спросят, чего б мы хотели, мы бы взлетели, мы бы взлетели… Первая не выдержала Аликс. Она резко поднялась и громко ударила ладонями о столешницу, привлекая внимание. — Почему ты такая спокойная?! Робкое возмущение уже давно сгущалось в том углу, порождая суицидальную по своей сути идею. Теперь, когда все видели в них больше людей, чем супергероев, когда убедились, что кровь у них такая же красная, что Макс ухитрился настоять на своих условиях и ему всё сошло с рук — спорить со сложившейся ситуацией стало не так страшно. Да и требовать объяснений у товарищей было не так странно, как у Ледибаг — так что это «выступление» было только вопросом времени. Не ясно было только, к чему оно шло — но то, что заговорила именно Аликс, Адриану нравилось гораздо больше, чем если бы такой же диалог завёл тот же Ким или даже Роуз. Аликс — добрый знак, и всё же… Адриан тоскливо посмотрел на варящийся суп, который всё ещё не был готов. Струны загудели, и Маринетт подняла голову. — Чёрт, да через тебя пропустили разряды тока, а ты после этого ещё и голову тому гаду снесла! И у меня — у нас — очень много вопросов! Дюпен-Чен в лице не изменилась — в отличие от ахнувшей Али. Адриан вдруг заинтересовался потолком, размышляя, поможет ли ютуб всемогущий избавиться от трещин. — Досадная оплошность, — лениво проронила девушка, больше интересуясь грифом, чем одноклассницей. — Вы не должны были этого видеть. Думаю, я смогу исправить воспоми… — Не смей! Глаза у Аликс горели знатно, как лихорадочно раскраснелись щёки, как и она сама тяжело дышала. — Не смей, — почти проскулила она, выступая, судя по всему, гласом общественности. — Как ты не понимаешь! Для всех что Ледибаг, что Кот Нуар — оба они что-то само собой разумеющееся, но при этом непонятное и такое… магическое, что ли? Вы словно с другой планеты, вы другие и это нормально — так считать. Вы… Магия! Аликс характерно развела руками, и остальные согласно закивали. — Знаешь, как важно знать, что вы тоже люди, пусть и с сверхъестественными заморочками? Чёрт, да я с тобой, только с тобой, Маринетт, проучилась семь лет в одном классе. Мы подруги — хотя для тебя прошло слишком много времени с нашей последней встречи, но я-то знаю, что это так! И раз уж вы тут вляпались в какую-то заваруху, то позволь нам вам помочь! Только скажи — как. Маринетт слушала её с терпеливым вниманием — в отличие от Хлои, которая злобно насупилась и у которой были свои причины не одобрять всю эту затею. А потом Маринетт задумалась, подбирая правильные слова. — Вы это, конечно, очень складно говорите, — она потерянно усмехнулась в никуда, — но это не то, во что следует втягивать одноклассников. И посмотрела на Аликс. От её пронзительного взгляда Аликс, выбранной связью общественности, стало явственно не по себе. Но она выдержала, не отвернулась. Маринетт, если и впечатлилась, то недостаточно, чтобы просто так взять — и согласиться на их самоубийственный бред. — Я не готова взять на себя такую ответственность. Прости, конечно, но я не прощу себе, если с вами что-то случится. Аликс, видимо, искренне не понимая её упёртости, перевела своё возмущение на Адриана — но он быстро поднял руки, заранее сдаваясь, и покачал головой. Если Ледибаг не готова вести такие разговоры — значит, ещё рано. Всему своё время. — Моей нервной системе хватает переживаний за четырёх самоубийц, так что не начинай! Он слащаво улыбнулся возмущённому подобным высказыванием Нино, и их перепалка могла бы длиться бесконечно, если бы успела начаться и если бы не скрипнула входная дверь. В квартире появились три гостьи. Две из них были в подозрительно знакомых нарядах и обладали сверкающими гребнем и кулоном, а на груди третьей была приколота брошь в виде распушённого хвоста павлина. Вошедшие женщины тихо переговаривались между собой, были явно старше любого сидящего на кухне, но вряд ли им можно было дать больше тридцати. Жалобно загудела гитара, когда поднявшаяся Маринетт опустила её на пол. Хлопая длинными ресницами, она обернулась к окаменевшему в растерянности Адриану, чтобы потом оглянуться и посмотреть в точно такие же светло-зелёные глаза. Хлоя подорвалась на ноги, как-то совсем ошалело разглядывая женщину-пчелу, и пришедшая с ними Лиса насмешливо улыбалась, рассматривая квартиру. Почему-то никто не спешил выскакивать с табличкой «Немая сцена» и разряжать в потолок хлопушку. Маринетт с чувством хлопнула себя по лбу, посылая полу своё обречённое «блять», и направила все мыслительные ресурсы на поиск выхода из сложившейся — частично по её вине — ситуации. Но кто же знал, что всё так интересно сложится, а?